одобрения.
     Люс (к Баруа, тихо). Он, безусловно, знает, что документ подделан.
     Клемансо (спокойным голосом). Я спрашиваю у господина де Пелье - и этот
вопрос уже  задают себе все,  -  как  могло случиться,  что  такое серьезное
заявление было оглашено в суде присяжных?  Как могло случиться,  что генерал
Бийо  не   упомянул  об   этих  секретных  документах  во  время  обсуждения
интерпелляции Кастлена в  палате депутатов и  не  угрожал там  войной?  Ведь
только здесь,  на  заседании суда было сделано важное заявление,  которое вы
вчера слышали, и было упомянуто о секретных документах.
     Генерал де Пелье (раздраженно).  Я не угрожал стране войной;  утверждая
это,  вы искажаете смысл моих слов. То, что генерал Бийо во время обсуждения
интерпелляции Кастлена не говорил ни об этом документе,  ни о  других -  ибо
существуют и  другие,  и  генерал де Буадефр вам об этом скажет,  -  меня не
касается; генерал Бийо сам за себя отвечает. (Обращаясь к присяжным.) Однако
общеизвестно,  что  генерал Бийо несколько раз  говорил в  палате:  "Дрейфус
осужден справедливо и законно!"
     Лабори (приподнимаясь). Я не могу не вмешаться. По крайней мере одно из
этих слов ложно, и это - слово "законно"!
     Генерал де Пелье (с вызовом). Докажите!
     Лабори (резко). Это уже доказано.
     Клемансо (примирительным тоном).  Мы  все время хотим доказать это,  но
нам  мешают;  однако,  если генерал де  Пелье хочет,  чтобы я  высказал свое
мнение по этому поводу, я готов.
     Председатель (быстро, с резким жестом). Это излишне.
     Лабори (не  сдержавшись).  Это  доказано адвокатом Салем,  это доказано
адвокатом  Деманжем.  Это  доказано  газетными статьями,  которых  никто  не
опроверг!  Это доказано генералом Мерсье, который не посмел сказать мне, что
я не прав.  Накануне я бросил ему через газеты вызов,  на который он сначала
просто ничего не ответил,  а затем ответил в такой форме,  что его слова уже
сами по  себе служат лучшим доказательством.  Я  утверждал:  "Генерал Мерсье
передал военному суду документ и  всюду открыто хвастался этим".  А  генерал
Мерсье -  внеся только лишнюю неясность в  обсуждение,  не  скажу намеренно,
может быть и бессознательно,  -  ответил мне:  "Неправда".  Тогда я спросил:
"Что именно неправда?  Что  вы  говорили об  этом всюду или что вы  передали
документ?" Он ответил:  "Я не хвастался этим".  Я утверждаю,  что для любого
честного человека вопрос совершенно ясен.  Об этом свидетельствует тот факт,
что никто,  несмотря на волнение, охватившее страну, не выступил со словами,
которых господин де Пелье здесь так и не осмеливается произнести: я ручаюсь,
что он их и не произнесет.
     Пауза.
     (Улыбаясь.) Ну что ж,  я повторяю:  это уже доказано!  Генерал де Пелье
(надменно). Как я могу говорить о том, что происходило на процессе Дрейфуса:
я ведь там не присутствовал.
     Лабори  взглядом окидывает присяжных,  судей,  наконец публику,  словно
призывая всех быть свидетелями этого уклончивого ответа.
     Потом с торжествующей улыбкой учтиво кланяется генералу.
     Лабори. Хорошо, благодарю вас, генерал.
     Клемансо  (вмешиваясь).   Господин  председатель,  мы  пригласили  сюда
свидетеля,  который слышал от одного из членов военного суда, что судьям был
передан какой-то секретный документ. Суд отказался его допросить.
     Лабори.  У  меня  в  деле  два  письма,  подтверждающие  факт  передачи
документа судьям. Кроме того, у меня есть письмо от личного друга президента
республики;   этот  человек  заявил,  что  не  станет  давать  свидетельские
показания, ибо его предупредили, что они будут опровергнуты перед судом.
     Клемансо. И почему генерал Бийо ничего не сказал Шереру-Кестнеру {Прим.
стр.  204},  когда тот спрашивал его об этом?  Ведь все можно было уже давно
разъяснить!
     Председатель (нервно). Все это вы скажете в своей защитительной речи.
     Генерал Гонс (снова выступая вперед).  Я хочу кое-что добавить к своему
показанию относительно бумаг Генерального штаба.  Я  уже  говорил,  что  эти
документы секретны;  они  не  могут не  быть секретны,  вся  корреспонденция
Генерального штаба  секретна.  И  когда  говорят  "документ  о  том-то"  или
"документ  об  этом-то",   значит  речь  идет  о  секретном  документе.  Еще
замечание:  когда  утверждают,  будто  Дрейфус не  знал,  что  происходило в
Генеральном штабе  в  сентябре  тысяча  восемьсот  девяносто третьего  года,
ошибаются. Дрейфус сначала провел шесть месяцев...
     Председатель (без  всякой  учтивости прерывая его).  Мы  не  занимаемся
делом Дрейфуса... (Генералам де Пелье и Гонсу.) Вы можете сесть, господа.
     На минуту все оцепенели. Председатель пользуется этим.
     (Судебному приставу повелительным тоном.) Введите следующего свидетеля!
     Пристав колеблется.
     Лабори (встает и подается вперед,  выставив перед собой руки, как будто
желая  приостановить  ход   судебного  заседания).   Господин  председатель,
совершенно невозможно после такого события...
     Председатель (сухо). Продолжим...
     Лабори (возмущенно).  О, господин председатель, это невозможно! Вы сами
понимаете,  что подобный инцидент,  если он  не  исчерпан,  приостанавливает
дальнейшее  судебное  разбирательство.   Вот  почему  мы  обязаны  выслушать
генерала де Буадефра.
     Председатель.  Мы его выслушаем сегодня.  (Судебному приставу.) Введите
следующего свидетеля.
     Лабори (настойчиво). Разрешите, господин председатель...
     Председатель (с яростью приставу). Вызовите следующего свидетеля!
     Судебный пристав выходит.
     Лабори.  Господин председатель,  прошу прощения,  но я  требую от имени
защиты отложить!..
     Майор Эстергази входит в сопровождении судебного пристава.
     Председатель (к  Лабори).  Мы  вынесем решение после  того,  как  будут
выслушаны свидетели.
     Эстергази подходит к свидетельскому месту.  Это сутулый, худой человек,
какими бывают чахоточные,  с  желтоватым цветом лица,  с красными пятнами на
скулах, с быстрым, лихорадочным взглядом. Зал разражается аплодисментами.
     Председатель уже  повернулся было к  нему,  но  тут Лабори с  удвоенной
энергией вмешивается в последний раз.
     Лабори.  Я  все же прошу,  чтобы опрос других свидетелей был отложен до
тех пор,  пока не  будет выслушан генерал де Буадефр!  Суд должен принять то
или иное решение до опроса других свидетелей!
     Председатель, растерявшись, яростно вращает глазами.
     Эстергази,  картинно скрестив руки на груди,  с беспокойством ждет,  не
понимая, что происходит.
     Лабори, сидя, торопливо пишет заявление от имени защиты.
     Председатель  (резко  и  грубо).   Сколько  времени  нам  нужно,  чтобы
сформулировать ваше требование к суду?
     Лабори (не поднимая головы, высокомерно). Десять минут.
     Заседание прерывается.
     Председатель знаком  предлагает судебному приставу  увести  Эстергази в
комнату для свидетелей.
     Возбужденная  публика   провожает  Эстергази  громкими  приветственными
возгласами.
     Судьи,  делая вид,  будто они не замечают шума,  поднимаются и медленно
покидают зал, за ними уходят присяжные, обвиняемые и защитники.
     Скрытое возбуждение публики,  сдерживавшееся до  сих  пор  присутствием
суда, вырывается наружу.
     В накаленном воздухе уже почти невозможно дышать; со всех сторон слышны
крики, страстные восклицания, вопли: стоит оглушительный шум.
     Сотрудники "Сеятеля" собрались вокруг Люса.
     Порталь в мантии присоединяется к ним; выражение разочарования омрачает
его честное толстощекое лицо;  из-под судейской шапочки выбиваются белокурые
волосы.
     Порталь (устало садится). Еще один секретный документ!
     Баруа. Что же это за документ?
     Зежер (высоким,  резким голосом).  Насколько мне  известно,  о  нем еще
никто ничего не слышал.
     Люс.  Нет,  я  знал о его существовании.  Но никогда не думал,  что они
осмелятся к нему прибегнуть.
     Зежер. Откуда взялся этот документ?
     Люс.  Он якобы написан итальянским военным атташе,  а затем обнаружен в
корреспонденции германского атташе.
     Баруа (живо). От него так и несет фальшивкой.
     Люс.  О,  то,  что документ подделан,  не вызывает сомнений. Он попал в
министерство  уж   не   знаю   каким   путем,   но   при   весьма   странных
обстоятельствах...  Как  раз  в  канун того  дня,  когда министру предстояло
отвечать в  палате  на  первую интерпелляцию относительно процесса;  к  тому
времени в Генеральном штабе уже царило сильное беспокойство по этому поводу!
     Зежер. А содержание документа...
     Юлия.  Мы толком не знаем,  что в нем сказано. Генерал цитировал его на
память.
     Люс.  Но  он  утверждал,  будто там  полностью упомянуто имя  Дрейфуса.
Совершенно  неправдоподобно!   Одного  этого  достаточно,   чтобы  возбудить
подозрения.  В  то  время  пресса  уже  деятельно  занималась  процессом,  и
невозможно допустить,  чтобы  два  военных  атташе  запросто  упоминали  имя
Дрейфуса  в  своей  частной  переписке.  Если  даже  предположить,  что  они
действительно имели связь с  Дрейфусом,  то  никогда бы они не поступили так
неосторожно,   особенно   после   неоднократных  официальных   опровержений,
сделанных их правительствами!
     Баруа. Это очевидно!
     Порталь. Но кто же может фабриковать подобные документы?
     Зежер (с безжалостной насмешкой). Генеральный штаб, черт побери!
     Арбару. Это национальная лаборатория по изготовлению фальшивок.
     Люс (медленно). Нет, нет, друзья мои... В этом я с вами не согласен!
     Его  прямой и  решительный тон  заставляет всех умолкнуть.  Один только
Зежер пожимает плечами.
     Зежер. Позвольте, однако, ведь факты...
     Люс  (твердо,  обращаясь ко  всем).  Нет,  нет,  друзья мои.  Не  будем
преувеличивать...  Генеральный штаб все же не шайка мошенников, так же как и
мы -  не шайка продажных людей... Никогда вы не заставите меня поверить, что
такие люди,  как генералы де Буадефр, Гонс, Бийо и другие, могут сговориться
и подделывать документы.
     Крестэй  д'Аллиз,   -   с  горящим  взором,   с  горькой  улыбкой,   со
страдальческим  выражением  лица,  -  прислушивается  к  спору,  нетерпеливо
поглаживая длинные усы.
     Крестэй. Ну конечно! Я знавал генерала де Пелье раньше: это воплощенная
честность.
     Люс.  К тому же, достаточно было видеть и слышать его, чтобы убедиться:
он верит в то,  что говорит, красноречие его, несомненно, искренне. Пока мне
не докажут обратного, я буду верить в искренность и других генералов.
     Крестэй. Их обманывают. Они сами же верят в то, что утверждают с чужого
голоса.
     Зежер (с ледяной улыбкой).  Вы им приписываете ослепление, которое мало
правдоподобно.
     Крестэй (живо). Напротив, весьма правдоподобно! О мой друг, если бы вам
пришлось ближе узнать офицеров...  Вот та группа, позади нас... Взгляните на
них без предубеждения. На их лицах - выражение ограниченной самоуверенности,
согласен,  -  это  результат привычки  всегда  считать  себя  правыми  перед
людьми... Но у них лица глубоко честных людей!
     Люс.  Да,  посмотрите на публику, Зежер. Это весьма поучительно. Что вы
хотите?  Эти люди не привыкли к быстрым умозаключениям... И вдруг перед ними
поставили ужасную дилемму:  виновный существует,  но кто именно? Может быть,
правительство,  армия,  все  эти  генералы,  которые  торжественно  клянутся
солдатской честью и  заявляют,  что  Дрейфус осужден справедливо?  Или  этот
никому не известный еврей, осужденный семью офицерами, о котором вот уже три
года говорят столько дурного. А, как известно, клевета порою убедительна.
     Зежер (высокомерно).  Нетрудно заметить, что Генеральный штаб отступает
всякий раз,  когда от него требуют точных доказательств.  Все, даже офицеры,
могут задуматься над этим.
     Юлия.  А  потом,  чего стоят эти высокие слова о чести,  повторяемые по
всякому  поводу,  против  сжатой  аргументации памятных записок Лазара,  или
брошюр Дюкло {Прим. стр. 208}, или, наконец, вашего письма, господин Люс!
     Зежер. Или даже против письма Золя, несмотря на его патетику!
     Баруа.  Терпение.  Мы приближаемся к  цели.  (Люсу.) Сегодня мы сделали
большой шаг вперед.
     Люс не отвечает.
     Порталь. Вы не очень-то требовательны, Баруа...
     Баруа.  А  по-моему,  все ясно.  Послушайте:  генерал де Буадефр сейчас
приедет,  коль скоро за  ним  так спешно послали.  С  первых же  слов Лабори
загонит  его  в  тупик.  Ему  придется предъявить пресловутый документ суду.
После  этого документ обсудят,  и  он  не  выдержит серьезного рассмотрения.
Тогда  Генеральный  штаб   будет  уличен  в   предъявлении  суду  фальшивого
документа,  а  это  приведет к  резкому повороту в  общественном мнении!  Не
пройдет и трех месяцев, как дело будет пересмотрено!
     Он говорит резко,  сильно жестикулируя.  В  его взгляде сверкает гордый
вызов. Все в нем дышит надеждой.
     Люс (побежденный этим порывом). Быть может.
     Баруа (громко смеясь).  Нет, нет, не говорите "быть может". На этот раз
я уверен, мы добьемся пересмотра.
     Зежер (цинично,  к Баруа). Даже если генерал де Буадефр найдет лазейку?
Это уже бывало не раз...
     Баруа.  После того, что произошло? Невозможно... Вы отлично видели, как
генерал Гонс выгораживал генерала де Пелье!
     Вольдсмут (которому удалось выйти во время перерыва, вновь возвращается
на свое место).  Есть новости...  Заседание сейчас возобновится.  Генерал де
Буадефр только что прибыл!
     Баруа. Вы его видели?
     Вольдсмут.  Как вижу вас. Он в штатском. Судебный пристав ожидал его на
лестнице. Генерал прошел прямо в комнату для свидетелей.
     Юлия (хлопая в ладоши, к Баруа). Вот видите!
     Баруа  (торжествующе).   На  этот  раз,   друзья,  у  них  нет  пути  к
отступлению! Это - открытая борьба, и победа будет за нами.
     Шумное возвращение судебных писцов и адвокатов, покидавших зал.
     Входит суд,  встречаемый громким гулом;  судьи  и  присяжные заседатели
усаживаются на свои места.
     Вводят обвиняемых.
     Лабори легкой походкой приближается к  своему месту и  останавливается,
подбоченившись,  потом  наклоняется к  Золя,  который  что-то  говорит  ему,
улыбаясь.
     Мало-помалу  водворяется  тишина.   Нервы  напряжены  до  предела.  Все
понимают: на этот раз предстоит решающая битва. Председатель встает.
     Председатель. Заседание возобновляется. (Потом быстро, даже не садясь.)
За отсутствием генерала де Буадефра заседание переносится на завтра.
     Пауза. Заседание закрывается.
     Сначала никто ничего не понял:  все ошеломлены;  воспользовавшись этим,
судьи с достоинством удаляются.  Присяжные не трогаются с места.  Удивленный
Золя поворачивается к  Лабори;  тот  все  еще сидит,  откинувшись на  спинку
кресла, сохраняя угрожающую позу.
     Наконец все понимают: битва отложена, битвы не будет.
     Вопль  разочарования  служит  сигналом  к   невообразимому  беспорядку.
Публика, стоя, топает ногами, воет, свистит, вопит.
     Потом,  как  только уходят присяжные,  толпа лихорадочно устремляется к
дверям.
     В несколько минут выход закупорен:  женщины,  стиснутые в давке, теряют
сознание; по лицам струится пот; взоры блуждают: настоящая паника!
     Сотрудники "Сеятеля" в растерянности не двигаются с места.
     Юлия. Трусы!
     Зежер. Чего вы хотите! Они ждут распоряжений.
     Люс (грустно, Баруа). Вы видите? Они сильнее..
     Баруа (вне себя от ярости). О, на этот раз не обойдется без скандала! Я
напишу об этом в завтрашней статье.  В конце концов это уж чересчур цинично.
Кого они дурачат?  Когда палата в  волнении,  когда она требует от министров
объясниться открыто,  попросту,  депутатам отвечают:  "Не здесь. Ступайте во
Дворец правосудия,  вы все узнаете".  А здесь,  во Дворце правосудия, всякий
раз,  когда  хотят  внести ясность в  судебное разбирательство,  всякий раз,
когда правда с трудом пробивает себе дорогу и хочет выйти на свет божий,  ее
загоняют внутрь,  не  дают ей  подняться на  поверхность:  "Вопрос не  будет
рассмотрен!" Ну,  нет!  С этим пора покончить! Надо, чтобы страна поняла, до
какой степени на нее плюют!
     Из вестибюля доносится глухой шум.
     Вольдсмут. Там, должно быть, дерутся. Поспешим туда!
     Крестэй. Как пройти?
     Баруа. Здесь! (Юлии) Идемте с нами...
     Зежер (перепрыгивая через ступени). Нет, здесь...
     Баруа (кричит). Собираемся вокруг Золя, как вчера!
     Они стараются выбраться из зала заседаний.
     Шум бунтующей толпы потрясает своды Дворца правосудия,  заполняет плохо
освещенные, кишащие народом гулкие галереи.
     Растерянные  солдаты  муниципальной  гвардии,  образовав  цепь,  тщетно
стараются сохранить заграждение.  В полумраке люди сталкиваются, теснят друг
друга.
     Воздух сотрясают яростные крики:
     "Мерзавцы! Бандиты! Изменники!"
     "Да здравствует Пелье!"
     "Да здравствует армия!"
     "Долой жидов!"

     В  ту  самую  минуту,  когда  Баруа  и  Люс  присоединяются  к  группе,
оберегающей Золя,  людская волна, прорвав полицейский кордон, прижимает их к
стене.
     Баруа старается защитить Юлию.
     Порталь,  хорошо знакомый с внутренним расположением Дворца правосудия,
поспешно  открывает  дверь  в   какую-то  раздевальню  Золя  и   его  друзья
устремляются туда.
     Золя стоит,  прислонившись к  колонне,  без  шляпы,  очень бледный,  он
уронил пенсне и  беспомощно щурит близорукие глаза.  Губы его сжаты,  взгляд
блуждает по  комнате.  Он  замечает Люса,  потом Баруа и  быстро,  ничего не
говоря, протягивает им руку.
     Наконец полицейские проложили проход.
     Появляется префект полиции; он сам руководит наведением порядка.
     Маленькая фаланга трогается в путь Зежер,  Арбару,  Крестей,  Вольдсмут
присоединяются к ней.
     Густая толпа заполняет двор и соседние улицы:  весь квартал,  вплоть до
больницы Отель-Дье - во власти манифестантов; серая масса колеблется в свете
угасающего зимнего дня; кое-где уже виднеются желтые пятна фонарей.
     Крики,   оскорбительные  возгласы,  неразборчивая  брань,  перемежаемые
пронзительным свистом.  В непрекращающемся гуле,  как рефрен,  звучат вопли:
"Смерть!.. Смерть!.. "
     Наверху лестницы - Золя с искаженным лицом; он наклоняется к друзьям.
     Золя. Каннибалы...
     Затем,  с  бьющимся  сердцем,  но  твердой  поступью  он  спускается по
ступеням, опираясь на руку друга.
     Полиции  удалось освободить небольшое пространство у  входа  в  здание:
экипаж, окруженный конной стражей, ждет Золя.
     Он хочет обернуться, пожать руки. Но вой усиливается...
     "В воду!.. Смерть изменнику!.. В Сену!.. "
     "Смерть Золя!.. "
     Обеспокоенный префект полиции торопит отъезд.
     Лошади трогают мелкой рысью.
     От  камней  и  палок,  брошенных вслед,  вдребезги разлетаются стекла в
дверцах кареты.
     Жестокие,  кровожадные вопли,  как  стая охотничьих собак,  настигающих
добычу, преследуют карету, исчезающую в сумерках.
     Люс (взволнованно, Баруа). Немного свежей крови - и начнется бойня...
     Появляются майор Эстергази и  какой-то генерал;  их приветствуют,  пока
они идут к автомобилю.
     Кордон  полицейских прорван.  Баруа  пытается увести Юлию  и  Люса,  но
сквозь толпу не пробиться.
     Друзей Золя узнают и провожают ругательствами:
     "Рэнак!..  {Прим.  стр.  212} Люс!..  Брюно!..  {Прим. стр. 212} Смерть
изменникам!.. Да здравствует армия!.. "
     Группы людей,  словно потоки, бороздят толпу любопытных: идут студенты,
вереницы бродяг, возглавляемые молодыми парнями из предместий.
     У  всех  на  шляпах,  словно  кокарда или  номер  рекрута,  прикреплены
листовки, которые раздают тысячами на улицах:

ОТВЕТ ВСЕХ ФРАНЦУЗОВ ЭМИЛЮ ЗОЛЯ: "К ЧЕРТЯМ"

     Офицеры в форме прокладывают себе путь в толпе, которая им аплодирует.
     Беснующиеся мальчишки отплясывают танец дикарей и  размахивают факелами
из  свернутых номеров газеты "Орор";  они  останавливают людей  с  еврейским
носом,  окр