нную трубку. Теперь  к  списку  школ
прибавился список имен. Великолепно.  Она  вновь  связалась  с  архивом,
теперь в поисках телефонов классных старост и сама не  веря  в  то,  что
через двадцать с лишним лет хоть кто-то из них живет по старому адресу.
   Но все же одно имя Кармен нашла. Одну женщину, которая,  по  счастью,
не изменила своего имени. Староста восьмого класса, Гейл Эвелин Видович.
В телефонной книге значилось Гейл Э. Видович. Наверняка, не  могло  быть
еще одной женщины с точно таким же именем.
   Кармен взяла этот номер телефона домой, чтобы постараться дозвониться
до Нью-Джерси, когда по тамошнему времени будет поздний вечер.
   - Помню ли я Роберта Блекуэлла?  -  В  трубке  раздался  низкий  смех
бывшей  старосты.  Она  говорила  с  тем   же   едва   уловимым   мягким
ньюджерсийским акцентом, который был у Сусанны Кабрио. -  Да  вы  можете
обратиться к любому, кто имел отношение к нашей школе в те  годы,  когда
он учился у нас, - все как один непременно вспомнят Роберта. Он один  из
тех ребят, которых нелегко забыть.
   Кармен прижала трубку плечом и суетливо принялась рыться в портфеле в
поисках диктофона и переходного шнура, с  помощью  которого  можно  было
вести запись с телефона. Она была захвачена врасплох. Ей  и  не  снилась
такая удача.
   - Итак, - сказала она, вставляя в диктофон новую пленку и  усаживаясь
за кухонный столик, - я восстанавливаю его прошлое для истории,  которая
является темой моих репортажей в Южной Калифорнии, и...
   - Правда? - Гейл явно была словоохотливой особой и быстро  схватывала
услышанное. - И о чем же эта история?
   - Я не имею права пока рассказать об этом. Я делаю серию эксклюзивных
репортажей, поэтому  все  подробности  до  поры  до  времени  приходится
держать в секрете, однако  я  все  же  надеюсь,  что  вас  не  затруднит
рассказать мне хотя бы го немногое, что вы сегодня припомните о нем. - В
ее памяти невольно всплыл утренний разговор  с  Джеффом:  ей  необходимо
заботиться о безопасности интервьюируемых ею людей. - Ваше имя нигде  не
будет упомянуто, - добавила она вслух.
   - Это так непредсказуемо, - отвечала Гейл. -  Я  думала  о  Робби  не
далее как позавчера, потому что...
   - Простите, что перебиваю, - вмешалась Кармен. -  Вы  не  возражаете,
если я запишу наш разговор?
   - Запишете наш разговор? Пожалуйста. Как вам угодно.
   Кармен вставила штеккер переходника в  маленькое  гнездо  на  боковой
панели телефонною аппарата.
   - Все в порядке, - сказала она. - Пожалуйста, продолжайте.
   - Я подумала о нем, потому что позавчера на  работе  -  я  работаю  в
салоне-парикмахерской   -   одна   женщина   рассказала    про    своего
пятнадцатилетнего сына, который сотворил что-то этакое с телефоном у них
дома, так что междугородные переговоры регистрировались и  шли  на  счет
соседского номера. Прошло несколько месяцев, пока эту  шутку  раскусили.
Ему пришлось несладко. Кармен нахмурилась,  соображая,  какая  возможная
связь существует между этим шалуном-подростком и Джеффом. Похоже было на
то, что дамочка слишком  надышалась  насыщенной  химикалиями  атмосферой
салона.
   - Почему же это напомнило вам Джеффа? - спросила Кармен.
   - Кто это - Джефф?
   - Я хотела сказать, Роберт. Робби. Вы только  что  сказали,  что  вам
напомнили про него.
   - Совершенно верно. Это именно  в  стиле  тех  шуток,  которые  любил
выкидывать Робби, - и она снова засмеялась. -  Знаете,  что  он  однажды
натворил?
   - Что?
   - Он что-то наколдовал со всеми  стенными  часами  в  школе  -  я  не
выдумываю, - и они стали спешить, так  что  наши  уроки  вместо  обычных
пятидесяти минут длились только сорок пять, а занятия  кончались  что-то
около двух тридцати вместо трех часов.
   - Вы шутите, - улыбнулась Кармен.
   - Уверяю вас, нет. И прошло целых два дня, пока  разобрались,  в  чем
тут дело. Теперь вам ясно, что я имела в виду, когда говорила,  что  его
нелегко забыть.
   - Да, пожалуй. А что с ним стало, когда его поймали?
   - Хм-м-м. - Гейл задумалась. - А вот об этом  я  помню  плохо.  Почти
ничего. Я уверена, что администрация собралась было его наказать, однако
ее так поразила способность Робби изобретать всякие  хитрые  штуки,  что
мысль о наказании отпала сама собой. То есть я хочу сказать, как бы  они
могли наказать тринадцатилетнего мальчишку за то, что не смог бы сделать
ни один из взрослых образованных людей в нашей школе?
   - Я вас понимаю, - отвечала Кармен. Про себя она  думала,  как  могла
отнестись Бетти Кабрио к чудачествам своего  сына.  -  Вам  когда-нибудь
приходилось встречаться с его матерью?
   - С его матерью? Нет. Я не думаю, что была знакома с кем-то из членов
его семьи.
   - Что еще вы могли бы рассказать мне о нем?
   - Ну, он был сорванцом. И при этом очаровательным. Такой худенький  и
хрупкий - он был немного моложе своих одноклассников; насколько я помню,
он проскочил один класс, но все девочки  находили  его  привлекательным.
Безусловно, он был талантлив - пожалуй, самый талантливый ученик в нашей
школе, - однако он никогда не заботился о хороших отметках - да ему  это
и не было нужно. - Гейл перевела дыхание. - Они и так были уверены в его
способностях и без конца таскали на всякие там специальные тесты,  прямо
набрасывались на него  всей  командой.  А  когда  всплывала  наружу  его
очередная проделка - вроде той, с часами, - они  лишь  делали  вид,  что
сердятся, а на самом деле лишь смеялись.
   - Итак, он не был отличным учеником. Гейл ошарашенно замолкла.
   - Ну, пожалуй, мой рассказ представляет его как трудного ребенка,  но
это было не так. Он был чудесным малым, и несмотря на всю свою ученость,
не превратился в этакого головастика.
   Естественно, подумала Кармен. Он был святым.
   - Он умел очаровывать, - сказала она. - Был ли он одним из  тех,  кто
пользовался своими чарами ради своей выгоды?
   - Хм-м-м. Нет, с девочками - никогда,  если  вы  это  имели  в  виду.
Однако он умел пользоваться своими способностями, чтобы привлечь на свою
сторону взрослых. Он учился в моем  английском  классе  и  не  испытывал
никакого интереса к разбору построения предложений, вы знаете? Это  была
не его стихия. Но он  всегда  был  готов  выполнить  какое-то  особенное
задание учителя, что-то специально рассчитанное на него, вместо  занятий
со всем классом. И мне кажется, что не  только  Робби,  но  и  все  дети
должны обучаться только по индивидуальному курсу.
   - Не испытывали ли к нему неприязни остальные ученики за это?
   - О нет. Он был просто не таким, как все,  и  мы  просто  мирились  с
этим.
   - Какие предметы нравились ему в школе?
   - Кажется, он не продолжал обучения  в  ПВШ  -  Плейнфилдской  высшей
школе, - как большинство учеников. Теперь, когда я снова  вспоминаю  обо
всем этом, мне пришло в голову, что в тот год умерла  его  мать,  и  его
забрали из школы.
   - Его мать умерла? - Кармен приросла ухом  к  телефону.  Ее  охватило
чувство почти личной потери. Перед ее  внутренним  взором  ярко,  как  в
жизни, стоял образ юной бездомной Бетти Кабрио, борющейся  за  обретение
пристанища для себя и своего сына. Она поежилась, вспомнив свои вопросы,
заданные ею сегодня утром Джеффу Кабрио о его матери. -  Вы  уверены?  -
спросила она у Гейл. - Вы знаете подробности ее смерти?
   - Я не сказала бы, что уверена на все сто процентов, но мне  кажется,
что это правда, хотя я ничего не могу сказать о том, как и от  чего  она
умерла. Все, что я знаю, - это то, что Робби переехал из Плейнфилда.
   - Куда он направился?
   - Это мне тоже неизвестно, но знаете, кто вам нужен? Дэнни Грейс.
   - Кто он? - спросила Кармен, вынимая из портфеля блокнот и  записывая
в нем имя.
   - Дэнни и Робби были близкими друзьями.
   - Так, значит, он должен знать и подробности его семейной жизни?
   - О, наверняка. Они вечно пропадали друг у друга.
   - Дэнни по-прежнему живет в Плейнфилде?
   - Нет, - засмеялась Гейл.  -  Он  уехал  давным-давно  и  никогда  не
возвращался. Он теперь юрист, где-то в Мериленде. И зовут его, наверное,
Дэниел. Хотя в школе его считали идиотом. Просто тупицей.
   Староста восьмого класса работает  парикмахершей,  известный  на  всю
школу идиот - правовед. Просто диву даешься, как  предопределяет  высшая
школа для юношества будущее своих выпускников.
   Кармен хотела, чтобы Дэн Грейс был кем угодно, только не юристом.  До
сих пор все, с кем ей приходилось  беседовать,  с  легкостью  давали  ей
необходимую информацию. С одной стороны, от юриста  можно  было  ожидать
более связного рассказа, но ведь он, скорее всего, начнет  приставать  к
ней с вопросами, осторожничать.
   - А есть кто-нибудь еще, кто мог бы что-то знать о семье Робби?
   - Хм-м-м. Нет, больше никто не идет на  ум.  А  вы  позвоните  Дэнни.
Передайте ему, что я сказала: "Салют, Дэнни, как у тебя дела?"
   Кармен повесила  трубку  и  отключила  диктофон.  Она  уставилась  на
страницу в блокноте, на котором было  написано:  "Дэниел  Грейс,  юрист,
Мериленд"  Возможно,  ей  удастся  связаться  с  ним  через   Ассоциацию
правоведов. Она может позвонить ему утром. А может, и не станет  звонить
ему вовсе. Она не должна забывать, что ей нельзя торопиться.
   Она снова полезла  в  портфель,  отпихнув  поглубже  пачку  пришедших
сегодня  счетов,  действовавших  ей  на  нервы,  и  достала  выписку  из
бюллетеня, которую перед самым уходом  со  студии  подсунул  ей  сегодня
Крейг. Она в этот момент была  занята  телефонным  разговором,  и  Крейг
подмигнул и показал ей большой палец, пока не скрылся  в  коридоре,  так
что она не сомневалась, что выписка содержит приятные новости.
   По-прежнему сидя за кухонным столом, она принялась читать их. Рейтинг
"Новостей после девяти" поднялся еще на одну ступень в те вечера,  когда
выступала она. Вот и все. Очень кратко. Кратко и прекрасно.
   Это была ее работа.  Ее  терпеливые,  методические  раскопки  кургана
прошлого в истории Джеффа Кабрио. Было какое-то необъяснимое наслаждение
в том, как она скармливает его по частям, по мельчайшим  кусочкам  своей
аудитории, несмотря на то, что до сих пор он не сотворил ни капли дождя.
Она не верила, что он сотворит что-то и  впредь.  И  тем  не  менее  она
каждое утро стала  весьма  внимательно  просматривать  метеорологическую
сводку, умоляя небо послать им дождь. Хотя бы  облака.  Хотя  бы  туман.
Что-нибудь, что поддержало бы в ее зрителях  веру  в  то,  что  личность
Джеффа Кабрио заслуживает их внимания.
   Она достала из портфеля пачку стандартной бумаги и набросала  краткое
письмо генеральному директору "Новостей после девяти", Деннису  Кетчуму,
с просьбой дать ее "Репортажу из северных районов"  эфирное  время  пять
раз в неделю. Ее руки тряслись, когда она подкалывала к письму выписку с
цифрами новою рейтинга. Она запечатала и то, и другое в  конверт,  гадая
про себя, хватит ли ей утром смелости  положить  этот  конверт  на  стол
Деннису. Ведь он, несомненно, был среди тех, кто вознамерился избавиться
от нее. Наверняка  теперь  он  уже  понял,  что  подобное  решение  было
ошибкой.
   А еще, заклеивая конверт, она подумала: пожалуй, теперь ей вернут  ее
"Утро в Сан-Диего", и первыми ее гостями будут все,  у  кого  она  брала
интервью в последние дни. Превосходно! Пригласить их  всех  вместе?  Да.
Сусанну Кабрио, Барбару Роланд, Гейл Видович. Этого  законника,  Дэниела
Грейса, если он захочет с ней говорить. Она, несомненно, ни  за  что  не
сможет притащить в студию самого Джеффа, но это даже и  к  лучшему.  Его
портрет будет создан с помощью воспоминаний  других  людей  и  получится
более полным, чем если бы Джефф решился рассказать о себе сам.
   И наверняка другие люди вспомнят нечто такое, о чем сам Джефф никогда
бы не рассказал.
 
ГЛАВА 22 
 
   Их было пятеро. Трое мужчин, женщина и ребенок топтались  на  дорожке
возле усадьбы. Крис заметил их из  окна  спальни,  где  красил  стены  в
бледный оранжево-розовый цвет, которым Кармен  предпочла  покрыть  почти
все помещения усадьбы. Он расслышал какие-то неясные  звуки  в  саду  и,
когда выключил свет, смог увидеть, как люди  наполняют  пустые  канистры
из-под молока водой из  крана,  вделанного  в  стену  дома.  Нелегальные
рабочие из каньона.
   Мужчины были низкорослые и оба обнажены до пояса. Их  тела  в  свете,
попадавшем в сад  из  усадебных  окон,  казались  кряжистыми,  с  хорошо
развитыми мускулами. Женщина выглядела несколько выше. Ребенок у нее  на
руках был закутан то ли в одеяло, то ли в полотенце - издали Крис толком
не смог рассмотреть.
   Они тихонько переговаривались между собой, о чем -  слышно  не  было.
Крис сегодня вечером тщательно закрыл все окна в доме, поскольку  копоть
от  нового  пожара,  загоревшегося  на  противоположном  краю   каньона,
проникала сквозь жалюзи и могла испортить свежеокрашенные стены. К  тому
же ему надоел - донельзя надоел - запах дыма.
   Итак,  Кармен  по-прежнему  делает  это,  подумал   он,   по-прежнему
позволяет живущим  в  каньоне  рабочим  пользоваться  ее  водой.  Ничего
удивительного, что ее счета за воду достигают астрономических цифр.
   Это был  редкий  случай,  когда  среди  мужчин  оказалась  женщина  с
ребенком. Обычно лишь мужчины рисковали  пробираться  через  границу  на
север,  горбатиться  на  тяжелых  работах  в  городе,  чтобы   приносить
полученные гроши домой, семье.
   Один из мужчин  приподнял  шланг,  пока  женщина  могла  помыть  свои
длинные  черные  волосы  с  помощью  припасенного  обмылка.  Затем   она
развернула ребенка и намылила его  маленькое  тельце,  в  то  время  как
мужчина поливал его из пластиковой канистры. Малыш заревел, ведь снаружи
бы то  довольно  прохладно,  и  Крис  поежился,  живо  представлял,  как
холодная вода попадает на детскую нежную кожу. Он подумал было поспешить
вниз и наполнить ведро теплой водой, но вспомнил,  что  в  таком  случае
сказала бы Кармен: "Я бы ни за что не вышла, чтобы перемолвиться с  ними
словом.   Тогда   они   смогут   считать,   что   не   пользуются   моей
благотворительностью, ведь им не приходится при этом  видеть  меня.  Они
смогут сохранить чувство собственного достоинства".
   Кармен умела творить добро, ничего не ожидая в награду.  Эту  сторону
своей натуры она приоткрывала для очень немногих своих друзей, и  именно
эту ее черту Крис не хотел бы забывать.
   Когда  женщина  вытерла  ребенка,  мужчина  поднял  с  земли  пестрое
индейское одеяло и протянул ей. Волна одиночества захлестнула Криса.  Он
отошел от темного окна и снова  включил  в  спальне  электричество.  Его
ждала работа: он должен успеть окончить покраску  стен  и  удалиться  из
дома прежде, чем Кармен вернется со студии.
 
ГЛАВА 23 
 
   Оглядываясь в прошлое, Миа постепенно начинала отдавать себе отчет  в
том, что Глена попросту  напугали  изменения,  которые  произошли  с  ее
телом, хотя со временем он постарался совладать со своим  страхом.  Даже
сейчас она испытывала к нему некоторую благодарность. Ведь  он  старался
скрывать свой испуг, позволяя ей верить в то, что, случись с  нею  нечто
еще более страшное - он все равно не перестанет ее любить.  Тем  больнее
показался последовавший за всем этим удар.  Миа  до  сих  пор  не  могла
вспоминать о происшедшем без слез.
   Ее консультировала Карен Баркер, социолог в клинике доктора Белла.  В
ее жизни был мужчина? "Да, - сказала Миа, - я помолвлена". Они с  Гленом
собирались пожениться как раз в этом месяце, но решили пока  повременить
со свадьбой.
   - Он уже видел шов? - спросила Карен, и  тут  Миа  не  удержалась  от
слез, до нее дошло, насколько ей необходима любовь Глена.  Она  отчаянно
боялась возможной реакции. Ей самой было страшно видеть в  зеркале  свой
шрам.
   Карен начала расспрашивать ее о том, что за человек ее  Глен,  и  Миа
принялась  рассказывать,  как  Глен  помогал  ей  ухаживать  за  больной
матерью, как он даже решил оставаться со старой женщиной вместо сиделки,
когда ей хотя бы раз в неделю надо было освободить  вечер  для  занятий.
Она рассказала и о том, что, когда домой вернулась их Лаура,  перенесшая
удар из-за разрыва с Люком, ее давнишним поклонником, Глен  сделал  все,
чтобы помочь Лауре поскорее оправиться.
   - Он производит впечатление человека, умеющего сострадать, -  сказала
Карен. - Заботливого человека. С ним все будет в порядке.  А  вы  должны
довериться  ему.  Ведь  вы  наверняка  стараетесь  перед  ним  выглядеть
сильной, хотя ему, по всей видимости, доставляет удовольствие  забота  о
других людях. Позвольте ему заботиться о себе, Миа,  чтобы  дать  толчок
необходимым  переменам.  Дайте  ему  еще  один  шанс.  Дайте  ему   шанс
продемонстрировать, как сильно он вас любит.
   В тот вечер они с Гленом сидели у нее в спальне. Еще год назад, когда
умерла ее мать, Глен остался жить в их доме  и  проводил  с  ней  каждую
ночь. Однако после операции он стал спать в бывшей комнате матери.
   - А что, если я неловко повернусь во  сне  и  невольно  причиню  тебе
боль? - спросил он, и она не нашла в себе сил признаться, что, отдаляясь
от нее, он ранит ее гораздо сильнее.
   Она только что приняла душ, надела свою  белую  синелевую  рубашку  и
встала рядом с ним, глядя в окно спальни.
   -  Я  бы  хотела,  чтобы  ты  увидел...  -  Она  замялась  в  поисках
подходящего слова. Ее грудь? Ее шов? - Мой шрам, - сказала она.
   Глен кивнул.
   - Хорошо. - Он сел на кровать. - Я просто не был уверен, не лучше  ли
мне спросить об этом самому. Я так боялся ранить тебя.
   Она развязала ворот своей рубашки, проклиная  слишком  яркий  свет  в
комнате. Кожа на ее руках приобрела какой-то синюшний  опенок  в  потоке
лучей, струившихся из люстры на потолке. Она могла разглядеть под  кожей
каждую жилку. И ее совсем не радовала мысль о том, что кожа на ее  груди
может показаться такой же прозрачной  и  безжизненной.  Она  расстегнула
рубашку, но не сняла ее, не сводя глаз с Глена.
   - Она будет такой всего лишь в течение года, - сказала она.  -  Всего
лишь год. А тогда я смогу пройти курс восстановительной  хирургии  и  не
буду больше выглядеть столь...
   - Она превосходна, Солнышко, - перебил он ее.  -  Это  вовсе  не  так
ужасно. - Он поднял было  руку,  чтобы  прикоснуться  к  тонкой  молодой
кожице, покрывавшей ее грудь,  а  она  резко  отклонилась,  избегая  его
прикосновения. - Это больно? - спросил Глен.
   - Нет, - она засмеялась, - ты  удивил  меня,  вот  и  все.  Когда  ты
прикоснулся, мне просто немного жгло кожу, вот и все. Но это  совершенно
не больно.
   - Ты не ощущаешь... потерю равновесия? - с улыбкой спросил он.
   - Немножко. - В первые недели после операции это  ощущение  наполняло
ее огромным счастьем оттого,  что  ее  тело  избавилось  от  заразы.  От
угрозы. И Глен мог убедиться в этом, прикоснувшись рукою.
   Он протянул руку, чтобы свести вместе полы ее рубашки, а потом  встал
и обнял ее.
   - Я люблю тебя. - Он поцеловал ее в висок.
   - Я бы хотела, чтобы ты спал сегодня здесь.
   - Хорошо. - Она почувствовала, как он кивнул.
   На следующий день Миа явилась в клинику доктора Белла, хотя и не была
записана на прием. Она заглянула в дверь комнатушки, где сидел социолог,
и сказала:
   - Вы оказались правы. Глен великолепен. Несколько  дней  она  жила  с
ощущением того, что  все  входит  в  норму.  Она  уже  чувствовала  себя
достаточно сильной, чтобы начать  работу  с  глиной.  Каждое  утро  Глен
проводил у себя в студии, а она, несмотря на все его уговоры, занималась
стряпней. И он  возвращался  достаточно  рано,  чтобы  успеть  пообедать
вместе с ней и Лаурой. Лаура  работала  помощником  продавца  в  большом
универмаге. Она уже начинала оживать после своей депрессии, и  имя  Люка
все реже и реже всплывало в их разговорах.
   Затем Лаура оправилась настолько, что стала помогать Глену на  кухне,
и  они  дружно  набрасывались  на  Миа  всякий  раз,  как  она  пыталась
вмешаться. Они убеждали ее, что она все еще  слишком  легко  утом