ров, композитора, певцов и танцоров, актеров, музыкантов,  зрителей  и
тех, кто вложил свои деньги в это зрелище, стоившее триста пятьдесят тысяч
долларов. Несколько лет трудились талантливые люди, и вот спектакль увидел
свет. Танцоры показывали чудеса виртуозности, певцы, которые  и  в  других
спектаклях  пользовались  неизменным  успехом,  превзошли  самих  себя.  И
никакого эффекта. На сцене появлялись и исчезали  оригинальные  декорации,
оркестр извергал вакханалии звуков, актеры отважно и безнадежно улыбались,
произнося остроты, над  которыми  никто  не  смеялся,  в  глубине  зала  с
потерянным  видом  метались  продюсеры.  Лотон,  сидя  в  последнем  ряду,
диктовал что-то измученным, охрипшим голосом секретарше, а та записывала в
отрывной блокнот карандашом, в который был вделан электрический фонарик. И
все-таки ничего не получалось.
   Крейг ерзал на стуле,  предчувствуя  неизбежный  провал.  Ему  хотелось
встать и уйти, он со страхом думал о той минуте,  когда  все  соберутся  в
номере гостиницы и обратятся к нему с вопросом: "Ну, что вы скажете?"
   Занавес опустился. Жиденькие аплодисменты прозвучали как пощечина всем,
кто причастен к его профессии а застывшие улыбки кланяющихся  исполнителей
были похожи на гримасы измученных пытками людей.
   Крейг  не  пошел  за  кулисы,  а  отправился  прямо  в   гостиницу   и,
подкрепившись у себя в номере двумя стаканами виски, поднялся наверх,  где
его ждали тонкие, как листки бумаги, сандвичи с курицей, стол, уставленный
бутылками, и злые,  одутловатые  физиономии  мужчин,  уже  три  месяца  не
выходивших на свежий воздух.
   Крейг  не  стал  откровенничать  в  присутствии   продюсеров,   автора,
композитора и художника. Он не питал к ним симпатии и не был связан с ними
никакими обязательствами. Не они, а Лотон просил его  сюда  приехать,  так
что пусть эти люди сначала уйдут, а  потом  уж  он  честно  выскажет  свое
мнение. А пока он  ограничился  несколькими  успокоительными  пожеланиями:
сократить танец, слегка изменить песенный номер, иначе  осветить  любовную
сцену Все поняли, что ничего существенного он им не скажет, и разошлись по
домам.
   Последними ушли продюсеры  Оба  небольшого  роста,  злые,  вспыльчивые,
наигранно энергичные, они грубили Лотону и почти не скрывали  неприязни  к
Крейгу, который также не оправдал их надежд.
   Когда  дверь  за  продюсерами,  приехавшими  в  Бостон  с  расчетом  на
блестящий успех, закрылась, Лотон сказал:
   - Наверно, сейчас начнут названивать сразу десятерым режиссерам,  чтобы
ехали сюда на мое место. - Лотон был высокий, болезненного вида, в очках с
толстыми стеклами. Всякий раз, когда он ставил пьесу,  у  него  начиналось
обострение язвы желудка независимо от того, хорошо или плохо шло дело.  Он
беспрестанно потягивал из стакана молоко и то  и  дело  принимал  микстуру
"Маалокс". - Ну, что скажешь, Джесс?
   - Думаю, надо свертывать дело.
   - Так плохо?
   Так плохо.
   -  Но  ведь  есть  еще  время  доработать,  -  возразил  Лотон,  словно
оправдываясь.
   - Не поможет, Джек. Не пытайся оживить дохлую лошадь.
   -  Боже  ты  мой,  -  пробормотал   Лотон.   -   Удивительно,   сколько
неприятностей может сразу обрушиться на голову.  -  Он  был  уже  немолод,
поставил более тридцати спектаклей, получивших весьма  лестные  отзывы.  У
него сказочно богатая жена, а он  сидит  здесь,  скорчившись  от  боли,  и
трясет головой,  точно  генерал,  бросивший  в  бой  последние  резервы  и
потерявший их за один вечер. - Господи, хоть бы в животе отпустило.
   - Брось ты это дело, Джек.
   - Ты имеешь в виду спектакль?
   - Нет, вообще. Так ты и в больницу угодишь. Ничто же тебя не  вынуждает
проходить через все это.
   - Верно, - сказал Лотон. - Пожалуй, так. - Казалось, он удивился своему
открытию.
   - Ну?
   - Чем же мне тогда заниматься? Сидеть со стариками в Аризоне и  греться
на солнышке? - Лицо его искривилось от нового приступа боли, и  он  прижал
руку к животу. - Это единственное, что я умею. Единственное,  чем  я  хочу
заниматься. Пусть вот хоть этим дурацким, пустым спектаклем.
   - Ты спрашивал мое мнение, - сказал Крейг.
   - И ты его высказал. Спасибо. Крейг встал.
   - Иду спать. И тебе советую.
   - Да, да, конечно, - почти с нетерпением сказал  Лотон.  -  Вот  только
запишу кое-какие соображения, пока из головы не вылетело. На одиннадцать я
назначил репетицию.
   Не успел Крейг выйти, как тот склонился над текстом пьесы и лихорадочно
застрочил ручкой, как будто от этого все  вдруг  переменится  и  к  началу
утренней репетиции остроты  станут  смешными,  музыка  -  живой,  танцы  -
зажигательными,  аплодисменты  -  оглушительными,  и   даже   Бостон   его
стараниями и муками к вечеру следующего дня станет другим городом. Наутро,
когда Крейг пришел к себе в контору, Белинда положила ему на стол рецензии
на пьесу Бреннера. Он мог и не читать их. По выражению ее лица было видно,
что дела плохи. Прочитав же рецензии, он понял, что  спектакль  безнадежно
провалился и в субботу его, наверно, снимут. Даже в Бостоне было лучше.
   В субботу он пошел на последнее представление. Зал был заполнен  только
наполовину, да и то, как Крейг догадался,  в  основном  контрамарочниками.
Бреннера, к счастью, в зале не было.
   Когда занавес поднялся и прозвучали первые слова  диалога,  он  испытал
странное чувство, что находится в преддверии чего-то  прекрасного.  Актеры
играли сосредоточенно, с увлечением, заражая верой в ценность  и  важность
слов, которые Бреннер заставлял их говорить. Казалось, никого  из  них  не
удручало, что всего лишь три дня назад критики разругали пьесу, назвав  ее
скучной и путаной, и что, как только опустится занавес, все будет кончено:
декорации разберут, театр погрузится во  мрак,  а  сами  они  окажутся  на
улице,  без  работы.  В  их  верности  своей  профессии  было   внутреннее
благородство, и это заставило Крейга прослезиться, хотя он видел ошибки  и
в подборе исполнителей, и в режиссуре, и в трактовке, скрывшей от  зрителя
тонкий, сложный замысел пьесы, - ошибки,  которые  и  навлекли  на  голову
Бреннера гнев критиков.
   Сидя в темном зале с зияющими пустотой  рядами  кресел  и  смотря  этот
бесспорно слабый, несостоявшийся спектакль, Крейг понял,  что  его  первая
оценка пьесы Бреннера была, видимо, ошибочной. И тут  вдруг  в  нем  снова
пробудился интерес к театру. В голове у него сам собой начал  складываться
план, как улучшить пьесу, выявить ее достоинства и устранить недостатки.
   Когда спектакль кончился, в  зале  раздались  редкие  аплодисменты,  но
Крейг, тронутый и взволнованный, поспешил за кулисы, чтобы найти  Бреннера
и сказать ему хвалебные, ободряющие слова.
   Старик, дежуривший в служебном подъезде, узнал Крейга и мрачно сказал:
   - Какой позор, мистер Крейг.
   Они обменялись рукопожатием.  Старик  сказал,  что  Бреннер  на  сцене,
прощается с актерами и благодарит их, и Крейг подождал в кулисе, пока  тот
не закончил свою короткую речь и актеры не начали, громко переговариваясь,
расходиться по своим уборным в тусклом полусвете кулис.
   С минуту Крейг не шевелился, наблюдая за  Бреннером,  одиноко  стоявшим
среди декораций, которые изображали угол временной обшарпанной  казармы  в
Англии военных лет. Лицо у него было в густой тени, и  Крейг  не  мог  его
разглядеть. Бреннер сильно похудел с тех пор, как они виделись в последний
раз. На нем был мешковатый твидовый пиджак, шея обмотана длинным шерстяным
шарфом. Он походил на немощного старика, который, боясь  упасть,  вынужден
следить за каждым своим шагом. Волосы у него поредели, на темени  блестела
плешина.
   Медленно поднялся занавес. Бреннер  выпрямился  и  посмотрел  в  пустой
темный зал. Рядом с Крейгом послышался шорох - мимо прошла Сьюзен Бреннер,
Она подошла к мужу, взяла его руку в свою и поцеловала.  Он  обнял  ее  за
плечи, и так они стояли, не произнося ни слова. Крейг вышел из кулисы.
   - Привет, - сказал он.
   Те взглянули на него, но не ответили.
   - Я смотрел сегодня спектакль, - продолжал Крейг. - Сознаюсь, я ошибся,
когда читал пьесу. Бреннеры по-прежнему молчали.
   - Прекрасная пьеса. Лучшая из всего, что ты написал.
   Бреннер засмеялся каким-то странным, сдавленным смехом.
   - Вы были правы, Сыозен. За эту пьесу надо было браться мне и Баранису.
   - Спасибо, что хоть вспомнили, - сказала Сьюзен. В скудном  свете  ламп
она выглядела худой и изможденной, ненакрашенное лицо было бледно.
   - Выслушай меня, пожалуйста, - горячо заговорил  Крейг.  -  Твою  пьесу
неправильно поставили. В таком виде она не дошла до зрителя. Но это  вовсе
не  конец.  Отложи  ее  на  год,   поработай   еще,   подбери   подходящих
исполнителей. Нечего было и  надеяться  на  успех  с  такими  затейливыми,
пышными декорациями и с таким актером, который слишком стар  для  героя  и
слишком многозначителен. Через год мы сможем  поставить  ее  где-нибудь  в
центре, не на Бродвее - для Бродвея она все равно не подходит,  -  заменим
актеров, дадим больше света, упростим декорации, добавим  музыку  -  пьеса
требует музыки, - достанем записи речей политических деятелей,  генералов,
радиодикторов и будем крутить их между сценами, рассчитав по времени...  -
Он замолчал, чувствуя, что говорит  слишком  быстро,  что  Бреннер  в  его
теперешнем состоянии вряд ли уследит за ходом его мыслей. - Ты понял меня?
- спросил он, запнувшись.
   Бреннеры тупо уставились на него. Потом Бреннер издал тот же сдавленный
смешок.
   - Через год, проговорил он наконец. - В голосе его звучала ирония.
   Крейг понял, о чем думал Бреннер.
   - Я выдам тебе аванс. Достаточно, чтобы прожить. Я...
   - Значит, Эд получит еще одну  возможность  переспать  с  вашей  женой,
мистер Крейг? - сказала Сьюзен. - Это входит в аванс?
   - Подожди, Сью, - устало сказал Бреннер. -  Наверно,  ты  прав,  Джесс.
Наверно, мы наделали кучу ошибок, готовя эту постановку,  и  многие  -  по
моей вине. Согласен - пьесу надо было ставить  не  в  бродвейском  театре.
Наверно, Баранис лучше понял бы мой замысел. Думаю, у нас получилось бы...
- Он глубоко вздохнул.
   И я думаю также, что лучше тебе уйти отсюда, Джесс. Не лезь ты больше в
мою жизнь. Пошли, Сью. - Он взял жену за  руку.  -  Я  оставил  в  уборной
портфель. Сюда мы уже не вернемся, так что давай захватим его с собой.
   Взявшись за руки, Бреннеры сошли со сцены. Крейг только сейчас заметил,
что на чулке Сьюзен низко спустилась петля.
   Элис Пейн ждала его в полупустом баре. Он удивился, когда она позвонила
ему и, сказав, что находится поблизости от его конторы, спросила, есть  ли
у него время выпить с ней. Прежде они никогда не встречались в  отсутствие
ее мужа, разве только случайно. Кроме того, он ни разу не видел, чтоб  она
выпивала больше рюмки спиртного за вечер.  Она  была  не  из  тех  женщин,
которых можно встретить в баре в три часа дня.
   Когда он подходил к ее столику, она допивала "мартини". Он наклонился и
поцеловал ее с щеку. Элис подняла  на  него  глаза  и  улыбнулась.  Крейгу
показалось, что она немного волнуется. Он сел рядом с ней  на  диванчик  и
подозвал официанта.
   - Виски с содовой, пожалуйста. А вам, Элис?
   - Пожалуйста, еще "мартини".
   Крейгу вдруг пришла мысль, что Элис что-то скрывала  все  эти  годы  от
него и от остальных своих друзей. В руках у нее были перчатки, ее сильные,
без маникюра пальцы беспокойно теребили их.
   - Надеюсь, я не отвлекла вас от какого-нибудь важного дела,  -  сказала
она.
   - Нет. Ничего важного в конторе сейчас не происходит.
   Она положила руки на колени.
   - Со дня моей свадьбы не было случая, чтоб я пила в дневное время.
   - Жаль, что я не могу сказать этого же о себе. Она быстро взглянула  на
него и спросила:
   - Не слишком ли вы много пьете в последнее время, Джесс?
   - Не больше обычного. А вообще - много.
   - Смотрите, как бы вас кто не назвал алкоголиком. - В ее речи появилась
какая-то торопливость, голос чуть задрожал.
   - Почему? Вам кто-нибудь говорил, что я алкоголик?
   - В сущности, нет, - ответила она. - Только вот Пенелопа... Она  иногда
говорит таким тоном, что...
   - Жены есть жены.
   Официант принес виски и "мартини". Они подняли стаканы.
   - Ваше здоровье, - сказал Крейг.
   Элис отпила немного и поморщилась.
   - Я, наверно, никогда не пойму, что люди в этом находят.
   - Мужество. Успокоение, -  сказал  Крейг.  Теперь  уж  он  окончательно
понял, что Элис вызвала его сюда неспроста. - Что случилось, Элис?
   - Уф! - вздохнула она, вертя в руках стакан. - Не  знаю  даже,  с  чего
начать.
   Он был уверен, что и этот вздох - первый со дня ее  свадьбы.  Не  такая
она женщина. И не из тех, кто не знает, с чего начать.
   - А вы начните с середины, - посоветовал он. - Потом разберемся.  -  Ее
волнение передалось и ему.
   - Вы верите, что мы ваши друзья? Мы с Робертом?
   - Конечно.
   - Это важно, - сказала  она.  -  Я  не  хочу,  чтобы  вы  считали  меня
навязчивой или злой женщиной.
   - Вы даже и при желании не могли бы быть навязчивой или злой. - Он  уже
жалел, что ее звонок застал его в конторе.
   - Вчера мы ужинали в вашем доме, - резко сказала она. - Роберт и я.
   - Надеюсь, вас хорошо покормили.
   - Превосходно. Как обычно. Только вот вас там не было.
   - В последнее время я нечасто бываю дома.
   - Я так и поняла.
   - Что за компания собралась?
   - На самая лучшая.
   - Как обычно, - сказал Крейг.
   - Был Берти Фолсом.
   - Тоже как обычно.
   Она бросила на него быстрый взгляд.
   - Люди разное начинают болтать, Джесс.
   - Люди всегда болтают разное, - сказал он.
   - Не знаю характера ваших отношений с Пенелопой, - сказала Элис,  -  но
их всегда видят вместе.
   - Я и сам не  знаю  характера  наших  отношений.  Я  думаю,  вы  можете
считать, что у нас  вообще  нет  никаких  отношений.  Вы  это  пришли  мне
сказать? Что видели Пенелопу и Берти вместе?
   - Нет, - ответила она, - не только. Прежде всего я  хочу  сказать  вам,
что мы с Робертом больше в ваш дом не пойдем.
   - Жаль. Почему?
   - Это старая история. Точнее, ей уже четыре года.
   - Четыре года? - Он нахмурился. - А что было четыре года назад?
   - Можно мне еще  "мартини"?  -  спросила  она  тоном  девочки,  которой
захотелось еще порцию мороженого.
   - Конечно.  -  Он  помахал  рукой  официанту  и  заказал  еще  виски  и
"мартини".
   - Вы были тогда в отъезде, - сказала Элис. - А мы с Робертом устраивали
небольшой ужин. Ну и пригласили Пенелопу.  Для  стола  не  хватало  одного
мужчины, и этим мужчиной почему-то оказался Берти Фолсом.
   Как всегда.
   - Что еще? - равнодушно спросил Крейг.
   - Беда таких рослых людей, как вы, - сурово заметила Элис,  -  что  они
никогда не принимают маленьких людей всерьез.
   - Это верно, - согласился  Крейг.  -  Он  действительно  человек  очень
маленький. Итак, он сидел за столом рядом с Пенелопой.
   - Потом проводил ее домой.
   - Черт возьми! Он проводил ее домой.
   - Вы считаете меня глупой сплетницей...
   - Нет, Элис, - ласково возразил он. - Просто я...
   - Тише, - прервала она его и кивнула на официанта, подходившего к ним с
подносом в руках.
   Они молчали до тех пор, пока тот не вернулся к себе за стойку.
   - Ну хорошо, - сказала Элис. - Вот что произошло  потом.  На  следующее
утро я получила дюжину красных роз. Анонимно. Без визитной карточки.
   - Это могло означать что угодно, - сказал Крейг,  хотя  теперь  он  был
убежден, что это не могло означать что угодно.
   - И с тех пор каждый год пятого октября я получаю дюжину  красных  роз.
Анонимно. Разумеется, он знает, что я знаю, кто их шлет. Он хочет, чтобы я
знала. Это так противно. Всякий раз, когда я прихожу в ваш дом и вижу, как
он ест ваши закуски и пьет ваши вина, я чувствую себя запачканной, точно я
его сообщница. Мне было  стыдно  своего  малодушия:  почему  я  ничего  не
сказала ему и не сказала вам? И вчера вечером, увидев,  как  он  сидит  во
главе стола, наливает  вино  и  вообще  ведет  себя  по-хозяйски,  как  он
проводил всех гостей, а сам остался, я поговорила с Робертом. И он со мной
согласился: я не могу больше молчать.
   - Приятно было увидеться с вами. - Он поцеловал ее в щеку и встал.
   - Я не знаю, каким моральным  кодексом  мы  сейчас  руководствуемся,  -
сказала Элис. - Может,  нам  и  не  надо  так  уж  серьезно  относиться  к
адюльтеру - мы смеемся, когда узнаем, что кто-то  из  наших  друзей  завел
любовную интрижку. Я и про вас кое-что слышала.
   - Ну конечно, слышали, - согласился Крейг. - И разумеется, в этом много
правды. Мой брак - давно уже не образец супружеского счастья.
   - Но то,  что  делает  она,  ни  с  чем  не  сравнимо;  -  сказала  она
прерывающимся голосом. - Вы замечательный человек. Настоящий друг. А этого
ужасного коротышку я терпеть не могу. Сказать по правде,  мне  и  Пенелопа
перестала нравиться. При всем ее очаровательном гостеприимстве есть в  ней
что-то фальшивое и грубое. Уж если говорить о каком-то моральном  кодексе,
то для меня, например, он состоит в том, чтобы  прийти  на  помощь  другу,
если он незаслуженно страдает. Вы недовольны, Джесс, что  я  все  это  вам
рассказала?
   - Еще не знаю, - в раздумье сказал он. - Во  всяком  случае,  теперь  я
позабочусь о том, чтобы розами вам больше не докучали.
   На следующий день он известил  жену  письмом,  что  возбуждает  дело  о
разводе.
   Другой бар. На этот раз - в Париже. В отеле "Крийон",  совсем  рядом  с
посольством. Он усвоил привычку встречаться с Констанс в этом баре - после
окончания ее рабочего дня.  Здесь  было  его  постоянное  пристанище.  Все
остальное  время  от  бродил  по  городу,  осматривал  картинные  галереи,
толкался на  рынках  и  среди  молодежи  Латинского  квартала,  заходил  в
магазины попрактиковаться в языке, сидел  в  кафе,  читая  газеты,  иногда
обедал с кем-нибудь из тех, кто работал с ним над фильмом, снимавшимся  во
Франции,  и  проявлял  достаточно  такта,  чтобы  не  спрашивать,  чем  он
занимается теперь.
   Он любил этот бар, где собирались у стойки  оживленные,  шумные  группы
английских и американских журналистов, любил наблюдать  непрерывный  поток
сменяющих друг  друга  вежливых,  элегантно  одетых  пожилых  американцев,
которые еще до  войны  останавливались  в  этом  отеле.  Нравились  ему  и
восхищенные взгляды, которые бросали на Констанс другие посетители,  когда
она, войдя в бар, шла к нему торопливым шагом.
   Он встал ей навстречу и поцеловал  в  щеку.  Несмотря  на  то  что  она
просиживала  целые  дни  в  прокуренной  конторе,  от  нее  всегда   веяло
свежестью, словно она только что гуляла в лесу.
   Она  заказала  себе  шампанского,  "чтобы  удалить  изо   рта   привкус
молодости", как она поясняла.
   - Всегда удивляюсь, - заметила она, потягивая шампанское, - когда вхожу
и вижу, что ты здесь.
   - Я же сказал, что приду.
   - Да. И все равно удивляюсь. Каждое утро, расставаясь с тобой, я думаю:
ну вот, уж  сегодня-то  он  наверняка  встретит  какую-нибудь  неотразимую
красавицу или вдруг вспомнит, что  вечером  ему  непременно  надо  быть  в
Лондоне, Загребе или Афинах, где выступает знаменитый актер или актриса.
   - Ни в Лондоне, ни в Загребе, ни в Афинах нет никого, с кем я хотел  бы
встретиться, и единственная неотразимая красавица - это ты. Других я нынче
не встречал.
   - Какой ты милый. - Констанс сияла. Она по-детски любила комплименты. -
Ну, рассказывай, чем ты сегодня занимался.
   -  Три  раза  я  занимался  любовью  с  женой  перуанского   оловянного
магната...
   - Вот как. - Она засмеялась. Ей нравилось, когда  ее  дразнили.  Но  не
слишком.
   - Постригся. Обедал в итальянском ресторанчике на улице Гренель,  читал
"Монд", зашел в три галереи и чуть было не купил три картины, выпил стакан
пива в кафе "Флора", потом вернулся в гостиницу и... - Он замолчал,  видя,
что она не слушает. Констанс не сводила глаз с молодой американской  четы,
проходивш