алево, на стоявшую среди сосен белую  виллу.  -  Вот
где я жил. Летом сорок девятого года.
   Девушка внимательно посмотрела на широкое низкое здание с террасой  под
оранжевым навесом, защищавшим садовую мебель от яркого солнца.
   - Сколько лет вам тогда было?
   - Двадцать семь.
   - Неплохо пожить в таком доме в двадцать семь лет, - сказала она.
   - Да, - сказал Крейг. - Неплохо.
   Что осталось у него в памяти от того лета?
   Только отдельные эпизоды.
   ...Пенелопа на водных лыжах в заливе Ла-Гаруп -  тонкая,  загорелая,  с
развевающимися волосами, подчеркнуто грациозная в своем  черном  купальном
костюме - мчится в кильватере быстроходного катера. В катере рядом с ним -
Бреннер, он снимает Пенелопу любительской камерой, а та отважно дурачится,
выделывая антраша, и машет рукой кинокамере.
   ...Бреннер пытается научиться воднолыжному спорту, упрямо снова и снова
встает на лыжи, но все падает, видны лишь его худой, некрасивый, из  одних
костей и сухожилий торс, длинный унылый нос и исхудалые, чуть не  до  мяса
опаленные солнцем плечи; в конце концов его, порядком нахлебавшегося воды,
втаскивают на борт, и он говорит: "Ни на что я, проклятый интеллигент,  не
годен". Пенелопа смеется, покачиваясь вместе с катером, и наводит на  него
кинокамеру, будто огнестрельное оружие.
   ...Бархатный вечер на открытой площадке города  О-де-Кань,  обнесенного
крепостной  стеной,  под  дребезжащую  французскую  музыку  танцуют  пары,
двигаясь то в полумраке,  то  при  свете  фонарей,  висящих  вдоль  старых
каменных стен; Пенелопа,  маленькая,  стройная,  невесомая  в  его  руках,
целует его ниже уха - от нее пахнет морем и жасмином -  и  шепчет:  "Давай
останемся здесь навсегда" А  Бреннер  сидит  за  столиком,  он  стесняется
танцевать, наливает в бокал  вино  и  пытается  объясниться  с  некрасивой
француженкой, которую подцепил накануне вечером в казино  Жюан-ле-Пена,  с
трудом выговаривая одну из десяти заученных после приезда фраз.  "Je  suis
un  fameux  ecrivain  a  New  York"  [я  известный  в  Нью-Йорке  писатель
(франц.)].
   ...Предрассветная зеленая мгла, они едут в маленькой машине с  открытым
верхом домой из Монте-Карло, где  вместе  выиграли  в  рулетку  сто  тысяч
франков (доллар стоил 650 франков). Крейг за рулем, с ним рядом  Пенелопа,
она между двумя мужчинами, ее голова на плече Крейга. Бреннер  выкрикивает
своим каркающим голосом навстречу ветру: "Вот  и  мы,  Скотт!"  [очевидно,
имеется в виду Скотт Фицджеральд, живший во Франции в 20-е годы] Потом они
вместе пробуют спеть песню "Опавшие листья", впервые  услышанную  накануне
вечером.
   ...Ленч на террасе белой виллы под огромным оранжевым навесом, все трое
только  что  освежились  утренним  купанием,  нарядная  Пенелопа  в  белых
бумажных брюках и ярко-синей трикотажной  блузке  с  мокрыми,  зачесанными
кверху волосами, нежная и неотразимо чувственная, перебирает цветы в  вазе
на столе, накрытом для ленча,  ее  мягкие  загорелые  руки  прикасаются  к
бутылке в ведерке со льдом, проверяя, охладилось ли вино, а  в  это  время
старуха, постоянно работающая при доме кухаркой, входит, шаркая ногами,  с
холодной рыбой и салатом на большом глиняном блюде, купленном по соседству
в Валлорисе. Как звали эту старуху? Элен? Всегда в черном в знак траура по
десяти поколениям родных, умерших в  стенах  Антиба,  она  любовно  о  них
заботилась и называла "Mes  trois  beaux  jeunes  Americains"  [трое  моих
молодых американских красавцев (франц.)], а из них никто никогда прежде не
имел прислуги, и Четвертого июля и в день взятия Бастилии украсила их стол
красными, белыми и синими цветами.
   ...Острый, крепкий запах разморенного солнцем соснового бора.
   ...Послеполуденные сиесты, Пенелопа в его объятиях на огромной  кровати
в полутемной спальне с высоким потолком,  исчерченной  там  и  сям  узкими
полосками  от  жалюзи,  опущенных,  чтобы  не  проникал  зной.  Ежедневные
любовные  утехи;  неудержимые,  страстные,  нежные,   -   два   сплетенных
благодарных  молодых  тела,  чистых  и  просоленных,   радость   взаимного
обладания, фруктовый аромат вина  на  губах  в  поцелуе,  тихие  смешки  и
перешептывание в  благоуханном  сумраке  спальни,  коварное,  возбуждающее
прикосновение длинных ногтей Пенелопы, когда она поглаживает рукой по  его
упругому животу.
   ...Августовским вечером после ужина они сидели с Пенелопой на  террасе,
внизу - спокойное, освещенное луной море, сзади - притихший сосновый  бор,
Бреннера не было, он ушел куда-то с одной из  своих  девушек,  и  Пенелопа
сказала ему, Крейгу, что она беременна.
   - Рад или огорчен? - спросила  она  низким  встревоженным  голосом.  Он
нагнулся, поцеловал ее. - Я принимаю это как ответ, - сказала она.
   Он пошел на кухню, взял со  льда  бутылку  шампанского,  они  выпили  в
лунном  свете  и  решили,  вернувшись  в  Нью-Йорк,  купить   дом:   после
прибавления семейства им уже  будет  тесно  в  их  теперешней  квартире  в
Гринич-Вилледже [район Нью-Йорка, где обычно живут люди искусства].
   - Только ты Эду не говори, - попросила она.
   - Почему?
   - Он завидовать будет. Никому не говори. Все будут завидовать.
   ...Обычный распорядок дня: после завтрака они с Бреннером усаживаются в
плавках на солнце, раскладывают на столе рукопись новой пьесы Бреннера,  и
тот говорит:
   - А что, если так: в начале второго акта, когда поднимается занавес, на
сцене темно. Она входит, направляется к бару - мы видим только ее  силуэт,
- наливает себе виски, всхлипывает, потом залпом выпивает...
   Они щурятся на яркое море, представляя себе  актрису  на  темной  сцене
перед притихшим полным залом в холодный зимний вечер в приветливом  городе
за океаном... Они перерабатывали тогда  вторую  пьесу  Бреннера,  премьеру
которой Крейг уже объявил на ноябрь.
   После "Пехотинца" Крейг поставил еще два спектакля, и оба имели  успех.
Один из них все еще не сходил со сцены, так что он  решил  наградить  себя
курортным сезоном во Франции  -  пусть  это  будет  для  него  и  Пенелопы
запоздалым медовым месяцем. Бреннер  уже  истратил  большую  часть  своего
гонорара за "Пехотинца" - гонорар оказался скромнее, чем  ожидалось,  -  и
опять сидел без гроша, но они  возлагали  много  надежд  на  новую  пьесу.
Впрочем, в тот год у Крейга было достаточно денег  на  всех  троих,  и  он
понемногу начинал привыкать к роскоши.
   Из дома доносится приглушенный голос  Пенелопы,  которая  для  практики
говорит по-французски с кухаркой, и время от времени -  телефонные  звонки
друзей или  очередной  подружки  Бреннера;  Пенелопа  неизменно  отвечает:
мужчины работают, им нельзя мешать. Удивительно, как много друзей  узнало,
где они проводят лето, и скольким девицам известен телефон Бреннера.
   В полдень выходит в купальном костюме Пенелопа и объявляет:
   - Пора купаться.
   Они  купаются,  ныряя  со  скал  перед  домом,  в  глубокой  прохладной
прозрачной воде, обдают друг друга брызгами; Пенелопа  и  Крейг,  отличные
пловцы, держатся ближе к  Бреннеру,  который  однажды  совсем  было  начал
тонуть:  он  вскидывал  руки  и  отчаянно  отфыркивался,  делая  вид,  что
дурачится, хотя, в сущности, его надо было  спасать.  Когда  они  вытащили
его, розового и скользкого, на берег, он полежал немного на камнях,  потом
сказал:
   - Это вы, аристократы, все умеете и никогда не утонете.
   Приятные картины.
   Разумеется, память, если  дать  ей  волю,  обманчива.  Никакой  отрезок
времени - даже месяц или неделя, о которой вспоминаешь потом как  о  самом
счастливом периоде  своей  жизни,  -  не  может  состоять  из  одних  лишь
удовольствий.
   Была, например, ссора с Пенелопой поздним вечером недели через  две-три
после того, как они поселились в вилле. Из-за Бреннгра. Они сидели в своей
спальне с опущенными жалюзи и говорили шепотом, боясь, как бы  Бреннер  их
не услышал, хотя комната его находилась по другую сторону холла,  и  стены
были толстые.
   - Он когда-нибудь от нас уедет? - спросила Пенелопа. - Надоело мне  это
длинное унылое лицо. Все время он торчит рядом с тобой.
   - Тише, прошу тебя.
   - Все тише да тише. Почему мы должны шептаться? - Она сидела  нагая  на
краю кровати и расчесывала свои белокурые волосы. - Словно  я  не  у  себя
дома.
   - А я думал, он тебе нравится, - удивленно сказал Крейг. Он почти  спал
уже и только ждал, когда она кончит возиться с волосами и,  погасив  свет,
ляжет рядом. - Думал, вы с ним друзья.
   - Он мне нравится. - Пенелопа яростно расчесывала щеткой волосы. - И  я
его друг. Но не круглые сутки. Я замужняя женщина, и никто не предупреждал
меня, что я выхожу за целую команду.
   - Ну, какие там круглые сутки, - возразил Крейг, но тут же  понял,  что
сказал глупость. - Во всяком случае, он, вероятно, уедет, как только будет
готова пьеса.
   - Эта пьеса не будет готова до истечения  срока  аренды,  -  в  сердцах
сказала она. - Я все вижу.
   - Не очень-то дружески ты к нему относишься, Пенни.
   - Да и не такой уж он мне друг. Думаешь, я не знаю, по чьей вине мне не
дали тогда роль в его пьесе?
   - Тогда он даже не был с тобой знаком.
   - Ну так  теперь  знаком.  -  Пенелопа  продолжала  энергично  работать
щеткой. - Но не станешь же ты  утверждать,  что  теперь  он  считает  меня
величайшей актрисой в Нью-Йорке после Этель Бэрримор.
   - На эту тему мы с ним не говорили, - смущенно сказал он. -  Только  не
надо так кричать.
   - Разумеется, не говорили. Вы много о чем  не  говорили.  И  вообще  вы
игнорируете меня, когда разговариваете о чем-нибудь серьезном. Будто  меня
тут и нет.
   - Неправда, Пенни.
   - Нет, правда, и ты это знаешь. Два великих  ума  сливаются  воедино  и
решают судьбы мира, и что будет с планом Маршалла, с очередными  выборами,
с атомной бомбой и с системой Станиславского... - Щетка замелькала в  руке
Пенелопы, как поршень в цилиндре. - А когда я заговариваю, то слушают меня
снисходительно, точно слабоумного ребенка...
   - Ты совершенно иррациональна, Пенни.
   - Я иррационально рациональна, Джесс Крейг, и ты это знаешь.
   Он невольно рассмеялся, она - тоже. Он сказал:
   - Да брось ты эту чертову  щетку  и  ложись  наконец.  Она  моментально
подчинилась, выключила свет и легла.
   - Не заставляй меня ревновать, Джесс, - прошептала  она,  прижимаясь  к
нему. - Не отстраняй от своих дел. Ни от каких.
   Дни, как и прежде, шли своей чередой, словно и  не  было  того  ночного
разговора в спальне. Пенелопа по-прежнему относилась к Бреннеру нежно, как
сестра, заставляла его есть, "чтобы кости обросли мясом", вела себя тихо и
скромно,  не  вмешиваясь  в  разговоры   мужчин,   незаметно   вытряхивала
пепельницы, подливала в стаканы, осторожно подшучивала над Бреннером и его
девицами, которые навещали его и  иногда  оставались  ночевать,  а  наутро
выходили  к  завтраку  и  просили  одолжить  им  купальный  костюм,  чтобы
выкупаться перед отъездом в город. -  Что  поделать,  любят  меня  женщины
Лазурного берега, - смущенно говорил Бреннер, польщенный подшучиванием.  -
Не то что в Пенсильвании или в  форте  Брэгг  -  там  они  на  меня  и  не
смотрели.
   Потом - неприятный вечер в конце августа, когда Крейг складывал вещи  и
собирался  отправиться  ночным  поездом  в  Париж,  где   ему   предстояло
встретиться с руководителем киностудии и договориться об условиях  продажи
прав на пьесу, которая все еще шла в нью-йоркском театре. Пенелопа, только
что из ванной, куталась в халат, ее карие глаза, обычно добрые,  сделались
вдруг жесткими и угрожающими. Она  смотрела,  как  он  бросает  в  чемодан
рубашки.
   - Надолго уезжаешь?
   - Дня на три, не больше.
   - Возьми этого сукина сына с собой.
   - О чем ты говоришь?
   - Знаешь, о чем. О ком.
   - Шш-ш.
   - Нечего на меня шипеть - я у себя дома. Не хочу три дня нянчить  этого
гениального автора единственной стоящей пьесы, этого... донжуана из города
металлургов, пока ты развлекаешься в ночных барах Парижа...
   - Я  не  собираюсь  нигде  развлекаться,  -  возразил  Крейг,  стараясь
говорить спокойно. - Ты прекрасно это знаешь. А он занят третьим актом,  и
я не хочу отрывать его...
   - Хорошо бы ты к жене своей относился так же внимательно, как  к  этому
святому другу-приживальщику. За все время, что он здесь  живет,  пригласил
он нас куда-нибудь поужинать? Хотя бы один раз?
   - Что толку, если бы и пригласил. Ты же знаешь, что он без денег.
   - Разумеется, знаю. Он только  и  делает,  что  старается  нас  в  этом
убедить. А где он берет деньги на гулянки с девками по пять раз в  неделю?
Или ты оплачиваешь и эти его расходы? Тебе что доставляют удовольствие его
жалкие победы?
   - У меня грандиозная идея, - невозмутимо сказал Крейг. - Почему бы тебе
не поехать со мной в Париж?
   - Бежать из собственного дома из-за какой-то  наглой  похотливой  твари
вроде Эдварда Бреннера? - Пенелопа говорила громко, не обращая внимания на
предостерегающие жесты мужа. - Нет уж. Я не позволю ему устроить  тут  дом
терпимости с его дешевыми шлюхами. Они совсем стыд потеряли, ходят чуть не
голые. Ты должен предупредить его: пусть он  ведет  себя  как  полагается.
Хватит  с  меня  разыгрывать  роль  хозяйки  его  персонального   борделя,
записывать номера телефонов и  говорить:  "Мистер  Бреннер  сейчас  занят,
Иветта-Одилия мисс Большое Вымя. Может ли он вам позвонить?"
   "А ведь она ревнует, - с удивлением подумал Крейг. - Вот и  пойми  этих
женщин". Но он сказал только:
   - Это же буржуазные взгляды, Пенни.  Они  канули  в  прошлое  вместе  с
первой мировой войной.
   - Пусть буржуазные.  Пусть.  -  Она  заплакала.  -  Теперь  ты  в  этом
убедился. Иди жалуйся своему благородному другу. Он посочувствует. Великий
богемный художник, который никогда ни  за  что  не  платит,  выразит  свои
соболезнования.
   Она бросилась в ванную, заперла за собой дверь и не выходила так долго,
что Крейг уже начал опасаться, как бы не опоздать на поезд. Но как  только
он услышал автомобильный гудок,  поданный  Бреннером  от  подъезда,  дверь
ванной открылась и появилась Пенелопа - веселая, улыбающаяся и уже одетая.
Она сжала Крейгу руку выше локтя и сказала:
   - Прости мне эту вспышку. Что-то я нервная стала в последние дни.
   Поезд тронулся со станции  в  Антибе,  и  Крейг,  высунувшись  из  окна
спального вагона, видел, как Пенелопа  и  Бреннер  стояли  бок  о  бок  на
платформе и в сумраке махали ему рукой.
   Когда Крейг вернулся из Парижа, Бреннер отдал ему законченную  рукопись
пьесы и заявил, что должен уехать в Нью-Йорк. Они договорились встретиться
в Нью-Йорке в конце сентября и устроили прощальный ужин. Крейг и  Пенелопа
посадили его в поезд, он сказал, что провел время прекрасно, как никогда в
жизни.
   После отъезда Бреннера Крейг сел читать  окончательный  вариант  пьесы.
Перелистывая  знакомые  страницы,  он  испытывал  растущее   беспокойство,
перешедшее в конце концов в ощущение какой-то безбрежной  гулкой  пустоты.
То, что в процессе  работы  казалось  смешным,  живым,  волнующим,  теперь
выглядело  на  бумаге  мертвым  и  безнадежно  плохим.   Он   понял,   что
заблуждался, что его обмануло чудесное лето, восхищение другом -  ведь  он
был одарен талантом, радостная увлеченность работой. И вот сейчас,  трезво
оценив пьесу, он увидел, что она мертва и спасти ее  невозможно.  Дело  не
только в том, что пьесу не ждал коммерческий успех. В конце  концов,  если
бы она нашла пусть немногочисленный круг  истинных  ценителей,  то  и  это
принесло бы автору какое-то удовлетворение. Беда заключалась  в  том,  что
пьесу - он был в этим уверен  -  ждал  полный  провал.  Напиши  ее  кто-то
другой, Крейг  отказался  бы  от  нее  не  раздумывая.  Бреннер...  Дружба
дружбой, однако, если пьеса пойдет, Бреннеру придется худо.
   Очень худо.
   Ничего не говоря, он дал рукопись Пенелопе. Та, разумеется, слышала  их
бесконечные разговоры, имела представление о содержании пьесы,  но  читать
не читала. Посредственная актриса,  Пенелопа  тем  не  менее,  когда  речь
заходила о театре, могла быть проницательным, зорким и беспощадным судьей.
Кончив читать, она сказала:
   - Не пойдет. Верно?
   - Да.
   - Его уничтожат. И тебя тоже.
   - Я-то выживу.
   - Что будешь делать? Он тяжело вздохнул.
   - Буду ставить.
   Больше на эту тему она с ним не заговаривала, и он ценил ее такт. Но он
не сказал ей, что не собирается рисковать чужими деньгами  и  все  расходы
берет на себя.
   Репетиции были для него сплошным кошмаром.  Он  не  сумел  привлечь  ни
актеров, которых хотел, ни режиссера, ни даже художника, потому что  пьеса
никому не понравилась. В результате пришлось брать либо мало  уже  на  что
годных стариков, либо неопытных новичков, а по ночам в  муках  придумывать
для Бреннера, во спасение его самолюбия, одну ложь за другой, чтобы как-то
объяснить эти бесчисленные отказы: такому-то пьеса понравилась, но он  уже
подписал контракт с Голливудом, такой-то связал себя обещанием  дожидаться
новой пьесы Уильямса,  такой-то  занят  на  телевидении.  Бреннер  же  был
спокоен: он не сомневался в успехе. После удачного дебюта он  считал  себя
застрахованным от  провала.  Он  даже  вздумал  жениться  в  самый  разгар
репетиций. На тихой, простой женщине по имени Сьюзен  Локридж,  с  прямыми
черными волосами, собранными в тугой пучок, что придавало  ей  сходство  с
учительницей. В театре она ничего не смыслила, на  репетициях  сидела  как
зачарованная, полагая, что так же репетируют и все  другие  спектакли.  На
свадьбе Крейг был шафером, он устроил  банкет  и  в  поте  лица  старался,
изображая веселого, уверенного в себе  хозяина,  снова  и  снова  поднимая
бокал за здоровье новобрачных и за успех спектакля. Пенелопа на свадьбу не
пришла. Она была на четвертом месяце, ее часто тошнило, так что причина  у
нее была вполне уважительная, За неделю до  премьеры  Крейг  отвел  Сьюзен
Бреннер в сторону и сказал ей,  что  провал  неминуем  и  что  единственно
разумный выход - отменить спектакль.
   - Если я все скажу Эдди, как он это воспримет? - спросил Крейг.
   - Он умрет, - ответила она не раздумывая.
   - Не может быть!
   - Я вам ответила.
   - Ладно, - вяло сказал Крейг. - Будь что будет. Остается  надеяться  на
чудо.
   Но чуда не произошло. Когда занавес после первого спектакля  опустился,
зал был полупустым. В ресторане "У Сарди", где они решили подождать первых
откликов прессы, Бреннер сказал Крейгу:
   - Сволочь ты. Нарочно вредил. Сьюзен  ведь  передала  мне,  что  ты  ей
говорил. Ты с самого начала не верил в успех и все делал  кое-как.  И  вот
результат...
   - Зачем же мне было вредить? - спросил Крейг.
   - Сам знаешь зачем, дружок. - Бреннер встал. - Пошли отсюда, Сьюзен.
   Лишь много лет спустя, когда у них росли  уже  и  Энн  и  Марша,  Крейг
догадался, на что намекал в тот вечер Бреннер. Во время одной  из  ссор  с
Пенелопой - у них уже больше года были плохие отношения - после вечеринки,
когда она обвиняла его в том, что он обхаживал смазливую молодую  актрису,
пользующуюся дурной славой, она "проговорилась". Тем летом, когда они жили
на  Антибе,  она  воспользовалась  его  трехдневной  поездкой  в  Париж  и
переспала с Эдвардом Бреннером Она хотела причинить ему  боль  и  добилась
этого.
   Он вел машину. Ярко светило послеполуденное солнце,  внизу,  справа  от
него, синело море,  белая  вилла  осталась  позади.  Он  оглянулся,  чтобы
посмотреть на нее в последний раз.
   Неплохо пожить в таком доме в двадцать семь лет. В нем они зачали  Энн.
На большой кровати в прохладной спальне с высоким потолком и видом на море
- той самой спальне, в которой они блаженствовали три чудесных,  как  сон,
месяца. Он не рассказал Гейл Маккиннон ни об Энн, ни  о  Бреннере,  ни  об
этих трех месяцах, ни о том, как кончилась дружба и  погибла  любовь.  Что
случилось с любительскими фильмами, которые они  снимали  в  то  лето?  Он
понятия не имел, куда девались катушки  старой  хрупкой