ачную воду. Бассейн подогревали,  и  над  водой
стлался легкий туман. Оргии в плавательном  бассейне,  вспомнил  он  слова
англичанки. Не сегодня, Николь.
   - Привет, Джесс, - услышал он чей-то голос. Крейг  обернулся.  Из  тени
кустов, с другого конца бассейна, к  нему  направлялся  какой-то  человек.
Когда человек подошел ближе, Крейг узнал его. Это был Сидней Грин.  Крейгу
пришло в голову, что Грин ищет уединения в этом холодном  мокром  саду  по
той же причине, что и он. Проигравшие, пожалуйте вон. Скоро  и  Йен  Уодли
сюда явится.
   - Здравствуй, Сид. Что ты тут делаешь?
   - Душновато там стало для моих сосудов. - Голос у Грина был  печальный,
тихий - голос человека, привыкшего к тому, что его постоянно третируют.  -
Вышел вот и помочился на дорогую зеленую лужайку  Уолтера  Клейна.  Каждый
находит удовлетворение в том, что ему доступно.  -  Он  тихо  засмеялся  и
попросил извиняющимся тоном: - Только не говори  Уолту,  ладно?  Пусть  не
подумает, что я неблагодарный. Он оказал мне честь, пригласив меня. Вместе
со всеми этими людьми. Солидная публика, много богачей.  -  Грин  медленно
покачал головой, как бы подчеркивая свое уважение к  могуществу  тех,  кто
собрался в этот вечер у Уолта Клейна. -  Знаешь,  Джесс,  среди  них  есть
люди, которым достаточно пальцем шевельнуть, и завтра  же  начнут  снимать
любой фильм, даже если он обойдется в десять миллионов долларов.  Выглядят
они так же, как я, может быть,  даже  хуже,  носят  такие  же  смокинги  -
допускаю, что наши костюмы и шьет-то один и тот же портной, - но, господи,
какая между нами разница! Ну, а ты как, Джесс? О тебе тут разговоры ходят,
все гадают, зачем ты приехал. Говорят, у тебя сценарий готов и ты  приехал
сюда заключать контракт.
   - Пока еще нет ничего определенного, - сказал  Крейг.  С  точки  зрения
Мэрфи все уже достаточно определенно, но говорить об этом  Грину  не  было
никакого расчета.
   - Я видел, ты разговаривал с Дэвидом Тейчменом, - сказал Грин. - В свое
время он кое-что значил, верно?
   - Безусловно.
   - Конченый человек.
   Крейг не любил этого выражения.
   - А я не очень в этом уверен.
   - Он не выпустит больше ни одной картины. -  Грин  произнес  эти  слова
тоном приговора.
   - У него, Сид, могут быть планы, в которые он тебя не посвящал.
   - Если думаешь сотрудничать с ним, то напрасно. Он умрет еще  до  конца
этого года.
   - Что ты болтаешь? - резко спросил Крейг.
   - Я думал, что все знают, - сказал Грин. - У него в мозгу опухоль.  Его
мой двоюродный брат оперировал. Странно, что он вообще еще ходит.
   - Бедный старик, - покачал головой Крейг. - А  еще  сказал,  что  парик
сделал его на двадцать лет моложе.
   - Я не стал бы уж очень его жалеть. Он достаточно пожил, и неплохо. Дай
бог мне прожить такую жизнь,  пусть  даже  и  с  опухолью  напоследок.  По
крайней мере все его хлопоты будут позади. А как ты, Джесс? - С мертвыми и
умирающими  в  арендованном  саду  Уолтера  Клейна   было   покончено.   -
Возвращаешься в кино?
   - Все может быть.
   - Когда окончательно решишь, не забудь про меня.
   Ладно, Джесс?
   - Конечно.
   - Меня, как режиссера, недооценивают. Сильно недооценивают, - убежденно
заговорил Грин. - И не я один так считаю. Я там встретил одного журналиста
из "Кайе дю синема". Он познакомился со мной специально  для  того,  чтобы
сказать, что, по его мнению,  моя  последняя  картина,  снятая  для  фирмы
"Колумбия", - шедевр. Тебе не довелось ее посмотреть?
   - К сожалению, нет, - ответил Крейг. - Редко я стал ходить в кино.
   - "Фанфара и барабаны", - сказал Грин. - Так она называлась. Ты уверен,
что не видел?
   - Абсолютно.
   - Если хочешь, я познакомлю тебя с этим парнем.
   Ну, с тем, из "Кайе дю синема". Он очень неглуп. Большинство  тех,  кто
пришел сюда сегодня, вызывает у него только презрение. Презрение.
   - Как-нибудь в другой раз, Сид. Сегодня я хочу пораньше уехать.
   - Ну, тогда скажешь. У меня есть его адрес. Вот незадача, -  с  грустью
продолжал он. - А я-то  думал,  что  этот  год  в  Канне  будет  для  меня
счастливым. У меня ведь уже было соглашение с "Апекс энд  Истерн"  на  две
картины с правом выбора или замены.  Это  -  одно  из  крупных,  известных
объединений. Три месяца назад казалось, что фирма процветает. Я думал, что
у меня все в порядке. Снял новую квартиру в Шестнадцатом округе, и  теперь
там делают boiserie [деревянные  панели  (франц.)].  Это  обошлось  мне  в
пятнадцать тысяч долларов, которых я еще не заплатил. К тому же мы с женой
решили, что можем позволить себе второго ребенка, и в декабре она  рожает.
И вдруг - все к черту. "Апекс энд Истерн" обанкротилась, и теперь  я  даже
апельсинового сока не могу выпить за завтраком. Если в  течение  ближайших
двух недель я не получу в Канне контракта, то  считай,  что  Сиднею  Грину
конец.
   - Что-нибудь да подвернется, - сказал Крейг.
   - Надеюсь. Очень надеюсь.
   Когда Крейг уходил, Грин все еще понуро стоял у бассейна  и  глядел  на
туман, поднимавшийся от подогретой зеленой воды. Входя в дом, Крейг думал:
что по крайней мере не должен пятнадцать тысяч долларов за boiserie, и моя
жена не беременна".
   Весь остаток вечера он пил. Разговаривал со множеством людей, но к тому
времени, когда почувствовал, что пора возвращаться к  себе  в  отель,  уже
ничего не помнил. Помнил только, что хотел взять с собой Натапи Сорель, но
не нашел ее и что обещал  Уолту  Клейну  показать  свою  рукопись,  и  тот
сказал, что утром пришлет за ней в отель одного из своих помощников.
   Он стоял у бара и допивал свой последний бокал, когда увидел  в  дверях
гостиной запыхавшуюся Гейл Маккиннон в плаще, накинутом на  плечи.  Он  не
заметил, когда она уходила. Она постояла немного,  оглядывая  комнату,  и,
увидев Крейга, подошла к нему.
   - Я так и думала, что вы еще здесь.
   - Выпьем на сон грядущий. - Шампанское размягчило его.
   - Мне нужна помощь, - сказала она. - Надо отвезти Джо Рейнолдса  домой.
Он сильно расшибся. И пьяный, Упал с лестницы.
   - С хорошим человеком этого бы не случилось, - весело сказал  Крейг.  -
Выпьем.
   - Полицейский не дает ему сесть за руль, - сказала Гейл.
   - Коварный. Коварная французская  полиция.  Ищейки  закона.  Выпьем  за
благородную жандармерию Приморских Альп.
   - Вы тоже пьяны? - резко спросила она.
   - Не особенно. А вы? Почему вы сами не отвезете вашего критика домой?
   - У меня нет водительских прав.
   - В  этом  есть  что-то  антиамериканское.  Смотрите  не  проговоритесь
какому-нибудь конгрессмену, если он вас спросит. Выпьем.
   - Поехали, Джесс, -  взмолилась  она.  Впервые  -  он  обратил  на  это
внимание - она назвала его по имени. - Поздно уже. Одна я не справлюсь. Он
там весь в крови, орет и угрожает полицейскому, и, если мы не  увезем  его
сейчас, его заберут в участок. Я знаю,  что  надоела  вам,  но  будьте  же
милосердны. - Она огляделась кругом. Гостиная почти опустела.  -  И  вечер
уже кончился. Ну пожалуйста, отвезите нас в Канн.  Крейг  осушил  бокал  и
улыбнулся.
   - Так и быть, доставлю тело в сохранности. - Он церемонно взял  ее  под
руку и, перед тем как выйти в моросящую тьму, подвел к  Уолтеру  Клейну  -
пожелать ему спокойной ночи.
   Рейнолдс уже не кричал на полицейского. Он сидел  на  нижней  ступеньке
каменной лестницы, с которой свалился, на лбу его  зияла  рваная  рана,  и
один глаз начал опухать. Он прижимал к носу  окровавленный  платок.  Когда
Гейл Маккиннон и Крейг подошли к нему, он бросил на них  мутный  взгляд  и
хрипло выругался:
   - Чертовы лягушатники! И все Уолтер Клейн с его головорезами.
   - Все в порядке, мосье,  -  сказал  Крейг  по-французски  полицейскому,
спокойно стоявшему возле Рейнолдса. - Я его друг. Я отвезу его домой.
   - Ему нельзя садиться за руль, - сказал полицейский. - Это же очевидно,
что бы этот джентльмен ни говорил.
   - Совершенно с  вами  согласен,  -  кивнул  Крейг,  стараясь  держаться
подальше от полицейского. Он боялся, как бы тот не учуял  его  собственное
дыхание. - Ну, Джо... оп-ля! - Он подхватил Рейнолдса под мышки  и  поднял
на ноги. Рейнолдс отнял от носа платок, и на брюки Крейгу брызнула  кровь.
От Рейнолдса пахло так, словно его несколько  дней  одетого  вымачивали  в
виски.
   С помощью Гейл он погрузил Рейнолдса за заднее  сиденье  своей  машины,
где тот сразу же и уснул. Крейг с преувеличенной осторожностью,  чтобы  не
вызвать подозрений у наблюдавшего за  ним  полицейского,  вывел  машину  с
места стоянки и поехал под мокрыми от дождя деревьями.
   Всю дорогу до Канна  они  молчали,  слышен  был  лишь  булькающий  храп
Рейнолдса. Крейг сосредоточенно смотрел вперед и ехал  медленно,  стараясь
не потерять из виду обочину, - на поворотах дорога блестела в  свете  фар.
Ему было стыдно, что он выпил так много в этот вечер, и он пообещал себе в
будущем не пить вовсе,  если  будет  заранее  знать,  что  придется  вести
машину.
   Когда они достигли предместий  Канна,  Гейл  назвала  Крейгу  гостиницу
Рейнолдса - примерно в шести кварталах от "Карлтона", подальше от моря, за
железной дорогой. Когда они туда приехали,  проснувшийся  Рейнолдс  хрипло
сказал:
   - Благодарю вас обоих. Не трудитесь меня провожать. Я в полном порядке.
Доброй ночи.
   Они смотрели, как он, держась очень прямо, неуклюже идет на  негнущихся
ногах в темный подъезд гостиницы.
   - Он-то сегодня уже набрался, - сказал Крейг, - я же не прочь бы выпить
еще.
   - Я тоже, - сказала Гейл Маккиннон.
   - Разве вы живете не здесь?
   - Нет.
   Он почувствовал странное облегчение.
   Все бары, мимо которых они проезжали, были закрыты. Он и не представлял
себе, что уже так поздно. Да и хорошо, что закрыты: что бы подумали ночные
посетители бара, увидев их, вымазанных в крови Рейнолдса?
   Крейг остановил машину перед "Карлтоном". Мотор продолжал работать.
   - У меня дома найдется бутылка виски, - сказал он. - Хотите подняться?
   - Да, благодарю вас.
   Он отвел машину на стоянку, и они вошли в отель.  К  счастью,  в  холле
никого не было. Портье, у которого Крейг взял ключ от своего номера, был с
детства приучен не менять выражения лица, что бы ни происходило в холле.
   Поднявшись в номер, Гейл Маккиннон сняла плащ и прошла в ванную,  Крейг
же стал разливать в стаканы виски и содовую. В ванной уютно, по-домашнему,
шумела вода, напоминая о присутствии второго человека,  рассеивая  чувство
одиночества.
   В гостиную она вернулась причесанной, лицо ее  было  свежим  и  чистым,
словно и не случалось в эту ночь никаких происшествий. Они подняли стаканы
и выпили. В отеле стояла тишина, город спал. Они сидели друг против  друга
в больших креслах, обитых парчой.
   - Вот вам урок: не ездите с пьяницами, - сказал он. - Если  бы  его  не
угораздило свалиться  с  лестницы,  то  вы,  возможно,  висели  бы  сейчас
где-нибудь на дереве.
   - Вероятно. - Она поежилась. - Причуды машинного века.
   - Вы могли бы попросить меня отвезти вас домой  еще  до  того,  как  он
упал. - Крейг забыл, что и сам был пьян не меньше Рейнолдса.
   - Я решила было ни о чем вас больше не просить.
   - Ясно.
   - Ух, как  он  вас  ругал  и  вдруг  нырнул  вниз  головой.  -  Девушка
засмеялась.
   - И все из-за какой-то ничтожной колкости, брошенной восемь лет  назад?
- Крейг покачал головой, удивляясь злопамятности людей.
   - Из-за нее и многого другого.
   - Например?
   - Однажды вы отбили у него в Голливуде девушку.
   - Я? Ну, если и отбил, то не нарочно.
   - Это еще хуже. С точки зрения таких, как Рейнолдс. Он ударил ее, и она
назло ему  стала  рассказывать,  какой  вы  замечательный  человек  и  что
говорили ей о вас другие женщины. Какой вы умный,  чуткий  и  как  с  вами
весело. Как же после этого ему к вам относиться? Тем  более  что  вы  были
знаменитость, а он - прыщавый мальчишка, совсем еще новичок.
   - Ну, теперь-то он станет относиться ко мне лучше.
   - Может быть, чуть лучше. Но не совсем. Он  сообщил  мне  о  вас  много
сведений, которые я включила в статью. И предложил заглавие.
   - Какое? - с любопытством спросил Крейг.
   - "Человек с несостоявшимся будущим".
   Крейг кивнул.
   - Грубо, но броско. Так вы и озаглавите свою статью?
   - Еще не знаю.
   - От чего это зависит?
   - От вас. От того, что я о вас буду думать, когда по-настоящему  узнаю.
Если вообще узнаю. От  того,  сколько,  на  мой  взгляд,  в  вас  осталось
мужества. Или воли. Или таланта. Моя задача была бы легче, если бы вы дали
мне почитать рукопись, которую отправите завтра Уолту Клейну.
   - Как вы об этом узнали?
   - Сэм Бойд - мой приятель. - Крейг вспомнил, что Сэм  Бойд  -  одна  из
способных молодых людей Клейна. - Он сказал мае, что утром приедет  к  вам
за сценарием. Мы с ним завтракаем вместе.
   - Скажите ему, чтобы он зашел за сценарием после завтрака.
   - Хорошо. - Она протянула ему стакан. -  Пусто.  Он  встал,  подошел  к
столу, где стояла бутылка, налил в оба стакана и вернулся назад.
   - Спасибо. - Она спокойно посмотрела ему в глаза. Он нагнулся  и  нежно
поцеловал ее в губы. Губы у нее были мягкие, манящие. Она отвела лицо.  Он
выпрямился, давая ей возможность встать. - Ну, хватит, -  сказала  она.  -
Иду к себе.
   Он хотел было коснуться ее руки.
   - Оставьте меня! - Она поставила стакан  на  столик,  схватила  плащ  и
метнулась к двери.
   - Гейл... - позвал он и шагнул к ней.
   - Несчастный старик, - сказала она и, выходя, с силой хлопнула дверью.
   Он медленно осушил свой стакан, потушил  свет,  разделся  и  лег.  Лежа
поверх простынь в теплом мраке, он слушал резиновый  шорох  редких  машин,
проезжавших по набережной Круазетт, и шум морского прибоя. Спать он не мог
- слишком наполненный был вечер. От выпитого стучало в  висках.  В  памяти
складывались и распадались,  точно  калейдоскопические,  узоры,  отдельные
картины: Клейн в бархатном  пиджаке,  знакомящий  друг  с  другом  всех  и
каждого; Корелли и его девушки; несчастный Грин, поливающий мочой  дорогую
зеленую лужайку; кровь Рейнолдса...
   И среди этой мешанины -  игра  (игра  ли?)  -  Гейл  Маккиннон.  Ее  то
вспыхивающая, то гаснущая, юная - и в то же время зрелая -  чувственность.
Завлекает и отталкивает. Нет, лучше  вспоминать  и  сожалеть  о  прелестях
Натали Сорель. Забыть Дэвида Тейчмена, забыть о смерти; подстерегающей его
под студийным париком.
   Крейг  беспокойно  заворочался  в  кровати.   Похоже   на   грандиозный
рождественский прием для конторских служащих. Только рождественские приемы
не устраивают по два раза в неделю.
   И тут он услышал, почти не удивившись,  тихий  стук.  Он  встал,  надел
халат и открыл дверь. В полутемном коридоре стояла Гейл Маккиннон.
   - Входите, - сказал он.



10

   Он понимал, что уже светло, понимал, что еще не проснулся, слышал рядом
чье-то дыхание и слышал, как звонит телефон.
   Продолжая лежать с закрытыми глазами, чтобы не видеть наступившего дня,
он нащупал на ночном столике  трубку.  Далекий  голос,  пробившись  сквозь
жужжащий механический фон, сказал:
   - Доброе утро, милый.
   - Кто это? - спросил он, все еще не открывая глаз.
   - Сколько людей зовут тебя "милый", - слабо отозвался далекий голос.
   - Прости, Констанс. Тебя очень плохо слышно, как будто  ты  говоришь  с
другого конца света. - Крейг  открыл  глаза,  повернул  голову.  Рядом  на
подушке он увидел длинные каштановые волосы. Гейл пристально  смотрела  на
него, ее голубые глаза были серьезны. Простыня, под которой они оба спали,
наполовину сползла с него, обнажив голое бедро. Он хотел  было  ухватиться
за край и  натянуть  на  себя  простыню,  чтобы  не  было  видно,  как  он
возбужден, но, поняв нелепость этого жеста, воздержался.
   - Ты все еще в постели? - тем временем произнесла Констанс. Электронный
голос, долетавший до него по еще  весьма  несовершенному  шестисотмильному
кабелю, звучал укоризненно. - А ведь уже одиннадцатый час.
   - Разве? - глупо спросил он, чувствуя  на  себе  взгляд  соседки,  видя
краем глаза очертания ее тела под  простыней  и  аккуратно  застеленную  и
оставшуюся несмятой вторую постель. Он пожалел,  что  назвал  Констанс  по
имени. - В этом городе поздно лежаться и поздно встают, - сказал он. - Как
дела в Париже?
   - Все хуже и хуже. Как у тебя? Он помолчал.
   - Ничего нового.
   - Прежде всего... - Голос в трубке - механический,  колышущийся  -  был
почти неузнаваем. - Я хочу извиниться.
   - Я тебя совсем не слышу. - Он сделал над собой отчаянное усилие, чтобы
говорить  спокойно  -  Может,  мы  положим  трубки,   еще   раз   попросим
телефонистку и...
   - Теперь лучше? Теперь ты меня слышишь? -  Голос  вдруг  стал  ясным  и
громким, словно Констанс находилась в соседнем номере.
   - Да, - неохотно  ответил  Крейг.  Он  пытался  придумать  какую-нибудь
отговорку, чтобы заставить Констанс  отложить  разговор,  дать  ему  время
накинуть на себя халат, перейти в  гостиную  и  там  ждать  ее  повторного
звонка. Но,  боясь  себя  выдать,  решил  пока  ограничиться  односложными
замечаниями.
   - Я сказала, что хочу извиниться за то, что набросилась на тебя  в  тот
раз. Ты же меня знаешь.
   - Да.
   - Поблагодарить за фотографию со львенком. Это ты хорошо придумал.
   - Да, - сказал он.
   - А у меня новость, -  продолжала  Констанс.  -  Хорошая.  Надеюсь,  во
всяком случае, что она тебе покажется хорошей.
   - Какая? - Осторожно, незаметно он потянул за край простыни  и  прикрыл
себя ниже пояса.
   - Завтра или послезавтра я, возможно, буду в твоих  краях,  -  сообщила
она. - В Марселе.
   - В Марселе? - Он не сразу вспомнил, где находится Марсель. - Почему  в
Марселе?
   - Это не для телефона. - Французская  телефонная  сеть  по-прежнему  не
пользовалась у нее доверием. - В общем, если у меня здесь получится, то  я
буду там.
   - Прекрасно, - сказал он, думая совсем о другом.
   - Что "прекрасно"? - В голосе Констанс послышалось раздражение.
   - Ну, может быть, мы увидимся...
   - Что значит "может быть"? - Голос ее звучал уже зловеще.
   Он почувствовал  рядом  с  собой  движение.  Гейл  встала  и  -  голая,
стройная, с округлыми бедрами, точеными загорелыми икрами -  медленно,  не
оглядываясь, прошла в ванную.
   - Есть тут одна загвоздка...
   - Что-то, дружок, я опять тебя не пойму.
   - Завтра приезжает моя дочь Энн. - Обрадовавшись, что  Гейл  вышла,  он
сразу же успокоился. - Я послал ей телеграмму и предложил приехать.
   - Все мы  во  власти  этой  чертовой  молодежи,  -  с  досадой  сказала
Констанс. - Возьми ее с собой в Марсель. Все девственницы должны  побывать
в Марселе.
   - Надо мне сначала с ней поговорить... - Он  решил  не  реагировать  на
слово  "девственница".  -  Позвони  мне,  когда  твои  планы  окончательно
выяснятся. Может, ты еще и в Канн завернешь? - неискренне добавил он.
   В ванной зашумел душ. "Интересно, - подумал он, - слышит ли шум воды  в
Париже Констанс".
   - Я ненавижу Канн, - сказала Констанс. - Там у меня произошла размолвка
с моим первым мужем. Черт возьми, если тебе так уж трудно сесть в машину и
потратить два часа на то, чтобы повидаться с женщиной, которую ты вроде бы
любишь...
   - Ну, опять ты начинаешь злиться, Констанс. Ты ведь  даже  не  уверена,
что будешь в Марселе, а уже...
   - Я хочу, чтобы ты сгорал от нетерпения, -  сказала  она.  -  Ведь  уже
неделя, как мы не виделись. Неужели у тебя нет желания встретится со мной?
   - Есть.
   - Докажи.
   - Я приеду к тебе, куда ты захочешь и когда захочешь! - прокричал он.
   - Вот это другой разговор, дружок.  -  Она  хмыкнула.  -  Черт  возьми,
говорить с тобой - все равно что зубы выдергивать. Ты пьян?
   - С похмелья.
   - Куролесил?
   - Можно сказать, что да. - Пусть ему хоть одно слово правды зачтется.
   - Никогда не любила трезвенников, - сказала она. - Ну, хорошо, я пришлю
тебе телеграмму, как только буду знать  окончательно.  Сколько  лет  твоей
дочери?
   - Двадцать.
   - Полагаю,  у  двад