м перед отъездом разбуди меня. Я спущусь, и мы вместе позавтракаем.
   - Это было бы чудесно. - Он не стал говорить, что  завтракать  с  ними,
возможно, будет еще кто-то. И не стал предупреждать,  что  официант  может
странно взглянуть на нее. Он проводил  дочь  до  двери,  поцеловал  ее  на
прощание и смотрел ей вслед, пока она шла по коридору  к  лифту,  унося  с
собой таблетки и все свои проблемы. Даже  сейчас  она  в  походке  немного
подражала Гейл Маккиннон.
   Спать ему не хотелось. Он налил себе еще виски с содовой и, прежде  чем
отхлебнуть, задумчиво посмотрел на стакан. Энн сказала, что он очень много
пьет. Разве?
   Придирчива стала молодежь.
   Он взял со стола "Три горизонта" и стал читать.
   Прочел тридцать страниц. Что-то ничего не поймешь. "Слишком много раз я
перечитывал текст, - подумал Крейг. - Я его уже не воспринимаю". Он не мог
сказать,  должен  ли  он  стыдиться  своего  творения  или  гордиться  им.
Возможно, в эту самую минуту те же тридцать страниц читает Уолтер Клейн  в
своем замке и Энн -  в  своем  одноместном  номере  наверху.  Ему  готовят
приговор. От этой мысли ему стало не по  себе.  Он  заметил,  что,  читая,
прикончил виски. Посмотрел на часы: около часа  ночи.  Спать  все  еще  не
хотелось.
   Он вышел на балкон.  Море  разыгралось  еще  больше,  шум  прибоя  стал
громче. Движение на Круазетт утихло.  Снизу  донесся  американский  говор,
женский смех. "Надо запретить женщинам смеяться после полуночи у тебя  под
окном, когда ты один", - подумал он.
   И тут он увидел Энн, выходившую  из  отеля.  На  ней  был  плащ  поверх
желтого платья из органди. Вот она перешла улицу. Двое или  трое  прохожих
взглянули на нее, но прошли мимо. Энн спустилась по лестнице на  пляж.  Он
увидел  у  самого  края  воды  ее  силуэт,  смутно  выделявшийся  на  фоне
фосфоресцирующих волнорезов. Она  медленно  удалялась  и  в  конце  концов
исчезла во тьме.
   Он поборол в себе побуждение спуститься  и  догнать  ее.  Если  бы  она
хотела быть с ним, то сказала бы. Наступает минута, когда уже бессмысленно
пытаться уберечь свое чадо.
   Молодые любят изливать душу, они потрясающе откровенны, но  в  конечном
счете узнаешь о них не больше, чем твой отец в  свое  время  знал  о  тебе
самом.
   Он вернулся в гостиную, протянул руку к  бутылке  с  виски,  и  в  этот
момент раздался стук в дверь.
   Утром, когда он проснулся, на измятой постели никого, кроме  него,  уже
не было. В гостиной на столе лежала записка, написанная  рукой  Гейл:  "Ну
как, я лучше в постели, чем моя мать?"
   Он позвонил в ее гостиницу, но телефонистка сказала, что мисс Маккиннон
ушла.
   "Нет, - подумал Крейг, - эти великие  писатели,  прославляющие  мужскую
силу, все врут: это женщина берет реванш в постели".
   Он снова взял трубку, позвонил Энн и позвал ее  завтракать.  Когда  она
спустилась к нему в купальном халате, он не стал ей говорить,  что  видел,
как она ночью выходила из отеля.
   Когда пришел  официант  и  принес  два  завтрака,  он  окинул  Энн  тем
взглядом, какой и ожидал увидеть Крейг. На чай он официанту ничего не дал.
На повороте  "пежо",  набитый  детьми  и  мчавшийся  навстречу  Крейгу  со
скоростью девяносто миль в час, чуть не налетел на  него  лоб  в  лоб.  Он
резко свернул в сторону, едва не свалившись в кювет. После этого он поехал
медленно и осторожно, остерегаясь водителей-французов, и уже не  любовался
ни видами виноградников и оливковых рощ, через которые пролегало шоссе, ни
даже морем, синевшим слева.
   В Марсель он не торопился. Он еще не знал, что он скажет Констанс. Если
вообще что-нибудь скажет. Не такой  уж  он  хороший  актер,  чтобы  суметь
притвориться, будто ничего не случилось. Да и надо ли притворяться?
   Прошлая ночь потрясла его. На этот раз не было ни кокетства, ни отказа.
Без единого слова, в ночной тишине, нарушаемой лишь шумом моря  за  окном,
Гейл отдалась ему, нежная и сдержанная. Руки, медленно ласкавшие его, были
мягки, губы - сладки как мед. Он  уже  забыл,  какая  кожа  у  молоденьких
девушек. Он ожидал, что она жадно набросится на него, или будет груба, или
разыграет оскорбленную добродетель. А вместо этого... Нет,  лучшего  слова
не  подберешь:  она  радостно  приняла  его.  Где-то  в  глубине  сознания
мелькнула мысль: "Так хорошо мне еще никогда в жизни не  было".  Он  сразу
понял грозящую опасность. И все же среди ночи сказал; "Я  люблю  тебя".  И
почувствовал на ее щеке слезы.
   А потом вдруг утром - эта грубая шутка, эта записка на столе.  При  чем
тут ее мать? Кто она, черт побери? Приближаясь к Марселю,  он  поехал  еще
медленней.
   В отеле его ждала записка от Констанс. Она вернется после пяти  вечера,
заказала для него номер рядом со своим, целует его. А портье передал  ему,
что звонил мистер Клейн и ждет его звонка.
   Он поднялся  за  коридорным  в  свой  номер.  Дверь,  ведущая  в  номер
Констанс, была оставлена открытой. Когда коридорный ушел, а швейцар принес
чемодан, он зашел туда. Знакомые ему расческа и щетка для волос лежали  на
столике, платье из льняного полотна висело  на  дверце  шкафа  -  так  оно
скорее разгладится. В комнатах, заставленных мебелью, было темно и  душно.
Несмотря на закрытые окна, с улицы проникал шум.
   Он вернулся к себе и, присев на кровать, взялся за телефон. Снял трубку
и дал было номер гостиницы Гейл, но тут же извинился и попросил  соединить
его с Клейном.
   Клейн подошел к телефону сам. Он никогда не отходил от телефона  дальше
чем на пять шагов.
   - Ну, как наш великий человек? - спросил Клейн. - И что он поделывает в
Марселе?
   - Здесь же всемирный центр героина, - сказал Крейг. - А вы не знали?
   - Слушайте, Джесс, подождите минутку. Я перейду к другому аппарату. Тут
у меня полно народа и...
   - Хорошо, - сказал Крейг. У Клейна всегда полно народа.
   Немного погодя он услышал щелчок - Клейн взял другую трубку.
   - Вот теперь мы можем разговаривать. Вы ведь вернетесь в Канн?
   - Да.
   - Когда?
   - Дня через два.
   - Надеюсь, еще до того, как все снимутся с якоря?
   - Если это необходимо, - сказал Крейг.
   - Думаю, это будет полезно. Ну,  слушайте:  я  прочел  рукопись  Харта,
которую вы мне прислали. Она мне понравилась. Мне кажется, я смогу  что-то
предпринять. Здесь же. На этой неделе. Вы в этом заинтересованы?
   - Как сказать.
   - То есть?
   - Я еще не знаю, что вы подразумеваете под словом "предпринять".
   - Мне, возможно, удастся заполучить режиссера, - сказал Клейн. -  Имени
его называть не стану, потому что он еще не дал  окончательного  ответа...
Но сценарий он прочел. О деньгах пока никакого разговора  не  было.  Да  и
много еще неясностей и тому подобное... Вы понимаете?
   - Да, - сказал Крейг. - Понимаю.
   - Вот что я хочу сказать... По-моему,  вам  стоило  бы  поторопиться  с
возвращением. Но - никаких обещаний. Это вы тоже понимаете?
   - Да.
   - И вот еще что, -  продолжал  Клейн.  -  По-моему,  вещь  нуждается  в
доработке.
   - Я еще не встречал рукописи, которая не нуждалась бы  в  доработке,  -
сказал Крейг. - Даже если бы Шекспир  пришел  с  рукописью  "Гамлета",  то
первый же человек, которому он дал бы ее прочесть, сказал бы: - "По-моему,
это нуждается в доработке".
   - Не знаю, кто такой этот Харт, только он не Шекспир, - сказал Клейн. -
И мне думается, что он тут весь  выложился.  Я  хочу  сказать,  что  любой
режиссер, который возьмется ставить картину, наверняка  пожелает  привлечь
другого сценариста для нового варианта. Перед тем, как говорить об этом  с
режиссером, я должен знать ваше мнение.
   Крейг ответил не сразу. "Возможно, - подумал  он,  -  именно  сейчас  и
следует объявить, что никакого Малколма Харта в  природе  не  существует".
Вместо этого он сказал:
   - Мне надо  самому  поговорить  с  тем  человеком,  который  согласится
ставить фильм. Выслушать его соображения.
   - Желание законное, - сказал Клейн. - Еще вопрос: хотите  вы,  чтобы  я
сказал Мэрфи, что берусь за это дело, или вы скажете сами?  Он  все  равно
все узнает. И скоро.
   - Я скажу ему сам.
   - Хорошо, - сказал Клейн. - Нелегкий будет разговор.
   - Это уж моя забота.
   - Ладно. Заботьтесь. Смогу я связаться с вами в  Марселе  по  телефону,
если будет что-то новое?
   - Если я перееду куда-нибудь, то дам вам знать, - сказал Крейг.
   - И что вы нашли в этом Марселе, черт побери? У нас тут бал.
   - Уж это само собой.
   - Ну плюньте, чтоб не сглазить, - сказал Клейн и положил трубку.
   Крейг задумчиво смотрел на телефон. "Кто телефоном живет, от телефона и
погибнет", - непонятно почему подумал он. Он считал, что должен радоваться
отзыву Клейна о рукописи. Но радоваться не буйно, а  спокойно,  осторожно.
Даже если ничего не выйдет, все равно уже доказано, что время он  потратил
не совсем зря.
   Он снова взял трубку и попросил отель "Карлтон". Энн к  этому  времени,
наверно, уже прочла рукопись, так что полезно  услышать  ее  мнение  тоже.
Кроме того, поскольку он бросил ее там одну, - хорош отец! - надо хотя  бы
дать ей полезный совет, как быть с молодым человеком, который едет  к  ней
из Калифорнии. Если, конечно, она попросит совета.
   Пока телефонистка вызывала "Карлтон", он пошел побриться и принять душ.
Он должен предстать перед Констанс в лучшем виде,  благоухающим.  Хотя  бы
так.
   Когда  зазвонил  телефон,  ему  пришлось  бежать  прямо  из-под   душа.
Дожидаясь, когда телефонистка соединит его с номером Энн, он  взглянул  на
мокрые следы на истертом ковре и  подумал:  "Хорошо,  хоть  я  не  страдаю
плоскостопием". Человеку присуще  тщеславие.  Даже  по  самому  идиотскому
поводу.
   Телефон в номере Энн не отвечал. Если ей и нужен совет, то она получает
его  у  кого-то  другого.  Скорее  всего,  у  Гейл.  Интересно,  что  Гейл
посоветует его дочери и что расскажет? Вдруг расскажет все? А что  -  все?
Впрочем, пустился в путь - иди до конца.
   Он пошел опять в ванную и постоял под холодным душем, чтобы смыть мыло.
Потом быстро вытерся и оделся.  "Не  мешало  бы  выпить",  -  подумал  он.
Бутылки с собой он не привез, так что придется  идти  в  бар.  "Это  яд  в
известной мере и от малодушия", - признался он и  себе.  Ему  не  хотелось
дожидаться Констанс в  номере:  вдруг  она  захочет  немедленно  предаться
любви. Он на это сегодня не способен.
   Бар был освещен мрачным кроваво-красным светом. Два японца в одинаковых
темных костюмах склонились над толстой кипой бумаг с текстом, отпечатанным
на мимеографе, и о чем-то оживленно вполголоса  разговаривали  по-японски.
Собираются разбомбить марсельскую гавань? Почему это он  в  молодости  так
ненавидел этих маленьких, аккуратных, вежливых людей? Банзай!
   Он принялся за вторую порцию виски, когда в бар вошла Констанс. Красный
свет был явно ей не к лицу. Он встал и поцеловал ее. От жары волосы у  нее
были чуточку влажные. Он не должен был этого замечать.
   - Ты чудесно выглядишь, - сказал он. Все остальное подождет.
   - Добро пожаловать, добро пожаловать, -  сказала  она.  В  этих  словах
звучало эхо, которое Крейг предпочел бы не слышать.
   - Хочу "Том Коллинз", - сказала она. - Он умеет  его  готовить.  -  Она
кивнула на бармена. Значит, она здесь уже бывала. С кем?  Ему  показалось,
что она недавно плакала.
   Он заказал ей коктейль и еще виски - себе.
   - Который по счету? - с улыбкой спросила она.
   - Всего лишь третий. - Не одна Энн озабочена тем, что он слишком  много
пьет. В следующем месяце крепким напиткам - конец. Будет  он  пить  только
вино.
   - Я знала, что найду тебя в баре, - сказала она. - Даже портье не стала
спрашивать.
   - Во мне никаких тайн для тебя больше нет, - заметил он. -  Это  плохой
признак.
   - Тайн у тебя еще много, - возразила она. - Так что не бойся.
   Обоим было как-то не по себе. Она взяла  сумку,  поставила  на  колени,
пальцы ее нервно теребили замок.
   - Что же ты все-таки делаешь в Марселе? - спросил  он.  Тот  же  вопрос
задал ему Клейн. В городе миллион  жителей.  Неужели  и  они  каждое  утро
спрашивают друг друга, что они делают в Марселе?
   - У одного из моих милых  Юношей  неприятность.  -  Слово  "юноша"  она
всегда произносила с нажимом. - Его в  Старом  порту  арестовала  полиция:
нашли в рюкзаке два фунта гашиша. Я пустила в ход  кое-какие  связи,  и  в
Париже мне сказали, что если я приеду сама и очарую  здешние  власти,  то,
возможно, до  конца  нынешнего  века  смогу  вызволить  этого  кретина  из
французской кутузки. Вот я весь день и расточала свои  чары.  Отец  Юноши,
кроме того, обещал перевести по телеграфу  из  Сент-Луиса  небезынтересный
набор банкнот в пользу французского управления по  борьбе  с  наркотиками.
Посмотрим, что из этого выйдет. Два дня еще по  крайней  мере  проболтаюсь
здесь. Ужасно хочется выпить. И ужасно рада видеть тебя. -  Она  протянула
руку и крепко сжала его пальцы. Какие у нее сильные руки и гладкие ладони.
Такая тоненькая, а сильная, гладкая. Не важно, что волосы взмокли от пота.
Открытое умное  лицо,  пытливый  взгляд  ясных,  смешливых  зеленых  глаз,
кажущихся сейчас темными в красном свете бара. Многие  мужчины  добиваются
ее благосклонности. Так говорили  ему  друзья.  Да  и  она  сама.  Большая
труженица. Тяжелый характер,  солнечная  улыбка;  обидчивая,  но  в  любую
минуту готовая обидеть  в  ответ.  С  ней  мужчине  всегда  есть  над  чем
призадуматься. Не позволяет ничего принимать за должное.  Скольких  мужчин
она бросила? Когда-нибудь он ее об этом спросит. Но не в Марселе.
   Они чокнулись. Сделав большой глоток, она сказала:
   - Вот теперь лучше. Ну, рассказывай все.
   - Не могу, - сказал он. - Кругом японские  шпионы.  -  Оттягивай  любой
ценой, отшучивайся. Она улыбнулась.
   - Доволен, что приехал?
   - Всю жизнь мечтал о встрече с  любимой  в  Марселе.  И  раз  уж  мечта
сбылась, то давай теперь переберемся куда-нибудь в другое место.  Один-два
дня тебе все равно придется ждать - так какой же смысл сидеть здесь?  Если
из Сент-Луиса придут деньги, тебя известят.
   - Возможно, ты и прав, - неуверенно сказала она.
   - В этой гостинице сдохнуть можно. С улицы такой шум, что всю  ночь  не
заснешь.
   - Не думала я, что ты спать сюда ехал.
   - Ты же знаешь, я не про то говорю, Она снова улыбнулась.
   - Куда же мы поедем? Только не в Канн.
   - О Канне забудь. Есть одно местечко. В деревне под  названием  Мейраг.
Кто-то рассказывал мне. Бывший замок на  холме.  Меньше  двух  часов  езды
отсюда.
   - Ты там бывал уже с кем-нибудь?
   - Нет, - честно ответил он.
   - Ну, так в Мейраг.
   Они поспешно сложили вещи  -  для  любви  времени  не  было.  Пока  они
доберутся до Мейрага, уже стемнеет. Он боялся,  что  телефон  зазвонит  до
того, как они выйдут из номера. Но телефон не зазвонил. Администратор  был
недоволен,  но  роптать  не  стал.  Он  привык  к   неожиданным   отъездам
постояльцев.
   - Учтите, - объяснил он по-французски, - я должен  получить  с  вас  за
полные сутки.
   - Учту, - сказал Крейг и оплатил оба счета. Это самое меньшее,  что  он
мог сделать для американского Юноши, попавшего в руки французской полиции.
   На улицах было много транспорта, так что  машину  приходилось  вести  с
особой осторожностью. Разговаривать  не  было  возможности,  пока  они  не
выбрались из пределов  города  на  шоссе,  ведущее  на  север,  в  сторону
Экс-ан-Прованса. По пути Крейг приводил в порядок  свои  мысли.  Верность,
отцовские обязанности, карьера, его жена, его дочь, Клейн, Гейл Маккиннон.
Мать Гейл Маккиннон. Можно и в другом порядке.
   Констанс сидела рядом, ее короткие волосы трепались на ветру, губы были
приоткрыты в легкой улыбке, кончики пальцев покоились на его колене.
   - Люблю я с тобой путешествовать, - сказала она. Они  ездили  вместе  в
долину Луары, в Нормандию, в Лондон. Короткие восхитительные  поездки.  Но
тогда все было проще. Он не мог сказать, доволен ли, что она  не  захотела
ехать с ним в Канн, или недоволен.
   - Разговаривал ты с Дэвидом Тейчменом?
   - Да.
   - Славный человек, правда?
   - Очень. - Он решил не говорить ей, что ему сообщили  про  старика.  На
марсельском шоссе лучше молчать о смерти. - Я сказал, что мы еще увидимся.
Планы у него пока  неясные.  -  Он  спешил  закончить  разговор  о  Дэвиде
Тейчмене. - По правде говоря, есть и другие,  кто  может  заинтересоваться
сценарием.  Я,  видимо,  все  узнаю,  когда  вернусь  в  Канн.   -   Крейг
подготавливал Констанс к мысли о том, что он скоро уедет.  Констанс  сняла
руку с его колена.
   - Понятно, - сказала она. - Какие еще новости? Как твоя дочь?
   - О ней можно всю ночь рассказывать.  Уговаривает  меня  бросить  кино.
Совсем. Говорит, что это - жестокий и непостоянный мир и что  там  ужасные
люди.
   - Убедила она тебя?
   - Не совсем. Хотя в чем-то я с ней согласен. Это действительно жестокий
и непостоянный мир, и люди в большинстве своем там действительно  ужасные.
Но дело в том, что в других сферах жизни - не лучше, а возможно, и хуже. В
армии, например, за один день можно увидеть  куда  больше  подхалимства  и
лицемерия, чем во всех студиях Голливуда за целый год. То же и в  политике
- грызня, подсиживание, и в торговле мороженым мясом. Киностудиям "до  них
далеко. А что касается конечного продукта, как  бы  плох  он  ни  был,  он
приносит не больше вреда, чем  генералы,  сенаторы  и  ужины  по  рецептам
телевидения.
   - Насколько я тебя поняла, ты сказал ей, что остаешься в кино.
   - В общем, да. Если будет такая возможность.
   - Рада она такому ответу?
   - Люди ее возраста, мне  кажется,  считают,  что  радоваться  -  значит
предавать свое поколение. Констанс невесело рассмеялась.
   - Господи, мне с моими ребятишками все это еще предстоит.
   - Да, это так. Потом дочь сказала мне, что было у своей  матери.  -  Он
заметил, что Констанс слегка напряглась. - И мать сказала ей, что  была  у
тебя.
   - О господи, - вздохнула Констанс.  -  У  тебя  тут  бутылки  нигде  не
припрятано?
   - Нет.
   - Может, мы остановимся где-нибудь и выпьем?
   -  Я  бы  предпочел  не  выпивать,  -  сказал  он.   Констанс   немного
отодвинулась от него.
   - Я не хотела тебе говорить.
   - Почему?
   - Боялась, что это расстроит тебя.
   - Верно, расстроило.
   - Красивая женщина твоя жена.
   - Только очень некрасиво поступила.
   - Пожалуй, да. Мои Юноши в  конторе  вдоволь  наслушались.  -  Констанс
поежилась. - Не знаю, как я повела бы себя, если бы прожила с мужем  более
двадцати лет, а он бросил бы меня из-за другой женщины.
   - Я бросил ее не из-за другой женщины, -  сказал  он,  -  а  из-за  нее
самой.
   - Женщине трудно в это поверить, - сказала Констанс. - Когда достигнешь
ее возраста и попадешь в аналогичное положение, то вряд  ли  будешь  вести
себя вполне разумно. Она хочет, чтобы ты вернулся, и  сделает  все,  чтобы
вернуть тебя.
   - Она меня не вернет. Она тебя оскорбляла?
   - Конечно. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Мы же отдыхаем.
   - Мой адвокат говорит, что  на  бракоразводном  процессе  она  угрожает
назвать твое имя, - сказал Крейг. -  Думаю,  что  она  этого  все-таки  не
сделает, поскольку я заплачу ей, чтобы она молчала. И все же я решил,  что
лучше предупредить тебя.
   - Из-за меня не траться, - сказала Констанс. - Моя репутация  выдержит.
Он усмехнулся.
   - Стыдно подумать - бедный французский детектив  всю  ночь  простоял  у
меня под окном, пока мы с тобой, двое  немолодых  уже  людей,  предавались
бурной страсти. - В тоне  Констанс  слышались  насмешка  и  горечь.  Крейг
понял, что его жена, устроив ей скандал, частично достигла своей цели.
   - Ты молодая, - сказал он.
   - Да, я чувствую себя молодой. Сегодня. - Они проезжали мимо  дорожного
указателя. - Экс-ан-Про-ванс. Менестрели поют под  звуки  лютен.  Любовные
турниры.
   - Если будет что-то новое, я сообщу тебе, - сказал он.
   - Да. Держи меня в курсе дела.
   "Она напрасно винит во всем меня,  -  думал  он.  -  Впрочем,  нет.