равно не послушались. Большинство скорее всего дезертирует.
   - Я тоже так думаю.  Скорее  всего  для  них  женщины  окажутся  важнее
службы.
   Американец кивнул.
   - Вполне разумно. Так какой смысл отдавать приказ, если знаешь, что его
не выполнят.
   - А без этих людей ваша лодка не может выйти в море?
   - В общем, может, но только в короткий рейс. До Хобарта недалеко, часов
шесть-семь ходу. Туда можно дойти с командой всего в  двенадцать  человек,
даже меньше. При такой нехватке людей мы не станем погружаться и не сможем
идти долго. Но если и дойдем  до  Хобарта  или  даже  до  Новой  Зеландии,
скажем, в Крайстчерч, без полной команды лодка ни к чему не  пригодна,  мы
не сможем действовать. - Тауэрс докончил  не  сразу:  -  Мы  будем  просто
беженцами.
   Опять помолчали.
   - Я еще вот чему удивляюсь, - сказал наконец фермер. - Почему так  мало
беженцев. Очень мало приезжих с севера. Из Кэрнса, из Таунсвила, вообще из
тех мест.
   - Вот как? - переспросил капитан. - Но ведь в  Мельбурне  и  устроиться
негде, койки свободной не найдешь.
   - Я знаю, люди приезжали. Но можно было ждать куда больше.
   - Наверно, радио подействовало,  -  сказал  Дуайт.  -  Как-никак,  речи
премьер-министра поддерживали спокойствие. На "Эй-Би-Си" молодцы, говорили
людям чистую правду. Да и что  за  радость  -  ну,  уедешь,  бросишь  дом,
поживешь месяц или два в палатке или в машине, а потом все  равно  тебя  и
здесь настигнет то же самое.
   - Может, вы и правы, - сказал фермер. - Я слыхал, некоторые пожили  так
неделю-другую, а потом уехали обратно в Квинсленд. Только, по-моему, тут и
еще одно. Думается, никто по-настоящему не верит, что это случится -  мол,
с кем другим, только не со мной, - до последнего не верят, покуда сами  не
заболеют. А тогда уж не хватает пороху, легче остаться  дома  и  будь  что
будет. От этой болезни, когда прихватит, уже ведь не излечишься, верно?
   - Сомневаюсь. По-моему, вылечиться можно, если  уехать  туда,  где  нет
радиации, и попасть в больницу, где тебя станут правильно лечить. Сейчас в
Мельбурне довольно много таких пациентов с севера.
   - Первый раз слышу.
   - Понятно. Об этом по радио не сообщают. Да и что они выиграли?  Только
получат опять то же самое в сентябре.
   - Весело, что и говорить. Может, выпьете еще?
   - Спасибо, не откажусь. - Тауэрс поднялся и налил себе виски. - Знаете,
вот я уже привык к этой мысли, и теперь мне кажется, так  даже  лучше.  Мы
ведь все смертны, все умрем, кто раньше, кто позже. Беда была, что человек
к смерти не готов, ведь не знаешь, когда придет твой час. Ну, а теперь  мы
знаем, и никуда не денешься. Мне это вроде даже приятно.  Приятно  думать:
до конца августа я крепок и здоров, а потом  -  вернулся  домой.  Мне  это
больше по душе, чем тянуть хилому и хворому от семидесяти до девяноста.
   - Вы военный моряк, офицер. Наверно, вам такие мысли привычнее.
   - А вы хотите уехать?  -  спросил  капитан.  -  Когда  подойдет  ближе,
куда-нибудь переберетесь? В Тасманию?
   - Я-то? Бросить ферму? Нет уж. Когда оно придет, я его  встречу  здесь,
на этой самой веранде, в этом кресле, со стаканчиком виски в руке.  Или  в
собственной постели. Свой дом я не брошу.
   - Мне кажется, теперь, когда люди поняли, что этого не миновать,  почти
все так и рассуждают.
   Солнце заходило, а они все сидели на веранде, пока не вышла Мойра и  не
позвала к столу.
   - Допивайте виски и пойдемте за промокашкой, если вы еще  держитесь  на
ногах, - заявила она.
   - Как ты разговариваешь с нашим гостем? - упрекнул отец.
   - Я знаю нашего гостя куда лучше, чем ты, папочка. Он в каждый  кабачок
сворачивает, не оттащишь.
   - Скорее это ему тебя от выпивки никак не оттащить.
   И они вошли в дом.
   То были два мирных, отдохновенных дня для Дуайта  Тауэрса.  Он  передал
миссис Дэвидсон и Мойре солидный узел,  они  разобрали  белье  и  носки  и
принялись за починку. Каждый день, с рассвета и  до  сумерек,  он  помогал
Дэвидсону на ферме. Его посвятили в искусство содержать  в  чистоте  овец,
забрасывать лопатой силос в тачку и развозить по выгонам;  долгими  часами
он  ходил  рядом  с  волом  по  залитым   солнечными   лучами   пастбищам.
Благотворная перемена после  жизни  взаперти  в  подводной  лодке  или  на
корабле; по вечерам он ложился рано, спал крепким сном и со свежими силами
встречал новый день.
   В последнее утро, после завтрака, Мойра застала его на пороге чулана  -
боковушки рядом с прачечной; боковушка теперь служила складом  для  старых
чемоданов, гладильных досок, резиновых сапог и прочего хлама. Дуайт  стоял
у отворенной двери, курил и смотрел на вещи, сложенные внутри.
   - Когда в доме уборка, мы сюда сваливаем всякое барахло и обещаем  себе
отправить его на распродажу старья. А потом забываем.
   Дуайт улыбнулся:
   - У нас тоже есть такой чулан, только в нем не так много  всего.  Может
быть, потому, что мы не очень долго прожили на одном месте. - Он все еще с
любопытством разглядывал содержимое чулана, потом спросил:  -  А  чей  там
трехколесный велосипед?
   - Мой.
   - Вы, наверно, были совсем маленькая, когда на нем катались.
   Мойра мельком глянула на велосипед.
   - Теперь он кажется крохотным, да? Наверно, мне тогда было года  четыре
или пять.
   - А вот "кузнечик"! - Дуайт дотянулся, вытащил из  кучи  хлама  детский
тренажер, скрипучая пружина и подножка рыжие от ржавчины. - Сто лет  я  их
не видал. Одно время у нас в Америке детвора  просто  помешалась  на  этих
"кузнечиках".
   - У нас их одно время забросили, а потом они  опять  вошли  в  моду,  -
сказала Мойра. - Сейчас очень многие ребятишки на них скачут.
   - Сколько вам было лет, когда вы на нем прыгали?
   Мойра подумала, вспоминая.
   - Это было  после  трехколесного  велосипеда,  после  самоката,  но  до
настоящего велосипеда, двухколесного. Наверно, мне тогда было около семи.
   Дуайт все не выпускал из рук тренажер.
   - Думаю, самый подходящий возраст. А они сейчас продаются?
   - Наверно. Ребятишки на них скачут.
   Дуайт положил "кузнечик".
   - В Штатах я их уже много лет не видал. Как вы сказали, все зависит  от
моды. - Он огляделся. - А ходули чьи?
   - Были моего брата, потом перешли ко мне. Эту сломала я.
   - Значит, он старше вас?
   Мойра кивнула.
   - На два года... на два с половиной.
   - Он сейчас в Австралии?
   - Нет. Он в Англии.
   Дуайт наклонил голову: ничего путного тут не скажешь.
   - Ходули, я вижу, высокие, - заметил он. -  Тогда  вы,  наверно,  стали
постарше.
   - Да, наверно, мне было лет десять - одиннадцать.
   - Лыжи. - Он на глазок прикинул размер. - А это еще позже.
   - Да, на лыжах я стала ходить только с шестнадцати. А эти  мне  служили
до самой войны. Правда, под конец стали чуть  коротковаты.  А  та,  другая
пара - Дональда.
   Дуайт продолжал разглядывать  беспорядочную  смесь  вещей,  заполнявших
чулан.
   - Смотрите-ка, водные лыжи!
   Мойра кивнула.
   - Мы и сейчас на них катаемся...  вернее  сказать,  катались,  пока  не
началась война. - И не сразу  прибавила:  -  Раньше  мы  проводили  летние
каникулы на Баруонском мысу. Мама каждый год снимала  там  дачу...  -  Она
помолчала, вспоминая приветливый домик, и рядом  площадки  для  гольфа,  и
теплый песок пляжа, и свежесть, что обдает лицо, когда  мчишься  вслед  за
моторкой в облаке пенных брызг. - А вот этой деревянной лопаткой я строила
замки из песка, когда была совсем маленькая...
   Дуайт улыбнулся ей.
   - Занятно это - смотреть на чужие игрушки и представлять себе, как  кто
выглядел в детстве. Я прямо вижу, как  вы  в  семь  лет  скакали  на  этом
"кузнечике".
   - И ужасная была злючка. - Мойра постояла в раздумье,  глядя  на  дверь
чулана, и сказала  негромко:  -  Я  нипочем  не  позволяла  маме  отдавать
кому-нибудь мои игрушки. Говорила - пускай они достанутся  моим  детям.  А
теперь у меня детей не будет.
   - Очень печально. Но так уж оно получилось, - сказал Дуайт. И  затворил
дверь, оставляя за нею столько милых сердцу  надежд.  -  Пожалуй,  еще  до
вечера мне надо вернуться на "Скорпион", поглядеть, не затонул  ли  он  на
своей стоянке. Не знаете, когда будет дневной поезд?
   - Не знаю, но можно позвонить на  станцию  и  спросить.  А  вам  нельзя
остаться еще на один день?
   - Я бы и рад, детка, но это не  годится.  У  меня  на  столе  наверняка
скопилась куча бумаг, и они требуют внимания.
   - Насчет поезда я узнаю. А что вы будете делать сегодня утром?
   - Я обещал вашему отцу доборонить выгон на косогоре.
   - Мне надо еще примерно с час крутиться по дому. А потом я бы  походила
с вами.
   - Буду рад. Ваш вол отменный труженик, но с ним много не поговоришь.
   После  обеда  Тауэрсу  отдали  его  тщательно  починенные  вещички.  Он
поблагодарил Дэвидсонов за их доброту, уложил чемодан, и Мойра отвезла его
на станцию. В Национальной галерее  открыта  была  выставка  австралийской
духовной живописи; они условились пойти туда, пока выставка не  закрылась:
Дуайт Мойре позвонит. И вот он в поезде, возвращается в Мельбурн, к  своей
работе.
   Около шести он был уже на авианосце. Как он и  думал,  на  столе  ждала
груда бумаг и среди  них  запечатанный  конверт  с  наклейкой  "Секретно".
Тауэрс ножом взрезал конверт - в нем  оказался  проект  приказа  и  личная
записка  Главнокомандующего  военно-морскими  силами:  пусть  капитан  ему
позвонит, надо встретиться и обсудить план предстоящей операции.
   Тауэрс просмотрел план. Да, в сущности, этого он и ждал. И  такой  рейс
вполне  по  силам  "Скорпиону",  если  только  вдоль  западного  побережья
Соединенных Штатов вовсе нет  мин  -  на  взгляд  Тауэрса,  весьма  смелое
предположение.
   В тот же вечер он позвонил домой Питеру Холмсу.
   - У меня на столе план очередной операции, - сказал он.  -  И  при  нем
записка, адмирал Хартмен хочет меня принять. Хорошо бы вам завтра приехать
и тоже просмотреть этот план. А  потом  нам  бы  лучше  пойти  к  адмиралу
вместе.
   - Я буду на борту завтра рано утром, - сказал офицер связи.
   - Отлично. Мне очень неприятно отзывать вас из отпуска,  но  дело  есть
дело.
   - Ничего страшного, сэр. Правда, я еще одно дерево собирался спилить...
   На-другое утро в половине десятого Питер  сидел  в  крохотной  каюте  -
рабочем кабинете Тауэрса на авианосце - и читал проект приказа.
   - Вы ведь примерно этого и ждали, сэр? - спросил он.
   - Примерно, - подтвердил капитан. И повернулся к приставному столику. -
Вот все данные, какие у нас есть о минных полях. Вот радиостанция, которую
мы должны обследовать. Определили,  что  она  находится  где-то  в  районе
Сиэтла. Ну, это не так плохо. - Он взял со стола карту. - Вот тут помечены
минные поля пролива Хуан де Фука и Пьюгетского. Мы можем,  не  подвергаясь
опасности, пройти до самых Бремертонских  верфей.  Могли  бы  дойти  и  до
Пирл-Харбор, но этого с нас не спрашивают. А вот как с минами в  Панамском
заливе, у Сан-Диего и Сан-Франциско - об этом мы ровно ничего не знаем.
   Питер кивнул.
   - Надо будет объяснить это адмиралу. Хотя, думаю, он и сам понимает.  И
я знаю, с ним вполне можно говорить откровенно.
   - Датч-Харбор, - сказал капитан. - Как там с минами, тоже неизвестно.
   - И там можно натолкнуться на льды?
   - Очень возможно. И еще там туманы, да какие.  В  это  время  года  без
дозорного на мостике туда заходить невесело. Придется  в  тех  краях  быть
поосторожнее.
   - Странно, почему нас туда посылают.
   - Трудно сказать. Может быть, адмирал нам объяснит.
   Еще некоторое время оба кропотливо изучали карты.
   - Каким путем вы бы пошли? - спросил наконец офицер связи.
   - Не погружаясь - вдоль  тридцатой  широты,  севернее  Новой  Зеландии,
южнее Питкэрна, до сто двадцатого меридиана. Оттуда  строго  на  север  по
меридиану. Так мы придем в Штаты, к Калифорнии, примерно у  Санта-Барбары.
И возвращаться из Датч-Харбор надо бы тем же путем. Строго на  юг  по  сто
шестьдесят пятому меридиану мимо  Гавайских  островов.  Заодно  по  дороге
заглянули бы и в Пирл-Харбор. И опять прямиком на  юг,  покуда  не  сможем
всплыть где-нибудь возле островов Содружества, а может, немного южнее.
   - Сколько же это времени придется идти с погружением?
   Капитан сверился с бумагой, лежащей на столе.
   - Вчера вечером я пробовал  рассчитать.  Думаю,  мы  не  будем  подолгу
оставаться на одном месте, как в прошлый раз. С погружением  пройти  надо,
по моим расчетам, около двухсот градусов, двенадцать тысяч миль.  (Окажем,
шестьсот часов хода - двадцать пять дней. Да еще дня два на обследование и
какие-нибудь задержки. Скажем, двадцать семь дней.
   - Под водой это немало.
   - "Меч-рыба" шла дольше. Тридцать два  дня.  Тут  главное  -  сохранять
спокойствие и расслабиться.
   Офицер  связи  изучал  карту  Тихого  океана.  Его   палец   уперся   в
многочисленные рифы и группы островов южнее Гавайских.
   - Южнее Гавайев не очень-то расслабишься, когда надо  будет  крутиться,
не всплывая, в этой каше. Да еще под самый конец рейса.
   - Знаю. - Капитан пристально разглядывал карту.  -  Может  быть,  стоит
взять немного западнее  и  подойти  к  Фиджи  с  севера.  -  И,  помолчав,
договорил: - Датч-Харбор меня беспокоит больше, чем обратный путь.
   Еще с полчаса они изучали карты и план  предстоящей  операции.  Наконец
австралиец сказал:
   - Да, недурной предстоит  рейсик!  -  Он  усмехнулся.  -  Будет  о  чем
рассказывать внукам.
   Капитан вскинул глаза на Питера, потом и сам улыбнулся:
   - Вы совершенно правы!
   Офицер связи ждал  тут  же,  в  каюте,  покуда  капитан  Тауэрс  звонил
секретарю адмирала. Прием назначили на следующее утро,  на  десять  часов.
Больше Холмсу незачем было оставаться на базе; они с капитаном  условились
встретиться на другое утро незадолго до назначенного  часа  в  приемной  у
секретаря, и Питер ближайшим поездом отправился в Фолмут.
   Он доехал еще до обеда, взял оставленный на станции велосипед и покатил
домой. Приехал разгоряченный, с радостью скинул китель и прочее, стал  под
душ,  потом  принялся  за  холодную  закуску.  Мэри  он  застал   порядком
озабоченной: дочка начала слишком бойко ползать.
   - Я ее оставила в гостиной на ковре, пошла в кухню чистить картошку.  А
через минуту смотрю - она уже  в  коридоре,  под  самой  кухонной  дверью.
Просто бесенок. Теперь она прямо носится по всему дому, не угонишься.
   Сели обедать.
   - Нам надо раздобыть какой-нибудь манежик, - сказал  Питер.  -  Знаешь,
есть такие деревянные, складные.
   Мэри кивнула.
   - Я уже об этом думала. Есть такие,  у  них  сбоку  в  несколько  рядов
нанизаны пестрые кольца, похоже на счеты.
   - Пожалуй, такие манежи еще продаются, -  сказал  Питер.  -  Может,  мы
знаем кого-нибудь, кто больше не заводит  детей?  Может,  у  них  найдется
ненужный?
   Мэри покачала головой.
   - Я таких не знаю. По-моему, у всех наших друзей родятся младенцы  один
за другим.
   - Я поразведаю в городе, может, найду что-нибудь подходящее.
   Пока обедали, все мысли Мэри заняты были дочуркой, Лишь под самый конец
она спохватилась и спросила:
   - Питер, а что случилось с капитаном Тауэрсом?
   - Он получил план новой  операции.  Наверно,  это  дело  секретное,  ты
никому не рассказывай. Нас посылают в  довольно  далекий  рейс  по  Тихому
океану.  Панама,   Сан-Диего,   Сан-Франциско,   Сиэтл,   Датч-Харбор,   а
возвращаться будем, вероятно, мимо Гавайских островов. Пока все это еще не
очень определенно.
   В географии Мэри была не сильна.
   - Кажется, это ужасно длинный путь?
   - Да, изрядный. Не думаю, что надо будет пройти его весь.  Дуайт  очень
против захода в Панамский залив, потому что не знает, как  там  с  минными
полями, а если туда не заходить, это на тысячи миль короче. Но  все  равно
путь не близкий.
   - И надолго это?
   - Я еще точно не рассчитал. Примерно месяца на два. Понимаешь,  -  стал
объяснять Питер, - нельзя пойти прямиком, допустим, на Сан-Диего.  Капитан
хочет как можно меньше времени идти с погружением. А  значит,  надо  будет
нестись поверху курсом на восток по какой-то безопасной  широте,  пока  не
пересечем на две трети южную часть Тихого океана, а потом  взять  круто  к
северу  до  самой  Калифорнии.  Это  немалый  крюк,  зато  меньше  идти  с
погружением.
   - Сколько же времени вам идти под водой?
   - Капитан считает, двадцать семь дней.
   - Но ведь это ужасно долго?
   - Долгонько. Не рекорд, ничего похожего. Но довольно долго без  свежего
воздуха. Почти месяц.
   - Когда вы отправляетесь?
   - Чего не знаю, того не знаю. Сперва предполагалось  выйти  примерно  в
середине следующего месяца, но к команде прицепилась эта  треклятая  корь.
Пока от нее не избавимся, выйти нельзя.
   - А заболели еще люди?
   - Только один - позавчера. Судовой врач  полагает,  что  это  последний
случай. Если он не ошибается, нам можно будет выйти примерно в конце этого
месяца. А если нет, если еще кто-нибудь захворает, тогда  уйдем  в  марте,
когда точно - не угадаешь.
   - Значит, ты вернешься в июне, а когда точно - неизвестно?
   - Думаю, что да.  Так  ли,  эдак  ли,  к  десятому  марта  мы  от  кори
избавимся. Стало быть, к десятому июня будем дома.
   Упоминание о кори вновь пробудило материнскую тревогу:
   - Хоть бы Дженнифер не заразилась.
   День они провели по-семейному  в  своем  саду,  Питер  принялся  пилить
дерево. Оно было не очень большое, и не так уж трудно оказалось перепилить
ствол до половины, а потом обвязать веревкой и тянуть  с  таким  расчетом,
чтобы оно свалилось на лужайку, а  не  на  дом.  До  вечернего  чая  Питер
обрубил сучья, прибрал  их  -  пригодятся  зимой  на  топливо  -  и  успел
распилить на  поленья  немалую  часть  ствола.  Малышка  проснулась  после
дневного сна, Мэри разостлала на лужайке ковер и усадила  на  него  дочку.
Ушла в дом взять  поднос  с  чашками  и  всем  прочим  для  чая,  а  когда
вернулась, дочка была уже футов за десять от ковра и усердно грызла  кусок
коры. Мэри отчитала мужа, посадила его сторожить малышку, а сама пошла  за
чайником.
   - Так не годится, - сказала  она,  возвратясь.  -  Без  манежа  нам  не
обойтись.
   Питер кивнул:
   - Завтра утром съезжу в город. Нам  назначен  прием  у  начальства,  но
потом я, наверно, буду свободен. Пойду к Майерсу, погляжу, может, там  еще
не все распродано.
   - Хоть бы удалось купить. Иначе ума не приложу, что делать.
   - Давай наденем на нее пояс, вобьем в землю колышек и станем держать ее
на привязи.
   - Перестань, Питер! - рассердилась жена. - Веревка накрутится ей на шею
и задушит!
   Питера не впервые обвиняли, что он бессердечный отец, и он  уже  привык
смягчать разгневанную жену. Час они провели на лужайке, играя с  малышкой,
поощряли ее, когда она ползала по травке под теплыми лучами солнца.  Потом
Мэри унесла девочку в дом купать и  кормить  перед  сном,  а  Питер  опять
взялся пилить поваленное дерево на дрова.
   На другое утро он встретился в военно-морском ведомстве с  Тауэрсом,  и
их провели к адмиралу Хартмену, в  кабинете  оказался  еще  и  капитан  из
оперативного отдела. Адмирал приветливо поздоровался с  ними  и  предложил
сесть.
   - Итак, - начал он, - просмотрели вы  план  операции,  который  мы  вам
послали?
   - Я очень внимательно его изучил, сэр, - сказал капитан Тауэрс.
   - Что-нибудь вызывает у вас сомнения?
   - Минные поля, - ответил Тауэрс.  -  Некоторые  места,  намеченные  для
обследования, почти наверняка заминированы. - Адмирал кивнул. - У нас есть
точные сведения о Пирл-Харбор и о подступах к Сиэтлу. Об остальных  портах
мы ничего не знаем.
   Некоторое время они подробно обсуждали план действий.  Наконец  адмирал
откинулся на спинку кресла.
   - Что ж, общая картина мне ясна. Что  и  требовалось.  -  И,  помедлив,
прибавил: - Пора вам узнать, в чем тут суть.
   Суть в розовых очках. Среди ученых есть такое направление,  есть  люди,
которые  полагают,  что  атмосферн