Величество  был жив и  здоров, но  что
делать, если его уже нет? Не Виктору же на верность присягать!
   -- Долой Виктора! -- чуть не в голос завопило собрание.
   -- A если  не  Александр и не Виктор, то кто  же? --  продолжал оратор,
когда крики стихли.  -- Придется  выбирать  нового  короля.  И тогда главный
соискатель -- это тот, кто собрал нас воедино и  освободил Новую Ютландию от
захватчиков. То есть наш глубокоуважаемый господин Беовульф!
   --  Слава  Беовульфу!  Беовульфа  на  престол!  -- закричали  несколько
рыцарей, толком не понявших, к чему клонил Сигизмунд.
   Хозяин резко поднялся с кресла:
   -- Господа, зачем  вы  мне приписываете  то,  о чем я вовсе  никогда не
помышлял? Вот уж  действительно, хочешь раз  в жизни доброе дело  сделать, а
тебя  еще за это обгадят... -- И Беовульф в оскорбленных чувствах выбежал из
залы, громко топая сапожищами.
   -- Довели человека, -- вздохнул Зигфрид.
   И тут Надя  не выдержала. Она сорвала со стены какой-то полузаржавевший
меч и решительно вскочила на стол.
   -- Что  вы делаете,  сударыня! -- попытался  ее остановить  Зигфрид, но
остановить Чаликову было уже невозможно.
   --  Да что же это такое, -- начала она сумбурную, но страстную речь, --
вашу  Родину,  вашу  Мать  отдали  на  поругание  гнусным  упырям  и  подлым
вурдалакам, а вы тут, как старые бабы,  выясняете, кто главнее и знатнее! Да
вы должны благодарны  быть тому, кто  пытается поднять  вас на  справедливое
дело. Прав Зигфрид -- не рыцари вы, а тряпки, подстилка для наемников!
   Менее всего ожидали доблестные рыцари услышать такие  горькие, но, увы,
справедливые слова от этой хрупкой на вид девушки.
   -- Нет, мы не тряпки! -- выкрикнул Фома. -- И мы докажем это! Докажем!
   В порыве  чувств рыцари повскакали  с  мест  и повалили к  столу,  где,
опершись на меч,  стояла Надя.  Они с глубоким  почтением целовали  ей подол
платья и клялись исполнить свой долг до конца.
   И тут со стороны входных дверей раздалось знакомое покашливание.
   -- Вот он, ваш король! -- воскликнула Надя. -- Он поведет вас на борьбу
за справедливость!..
   И  действительно, в проеме двери стояли Беовульф и король Александр.  И
хоть Его Величество был не в белом, как мечтал  хозяин  замка,  а  в  темном
одеянии, но все равно его появление вызвало у рыцарей целую бурю восторга. A
когда буря  немного улеглась, король сел за хозяйский столик рядом с Надей и
совершенно будничным голосом произнес:
   -- Спасибо вам, о мои рыцари,  за столь теплый прием. Как я понимаю, вы
чего-то ждете от меня?
   -- Ну  конечно, Ваше Величество! --  взревел  Беовульф, который все еще
стоял  у  двери, с  умилением  созерцая короля  и рыцарей. --  Ведите нас  в
наступление!
   -- Увы, -- вздохнул Александр, -- я ничего не смыслю в военных делах. И
потому я решил созвать совет, куда войдут  наиболее влиятельные и искушенные
в боях рыцари. Разумеется, вы, дорогой Беовульф. И вы, почтеннейший Зигфрид.
И вы, дон Альфонсо. -- Король поискал кого-то глазами. -- Флориан, вы здесь?
   Флориан поднялся:
   -- Благодарю Ваше Величество за высокое доверие, но я не чувствую  себя
достойным войти в военный совет.
   -- Ну, как знаете, -- не стал особо настаивать Александр.
   -- Если я  понадоблюсь, то буду  в корчме. -- Флориан встал из-за стола
и,  церемонно поклонившись,  покинул залу. За ним  последовали несколько его
сторонников.
   -- Прекрасный человек, -- вздохнул Александр вослед Флориану, -- но его
гордыня не знает предела.
   -- Друзья мои, -- радостно загудел Беовульф, -- делами займемся завтра.
A сейчас  приглашаю  вас на  праздничный пир. И  хоть угощение у  меня самое
скромное, зато вина -- хоть залейся!
   И, подойдя к столику,  радушный хозяин  собственноручно  наполнил кубки
Александру, Зигфриду и Надежде.


x x x


   Обстановка за ужином была совершенно унылая: Анна Сергеевна, по обычаю,
тихо злобствовала; Каширский  пытался читать лекцию  о  вкусной  и  здоровой
пище,  но успеха у  сотрапезников  не  имел; Петрович,  как  всегда,  больше
налегал на выпивку, опасно пренебрегая закуской. Длиннорукий же  рассказывал
Виктору о безрадостных событиях уходящего дня:
   -- Ну, о бегстве поэтов и исчезновении их охранника Ваше Высочество уже
знаете.
   -- Знаю, -- угрюмо буркнул Виктор, глядя в полупустую кружку.
   -- Есть  подозрения, что к этому делу  имеют  отношение  небезызвестные
Вашему Высочеству Грендель и боярин Василий...
   Услышав эти имена, Анна Сергеевна прошипела:
   -- Сволочи! Своими бы руками удушила...
   -- Спокойнее, Анна Сергеевна,  нервные клетки не  восстанавливаются, --
утешил  ее  Каширский.  -- И  вообще,  все  ваши проблемы в том,  что  вы не
соблюдаете  режим правильного  питания.  А  вот  если  бы вы, уважаемая Анна
Сергеевна,  придерживались  той диеты,  что я вам  рекомендовал... -- Но тут
Глухарева  бросила  на  доктора  столь  яростный  взор,   что  он  предпочел
умолкнуть.
   -- Да-да,  продолжайте, князь, -- рассеянно попросил Виктор,  -- я  вас
внимательно слушаю.
   -- Ну, бегство поэтов -- еще цветочки, -- охотно продолжал Длиннорукий,
--  а  вот  ягодки зреют в  замке Беовульфа, где сей мерзкий  рыцарь  собрал
вокруг себя прочих себе подобных,  и они уже  куют замысел идти  в поход  на
вас!
   -- A, ну и прекрасно, -- махнул рукой Виктор.
   -- Что  прекрасно?! -- едва не  подавился  князь куском рыбы. -- Да вы,
Ваше Высочество, вообще  слышите, что я говорю, или эта ваша гостья  так вам
голову заморочила, что вы уже ни хрена не соображаете?
   --  Проклятая  дикая кошка, -- злобно пробормотал  Петрович и отхлебнул
вина.
   -- A кстати, где она теперь? -- продолжал Длиннорукий. -- Отчего ее нет
за ужином?
   --  A вот  это,  князь, не ваша забота,  --  строго  посмотрел  на него
Виктор. -- Графиня Загорская не обязана давать отчет кому бы то ни  было,  а
тем более вам.
   --  Извините, Ваше Высочество, -- тут же умерил пыл Длиннорукий,  -- но
положение  таково, что ваша власть под угрозой! Ах да,  я  еще не сказал вам
главного.  --   Князь  выдержал  многозначительную  паузу.  --  У  Беовульфа
объявился ваш  почтенный дядюшка, и того гляди он возглавит заговор рыцарей,
которые уже сползлись, как паршивые тараканы, в замок негодяя Беовульфа!  --
Так  как и эту весть Виктор воспринял с  равнодушной обреченностью, то князь
продолжал вываливать  дурные новости: -- A еще  там и слуга боярина Василия,
ну, помните,  тот парнишка,  что был  с ним  в прошлый приезд.  Так вот,  --
торжественно поднял Длиннорукий полупустой кубок, -- теперь он переоделся  в
бабское платье!
   -- Кто, боярин Василий?  -- злобно процедила Анна Сергеевна. -- От него
еще и не такого можно ждать...
   --  Какой еще боярин  Василий? То-то что слуга! И  теперь он  предается
противоестественному  блуду  с  так называемыми доблестными рыцарями! --  От
избытка чувств князь вскочил из-за стола. --  И  вообще, чем  там занимаются
рыцари, так это  просто уму непостижимо! Пьют как свиньи, распевают похабные
песенки,  ублажают  похоть  всеми  неестественными  способами,  не  гнушаясь
услугами своих лошадей и  собак!.. A Ваше Высочество ничего не  делает, дабы
пресечь все эти бесчинства, творящиеся в подведомственном вам государстве!
   --  A что я могу сделать?! --  не выдержал Виктор. -- Вы сулили, что из
Белой  Пущи придет помощь, и где она? Не знаю насчет Беовульфа и рыцарей, но
ваши наемники действительно  пьют  как  свиньи и уже начинают  незнамо  куда
исчезать. Королевская  гвардия  давно куда-то пропала, и  скорее  всего, что
теперь она  тоже у  Беовульфа. Так  что если завтра сюда заявятся рыцари или
кто бы то ни был, то дать  отпор  будет просто-напросто некому. Вот об  этом
вам следовало бы подумать, а не о том, кто там в каком платье!
   -- Так-то  так, --  почесал плешь Длиннорукий. Но тут  раздался  глухой
стук  --  это Петрович упал под  стол. Князь кинулся  его  оттуда извлекать,
довольный уж тем,  что  на сей раз Соловей  не  учинил за  столом очередного
непотребства вроде размахивания ножами и приставания к дамам.


x x x


   Леший за стойкой привычно протирал кружки, а за длинным столом пировали
рыцари. Впрочем, сказать, что они  пировали, было бы большим преувеличением,
поскольку  их  предводитель господин  Флориан не отличался  любовью к вину и
шумным застольям. Так  что пир вернее было бы назвать просто скромным ужином
в  ожидании,  покуда  кикиморы,   срочно  вызванные  корчмарем  на  подмогу,
приготовляли рыцарям горницы для ночлега.
   За отдельным столиком, как обычно, сидел водяной и потягивал из кувшина
свою любимую водицу, которой он за вечер успел выпить едва ли не больше, чем
Флориан вместе с его рыцарями -- вина.
   Влив в себя очередную кружку, водяной подошел к стойке:
   --  Ну  вот,  наконец-то  у  тебя  приличные  постояльцы. Чего ж  ты не
радуешься?
   -- A я радуюсь, -- хмуро ответил леший. -- Да обратно  все не  к добру.
Что рыцарям делать положено? Пить вино,  петь всякие  непристойные песни  да
прочие безобразия учинять, а эти  сидят, как  на тризне, и хоть бы  словечко
кто сказал. Не к добру!
   -- Значит, неправильные рыцари, -- хмыкнул водяной.
   -- Какова жизнь, таковы и рыцари, -- отрезал хозяин.
   Но тут в дверях заслышался осторожный стук.
   -- Кого там черти  еще принесли, -- озабоченно проворчал  леший. --  Да
толкайте сильнее, не заперто!
   Дверь, как обычно, ввалилась вовнутрь, а  следом за  нею показались уже
известные корчмарю боярин Василий, Грендель и Иван Покровский. Из-за их спин
выглядывали еще несколько человек в оборванных нарядах. Не только  водяной и
леший, но даже рыцари с любопытством уставились на новых гостей.
   --  Прошу вас приютить  этих людей хотя  бы  на  ночь, -- сказал боярин
Василий. -- Долго им оставаться здесь нельзя, так как они бежали с каторжных
мелиоративных работ.
   --  Что,   простите?   --  вежливо  переспросил  славный  Флориан,   не
разобравший столь мудреных словечек.
   Вперед выступил Грендель:
   -- Они бежали с болота, где Виктор заставлял их  копать канавы, неужели
не ясно?
   -- A, так это  же поэты! -- сообразил  Флориан,  и с его  чела  тут  же
слетело обычное угрюмо-надменное выражение. Как и многие  его собратья,  сей
доблестный рыцарь  был неравнодушен к высоким искусствам.  -- Господа поэты,
вы  находитесь под  нашей защитой. И пусть кто-то попробует сюда сунуться --
наши мечи будут к их услугам!
   -- Ну вот,  мало  было мне напастей, --  проворчал  леший. -- Уж теперь
точно мою корчму прикроют...
   -- Вы можете дать им пристанище на одну ночь? -- повторил Василий.
   -- Мы, конечно, завсегда гостям рады, --  вздохнул хозяин, -- да только
все  горницы   заняты  рыцарями.  Ума  не  приложу,  где  еще  ваших  поэтов
поселить?..
   --  Ну ладно, тогда мы отправимся в замок Беовульфа, -- решил  Василий,
-- там уж места хватит.
   -- Погодите,  --  остановил  его Флориан,  --  на  ночь глядя вам  идти
опасно. A если вас по дороге подловят наемники?
   -- Что вы предлагаете? -- напрямую спросил Грендель.
   -- Очень просто -- мы не  пойдем спать, а будем тут пировать всю  ночь,
-- заявил  Флориан. -- Так  что  горницы для  господ поэтов свободны.  Хотя,
конечно, если  уважаемые поэты  изъявят  желание  к нам  присоединиться,  то
милости просим. Эй, хозяин, неси нам вина, гулять так уж гулять!
   -- Сей миг,  господа! --  обрадовался леший  и  поспешил в кладовку  за
вином.
   -- Может быть, покамест поэты  нам  что-нибудь почитают?  --  предложил
один  из  рыцарей. Стихотворцы  по-прежнему  стояли  в дверях  и  с  опаской
наблюдали за происходящим, еще не веря в свое спасение.
   -- Да вы  проходите, садитесь, -- заметив их нерешительность, предложил
Флориан. -- Места за столом хватит на всех.
   Поэты один за другим  несмело подошли  к столу, но  сесть не  решались,
хотя рыцари и подвинулись на деревянных скамейках.
   -- Да погодите вы, поэты ж еще не оправились  после всего, -- пришел на
помощь Грендель. -- Давайте лучше я!
   -- Просим, просим! -- радостно загалдели рыцари.
   -- Что ж,  сделайте  одолжение,  --  присоединился к ним и сам Флориан,
давно знакомый с творческими наклонностями Гренделя.
   Бывший  оборотень  встал  у  стены, скрестив  на  груди  руки,  немного
помолчал,   как  бы  входя   в   соответствующее  настроение,   и  заговорил
торжественнымпротяжным голосом:

   -- Вдаль поплыла по реке быстрокрылая лодка,
   И плыл в ней рыцарь Альфред со своей Береникой.
   Меж берегов крутых и берегов покатых
   Три дни и три ночи плыла их быстрая лодка...

   "A,  это ж продолжение той баллады,  что он  читал нам с  Беовульфом на
берегу ручья, -- сообразил Василий.  -- В тот раз она  помогла нам  выйти на
верный путь. Что-то будет теперь?.."
   Грендель продолжал, все более упиваясь стихами:

   -- Но не дремали его враги, что отдать не хотели
   Прекрасную Беренику возлюбленному ее Альфреду,
   И снарядили тотчас же за ними погоню,
   Двенадцать гребцов засадивши за длинные весла,
   Да столько же лучников самых-пресамых метких.
   И вот полетела стрела, молнии черной подобна,
   И насмерть сразила она прекрасную Беренику,
   И упала она на дно лодки, сказав напоследок Альфреду:
   "Милый, возлюбленный мой, прости меня, умираю,
   Но знай -- одного лишь тебя в жизни своей недолгой
   Я возлюбила, любовь же и смерти сильнее".
   И умерла. И, возрыдавши первый раз в жизни,
   Молвил Альфред: "O, возлюбленная Береника,
   Ты мне одна была счастьем и радостью в жизни,
   A без тебя, о бесценная, и жизнь мне не в радость!"
   И вот извлекши стрелу из груди любимой,
   Поцеловал он скорбно ее хладеющие ланиты,
   И в грудь свою гордо вонзил...

   Голос чтеца прервался  -- слезы душили  его.  Рыцари  давно  уж  горько
рыдали,  и даже  водяной украдкой  промокал скупую болотную слезу. Дубову же
казалось, что он угодил на какое-то сборище безумцев.  Нечто похожее Василий
Николаевич  испытал  несколько  лет   назад,   когда  инспектор  Лиственицын
пригласил его  к себе на день  рождения.  И в самый  разгар  застолья хозяин
вспомнил,  что пора включать телевизор  и  смотреть очередную  серию "Просто
Марии". Как раз в этой  серии в Мехико пришла горестная весть о безвременной
кончине  одной  из  героинь фильма, юной  Лауры. Сия  весть как  по эстафете
передавалась персонажами сериала из дома в дом и всюду встречала потоки слез
и причитаний.  Дубова  же  изумило то, что куда больше слез и причитаний эти
душераздирающие сцены  вызвали у самого Лиственицына и  его гостей  -- таких
же, как и сам именинник, работников угрозыска, много  раз глядевших смерти в
лицо. Правда, когда выяснилось, что Лаура жива, и эта радостная весть  стала
по цепочке распространяться  среди мексиканских  донов и доний, то не меньше
слез  радости и облегчения пролилось  из очей  Лиственицына  и  его  гостей.
Василий  был рад  уже  и  тому,  что день рождения  инспектора  не  оказался
окончательно омрачен безвременной смертью юной невинной девушки.
   Когда  Дубов  вкратце  поделился своими раздумиями  с  Покровским,  тот
подхватил его мысль с полуслова:
   -- Вы совершенно правы, Василий Николаич. Такого  рода искусство вконец
испортило  вкусы  простого  народа  в  лице  доблестных  рыцарей  и  славных
работников милиции. Но лучше уж "Просто Мария", стихи  Евтушенко и помпезные
фильмы  Никиты  Михалкова,  чем книги  господ Шитовых-Незнанских-Марининых и
низкопробная кино-"мочиловка".
   -- Ну,  я бы,  наверное,  не  ставил  на  одну  доску "Просто  Марию" и
Михалкова,  --  ответил Василий, --  но ваша мысль  мне понятна: главное  --
чтобы  искусство,  пусть  и  непритязательное,  пробуждало  в людях  светлые
чувства  доброты  и сострадания  к  ближнему,  а  не  потрафляло  низменным,
зачастую  скрытым инстинктам. A кстати, господин Иван-царевич, отчего бы вам
не приобщить наших слушателей к чему-то более художественному?
   --  A  почему бы и  нет?  --  весело  откликнулся Покровский  и,  когда
улеглись бурные эмоции, вызванные балладой Гренделя, сам вышел на его место:
-- Господа, позвольте и мне усладить ваш слух своими виршами.
   -- Просим, просим! -- загалдели рыцари. Поэт начал чтение:

   -- Дом, нарисованный на листке,
   Избушка в лесной глуши --
   Воздушный замок на зыбком песке,
   Приют для моей души.


   A после сумерек стало темно,
   И звезды в небе зажглись.
   Мой светлый замок исчез давно,
   A душа унеслася ввысь...


   Вдохновенный поддержкой публики,  Иван  Покровский хотел было  прочесть
что-то еще, но его отозвал в сторону Василий:
   -- Думаю, нам действительно пора. Поэтов  пока что оставим под  защитой
рыцарей, а мы должны вернуться в замок Беовульфа.
   -- Что за спешка? --  недовольно спросил Грендель.  Он еще  находился в
состоянии некоторого  головокружения от  успеха  и тоже готов был продолжить
поэтические чтения.
   --  Да-да, побудем  еще  немного,  -- поддержал Иван. -  Думаю,  мы это
заслужили.
   --  Нам нужно поторопить  рыцарей,  -- напомнил боярин  Василий. --  Не
забудьте, что в королевском замке ваша подруга княжна Марфа.
   -- Ах, ну конечно же! --  вернулся на грешную землю Покровский. -- Чего
мы тут медлим!
   Покинули  они  корчму  по-английски,  не  прощаясь,  лишь Василий успел
что-то  шепнуть  лешему  и водяному.  К  счастью,  Флориан  со  товарищи  их
исчезновения  даже не  заметили, так  как на  место  Гренделя и  Покровского
заступила мадам Сафо,  чьи  пышные формы даже в  лохмотьях вызвали у рыцарей
бурю восторга. Впрочем, равно как и ее гениальные стихи:

   -- Ты в своем гробу лежишь печальный,
   Я тебя оттуда воскрешу,
   Посмотри на мой наряд венчальный,
   Не грусти, любимый мой, прошу...

   Когда боярин Василий и его  спутники покинули корчму,  уже почти совсем
стемнело.  Не  успели  они  отойти  и  на  десяток  шагов,  как   неподалеку
послышались какие-то голоса:
   --  A  бутылку-то  прихватил?..  Раз  уж все летит к  черту,  так  хоть
нажремся напоследок!.. Да быстрее, трубы горят!..
   --  Наемники!  --  шепнул  Василий,  и  все  трое,  свернув  с  дороги,
спрятались  среди кочек. Впрочем, наемники скорее всего и  не обратили бы на
них внимания, если бы те просто посторонились.
   --  Там  же  поэты!  --  в  ужасе  сообразил  Грендель, когда  наемники
ввалились  в  корчму,  привычно высадив дверь.  --  Мы должны  придти  им на
помощь!
   -- Не  спешите, --  остановил его  Дубов. И действительно, не  прошло и
минуты, как из  дверного проема один за другим вылетели несколько наемников.
Последним приземлился их командир Мстислав.
   -- Мягкая посадка, -- вполголоса прокомментировал боярин Василий.
   Тем временем наемники  медленно поднялись  и, хромая, поплелись  прочь.
При этом они столь мерзко сквернословили, что Василию хотелось заткнуть уши.
Когда мимо, припадая  на обе ноги, проковылял Мстислав, то  Дубов  в тусклом
свете  ущербной  луны явственно увидел  у него на заднице огромный отпечаток
рыцарского сапога.
   Вскоре  наемничья  брань   растворилась  в  болотных  миазмах,   а   из
непритворенной двери доносились  вдохновенные  вирши сменившего госпожу Сафо
поэта Ал-Каши:

   -- Когда в моей душе темным-темно,
   Я сразу вспоминаю про вино.
   Немного выпью -- на душе светлеет,
   A много пить, увы, мне не дано.


x x x


   На  столе  в  комнате  князя Длиннорукого красовался  кувшин с  вином и
кое-какая  закуска. Князь  то и  дело  подливал  себе еще вина, в отличие от
Петровича,  который  после недавнего  падения под стол  чувствовал  себя  не
совсем здорово. Бывший Грозный Атаман сидел напротив Длиннорукого, осоловело
глядя перед собой и тупо слушая княжьи речи.
   Однако на сей  раз Длиннорукий с каждой  выпитой  кружкой становился не
веселее и развязнее, как обычно, а наоборот -- все мрачнее и злее.
   -- Придурки,  --  бранил  он руководство Белой Пущи, -- затеяли всю эту
заварушку, а сами в кусты. A мы тут, как болваны, за все отдувайся! -- Князь