л:
     -- Мы  тогда сороковины отмечали. Ну этого,  как его,  Брежнева. Уж  не
знаю, почему его так жалко было. Но главное -- нажрались, как свиньи. В "КП"
гуляли.  То бишь  в  "Красной Панораме", -- уточнил Ибикусов. -- Я тогда там
внештатником был.  Днем  на журфаке  учился, а  вечером  иногда  на кладбище
подрабатывал -- могилы копал. Да, ну так вот, начали  мы нормально, в смысле
застолья.  A потом из других  газет подвалили, еще водки принесли, и там уже
пошло... Один только Швондер был более-менее. Он все Колготкину  увещевал не
танцевать  на  столе.  Но она  так  в раж  вошла, что пообещала ему на плешь
помочиться, если будет ей еще  мешать. Тогда он до  Березкиной  довязался --
мол,  зачем вы,  товарищ, раздеваетесь?  A Блинчиков,  ну, вы  его знаете --
редактор  "Советской Юности", ему так нагло и говорит:  "Иди  ты, Швондер, в
жопу. Лучше  вон  занавески  потуши  --  воняют  противно".  A это  Воронков
поблевал в углу, да и занавесками утерся. Ну а чтобы скрыть следы, взял да и
поджег их. A сам, здоровенный такой, навалился на Харламушкину, а она из-под
него кричит:  "Я своему хахалю на тебя пожалуюсь!". A кто  ее трахает,  всем
известно. "И вообще, -- говорит,  -- у тебя не стоит, и не тереби мои трусы,
придурок". В  общем, все шло  нормально, девицы уже полураздеты, выпивка еще
есть, Швондер  у своего дружка,  у поэта Феликса Алина на груди рыдает -- то
ли  Брежнева  жаль,  то  ли  занавески. Свинтусов  ему шутки  ради  в карман
мочится. Веселье  в разгаре. Подробнее,  конечно, не помню, сам уже жуть как
набрался. Да  и  что там вспоминать, все как  обычно  было. Помню  только --
кто-то из-под  стола до моей ширинки довязался. Я, конечно, спрашиваю:  "Кто
там балует?". Нет, молчат под столом, только сопят, наверно, сосут что-то. И
тут как назло появляется физия  Швондера: "Тут тебя кое-кто ищет",  говорит.
Ну, я вышел с ним, думал, что серьезное. Трахать кого групповухой будем.  Ан
нет, две какие-то  мрачные личности в коридоре стоят, а Швондер, жопа такая,
перед ними так и  приплясывает. "Ибикусов?", говорят и, не дожидаясь ответа:
"Одевайтесь, поедете с нами". Ну все, думаю -- крышка. И никогда я теперь не
узнаю, кто там под столом сопел. "A в чем дело, товарищи?", спрашиваю, время
тяну. "Работа для вас есть", один из них отвечает и гадко так ухмыляется.
     -- Они как-то представились? -- перебила Кручинина.
     -- Нет, -- упавшим голосом ответил Ибикусов.  -- Но я сразу  понял, что
из каких-то серьезных органов. Они  меня повели в  машину и куда-то повезли.
Когда выгрузили, вижу -- ночь, кладбище и тишина.
     -- Матвеевское кладбище? -- попытался уточнить адмирал.
     -- Да нет, вроде не Матвеевское, -- неуверенно ответил Ибикусов. -- Эти
двое вытащили  из  багажника  маленький  детский  гробик,  обитый  металлом,
указали  мне место и велели копать  могилку. Я помню, было очень холодно, но
ясно, на небе ярко сиял месяц...
     -- Это описано и в стихах, -- не удержалась радистка и процитировала:

     Там, за оградою чугунной,
     В пыли морозных одеял,
     Сквозь мглу ночную серпик лунный,
     Как детский гробик, воссиял...

     -- Откуда вы знаете эти стихи? -- с ужасом вопросил Ибикусов.
     -- Из сборника кисляцкой народной поэзии, -- ответила Кэт.
     -- Их написал я, --  грустно, безо  всякой рисовки  сказал Ибикусов. --
Как раз после того случая.
     -- И что же было дальше? -- поторопил Евтихий Федорович.
     -- A что дальше? Ну, закопал я этот гробик, те двое меня поблагодарили,
пожали руку, заплатили десятку и отвезли домой. A когда я  на следующий день
очухался с гудящей башкой, то уже и не мог точно сказать -- то ли все это на
самом деле было, то ли просто привиделось по пьянке.
     -- A те двое,  -- продолжал выспрашивать адмирал, -- вы знаете, кто они
такие?
     -- Да я даже их  лиц  не запомнил, -- ответил репортер. -- У меня тогда
все  лица в одно сливались, да они еще  в таких шляпах  были,  что  всю рожу
закрывают. Помню  только,  что  они о чем-то между  собой беседовали, пока я
мерзлую  землю долбил, и называли друг друга  --  Антон Эдуардович  и Феликс
Степанович. Или нет -- Феликс Антонович и Степан Эдуардович...
     Адмирал и радистка переглянулись.
     -- A  может быть, Антон  Степанович и Феликс  Эдуардович?  -- небрежно,
стараясь не выдать волнения, спросил Рябинин.
     --  Да, может, и так, -- не стал спорить Ибикусов. -- Потом, они  еще в
разговоре несколько  раз упоминали  какого-то Петра Александровича... -- При
этих словах Рябинин и Кручинина вновь переглянулись.  --  Вот, собственно, и
все. -- Репортер немного  помолчал, а потом с жаром добавил: -- Нет, не все.
Не все!
     --  A что  еще? -- заинтересовалась Кэт. Ибикусов как-то странно глянул
на нее.
     --  Понимаете,  --  совсем  тихо  заговорил он,  --  в гробу был  живой
ребенок. Я слышал, как он кричал, бился о крышку... O-о-о, этот крик я слышу
каждую ночь! -- вырвалось у Ибикусова. -- Вы понимаете, что это значит?!
     -- Успокойтесь, пожалуйста, -- ласково погладила его  по руке радистка.
-- Ребенок жив, а в гробу были просто кирпичи.
     -- Правда? -- доверчиво  переспросил  Ибикусов и, обессиленный, упал на
уголь.
     -- Оставим его, -- вполголоса  сказала адмиралу радистка. -- Мы  узнали
все, что могли.
     --  Ну и  что мы узнали?  -- пожал плечами адмирал. -- Что журналисты в
Кислоярске --  пьяницы и  распутники? Так они везде такие.  Ну  разве что за
некоторым исключением.
     -- Не только, -- обаятельно улыбнулась Кэт. -- Мы узнали, что  похороны
инсценировали Антон Степанович  Рейкин  и Феликс  Эдуардович Железякин.  Вот
только для чего им это было нужно?
     -- Для  чего -- узнаем, --  уверенно  ответил Рябинин.  -- A  вот  Петр
Александрович,  которого они упоминали -- это... Не  догадываетесь, Катерина
Ильинична?
     -- Петр  Александрович Плетнев, друг Пушкина,  издатель "Современника"?
-- неуверенно предположила Кэт.
     -- Ну что вы!  -- сказал адмирал, помогая даме встать и поднимая с кучи
угля  свою фуражку.  -- Вспомните, что  наш друг Ибикусов имеет  обыкновение
путать имена с отчествами...
     -- Неужели... Да-да-да! --  C этими  словами  Кэт выбежала из угольного
отсека. Адмирал, улыбаясь в бородку, не спеша двинулся следом за ней.

        "x x x"

     -- Доктор, это правда? -- тихо спросила Вероника, приоткрыв глаза.
     -- Что именно? -- не понял Серапионыч.
     -- Что живы мои настоящие родители?
     -- A кто вам  это сказал? -- переспросил доктор. В этот миг яхту слегка
качнуло -- она встала на очередную ночевку.
     -- Адмирал что-то говорил...
     -- Ах, адмирал! Я просил его  подготовить вас морально, но он уж что-то
очень, так сказать, перестарался...
     -- Доктор, умоляю вас! -- Вероника схватила его за руку. -- Скажите, не
томите мою исстрадавшуюся грешную душу!
     -- Ну что ж. -- Серапионыч вынул  из кармана  халата чайную ложечку. --
Вероника Николаевна, откройте ротик...  Да, ваши  родители  живы...  Скажите
"A"... Очень хорошо... Один из них сейчас в Кислоярске, а другого вы сможете
увидеть и обнять хоть сейчас...
     -- Доктор, неужели вы?.. -- едва не проглотив  ложку,  бросилась ему на
грудь Вероника.
     -- Нет-нет, ну что вы... Пожалуйста, поставьте градусник...
     В дверь постучали.
     --  Входите!  --  крикнул  Серапионыч.  В  каюту  вошел  банкир-штурман
Грымзин.
     --  Добрый  вечер,  -- поздоровался  он,  с трудом скрывая  нежность  и
волнение. -- Зашел справиться о вашем здоровье, дорогая Вероника Николаевна.
     -- Спасибо, лучше, -- улыбнулась девушка.
     -- Вероника Николаевна! -- торжественно  прокашлявшись, объявил доктор.
-- Этот человек, Евгений Максимыч Грымзин -- ваш отец!
     -- Доченька моя! --  вскрикнул  Грымзин и  бросился в объятия Вероники.
Доктор, утирая слезы радостного умиления, на цыпочках вышел из каюты.

        "x x x"

     Вечером адмирал заперся у себя, чтобы обдумать услышанное у Ибикусова и
по возможности отделить  зерна реальности от плевелов репортерских фантазий.
Не  отрываясь от мыслей, Евтихий  Федорович открыл чемодан  и  извлек оттуда
бритвенный прибор.
     -- Все, адмирал сделал свое  дело, адмирал может  уходить, -- сказал он
вслух. -- На сцену возвращается детектив Дубов.
     Тут  взор   адмирала  упал  на  будильник   --  он  показывал  четверть
двенадцатого. "Ах, да, я же должен зайти к  Катерине Ильиничне", -- вспомнил
Василий Николаевич и с сожалением сунул бритву обратно в чемодан.

        "x x x"

     Когда  адмирал вошел в радиорубку, из  приемника, как обычно, вещал Яша
Кульков. Но на сей раз он был не один:
     --  К  нам  тут  на ночь  глядя  забежал  лидер Кислоярских коммунистов
господин Зюпилов. Кстати, Аркадий  Кириллыч, можно, если я буду вас называть
просто Аркаша?
     -- Можно, -- разрешил Зюпилов. -- Только  тогда  уж зовите меня товарищ
Аркаша.
     --  Прекрасненько!  -- обрадовался  Кульков. -- Прежде  всего,  товарищ
Аркаша,  позвольте  выразить  вам  соболезнования  по  поводу  поражения  на
выборах.
     -- A я не считаю это поражением, -- возразил товарищ Зюпилов. --  Сорок
восемь  процентов  -- не  такой  уж  плохой  результат,  особенно  с  учетом
разнузданной    антикоммунистической    кампании   в   средствах    массовой
дезинформации.
     -- Ну что ж, завидую вашему оптимизму.  Лично я становлюсь  оптимистом,
лишь выпив пару баночек  пива "Левенбрей"... Впрочем,  вы,  товарищ  Аркаша,
кажется, собирались сделать какое-то объявление?
     -- Да. Приглашаю всех во  вторник в час дня на Матвеевское  кладбище на
похороны нашего товарища Феликса Эдуардовича  Железякина.  Это  будет первое
мероприятие  Союза  Кислоярских  коммунистов  в рамках кампании  предстоящих
парламентских выборов.
     -- Как,  значит, все-таки в могиле Дубова лежал Железякин? --  изумился
Кульков.
     -- Экспертиза это установила точно, -- ответил Зюпилов. -- И теперь  мы
добиваемся,  чтобы на  бывшего частного  сыщика Василия Дубова  был объявлен
розыск, как на подозреваемого в убийстве.
     -- Дубова -- в убийстве? -- еще больше удивился ведущий.
     --  Если  погиб  Феликс, то  Дубов  жив,  -- терпеливо стал  разъяснять
Зюпилов.  --  А если  он  жив, то  почему  не  дает  о  себе знать?  Значит,
скрывается. A почему скрывается -- это ясно даже моему внуку Витьку.
     "Как  хорошо, что  я  не  успел сбрить  бороду", пронеслось в голове  у
адмирала.
     --  Железная  логика,  --  согласился  Кульков,  но  тут  же  перешел в
наступление:  -- Да, возможно,  Дубов и  виновен,  но  ведь и  ваш  соратник
господин Разбойников тоже где-то скрывается...
     -- Ни  я, ни мои товарищи не имеем к его побегу никакого отношения,  --
решительно заявил  Зюпилов. -- Мы -- социал-демократы  и  в церковь молиться
ходим. A  Разбойников -- экстремист, вот из-за таких, как он, Советский Союз
и развалился! Да если я его встречу, то собственноручно сдам в органы.
     -- Ну что ж, спасибо за откровенность, -- сказал Кульков. --  A сейчас,
дорогой Аркадий Кириллыч, песня по вашей заявке.
     --  Вообще-то я хотел бы послушать Гимн Советского Союза,  но  в  вашей
фонотеке его, конечно, нет...
     -- Таки есть! -- радостно перебил ведущий. -- И  сейчас он  прозвучит в
клевом исполнении замечательной группки "Пасмурный Октябрь".
     Радистка  поморщила  носик,  глянула  на  часы и  переключила  радио на
государственную  программу. И  очень кстати, так как она  передавала  важное
сообщение Управления внутренних дел:
     --  Вчера   вертолетная  группа   захвата   побывала   на   Кислоярском
водохранилище   с   целью  поимки  опасных  преступников  --  международного
террориста  полковника  Берзиньша и  бывшего Кислоярского прокурора Рейкина.
Тщательно  обследовав   водохранилище   и   все   острова  на   нем,  группа
констатировала, что злоумышленников там нет. Это дает основания предполагать
их  съедение  неизвестным водоплавающим существом зеленого цвета, замеченным
на акватории водохранилища.
     -- Ну что ж, вполне естественный конец, -- сказала Кэт. Адмирал не стал
спорить,  хотя  и  доподлинно  знал, что Кисси  такой гадостью,  как  беглые
путчисты, не питается.
     Кручинина еще раз  глянула  на  часы  --  они  показывали  полночь -- и
переключила радиоустройство на передачу.
     --  Буревестник на  связи, -- раздался из  динамика характерный  низкий
голос. -- Как слышно? Перехожу на прием.
     -- Все  идет нормально, -- отрапортовала  радистка.  --  Скорее  всего,
послезавтра будем в Кислоярске.
     -- Ясно.
     --  Александр  Иваныч,  если   это  нетрудно,  то  свяжитесь  с  Лидией
Владимировной Грымзиной и сообщите, что ее вскоре ожидает приятный сюрприз.
     -- Что за сюрприз? -- заинтересовался майор Cелезень.
     -- A если скажу, то это  не будет сюрпризом,  -- улыбнулась Кэт. -- Да,
вот еще что. Тут всплывают кое-какие новые факты по тому делу.
     -- По убийству Курских?
     --  Не совсем по нему, но тесно  с ним связанному. Александр Иваныч, не
могли бы вы  навести справку насчет Oстровоградского ядерного полигона -- не
находили ли в его районе мертвого ребенка в конце 1982 года?
     -- Нечего и справляться -- не находили. Я как раз тогда после ранения в
Афганистане был  комендантом на  Oстровоградском  полигоне.  Хотя,  чего  уж
теперь  скрывать, ранее там проводились опыты над  людьми, но чтобы такое --
это целое ЧП. A в чем дело?
     -- Долгая история, приеду -- дам полный отчет. Спасибо за помощь.
     -- Да не за что, -- пробасил майор. -- Спокойной ночи.
     -- Спокойной ночи, -- ответила Кэт и отключила рацию.
     -- Значит, похороны были  абсолютной фикцией, -- констатировал адмирал.
--  Но  какого дьявола  им  понадобился  этот  спектакль?  И  для  чего было
впутывать сюда Ибикусова -- что они, сами не могли закопать гробик?
     -- Просто так они бы этого делать не стали, -- заметила Кручинина.
     -- Ну ладно, Катерина Ильинична, не буду вам морочить голову, спокойной
ночи.  Утро  вечера  мудренее. -- C этими  словами Евтихий Федорович покинул
радиорубку.


        "ДЕНЬ ДВЕНАДЦАТЫЙ -- ПЯТНИЦА"

     Утром в пятницу, едва "Инесса" в очередной раз шумно стронулась с места
и побежала  по водам Кислоярки,  адмирал Рябинин  лично спустился в машинное
отделение,  где  хозяйничал  моторист, он же  политик,  он  же  новоявленный
кришнаит Константин Филиппович Гераклов. Но на сей раз он был не  один, а  с
Гришей.
     -- Что, ворон  теперь у  вас?  -- удивился адмирал, увидав неразлучного
спутника неуемного кока.
     -- Да, пришлось  забрать его у Разбойникова, -- ответил Гераклов. -- Вы
только  представьте,  чему  этот  негодяй  учил бедную  птицу! Гриша,  скажи
"Демократия".
     -- Дерррьмокррратия! -- отвечал Гриша.
     -- Скажи "Харе Кришна", -- терпеливо внушал Гераклов.
     -- Xаррря Гррриша!
     --  Да,  так  вы  присаживайтесь,  Евтихий  Федорович,  --  спохватился
политик. -- Хотя тут не очень-то просторно...
     --  Да ничего,  --  отозвался адмирал, примостившись  рядом с  каким-то
допотопным агрегатом. --  Я  хотел бы  с  вами вот  о чем поговорить. Вы тут
как-то  упоминали,  что  были знакомы с родителями  Вероники.  В  смысле,  с
приемными -- супругами Курскими.
     -- Да, было дело.
     --  Тут, начали всплывать  новые  подробности их убийства, и я надеюсь,
что и вы внесете свою лепту в установление истины. Конечно, если вы согласны
нам помочь...
     -- Вы еще спрашиваете! -- с жаром подхватил  Гераклов.  -- Да если  мои
показания помогут усадить убийц на скамью подсудимых,  то я буду счастлив не
меньше, чем если бы  меня избрали Президентом  страны!.. Ах  да, так  что вы
хотели узнать?
     --  Константин  Филиппович, расскажите  как  можно  подробнее,  как  вы
познакомились с семьей Курских и что вы знаете об их гибели.
     Гераклов на минуту задумался.
     --  Познакомился я с ними в самом конце восемьдесят второго  года -- мы
почти одновременно вселились в новый дом, в  типовую "коробку" на Московской
улице.
     -- Это где? -- поинтересовался адмирал.
     -- В новом  микрорайоне Роговка.  Моя хибарка шла под снос, и  мне дали
однокомнатную.
     -- A Курские -- их дом тоже шел под снос?
     -- Да нет, им вроде бы просто дали квартиру. Но точно я не знаю.
     -- И поселились они уже с Вероникой?
     -- Да, конечно.  Славная такая была девчушка. Ну, впрочем, и сейчас она
тоже ничего... Дом новый, соседи  новые,  никто ведь  и подумать не мог, что
она  приемная дочка Курских, а тем более --  та самая девочка, что пропала у
Грымзиных.
     -- Константин Филиппович, вы были хорошо с ними знакомы?
     --  Поначалу просто как соседи  -- ну там, соль, спички и  все такое. A
потом, когда  в  Pоговке открыли школу, то  я там работал  вместе  с  Ольгой
Степановной.  Да  и  с  Николаем Ивановичем  у  меня  были  самые  дружеские
отношения. Это были добрые, скромные, просто хорошие люди.
     -- Кто-то у них бывал? -- продолжал расспросы адмирал.
     -- Н-нет, -- подумав, ответил  Гераклов. -- Соседи жили очень замкнуто.
Ну, сейчас это понятно -- они ведь не говорили Веронике, что она приемная, и
потому не звали к себе никого из "прошлой" жизни, чтобы те не проговорились.
Но один человек их все же время от времени навещал.
     -- Кто же?
     -- Вы не поверите, но это был Александр Петрович Разбойников.
     -- Как? -- подпрыгнул на агрегате Рябинин.
     --  Да,  он  к  ним заходил. Не  так чтобы  очень  часто,  но  довольно
регулярно.
     -- Странно, что общего могло быть у простых граждан Курских с городским
партийным руководителем?
     -- Да нет,  в ту пору Разбойников был  просто инструктором горкома,  --
уточнил Гераклов. -- A вот что у него общего с моими соседями -- это я и сам
хотел бы знать. Помню, году так в восемьдесят шестом я с ним однажды здорово
сцепился   --  стал  высказываться  в  пользу  перестройки  и  гласности,  а
Разбойников  наоборот, заявил, что  Горбачев --  тайный агент  американского
империализма и мирового сионизма.
     -- Значит, ваши взаимные  "симпатии"  начались  уже тогда? -- улыбнулся
адмирал.
     -- Еще  бы! -- оживился политик. -- Меня вскоре выгнали из  школы,  и я
уверен, что без Разбойникова тут не обошлось. Это такой тип...
     --  Ну  хорошо, -- поспешно перебил  адмирал,  -- а  кто-то еще бывал у
ваших соседей?
     --  Еще бывал  родственник  Николая  Иваныча, генерал Курский. Но  лишь
последние пару лет, когда окончательно вернулся из Афганистана. A до того --
лишь  изредка, если приезжал в отпуск.  --  Гераклов  конспиративно  понизил
голос. --  A  теперь  я  вам  расскажу  то, чего никому еще  не говорил.  За
несколько дней до гибели профессор Курский зашел ко мне.  Кажется, он что-то
предчувствовал и  оттого  выглядел  очень мрачным и  подавленным.  Он так  и
сказал:  "Если  с  нами  что-то случится, то  очень  прошу  вас,  Константин
Филиппович, позаботьтесь о нашей  девочке". Тогда же  я по большому  секрету
узнал, что Вероника  --  их  приемная  дочка, но у них,  у Николая Иваныча и
Ольги  Степановны,  появились серьезные основания полагать, что  им известны
настоящие родители. A до этого они считали Веронику  просто  подкидышем  или
сиротой.
     -- Николай Иванович назвал фамилию предполагаемых родителей? -- спросил
адмирал.
     -- Нет, не назвал. Да я и не спрашивал. Он только сказал, что поделился
своими   сомнениями   с   Александром  Петровичем  Разбойниковым,   который,
оказывается, тоже был в курсе удочерения, но тот посоветовал не торопиться и
вызвался сам навести справки. По словам Николая Иваныча, он должен был в тот
вечер заехать к ним и сообщить о результатах.
     -- Ну и как, заехал? -- с напряжением спросил Рябинин.
     -- То-то и дело,  что нет! Я как раз допоздна возился во дворе со своей
старушкой-"Волгой",  но  никакого  Разбойникова  не видел.  A  утром  ко мне
прибежала Вероника, вся  в слезах, и говорит: "Дядя Костя, мои мам