передохнем,  -- предложил Беовульф. -- Тут  полянка  что
надо!
   --  Но  ненадолго,  --  сказал Дубов,  бросая  мимолетный  взор на  все
опускающееся солнце.
   -- Красивое место, -- окинул Грендель полянку взглядом художника. --  И
эта рощица вдали... Роняет роща желтый свой убор...
   -- Ну, начинается, --  хохотнул Беовульф.  -- Тебе  бы к  нашему королю
Александру, на его поэтические ристалища!
   Но Грендель ничего не слышал -- на него накатило вдохновение:
   -- О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми камнями?..
   -- Какими еще камнями? --  вполголоса обратился Василий к Беовульфу. --
Или это тоже поэтическая метафора?
   --  Ну,  одна каменюка-то  здесь  есть, -- Беовульф указал на  булыжник
посреди  поляны,  неподалеку от того места, где  они расположились. -- Очень
кстати, поставим на него бутыль, чтоб не падала.
   Беовульф опустил на траву мешок с остатками провизии, Василий подхватил
полупустую бутыль  и  подошел к  булыжнику  --  он был  большой,  чуть  не в
половину человеческого роста.
   -- А я хотел бы, чтобы на моей могиле стоял такой камень, --  задумчиво
произнес Грендель, подойдя к Василию. -- И чтоб не заросла к нему тропа...
   -- Как вы сказали? -- подскочил на месте Дубов. -- Не заросла тропа?!
   -- А что? -- удивился Грендель. -- Это ж обычный поэтический образ.
   -- А ну тебя с твоими поэтическими  образами, -- проворчал Беовульф. --
Давайте лучше подкрепимся.
   --  А и правда,  подкрепиться нам  не  помешает,  --  вдруг  успокоился
Василий. -- - Непременно нужно подкрепиться, чтобы своротить этот булыжник!
   --  Зачем? -- изумился  Грендель. --  Насчет  могилы  это ж я  так, для
поэзии, понимаете ли...
   -- Ну  что вы, дорогой Грендель, -- рассмеялся Василий, --  я  надеюсь,
что этот камень в качестве могильного вам не понадобится еще долго-долго. Но
под камнем скрывается подземный ход.
   -- Как? Почему? -- чуть не в один голос воскликнули оба рыцаря.
   --  На  отгадку  меня  натолкнули ваши  вдохновенные  строки,  господин
Грендель, -- сказал Дубов.
   -- Какие -- "Я видел чудное виденье"?
   -- Нет-нет, самые  последние. Насчет памятника, к  которому не зарастет
народная  тропа.  А  протоптанные  тропинки имеют  привычку  очень долго  не
зарастать, даже если по ним никто не ходит. Вот, гляньте сюда.
   Действительно,  если внимательно приглядеться, то в  пожелтевшей  траве
можно  было  заметить  извилистую ложбинку,  заросшую менее  густо,  чем вся
поляна,  и  не  столько  обычной  травой,  сколько  подорожником.   Ложбинка
начиналась  возле булыжника  и вела в сторону  ручья, теряясь  в  прибрежном
ивняке.
   -- Ну, вы, боярин Василий, даете! -- выдохнул Беовульф.
   -- Просто я детектив,  -- скромно  ответил Дубов. -- В смысле,  частный
сыщик. Моя работа -- все примечать и делать выводы.
   -- Ну так за работу! -- взревел Беовульф и принялся засучивать рукава.
   --  Погодите,  дождемся сумерек, -- остановил его Василий. -- Если  нас
заметят, то все пропало.
   -- Ах,  как это поэтично!  --  мечтательно  вздохнул Грендель.  -- Если
вернемся, то я непременно выкопаю себе из хижины какой-нибудь подземный ход.


x x x


   Надя  хотела  еще раз  встретиться и поговорить  с Александром,  но тот
будто сквозь  землю провалился. Лишь королевский  ключник мог сообщить,  что
Его Величество изволил выйти прогуляться.
   -- Как, по болоту?! -- изумилась Надя. -- Но для чего?
   -- По своим делам, -- загадочно ответил ключник.
   Чаликова  поняла, что  тот  кое-что  знает о "своих делах"  короля,  но
рассказывать о них отнюдь не желает.
   Лишь  ближе  к  вечеру,  когда солнце уже клонилось  к болоту, к Наде в
комнату явился  Теофил  с  известием, что король возвратился и просит  Перси
пожаловать к себе.
   Его Величество принял Чаликову в стареньком, но уютном домашнем халате,
а  над  камином  с потрескавшимися  изразцами  была  на  веревках  аккуратно
развешана верхняя одежда.
   -- Вот проверял, не сошла ли вода, -- пояснил Александр.
   -- Ну и как?
   -- Все в порядке. Так что можете ехать спокойно.
   -- Куда? -- несколько удивилась Надя.
   -- Ну, вы же не  останетесь в одном доме с людоедом, -- также несколько
удивился  Александр.  -- Я вам дам лошадей и письмо...  да хоть к Беовульфу,
там-то вы будете в безопасности.
   -- Увы, --  покачала  головой Чаликова,  -- я никуда не  должна  отсюда
отлучаться. Если  все  пройдет  благополучно,  то завтра Василий...  то есть
боярин Василий  должен будет  заехать за  мной,  и  мы  вместе  отправимся в
Царь-Город.
   -- И вы сознательно подвергаете себя опасности быть съеденной?
   --  Мне  почему-то  кажется,  что  людоед  здесь  не  останется.  Да  и
людоедством  он  занимался  больше  от  скуки, не  имея  возможности  отсюда
выбраться.
   -- Не думаю, -- покачал головой король. -- А впрочем, как знаете.
   -- Да, я тоже  в этом не уверена, -- кивнула Чаликова, -- и более того,
у  меня  есть  предчувствие,  что  именно  нынешней  ночью нас  ждет  весьма
драматическая развязка всей этой истории.
   -- Возможно, -- улыбнулся король.
   --  Ваше Величество нынче как-то очень веселы  и оживленны, -- заметила
Надя. -- Такими я вас в первый раз вижу.
   -- Ну, это от того что наконец-то сошли воды и восстановилась связь, --
немного смутился король. -- У нас тут не так много причин для веселья, вот и
радуемся всяким, на первый взгляд, мелочам.
   -- Да, конечно, Ваше  Величество, -- с  пониманием покивала Надя, а про
себя подумала: "Нет, здесь что-то иное..."
   Однако развивать эту  тему Надя не стала, а заговорила совсем о другом,
что ее также немало занимало:
   -- Ваше  Величество, вот  тут мне  показались довольно необычными имена
ваших подопечных. Они что, все "косят" под известных поэтов и мыслителей?
   --  Я  не  совсем  понял,  Наденька,  что вы подразумеваете  под словом
"косят", но они  это делают безо всяких  злых умыслов, -- ответил Александр.
-- Подозреваю, что их собственные имена  звучат, по  их мнению, недостаточно
благозвучно для столь одаренных личностей, вот поэтому...
   --  Ну, Диогена  я знаю,  -- стала  Надя загибать пальцы, -- Сафо знаю,
Данте знаю, а вот кто такая была донна Клара?
   -- Как,  вы  не  слышали  о  ней?  -- изумился  Александр.  --  Это  же
прославленная  испанская  поэтесса   Клара   де  Гонсалес,  которую   Святая
Инквизиция  сначала чуть  было не сожгла  на костре как ведьму, а спустя сто
лет канонизировала как святую.
   --  Увы,  до  нашей  глухомани ее  имя  еще не дошло, --  с  сожалением
вздохнула  Чаликова. -- Да и я вообще-то  специализируюсь на  более  древней
словесности.
   Это, было, конечно же,  не совсем так  -- Надя неплохо разбиралась  и в
словесности  не столь древней, но с одним  уточнением: в словесности  своего
мира.  Раздвоение  реальностей  (или,  по  гипотезе  доктора  Серапионыча --
расщепление  Земли  на две "параллельных") произошло где-то  в  XII --  XIII
веке,  и  поначалу  обе действительности были  тесно связаны между собою. Но
затем  эти  связи  стали  понемногу  ослабевать, и  Горохово  Городище  близ
Кислоярска  (иначе  -- Холм  Демонов близ  Царь-Города) оставалось одним  из
немногих,  если  не  единственным  местом  на  Земле,  где  еще  можно  было
"перепрыгнуть" из одного мира в другой. К таким выводам пришла историк Хелен
фон  Ачкасофф,  участвовавшая в самой  первой экспедиции в параллельный мир,
где она исследовала  Царь-Городские архивы и  установила, что там содержатся
сведения об именах и событиях весьма древних, а чем  ближе к нашему времени,
тем их становилось  меньше. Так что не удивительно,  что в замке  Александра
были в ходу такие имена как Сафо, Диоген или Данте.
   --  Вы  о  чем-то  задумались,  Надя?  --  оторвал  журналистку  от  ее
размышлений голос Александра.
   --  Да-да, Ваше  Величество,  -- встрепенулась  Надя. -- Все  это очень
интересно. Удивительно, что я даже и не слыхивала о донне Кларе де Гонсалес.
А когда она жила?
   -- Ну, лет двести-двести пятьдесят тому обратно, -- припомнил король.
   -- А этот,  как его,  господин  Ал-Каши? -- назвала Надя  имя одного из
поэтов, который во время поэтических чтений обычно  сидел где-то в сторонке,
мало ел, почти ничего не пил и больше слушал других, чем говорил сам.
   -- А, ну Ал-Каши -- это был такой восточный поэт семнадцатого столетия,
-- охотно пояснил король, -- последователь знаменитого Омара Хайяма.
   -- Омара  Хайяма  знаю,  -- радостно  закивала Надя,  -- так что теперь
обязательно познакомлюсь и с творчеством Ал-Каши.
   А  про  себя Надя подумала, что напрасно приняла в  качестве псевдонима
имя Перси -- звучное и красивое  само по себе, но  совершенно неуместное для
слуги  царь-городского  боярина  Василия.  Прослышав   о  нравах  при  дворе
Александра, они с Василием решили, что Надя там будет находиться под именем,
взятым в честь  английского поэта Шелли,  весьма известного и  популярного в
том  мире, откуда  они  прибыли,  но  о  котором  вряд  ли кто-то  слышал  в
параллельной действительности.


x x x


   Поскольку  результаты  акции  по  похищению  белопущенских девушек  для
султанского  гарема  превзошли самые  смелые ожидания,  то  Петровича за  ее
успешное проведение щедро наградили -- дали временное  освобождение от работ
на  конюшне.  Бывший  лиходей  и  душегуб  отлеживался  от побоев  ведрами и
коромыслами  в   своей  каморке,   где  его  и   застал  князь  Длиннорукий,
реабилитированный от подозрений в самозванстве.
   -- Ну, здравствуй, Соловей, -- радостно приветствовал князь Длиннорукий
Петровича, опуская  на грязный  пол  какой-то  мешок.  --  Давненько  я тебя
изловить хотел, да не вышло. Вот и встренулись!
   --  Вчера  уже видались,  -- буркнул Петрович и отвернулся от  гостя на
второй бок.
   -- То был  не я,  -- ответил Длиннорукий. Петрович вновь повернулся  на
первый бок и  изумленно уставился на князя.  -- Да-да, вчера к тебе приходил
самозванец.  Он беззастенчиво присвоил  не  только мое  княжеское звание, но
даже лицо. Но мы вывели его на чистую воду!
   -- A хрен вас разберет, -- проворчал  Петрович, -- кто настоящий, а кто
нет. Все вы угнетатели трудового народа и бедного люда!
   --  Да я всегда стоял за бедный люд! -- с чувством стукнул себя в грудь
Длиннорукий. -- За то и претерпел  от злобных наветчиков, засадивших  меня в
сырую темницу!
   --  Врешь  ты,  князь,  --  покачал  головой  Петрович,   с  кряхтением
поднимаясь  со  своего топчана. -- Ну,  зачем пожаловал? Ежели  по делу,  то
говори,  а  ежели  нет,  так не обессудь -- не с  руки  мне  теперь  с тобою
растабарывать.
   -- По делу, еще как по делу! -- с жаром подхватил Длиннорукий. -- Нынче
хорошенько отоспись, а завтра  мы с тобой должны  будем  отправиться в Новую
Ютландию ко двору короля Александра.
   --  A  это еще  зачем? --  с  подозрением  прищурился  на  Длиннорукого
Петрович. -- Нет уж, лучше оставьте меня тут, при лошадином дерьме...
   -- Оставайся, пожалуй, -- не стал  особо настаивать Длиннорукий,  -- да
только скоро тебя самого невозможно будет отличить от того, что ты убираешь.
   -- Больно уж ты, князь, мудрено говоришь, -- пробурчал Петрович.
   -- Могу и не мудрено, --  бросил бывший градоначальник. --  Покамест ты
тут   гребешь   дерьмо  лопатой,   мухоморский   народ  стонет   под  гнетом
противонародного короля, и неужели ты откажешься помочь  ему сбросить тяжкие
оковы?  --  Князь  утер  вспотевшую  лысину  и  выжидательно  уставился   на
Петровича.
   --  A-а-а,  грабить  будем!  -- наконец  дошло до  того.  --  Ну, это я
завсегда  согласен.  --   И,  спохватившись,  торопливо  добавил:  --  Токмо
справедливости для.
   --  Ну  вот  и  договорились.  --  Князь  развязал  мешок  и   принялся
вытаскивать  оттуда  какие-то поношенные шмотки.  -- Давай  поищем  для тебя
чего-нибудь. A то, знаешь ли,  у посланника князя Григория не должно  быть в
помощниках такого оборванца.
   Потирая   пострадавшие  места,  Петрович  слез  с  топчана  и  принялся
разглядывать одежду --  старые кафтаны,  дырявые штаны, стоптанные  сапоги и
потертые шапки.
   -- A,  ну вот,  кажется, что-то более-менее подходящее,  -- обрадовался
Длиннорукий и  извлек из  кучи изрядно  протертые,  но на вид еще достаточно
крепкие  штаны  ядовито-малиновой окраски. -- Примерь-ка,  а потом княжеские
швецы подошьют.
   -- Дрянь какая-то, -- скривился Петрович.
   -- Ну, одежка, конечно же, со второй ноги, -- вздохнул князь, -- но все
лучше, чем твои отрепья.
   Петрович отвернулся и нехотя  стянул с  себя многократно стиранные,  но
все равно  весьма дурно пахнущие портки.  Затем  он взялся было за малиновые
штаны, но в этот  миг услышал позади себя странный звук, будто что-то упало.
Петрович обернулся и увидел лежащего на нечистом полу князя Длиннорукого.
   -- Эй, князь, чего с тобой! --  всполошился душегуб. -- Ну вот, не было
печали, так черти прислали...
   Но  тут,  к  своему облегчению, Петрович увидел, что Длиннорукий открыл
глаза.
   -- Слава те господи, не помер, --  пробормотал Петрович. -- A то возись
тут с покойником...
   -- От счастья не  умирают, -- слабым голосом произнес князь. -- Нынче я
обрел брата, которого потерял почти полвека тому обратно...
   -- Чего  ты  бредишь? -- раздраженно  бросил  Петрович,  помогая  князю
подняться с пола. -- Какого еще брата?
   -- Тебя, -- кратко ответил  Длиннорукий  и, пошатнувшись, вынужден  был
присесть на топчан. Тот скрипнул, но выдержал.
   "Все, с ума князь спятил", подумал  Петрович  и на всякий случай отошел
подальше, насколько позволяли невеликие размеры каморки.
   A Длиннорукий наконец-то оправился и приступил к объяснениям:
   --  Я это понял,  когда  ты снял штаны, чтобы переодеться, и я увидал у
тебя на заднице родимое пятно. Да-да, то самое, похожее на скрещенные косу и
кувалду.
   --  Ну  и  что? --  толком  еще ничего не понимая, спросил  Петрович  и
машинально натянул на себя новые старые штаны.
   --  A  дело вот в  чем, -- начал  свой  рассказ  князь  Длиннорукий, --
когда-то, почти пятьдесят лет назад, по большой дороге на телеге  ехала одна
семья -- муж, жена и  двое  детей. И тут на них напали какие-то  лиходеи. Не
найдя  ничего  сколько-то  ценного,  они  убили  родителей,  но  старший  из
мальчиков успел  убежать и видел из-за  придорожных кустов,  как... -- Князь
содрогнулся от нахлынувших  воспоминаний. -- В общем, как погибли его отец и
мать и  как его брата, совсем еще маленького, злодеи унесли куда-то в лес. A
я так бы и  пропал на дороге, если бы не  проезжавший  в карете князь Михаил
Длиннорукий. Он  подобрал меня и  усыновил и  воспитывал,  ничем  не выделяя
среди собственных детей. Но я-то всегда  помнил о  том, что  я не настоящий,
урожденный князь Длиннорукий, и стремился всего достичь собственным трудом и
упорством, не уповая на одну  только  знатность происхождения. И вот когда я
достиг немалых степеней, то всячески старался изловить Соловья и узнать, что
он сделал с моим братом...
   --  Он умер,  -- вздохнул Петрович.  --  Вот  уж двенадцать годов  как.
Значит, мой батька,  покойный Соловей-разбойник,  на  самом  деле никакой не
батька? Вообще-то  я слыхивал от своих стариков-разбойников, что будто бы он
был  бездетным и  усыновил  меня, чтобы  оставить после себя  наследника, но
решил,  что  это  они  просто  выдумывают.  Ну,  чтобы  оспорить  мои  права
предводителя. A выходит -- так оно все и было... Брат мой! -- нечеловеческим
голосом взвизгнул Петрович и бросился к Длиннорукому.
   -- Наконец-то  я нашел тебя!  -- со  слезами в голосе воскликнул беглый
градоначальник и раскрыл объятия своему новообретенному брату.
   --  Ну, что  там  за шум? -- с этими словами на пороге  каморки  возник
княжеский конюшенный. Однако,  увидев Петровича и Длиннорукого, все  понял и
тихо удалился. Если бы кто-то  пригляделся в эту минуту к конюшенному, то не
поверил  бы  -- по  заросшим  густой  бородой  щекам этого  хама  и грубияна
катилась слеза умиления.


x x x


   Едва стемнело,  из рощи  выскользнули три  человека,  еле  различимые в
сумерках.  Прошелестев по  траве, они  остановились  посреди полянки,  возле
огромного валуна. Самый здоровенный из них, в золотой цепи, поблескивающей в
тусклом  свете  луны, принялся деловито обходить вокруг  камня, примеряясь к
нему  в  различных позах. Двое других  молча наблюдали за своим  сообщником.
Наконец, первый опустился  на колени и, издав дикий рев,  попытался сдвинуть
глыбу с места.
   --  Тише, не ори,  -- сказал один из  его сообщников, -- ты же там всех
перебудишь. -- Эти  слова относились  к замку князя Григория, мощные башни и
могучие стены которого чернели вдали.
   -- Ну так сами его и сковыривайте, -- пробурчал носитель цепи. -- Я вам
не  камнеломщик,  а  доблестный  рыцарь  Беовульф!..  И  вообще, неплохо  бы
подкрепиться.
   Беовульф извлек из  сумы  бутыль  с остатками вина  и вылил  их  себе в
глотку:
   -- Вот теперь другое дело. На помощь, друзья мои!
   Беовульф  вновь  опустился  на  траву перед камнем,  Дубов  и  Грендель
пристроились рядом,  и  на сей  раз общие  усилия увенчались успехом:  глыба
сначала медленно сдвинулась с  мертвой точки, где  стояла, наверное, уже лет
сто, а затем с грохотом опрокинулась  на пожухшую траву, обнаружив под собой
зияющую дыру.
   --  Только бы не заметили, -- опасливо  покачал головой боярин Василий.
-- Иначе не сносить нам головы.
   --  Пустяки, главное  -- вход открыли!  -- загоготал Беовульф  и первым
отважно опустил ногу в разверзшуюся яму.
   Едва  спутники  ступили в подземный ход,  как  на них пахнуло мертвящей
затхлостью. Василий зажег  предусмотрительно захваченную  масляную лампу,  и
очень  вовремя:  они опускались в мрачное  подземелье  по каменной лестнице,
ступеньки  которой были вроде бы целы,  но  настолько склизки от поросших на
них мхов и плесени, что ноги легко соскальзывали по ним.
   -- Идите осторожно,  чтобы не сломать шею, -- сказал Василий и невольно
содрогнулся от своего голоса, отразившегося в низких каменных сводах.
   Вскоре   опасный  спуск  закончился,  и  благородные  мстители  гуськом
двинулись  по  узкому  каменному   коридору.  Гренделю  приходилось   сильно
нагибаться,  а Беовульф  вообще рисковал  застрять --  проход явно  был  ему
тесноват в плечах.
   -- Душновато здесь, -- прохрипел Беовульф. --  Не задохнуться бы в этой
каменной западне.
   -- Ничего, скоро выберемся, -- оптимистично откликнулся Дубов. Однако и
он, будто выброшенная на берег рыба, хватал ртом затхлый воздух подземелья.
   Вдруг коридор  разделился на два  совершенно одинаковых -- только  один
забирал немного влево, а другой чуть вправо.
   -- Ну, что делать будем? -- задался вопросом Василий.
   -- Наше дело правое! -- заявил Беовульф. -- Предлагаю повернуть вправо.
   -- Надо бы отметить это место, -- тихо сказал Грендель.
   Беовульф  оторвал  от  камзола позолоченную  пуговицу и положил  ее  на
выступ в стене.
   "Только  бы не заблудиться, --  с  опаской подумал Василий. -- Я думал,
тут обычный подземный ход, а как бы не вляпаться в настоящий лабиринт..."
   Но не прошли они и сотни шагов, как  коридор резко повернул, и спутники
уткнулись в  препятствие -- несколько ржавых  металлических палок, вделанных
одним концом в пол, а другим в потолок.
   -- Вот и приехали, -- разочарованно пробурчал Беовульф.
   -- Перекрыто, -- вздохнул Грендель. -- Этого следовало ожидать.
   --  Не  думаю,  --  уверенно  возразил  Дубов. -- Если  бы  они  хотели
перекрыть тоннель, то прежде всего ликвидировали бы оба выхода -- на конюшне
и под камнем. Это было бы и проще, и надежней.
   -- A зачем же тогда здесь эта решетка? -- резонно спросил Беовульф.
   Василий на миг задумался:
   -- Ну, видимо, подземный ход имеет несколько выходов  и в замке, и  вне
его. Я так полагаю, что слишком многие узнали о нем и  стали пользоваться, а
когда проходов  много, то их труднее контролировать. Вот лишние и перекрыли.
Так что во