е в моей руке.
   Пальцы вампира разжались, роняя топор. Его рот, ставший  бесформенным
из-за  разорванных  губ,  распахнулся,  и  наполовину  откушенный   язык
вывалился из него.
   Крупное сердце вампира продолжало сокращаться и пульсировать  в  моей
ладони, с каждый толчком из него выплескивалась струя крови.
   - Сделай это сама, дорогая, - сказал я.
   - С удовольствием, - усмехнулась она.
   Вампир рванулся вперед последним, отчаянным  усилием.  Его  когтистые
лапы вытянулись вперед и сомкнулись, хватая пустоту.
   Я бросил сердце  вампира,  и  Франсуаз  наступила  на  него,  давя  и
размазывая по полу.
   - Боюсь, я разбила ему сердце, - вздохнула она.
   Вампир поднес руки к тому месту, где  еще  минуту  назад  билось  его
сердце; он засунул пальцы глубоко внутрь и застонал.  Его  черные  глаза
закатились, став моментально желтыми и тускнея с каждой секундой.
   В последнем усилии он перекусил свой язык и рухнул на колени.
   Франсуаз подошла к твари и пустила ему в рот серебряную пулю.
   - Не говори, что отпустили тебя голодным, - сказала она.
 
*** 
 
   - Как я вижу, взять его живым вам не удалось, - произнес Маллен.
   - Он не может сказать, что мы не пытались, - ответила Франсуаз.
   - Он вообще уже ничего не сможет сказать, - взорвался полицейский.  -
Обязательно было его убивать?
   - Не знаю, как высоко вы цените жизни тех людей,  что  ждали  его  на
лестнице, - ответил я. - Но я полагаю, что лучше  потерять  убийцу,  чем
десять стражников.
   - Я вас ни в чем  не  упрекаю,  -  сказал  Маллен,  хотя  только  что
занимался именно этим.
   - Сами бы попробовали, - проворчал я. - У вас есть носовой платок?
   -  Можете  не  возвращать,  -  буркнул  Маллен.  -  Все  еще   хотите
переговорить с теми двумя проститутками?
   - Это может быть полезно, - согласился я. - Вызовите отца Карлоса  из
католической церкви в восточном районе. Пусть он позаботится о  сожжении
тела.
   Франсуаз поправила волосы.
   - Пусть ваши люди  не  прекращают  поиски,  -  сказала  она.  -  Этот
недоносок не приезжал из Аспоники два дня назад. Значит, у нас  еще  два
ублюдка ходят по улицам.
   - Я всего лишь глупый полицейский, - огрызнулся Маллен, - но до  трех
я уж как-нибудь сосчитаю и сам.
   Он вернул на место  свой  заряженный  серебряными  пулями  револьвер,
который так и не понадобился. После этого тяжело направился к двери.
   - Держу пари, с каждым шагом он продавливает по  квадратному  футу  в
потолке внизу, - сказал я.
   - Я всего лишь сказала, что два взбесившихся от крови вампира все еще
ходят по улицам.
   - Ты во всем можешь найти что-то хорошее, - заметил я.
   - Встречаюсь же я с тобой, - улыбнулась Франсуаз.
   - Никто сюда не заходит! - Маллен отдавал приказания, стоя в  дверях.
- Никого не впускайте, пока там все не уберут.
   Окинув взглядом комнату, покрытую темными пятнами запекающейся  крови
и усыпанную отрубленными частями нечеловеческого  тела,  Маллен  глубоко
вздохнул и удовлетворился сознанием того, что все плохо.
   Франсуаз  сбежала   вниз,   целеустремленно,   как   горная   лавина.
Спецназовец, который до того заговорил со мной, отступил на шаг от стены
и дотронулся до моего пиджака, желая что-то спросить.
   В том настроении,  в  котором  я  находился,  я  был  скорее  склонен
сбросить его через перила - тоже неплохой способ убрать его с дороги.
   - Майкл, - тихо произнес офицер.
   Его белесые  усы  в  тусклом  свете  вкрученной  в  потолок  лампочки
походили на грязноватый пластырь, прилепленный под разбитым носом.
   Если бы я в этот момент громко сказал ему  "У",  он  бы  сам  кубарем
перелетел через перила.
   - Что? - спросил я.
   - Не хочу тебя задерживать... - сказал он.  Я  кивнул.  Такое  начало
показывало, что он и дальше намеревается занимать мое время.
   - Ты что-то хотел спросить, Джесси? - поинтересовался я.
   Он  продолжал  говорить  тихо,  хотя  решительно  все,  стоявшие   на
лестнице, могли его расслышать; мало того, он еще  согнул  спину,  пряча
голову в плечи, точно полагал, что так его никто не заметит.
   - Майкл, - спросил он шепотом, какой в театральных ремарках  называют
страшным. - Что, черт возьми, там произошло?
   Настал мой звездный час, и я не собирался его упускать.
   Я одобрительно похлопал офицера по груди.
   - Ты абсолютно прав, Джесси, - сказал я.
   С тем я его и оставил.
   Он разинул рот, но я не стал задерживаться, чтобы узнать, влетела  ли
туда какая-нибудь муха.
   Лейтенант  Маллен  продолжал  отдавать  указания,  стоя  на   верхней
площадке. Он махал руками так энергично, словно управлял сложным уличным
перекрестком, и, не стой  спецназовцы  гораздо  ниже  его  на  лестнице,
непременно сбил бы с ног одного или двух.
   Но этих ребят здорово учат основам выживания.
   - Что он хотел? - недовольно осведомилась Франсуаз.
   Девушка стояла у двери с номером 67, возле которой,  сложив  руки  на
груди, дежурил скучающий полицейский офицер.
   Его лицо было непроницаемо, как нос ледокола, и ясно говорило о  том,
что если его не взяли участвовать в захвате преступника,  чего  он,  без
сомнения, заслуживает гораздо больше, чем некоторые другие, и  направили
охранять двух полусумасшедших проституток, то, стало быть, его вовсе  не
интересует, что может происходить наверху.
   - Спросил, каким кремом для лица я пользуюсь, - ответил я.
   Франсуаз распахнула дверь так резко,  что  я  не  успел  предупредить
дежурного полицейского о том, что иногда бывает полезно побеспокоиться о
сохранности своих ушей. Впрочем, на этот раз  отважному  стражу  порядка
повезло больше, чем когда ему не доверили штурмовать квартиру, и дверная
створка прошла в четверти дюйма от его приплюснутого к черепу уха.
   Я успел удостовериться в этом как раз  вовремя,  чтобы  поймать  злой
взгляд моей партнерши, которая нетерпеливо стояла в дверях  и  поджидала
меня.
   - Так что ты ему сказал о том, что произошло внутри? - спросила она.
   - Сказал, что мы помогали миссис Дульциус  оправиться  от  запора,  -
ответил я. - А вот и наши свидетельницы.
   - Мы слышали громкий шум там, наверху, - с поспешностью сообщила  нам
одна из девиц.
   Бесспорно, это была крайне ценная  информация,  которая  могла  очень
сильно помочь нам в дальнейших розысках.
   - Я там трахалась, - мрачно  сообщила  моя  партнерша,  усаживаясь  в
третье из трех находившихся в комнате кресел.
   Больше в помещении не имелось ни одного предмета,  на  который  можно
было бы сесть, кроме пола, да и тот производил  такое  впечатление,  что
мог бы без труда пропитать грязью насквозь сколь угодно толстые брюки.
   Таким пол выглядел; и я твердо знал, что на деле он еще грязнее.
   Я мог бы, пожалуй, взгромоздиться на каминную полку и  полагать  себя
рождественской игрушкой,  но  если  в  подобной  комнате  и  обнаружится
каминная доска, то она точно бутафорская и на нее  опасно  ставить  даже
обычную рождественскую игрушку.
   Поэтому я остался стоять.
   Если маленькие дети и подростки относятся к Франсуаз  с  трогательным
доверием, способным даже вызвать слезы на глазах того, кто  видел  детей
только на картинках,  то  с  женщинами  она  далеко  не  всегда  находит
взаимопонимание, по крайней мере сразу.
   Те из них, что считают  себя  красивыми  и  сексуальными,  обычно  не
склонны радоваться, осознав, что на самом деле таковыми не являются; что
же касается унылых, правильных и всепонимающих жен из тех, которые, пока
муж работает, заботятся о семье, ведут хозяйство и спят с садовником, то
женщинам такого типа трудно смириться с тем, что  Франсуаз  принимают  в
обществе на правах моей жены.
   После того как Франсуаз,  небрежно  обронив  пару  слов  на  светских
ужинах,   разбила   три   брака,   казавшиеся   издалека    счастливыми,
взаимопонимание было достигнуто, и я не сомневался,  что  если  эти  две
проститутки не станут вести себя разумно с самого начала,  то  их  жизнь
подвергнется опасности гораздо большей, нежели та, что могла исходить от
их сутенера.
   Существует нечто столь глубокое  и  в  то  же  время  столь  очевидно
неприкрытое, что мы, люди, выросшие в окружении слуг, ливрейных шоферов,
под сенью парков, где исхожены каждая аллея  и  лужайка,  мы,  для  кого
старинные полотна художников - то же, что для остальных обои в цветочек,
просто не можем это полностью осознать. Нечто дикое и естественное,  что
существует в душе  каждого  человека  и  может  быть  вытравлено  только
десятилетиями роскоши, не знающего устали самолюбования и цинизма.
   Но  двух  ярко  раскрашенных  проституток  еще  не  успела  испортить
цивилизация, да им это и не грозило. Вот почему они сразу же поняли, что
на вопросы Франсуаз необходимо отвечать так же охотно, как и проводящему
венчание священнику.
   - Вы работали на придурка, который жил наверху? - спросила Франсуаз.
   Жизнь на улицах не учит ни  латыни,  ни  конному  поло,  ни  игре  на
виолончели. Но она способна научить внимательности. Слово "жил"  ударило
по ушкам накрашенных девиц, как маленький молоточек, а  камертоны  в  их
головах ответили пушечным залпом. Эти девицы привыкли  к  словам  похуже
тех, которые я даже никогда  и  не  слышал;  но  известие  о  гибели  их
сутенера все-таки вывело их из состояния возбужденного страха.
   Иногда людям удается приятно удивить меня.
   Хотя это бывает редко.
   - Пончо умер? - спросила первая из девиц. Таким  тоном  спрашивают  у
молочника, закончилась ли у него сметана.
   - Да, и я сомневаюсь, что он попал в рай, - ответила моя партнерша. -
Еще есть вопросы?
   Девица проглотила что-то. Возможно, это был вопрос, или ее  гордость,
или откушенный язык - чем бы это ни было, девица проглотила его вовремя.
   - Я спросила, работали ли вы на  человека,  который  жил  наверху?  -
спросила моя партнерша.
   Пожалуй,  мне  не   очень-то   понравился   тон,   которым   Франсуаз
разговаривала с этими двумя бедняжками. Они были не виноваты ни  в  чем,
кроме как в проституции, мелких кражах и торговле  наркотиками,  которые
прилагались к их услугам.
   Я не могу сказать, что знаю женщин хорошо, но  я  знаю,  что  никогда
нельзя защищать одну женщину в присутствии другой. Даже если ты не спишь
ни с одной из них.
   Меня тоже неплохо научили технике выживания.
   - Пончо был нашим другом. - Проститутка потупила взор.
   Если бы она стояла, а не сидела, то тут же  начала  бы  ковырять  пол
носком лодочки.
   Франсуаз зарычала.
   Девушка сделала это тихо, не разжимая зубы. Ее серые глаза  сузились,
и я понял, что у меня есть кое-какие задатки к тому, чтобы читать мысли.
   В головах у обеих девиц тут же промелькнуло слово "затрещина".
   Теперь вопрос был в том, которая из них ответит. Вряд  ли  в  головах
этих созданий имелось хоть что-то ценное, не говоря  уже  о  мозгах;  но
отчего-то они дорожили сохранностью своих черепов - возможно, боялись за
прическу.
   Поэтому они ответили, перебивая друг друга.
   Смысл десятка слов, которые налезали друг на друга и  слипались,  как
дешевые леденцы, простоявшие на жаре пару дней, не был откровением -  ни
Иоанна Богослова, ни просто откровением.
   Они хотели сказать, что девица может иметь сутенера, но в то же время
оставаться порядочной.
   Я бы сказал, что это contradictio in adjecto,
   (Противоречие в определении (лат))
   Но девицы явно не знали, что это такое, и потому  могли  тешить  себя
иллюзиями.
   Франсуаз переложила ногу, приняв самую сексуальную позу, какую только
можно изобразить в подобном кресле, и улыбнулась мне.
   Мне полагалось похвалить Франсуаз  за  то,  как  она  умело  и  споро
взялась за дело.
   Девицы недоуменно переглянулись; одна из них глуповато хихикнула.
   Если кое-кто и считает Франсуаз лесбиянкой, то не потому, что она  не
подает повода.
   Сама Франсуаз этого  не  замечает  и  всегда  обижается  на  подобные
намеки.
   - Что это был за человек? - спросила она.
   - Это был нечеловек, - произнесла одна из проституток таким  шепотом,
что у нее, наверное, едва не слезла кожа с ротовой полости.
   Они  переглянулись  и  стали  многозначительно  качать   головами   -
энергично, как две нефтекачки.
   - И кто же это был? - ласково спросила Франсуаз.
   Девицы не почувствовали в вопросе подвоха.
   - Вампир, - уверенно заявила одна из них.
   При этом от сознания собственной значительности ее глаза округлились,
став больше раза в два.
   Вторая качнула головой еще раз, забивая гвоздь точки в  произнесенную
товаркой фразу.
   Стали ли глаза проститутки видеть лучше, будучи выпученными,  или  же
сам факт разговора с новыми людьми позволил выпустить нервное напряжение
и стать более внимательными к происходящему вокруг, нежели к собственным
эмоциям, но девица таки заметила,  что  черная  куртка  Франсуаз  сверху
донизу заляпана запекшейся кровью.
   У меня свои представления о том, что такое элегантная одежда, поэтому
пиджак от костюма я снял еще наверху, вместе с бронежилетом.
   Люблю выглядеть опрятно.
   - Батюшки, - выдохнула проститутка, - это же тоже вампиры.
   Они громко завизжали и принялись убегать из комнаты, если  можно  так
выразиться.
   Нет ничего забавнее, чем человек, убегающий из кресла.
   Из кресла не так-то просто встать, даже если ситуация не предполагает
ни  скорости,  ни  грации.  Необходимо  сперва  ухватиться   руками   за
подлокотники, затем напрячь ноги; а если кресло  достаточно  низкое,  то
еще и согнуться пополам.
   Поэтому быстрого старта у девочек не получилось.
   Вдобавок к этому оба сиденья были развернуты лицом  к  нам.  Франсуаз
сама установила так свое кресло, чтобы ей было удобнее  разговаривать  с
двумя проститутками.
   Поэтому, выбравшись из своих нор, они оказались прямо передо мной.
   Я мягко положил им руки на то безопасное место, где  уже  закончилась
шея, но еще не началась грудь, и  мягким  толчком  вернул  каждую  в  то
кресло, из которого она выползла.
   - Если будете визжать, - произнес  я  ласковым  тоном,  каким  обычно
разговаривают  вивисекторы,  -  и  говорить  глупости,  вас  посадят   в
муниципальную психиатрическую клинику.
   Одна из них икнула, вторая потеряла туфлю  и  теперь  сидела,  задрав
вверх ногу.
   - Вы когда-нибудь видели человека,  который  вышел  из  муниципальной
психушки? - спросил я. Они покачали головами.
   - Правильно, потому что оттуда не  выходят.  Я  развел  руками,  смел
Франсуаз с кресла и удобно устроился в нем.
   - А теперь, - сказал я, - мы мило поговорим. Ведь так?
 
*** 
 
   Не знаю, как у меня  получается  общаться  с  детьми,  наверное,  это
потому, что я никогда не пробовал.
   Но вот с женщинами у меня почему-то выходит.
   Первая из проституток, та, что выпучивала глаза,  теперь  наклонилась
ко мне в кресле, обхватывая руками грудь.  Вторая  продолжала  махать  в
воздухе ногой, пытаясь сесть.
   - Это правда, - спросила первая проститутка, - что вы - вампиры?
   - Нет, - серьезно ответил я. - Мы - люди в черном.
   - Да? - с интересом произнесла она. - Тогда почему же  вы  не  носите
черное? Я объяснил:
   - Если бы мы носили черное, то все бы поняли, что мы - люди в черном.
   В глазах проститутки сверкнуло понимание.  Данное  чувство  было  там
редким гостем, поэтому девица пришла в легкое возбуждение.
   - Расскажите мне о том, кого вы называете Пончо, - произнес я. -  Как
звучало его настоящее имя?
   - Мы никогда его не знали, - ответила первая из девиц.
   Вторая, которая подсунула под себя руки  в  тщетной  попытке  принять
сидячее положение, глухим голосом ответила:
   - Рикки Эрманос. Пончо его прозвали из-за того, что он  всегда  носил
через плечо какую-то тряпку, толстую такую, с орнаментом. Ох.
   Девице удалось выпрямить  себя  в  кресле,  и  она  продолжила  более
разборчиво:
   - Аспониканцы носят такие, не знаю уж для чего.
   - Как это ты не знаешь? - набросилась на нее вторая. - Все ты знаешь,
и очень хорошо. Она обратилась ко мне.
   - Пончо носил там пушку, - объяснила она. - С того дня, как  ретлинги
из соседнего квартала пересчитали ему ножом ребра, он не  расставался  с
пистолетом.
   - А вот и не пушку, - уверенно заявила первая девица. - У  Пончо  там
был специальный карман, ну, внутренний, и он носил там наркотики,  когда
передавал их нам.
   - Захлопни пасть, - резко сказала вторая.
   - Да ведь они и сами это  знают,  -  возразила  ее  товарка.  -  Ведь
правда?
   - У Эрманоса были родственники в Аспонике? - спросил я.
   - А как не быть? - ответила одна из  них.  -  У  аспониканцев  всегда
родственников две-три  деревни.  А  потом  они  приезжают  сюда,  и  нам
приходится больше - отстегивать, чтобы их прокормить. Чертовы эмигранты.
   Девица, которая была то ли полуорком, то  ли  полугоблином,  вряд  ли
могла претендовать на звание настоящей эльфийки. Но  это  не  мешало  ей
ненавидеть эмигрантов так же сильно,  как  их  всегда  ненавидят  низшие
классы общества. Этим людям гораздо проще найти виноватых  в  лице  тех,
кто отличается от них языком и цветом кожи, чем  побороть  свою  лень  и
начать работать.
   - Он упоминал о том, что его родственники должны приехать к нему?
   - Вот еще!
   Даже ночью в комнате было очень жарко; так бывает с теми, у кого  нет
денег на кондиционер.
   Краска на лице у первой девицы потекла, и это ее не украсило.
   - Он нам не рассказывал, что там у него делается в семье.
   - А вот и нет, - возразила вторая. -  Мне  он  рассказывал,  что  его
брата повесили там, в Аспонике.
   - За что? - поинтересовалась Франсуаз. Девица небрежно отмахнулась:
   - Кажется, воровал с поля тыквы.
   - Это человек,  с  которым  вам  необходимо  переговорить,  -  сказал
лейтенант Маллен.
   С этими словами он указал на мешок с  мусором,  сваленный  на  стойку
бара.
   Владелец  заведения,  толстый   дворф   с   огненно-рыжими   волосами
недоверчиво глядел на нас через стойку. Он не знал, то ли ему радоваться
неожиданному наплыву посетителей, то ли не на шутку забеспокоиться, ведь
в доме напротив произошло невесть что.
   - Это может говорить? - спросил я. Франсуаз нетерпеливо сложила  руки
на груди. Ей не терпелось принять душ и переодеться.
   - Это Майерс, - коротко пояснил полицейский. - Сейчас он не в  лучшей
форме, но это не потому, что он пьян. Я велел Луиджи  ему  не  наливать.
Луиджи?
   Последние  слова,  сказанные  достаточно  грозным  тоном,   заставили
владельца бара подпрыгнуть за стойкой и приветственно замахать тряпкой.
   - Майерс был приятелем Эрманоса, - произнес Маллен, массивно опираясь
локтями о стойку. - Это его имели в виду те девицы, когда говорили,  что
он знает о делах их сутенера.
   - Судя по его виду, он порядочно набрался, - заметил я. - Трудно было
его найти?
   - Не очень. Если бы мы могли посадить  всех  мошенников  и  торговцев
наркотиками, имена которых нам известны, эти улицы опустели бы.
   Он отлепился от края стойки, грозя унести с собой добрую ее часть.
   - Луиджи, - распорядился он, знаком подзывая  бармена.  -  Когда  эти
господа закончат разговаривать с Майерсом, можешь налить ему выпить.  За
счет заведения.
   Оставив бармена молча  восхищаться  щедростью  полицейского,  который
позволил ему угощать Майерса за его,  Луиджи,  счет,  Маллен  выплыл  из
дверей тяжелой грозовой тучей.
   Я подсел на табурет, возле  которого  сидел  Майерс,  и  с  некоторым
удивлением обнаружил, что у этого мусорного мешка на самом деле  имелись
руки и голова, только они были надежно спрятаны  под  телом,  служа  ему
подпорой.
   - Вам сейчас тяжело, мистер Майерс, - сказал я.
   Он ответил,  при  этом  в  его  словах  фигурировали  и  растения,  и
животные, и полицейские. По  странному  стечению  обстоятельств,  добрая
половина этих слов оказались ругательными.
   - Они даже не дают мне  выпить,  -  заключил  он.  Франсуаз  спросила
Майерса:
   - Трудный день?
   Тот поднял голову,  тяжело,  словно  в  ней  было  что-то,  что  хоть
сколько-то весило. Затем о