более не походили на мирных скотоводов, наслаждающихся спокойным небом и ароматами степи. Ни один из них не был ни минотавром, ни дворфом, все они имели человеческий облик.
     Теперь становилось понятно, что были они не просто батраками, зарабатывающими на кусок черного хлеба на ферме какого-нибудь зажиточного минотавра.
     Они были потомками хоттов и охраняли камень.
     Ослики, мирные светло-серые создания, также претерпели значительную перемену.
     Их морды вытянулись и заострились, толстые складчатые губы оттопырились, открыв ряд зубов - не ровных и плоских, предназначенных для того, чтобы пережевывать листья, а острых и загнутых внутрь клыков.
     Длинные уши осликов оттянулись назад и больше не трепались, отмахиваясь от мух, а были прижаты к голове, говоря о злобе и кровожадности их обладателей.
     Глаза верховых существ сверкали, и было в них теперь бешенство дикого зверя, готового убивать и разрывать на части.
     - Эрифманские лошади, - пробормотал я. - Хотты вывели их, чтобы бороться с демонами.
     - Всегда хотела пони, - бросила Франсуаз.
     - Даже сейчас? - спросил я.
     - Теперь у меня есть ты.
     Сакральные символы, выкованные из хромовой платины, светились на телах хранителей камня.
     Ранее они были спрятаны под рубахами, и по простой веревочке на шее пастуха никто не мог догадаться, что носит он не примитивный оберег крестьянина и не знак одной из распространенных религий.
     Теперь кресты коуди не скрываясь исторгали лучи астрального света.
     Четыре лепестка разворачивались вокруг треугольника, который служил символу центром и связующим звеном. Каждый из отростков изгибался, готовый покатиться вперед, как солнце катится каждый день по голубому небосклону.
     Лица пастухов были искажены ненавистью. Это была первобытная, дикарская ненависть, которую туземец испытывает к жителям соседней деревни - не потому, что они причинили ему зло, а по той простой причине, что они чужие. Самые черные чувства кипели в погибших душах этих людей.
     Эрифманские лошади, храпя и закусывая кожаные удила, несли своих всадников вперед, и с каждым ударом копыт хранители камня приближались ко мне и Франсуаз.
     В руках пастырей были черные двузубцы; острые наконечники их с трех сторон имели накаты, чтобы причинить жертве еще больший вред, когда будут вырваны из ее тела.
     Между зубьев плясали две молнии, белая и голубая. Они символизировали собой свет и добро - те силы, которые древние хотты считали наиболее могущественными.
     - Бэйби, - пробормотала Франсуаз, высоко поднимая лезвие своего меча. - Предупреждай, когда вытаскиваешь из шляпы таких кроликов.
     - Это побочный эффект, - пояснил я. - Я не их имел в виду.
     Я не стал вытаскивать пистолет. Каменный исполин, памятник далекой эпохи, возвышавшийся над пожелтевшей травой, не давал использовать вблизи него какое-либо иное оружие, кроме простого дерева и металла.
     - Я есмь пастырь добрый, - проговорил я. - Пастырь добрый кладет жизнь свою за овец. Не о них сказано, Френки, а?
     Охранители камня приближались к нам. Ожесточение, написанное на их лицах, не оставляло надежды на то, что этих людей удастся убедить не проливать кровь.
     Разлапистые кресты, вздрагивавшие на их телах в такт скачке эрифманских лошадей, ощущали присутствие демонессы так же чутко, как и зубастые верховые твари.
     Я тоже стал мишенью, на которую четверо пастырей камня собирались выплеснуть кипящее масло своей ненависти. Я не принадлежал к детям мрака, но я вступил в пределы ведического кольца, сопровождаемый могущественной демонессой.
     Этого было достаточно, чтобы стать врагом последователей коуди.
     Темный шквал набегал на меня, грозя смести и растоптать, трехпалые копыта лошадей, подбитые шипованными подковами, сминали безвольную траву и с корнем вырывали ее из сухой земли.
     Всадник держал двузубец в высоко поднятой руке, мускулы под домотканой материей рубахи напрягались, чтобы распрямиться в момент броска.
     Я перехватил двузубец в броске, сжав пальцы там, где три тугих обруча приковывали к шесту металлическое навершие. Я продолжил движение, которым пастырь истукана намеревался пронзить меня.
     Мой рывок сбросил его с лошади. Всадник с бешеным криком перевалился через голову эрифманского коня, ломая ему хребет. Тот упал на бок, взбрыкивая ногами. Всадник, выброшенный из седла, распластался на земле, не выпуская из рук древко двузубца.
     Я выхватил у него оружие и развернулся. Лошадь второго хранителя была уже близко. Я видел белесое облачко пара, вырывавшееся из ее ноздрей. Карие глаза лошади, налитые кровью, были прикованы ко мне, а острые клыки грызли удила.
     Я направил тупой конец своего двузубца в грудь всадника. Его оружие пробило воздух в четверти дюйма от моей головы, радужные молнии заплясали вокруг меня. Я выбросил противника из седла, он рухнул на землю, а лошадь поскакала дальше.
     Его товарищ, которого я сбил первым, стал подниматься. Не оборачиваясь, я вонзил ему в спину черный двузубец. Две молнии прошли сквозь его тело - белая и дрожащая голубая. Крик, полный религиозного ужаса, вырвался изо рта пастыря и затих над просторами степи.
     В том месте, где два острия пробили тело хранителя, закрутилась, убыстряясь с каждым витком, воронка пространства. Пальцы человека скрючились, пытаясь вцепиться в траву и удержаться.
     Ускоряющийся водоворот измерений втягивал его в себя, лишая очертаний тело и заставляя голос теряться в расщелинах между мирами. Человек исчез, и только капли его крови, оставшиеся на двузубце, были свидетельствами того, что вздох назад здесь лежал пастырь каменного истукана.
     Пасть эрифманского коня отворилась, я почувствовал его смрадное дыхание, и пар, бивший из его ноздрей, коснулся моего лица.
     Я ударил монстра по голове сбоку; лошадь остановилась, словно внезапно ощутила натянутые удила. Передние копыта твари переступали на месте, выбивая глухую дробь по твердой земле, затем они подогнулись и лошадь упала, уставившись остекленевшими глаза в траву.
     Я подошел к второму всаднику, который все еще лежал на спине.
     - Предатель, - прохрипел тот, пытаясь подняться. - Ты предал человеческий род. Эта тварь...
     Я наклонился и ударил его кулаком в висок. Струйка крови потекла из его правого глаза. Он был мертв.
     Два всадника налетели на Франсуаз одновременно - один с севера, откуда дул ветер, другой с противоположной стороны. Уклониться от одного из них значило попасть под копыта другого.
     Франсуаз крутанулась на месте, выставив перед собою меч. Острый клинок перерубил передние ноги эрифманских лошадей, и они рухнули на землю, выбрасывая седоков из седел.
     Два закругленных креста коуди коснулись пожелтевшей травы. Франсуаз прыгнула на своих противников и прижала их к земле, наступив ногами тому и другому на спину у основания шеи.
     Пастыри священного камня попытались было сбросить ее, но лишь дернулись и застыли, скованные жгучей болью.
     - Так, ребята, - жестко улыбнулась Франсуаз. - Почему вы напали на нас?
     - Мерзкая демоница, - прохрипел один из поверженных ею стражей. - Наш долг защищать мир от таких, как ты.
     - Неужели? - усмехнулась девушка.
     - Мы - солдаты коуди, - глухо проговорил его товарищ. - Их именем мы боремся с силами тьмы.
     - Солдаты? - переспросила Франсуаз. - Тогда вот вам отставка.
     Единым движением она рассекла головы лежащих людей и направилась ко мне, по пути добивая искалеченных лошадей.
     - Где ты научился забивать скот ударом кулака? - спросила Франсуаз, бросив короткий взгляд на четвертого коня.
     - Френки! - ужаснулся я. - Можешь ли ты себе представить, чтобы я такому учился?!

13

     Франсуаз уперла ладони в крепкую талию и мрачным взглядом окинула каменного истукана.
     - Ладно, Майкл, - произнесла она. - Я дам тебе вторую попытку.
     Изогнутый крест коуди, символ шестерых пророков, кривился на черном камне посреди надписей. Я дотронулся до него, и выпуклости барельефа утонули под моими пальцами, тая в скальной породе.
     Моим глазам предстала дверь, поворачивавшаяся на невидимых шарнирах. Внутри камень оказался полым. Седой старик с взлохмаченными волосами сидел в узкой келье, глядя на нас из-под кустистых бровей.
     - Это еще кто? - удивилась Франсуаз.
     - Книжник хоттов, - произнес я.
     Маленький огарок свечи, прилепленный воском к каменному выступу, пробивал маленькое пятнышко света в вечной темноте кельи.
     Три такие же свечки, перевитые промасленной бечевкой, лежали рядом. На небольшом дощатом столе находились книги. Доски были старые, когда-то покрытые маслянистым лаком, они не были скреплены ни гвоздями, ни скобами.
     Тонкие шнуры, стягивавшие их вместе, проходили сквозь узкие отверстия, высверленные, в чем я почти не сомневался, палочками из дерева более крепкой породы.
     Лавка стояла напротив стола с книгами; она служила старику и стулом во время его бдений, и кроватью в ночные часы. Она была слишком коротка, чтобы седовласый отшельник мог выпрямиться на ней во весь рост; спал он сидя.
     Книг здесь было немного, десять или двенадцать. Часть из них давно лишилась обложек и корешков, страницы их выпали и топорщились стопками между других фолиантов, которым посчастливилось сохраниться лучше.
     Больше ни одного предмета не было видно внутри чернеющего провала кельи, да ничего больше и не смогло бы в ней уместиться. Три или четыре пустых стручка гороха или конской фасоли лежали на деревянном ложе - остатки трапезы отшельника.
     Сакральный камень, снаружи покрытый рисунками и письменами, почти ничто не украшало внутри. Лишь девять знаков, выдолбленных в скругленных стенах, выстраивались в неровную линию на высоте человеческого роста.
     Это были основные символы религии хоттов. Их начинало изображение глаза, который обозначал вселенную, отраженную в одном человеке. Завершал путь факел, освещающий мир и прогоняющий тьму, шесть его лучей были шестью пророками народа хоттов.
     Первый и последний знаки находились рядом, замыкая круг.
     Книги лежали на деревянном столе, но не было рядом с ними пера; пальцы старика, привыкшие перелистывать пожелтевшие страницы, ловя скупой свет огарка, не знали пачкающих руки чернил.
     - Что он делает здесь? - спросила Франсуаз, понижая голос и с опаской глядя на седого старика.
     - Живет, - лаконично ответил я. - И читает древние тексты.
     - Зачем? - Мы вели себя так, словно рядом не было этого человека, видевшего и слышавшего нас. Я пожал плечами.
     - Зачем вообще живут люди? - спросил я.
     - Демоны, - произнес старик, вытягивая вперед короткую руку. - Именем шестерых коуди заклинаю вас: сгиньте в преисподнюю, туда, откуда явились.
     Земля вздрогнула под нашими ногами, волной темной энергии омывая ведическое кольцо. Черный камень пошатнулся, и стопки книг упали со стола, скользя и рассыпаясь на испещренные рунами листы.
     - Заклинания на меня не действуют, многие пытались, - усмехнулась Франсуаз. - Лучше не пытайся, старичок, а то надорвешься. - Она повернулась ко мне. - Майкл, зачем мы здесь? Посмотреть на старого идиота?
     - Нет, - ответил я.
     Старик воздел обе руки, и стало заметно, что за плечами у него начал вырастать уродливый, скошенный на одну сторону горб.
     - Именем коуди, - произнес он, - подателей света. Именем тех, кто ведет людей к чистоте добра и защищает от порочности мрака. Заклинаю.
     Степь всколыхнулась под мощным толчком, родившимся на хрустальных границах измерений. Ведическое кольцо натянулось, заставляя пространство на своих границах искривляться и преломлять свет, так меняется дно, если смотреть на него сквозь неспокойную воду.
     Кольцо прорвалось, черный камень сотрясся, и книги все до единой упали на пол кельи, одна за одной обращаясь в черные обуглившиеся хлопья. Книжник бы тоже упал, если бы келья не была такой узкой.
     Когда мы вошли, старик был бледен. Посвятивший свою жизнь служению тому, что считал светом, он всю эту жизнь прожил, боязливо прячась от солнечных лучей.
     Теперь же его лицо покрылось красными прожилками от вздувшихся в напряжении кровеносных сосудов. Он широко раскрыл рот, готовый произнести следующее заклятие.
     Франсуаз ударила книжника по лицу раскрытой ладонью, и он упал спиной на стол. Сознание покинуло его.
     - Я сказала - остынь, - процедила Франсуаз. - Майкл, какого черта! Я не маленькая девочка и больше не тащусь, когда кто-то мочится в штаны, пытаясь меня заклясть. Что мы здесь делаем?
     - Лизардмен искал склеп, в котором захоронены тела коуди. - Я склонился над стариком. - Судя по тому, что старик мертв, он нашел. Вероятно, склеп находится где-то в архипелаге Гаргулий, о котором говорил перед смертью наемник.
     - Но там же чертова тысяча островов, Майкл! - воскликнула Франсуаз. - И ни одной чертовой гаргульи, чтобы спросить дорогу. Кстати, откуда тогда такое чертово название?
     - Вот почему нам нужен более точный адрес... Ты смотри, кажется, он приходит в себя.
     - Я не стала бить его сильно, пока мы с ним не поговорим.
     Седовласый книжник присел на край деревянного стола. Его глаза были полузакрыты, а рот приоткрывался. Он походил на человека, который собирается чихнуть и никак не может.
     Старик даже не пытался дотронуться руками до разбитого лица. Наверное, давно забыл, для чего они могут служить ему, кроме переворачивания пожелтевших книжных страниц.
     - Давай я, Майкл. - Франсуаз положила руку мне на плечо. - Мы с ним мило потолкуем.
     Я покачал головой:
     - Нет.
     - Нет?
     Сознание возвращалось к старику медленно, он моргнул, потом еще раз, все еще не видя ничего вокруг себя.
     - Он считает нас воплощением зла, - процедила Франсуаз. - И ты думаешь, он станет с тобой мило болтать?
     - Да, - ответил я.
     - Ты наивный добряк, Майкл, - сказала девушка. - Он тебе слова не скажет. Начнет заклинать нас, и его паралич разобьет.
     Я снова покачал головой.
     Кустистые брови книжника дрогнули, он посмотрел на меня почти осмысленно.
     Его веки опустились и снова поднялись. Наверное, в первое мгновение он еще верил, что его заклятия возымели над нами силу, но вот он понял, что этого не произошло, и разомкнул запекшиеся губы.
     - Не надо, - мягко произнес я.
     Книжник медленно выпрямился; старческие глаза недоверчиво смотрели на меня из-под кустистых бровей.
     - Почему? - спросил он.
     - Тысячи лун сменились над мирами с тех пор, как умер последний коуди, - произнес я. - Мир больше не расколот на детей света и детей мрака, и вам это известно лучше, чем мне.
     Старик, нахохлившись, смотрел на меня снизу вверх.
     - Это правда, клянусь пророками, - сказал он. - В мое время те, кто был одержим демоном, шли в церковь, молились и каялись, а теперь... - Он сплюнул и зажал руки между коленями - характерный жест деревенского старика, обиженного на весь мир.
     - Вы ненавидите демонов, - продолжал я. - Но сейчас могилам коуди угрожает большая опасность, и только мы способны ее предотвратить.
     - Опасность? - Старик встрепенулся и вытащил руки. - Какая опасность?
     - Архивампиры, - кратко ответил я.
     - Архивампиры? - с ненавистью, выдержанной, как дорогое вино, долгими десятилетиями, переспросил старик. - Самые мерзкие твари из тех, что порождал мрак. После того как коуди убили главного из них, Иоахима, архивампиры забились по углам и утратили свое могущество... - Он вдруг оборвал свою мерную речь и совсем другим, взволнованным тоном спросил: - Архивампирам известно, где склеп коуди?
     - Да.
     Старик понурился, обхватив голову высохшими руками.
     - Значит, случится то, чего никто не сможет исправить, - уныло произнес он. - Если архивампиры вступят в стены склепа...
     - Скажите нам, где склеп, - прервал его я. - Возможно, их еще удастся остановить.
     Книжник поднял голову, не опуская рук, - казалось, он молится.
     - Демон спасает гробницу коуди? - спросил он. - Это бессмыслица.
     - Боюсь, это единственный путь сохранить склеп. Вы не успеете созвать своих последователей, архивампиры уже там.
     - Нет. - Глаза старца дико сверкнули. - Этого нельзя допустить. - Его полубезумный взгляд уперся в Франсуаз. - Уж лучше пусть демон войдет под своды склепа и плюнет слюной порока на саркофаги коуди. Но архивампиры не должны проникнуть туда.
     Я кивнул, и жест этот выражал обещание сделать все, что окажется в наших силах.
     - Найти остров несложно, - произнес старик. - Главное - знать, где он находится. Мысленно проведите линию между самым большим островом Гаргулий и мысом Отчаяния. Примерно в середине ее вы увидите маленький, безжизненный кусочек суши. Там мы спрятали склеп.
     Он подался ко мне, словно хотел обхватить мои ладони сморщенными пальцами. Предвидя такую возможность, я сложил руки за спиной.
     - Умоляю вас! - проговорил он. - Остановите этих чудовищ. Не знаю, зачем вам это. Но среди детей мрака никогда не было единства. Если архивампиры вновь обретут былую власть, они не пощадят никого. Ни людей, не демонов. Торопитесь!
     Франсуаз повернулась, чтобы идти.
     - Я должен знать все, - сказал я.
     Демонесса задержалась. На лице старика снова появилось обиженное, упрямое выражение.
     - Все, - повторил я. - Если вы хотите остановить архивампиров.
     Старик прокашлялся.
     - Никто не знает, правда ли это, - произнес он. Я молчал, и ему пришлось продолжать:
     - Тело Иоахима, темного магистра архивампиров, тоже захоронено в склепе. Некоторые считают, что если раскопать его...
     - Могущество архивампиров, которое они утеряли, будет освобождено? - произнес я.
     - Это только слова, - зло бросил старик. - Древнее проклятие, которое наложил на коуди Иоахим, когда умирал. Только поэтому его тело пришлось поместить в основание склепа - это место сочли самым безопасным. Однако теперь...
     Сполохи пространства, успокаиваясь, дрожали вокруг ведического кольца.

14

     - Скорее же!
     Шесть мощных светильников озаряли Октавио Карго, но ни один из них не имел достаточно силы, чтобы на красный каменный пол падала хотя бы бледная тень от стоявшего архивампира.
     Высокие фигуры лепились у стен, точно наросты лишайника. Шесть силуэтов, во много раз превышающие рост человека. Скупые, лишенные деталей, выточенные из скальной породы изображения людей.
     Лиц у них не было, хотя на голове, там, где положено природой, имелись глаза, нос и прямая линия рта. Не имея сходства с человеком, эти безжизненные черты не могли принадлежать даже маске, ибо каждая маска что-то изображает, эти же были пусты.
     Шестеро отталкивающих скульптур, наполовину погруженные в камень, из которого им не суждено было освободиться никогда. Шесть прямоугольных крышек, закрывавших монументальные саркофаги. Шесть тел, которые принадлежали когда-то древним пророкам хоттов, а теперь навечно стали заложниками в собственном склепе.
     - Коуди хоттов стали воплощением того, что было для этого народа самым священным, - говорил я. - Обыкновенности. Их мир был лишен магии. Каждого чужеземца хотты считали странным, а поэтому злым.
     Их пророки были обычными людьми. Согласно традициям хоттов, их посмертные маски были выбиты на крышках их каменных гробов. Все шесть масок лишены деталей. Каждый коуди похож на другого. Они олицетворяли эталон мироздания, и все иное подлежало уничтожению.
     - Вы должны работать быстрее.
     Каменотесы, умелые строители из Фрея, не покладая рук работали у основания саркофагов. Головы их были закрыты защитными шлемами - без такого на работу не выйдет ни один фрейский каменотес. Короткие толстые хоботы, подрагивая, болтались на их черных матовых лицах, и руководитель отряда отдавал приказания своим рабочим.
     Четверо тапиров вскрывали каменный пол, тяжелые отбойные молотки, усиленные энергетическими обручами, мерно дрожали в лапах каменотесов.
     Два их товарища следили за движениями гоблинов-подмастерьев, которые собирали с пола отваленные куски камня и на тел