в  результате -- народ  бы ужаснулся и  оборонил себя
драконовскими законами.  Но поскольку перечисленные  группы  поднимаются  до
критического рубежа  медленно и  постепенно из своего первоначально мелкого,
незначительного, неопасного для всей цивилизации, малозаметного состояния --
то общество, по  мере постепенного нагревания  воды в кастрюле, предпочитает
терпеть и находить положительные стороны в этой ситуации -- -- пока вдруг не
окажется, что уже поздно, уже не выскочить, уже погибли, хотя еще живы.
     Общественное мнение  сегодня  --  это  голос лягушки, которой  все  еще
яеплохо  в  теплой воде,  делающейся все  горячее, и она гонит  прочь черную
мысль, что уже варится.
     18. Сегодня, 17 апреля 2002  года, когда и пишу эти строки, израильские
войска продолжают  операцию "Защитная  стена"  на  территориях  палестинской
автономии.   И   мировое   общественное   мнение  требует   вывода  войск  и
возобновления  мирных переговоров, признавая израильские действия агрессией.
Потому что гибнут люди и разрушаются дома.
     То,  что  мировое общественное  мнение пятьдесят лет наблюдало арабский
терроризм и не пресекало его -- не считается. То, что арабские государства в
первый  же  день по провозглашении ООН государства Израиль напали на него --
не считается.  То,  что  они продолжают не признавать его и  тем остаются  в
международном статусе агрессоров  --  не считается.  То,  что Израиль  имеет
целью  сохранение  себя при  сосуществовании  с  арабскими  странами,  а  те
декларируют целью его уничтожение -- не считается. То, что  арабы Палестины,
Сирии,  Иордании,  Египта,  Ливана  и  др.  --  единый  народ,  искусственно
разделенный  границами в 1948  г.  -- не считается. То, что  арабы в сто раз
многочисленнее и  владеют в пятьсот раз большей территорией -- не считается.
Считается только одно: кто сейчас выстрелил -- тот сейчас и неправ.
     Господа: а кому, наконец, выгодно мировое общественное мнение?
     19. Предоставляя всем право  голоса  -- не забудь, что в первую очередь
им воспользуются самые крикливые, в равной степени -- самые глупые, и больше
других -- самые незанятые.
     20. Первое. Цивилизации нужна нефть, поэтому с арабами надо дружить.
     Второе.  Мир с  арабами  сегодня  -- это низкие  цены  на нефть,  что и
выгодно сегодня.
     Третье. Война в регионе --  это повышение  цен  на  нефть, что  выгодно
экспортерам.
     Четвертое. Мусульман в странах первого мира все больше, и голоса их как
избирателей нужны политикам, поэтому их надо задабривать.
     Пятое.  Любая  спецслужба и любое пиар-агентство знает, как формируется
общественное мнение. Прикажи и заплати.
     21. Идиотские проявления общественного мнения есть издержки демократии,
каковыми отчасти компенсируются ее преимущества.
     22. Почему  вечно про  евреев?  А пример показательный.  Народ удобный.
Словно  создан  для опытов над  собой.  Вроде  бы  и  как  ты,  а  вроде  бы
одновременно  и  чужой. Вроде бы  полноправный сосед, а  вроде  бы  и  гость
неукорененный.  Вроде бы преимуществ  им не  прописано, даже  наоборот  -- а
наверх так и пролезают.  Невольно вызывают к себе неравнодушие, причем  не в
любовном смысле. И отношение к ним -- издревле один из индикаторов состояния
общества.
     После II Мировой войны в моду пошла в Европе юдофилия --  комплекс вины
заработал: их  уничтожили  в печах шесть миллионов, они так пострадали, надо
любить, каяться,  возместить. Такова  была  "официально-общественная"  точка
зрения. А  эдакая любовь,  замешанная  на  комплексе вины, всегда  переходит
меру,   начиная   внутренне   раздражать   самого  любящего:  он   тяготится
императивным  характером  своей  любви, утомляется. Такая  любовь вообще  не
кончается добром.
     А еще такая заботливая, виноватая любовь  развращает  и портит любимого
-- хоть ребенка, хоть народ. Провоцируется халявно-потребительское отношение
к  дающему: мне  причитается,  дай  сюда, так  и должно быть. Что постепенно
увеличивает накопление раздражения в любящем и виноватом давателе. Тем более
что  неформально, вне окоема общественного мнения, никто особой любовью ни к
евреям,  ни к Израилю и так не пылал.  Нет,  соглашались, что они  такие  же
люди, и зверства по отношению к ним недопустимы, как и по отношению  ко всем
другим, но сколько же можно с ними носиться.
     А еще европейцы в конце XX века стали звереть от иммигрантов-мусульман.
Ходит  в твоем  доме  все  больше  чужих,  постепенно  наглеет  от  хорошего
отношения,  уже требуют крикливо  то,  что  им по твоей  доброте и гуманизму
выделено, и пахать  по-черному согласны, и все пособия  проглатывают,  и все
больше  их, и воруют, к чему ты не привык, и  к  девушкам твоим пристают,  и
вообще начинают держаться по-хозяйски и уж минимум на равных с тобой в твоем
доме, и кричат о равных правах. Нет -- раздражают!
     Но ругать, бить и гнать их не моги. Это фашизм, расизм, ксенофобия, это
постыдно и недопустимо,  это  позор тебе же.  Гм.  А  что  с раздражением-то
делать?!  Физиологию   организма  и  структуру  психики  ведь  не  изменишь!
Поорать-то на кого, кому врезать?!
     И тут Израиль  вводит  войска  на  территории.  И арабы по  всей Европе
выходят  на демонстрации, а также  левые  и пацифисты.  Э, ребята,  кажется,
сегодня  евреи канают за сволочей! Даешь общественное  мнение!  Истина здесь
никого  не интересует.  Здесь  срабатывает  канализация общественных эмоций.
Обворовывают,  обманывают,  телевидение   лжет,  политики  продажны,  чужаки
заполонили, кругом  наркомания,  как  жить дальше --  неясно,  но  делать-то
что-то надо, необходимо, хочется! Может, хоть еврейский погром устроить?
     23. Фантастика.  Боевики автоматными очередями  сбивают замки  с дверей
Храма  Рождества  Христова.  Оттесняют  служителей,  пытающихся их сдержать.
Захватывают в заложники около  полусотни христианских священников и монахов.
И заявляют, что будут отстреливаться в случае штурма и  перебьют заложников,
если  израильские солдаты попробуют напасть. Оные солдаты  передают  воду  и
пищу  для заложников.  Боевики  делят  это  промеж  собой.  Что  же  говорит
общественное мнение?  "Израильские войска продолжают  осаждать  христианскую
святыню, в которой укрылись боевики, и это надо прекратить".
     То есть. Израильтяне не штурмуют храм,  чтобы не повредить христианскую
святыню.   А  исламские  террористы  в   той  же  святыне   отправляют  свои
физиологические   потребности  --  а  где  им   еще   их   отправлять,  коли
забаррикадировались. Но виноват Израиль. Почему? А надоел.
     Тебя  взрывают  -- терпи. Мы тебе посочувствуем.  Вообще всех перебьют?
Примем резолюции, осудим, наложим санкции. И  даже  пробомбим, если захотим.
Но  отвечать  войной на  войну  не смей.  А  вот  мы  так решили.  Мы  ж  не
террористы.
     24.  Мы сожгли  с  воздуха  полмиллиона  детей,  женщин  и  стариков  в
Дрездене, Кельне,  Киле,  Гамбурге  и это не  было  вызвано  никакой военной
необходимостью.
     Мы  сожгли атомными бомбами четверть миллиона мирных жителей в Хиросиме
и Нагасаки,  и это не имело ничего общего  с адекватными ответными мерами --
японцы бомбили базу военного флота в Пирл-Харборе, уничтожали боевые корабли
и живую военную силу, а мирное население США они не трогали.
     Мы  шакалы,  которые понимают только свою нужду  и боль  и прощают себе
любые зверства.
     25.  Мировое  общественное  мнение  было  в  1936--39  гг. полностью на
стороне  испанских  республиканцев   и  против  "кровавого  генералиссимуса"
Франко.  И слава Богу, что Франко  победил. В  противном случае пролились бы
моря крови, а страна была отброшена в средневековье типа севернокорейского.
     Вы  думаете,  общественное  мнение  признало,  что  было  неправо?  Что
прекрасной  души  и  честные люди  в  интербригадах не  ведали,  за что  они
сражались? За  идеалы... А что единственно могло  выйти в реальности из этих
идеалов?
     Молчит общественное мнение. Эдакая совесть-многостаночница.
     26. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . .  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
     (в  этом  разделе  много  общеизвестных  горьких  фактов  и  еще  более
общеизвестных нехороших слов)
     27.  Прогнило  все  в  датском  королевстве, вывихнуло  время  коленный
сустав, и несется речь с шумом и яростью, в которой мало смысла.
     28. Во  времена черные и глухие  общественное мнение может  играть роль
благой  и честной  оппозиции. Во времена  трудные общественное мнение  может
играть роль поддержки духа, вдохновлять.
     Неподконтрольные властям  совесть  и  ум  --  вот,  казалось  бы,  суть
общественного мнения.
     Но ведь  и  общество бывает  --  и  нередко! -- глупым  и бессовестным.
Жадным, несправедливым и тупым.
     Меняются  времена,  и  меняется  общество, и  меняется  вместе  с  ними
общественное мнение.
     Каково мнение -- таково, значит, и общество. Э?
     Сегодня общество больное на голову.




        "IV"

        "Фашизм: психологические и социальные корни"
     1. Представьте себе военный гарнизон, затерянный в бескрайних просторах
Советского  Союза,  один из  множества  --  через  десять лет после  Великой
Отечественной войны. Все офицеры, кроме  лейтенантов,  -- бывшие фронтовики.
Их дети, кто  трех--шести лет, ходят в гарнизонный детский сад. И вот в этом
детском саду некоторые мальчики, поодиночке или вдвоем-втроем, иногда рисуют
углем свастику на песочнице или заборе.
     Они что,  тайные малолетние фашисты? Да нет, они воспитаны в абсолютной
убежденности,  что  русские  (они  же  советские) --  самые лучшие: храбрые,
самоотверженные,  сильные,  справедливые и победоносные.  А  фашисты (они же
немцы) --  самые  плохие: жестокие, трусливые, кровожадные, несправедливые и
глуповатые. Кино,  книжки, обрывки взрослых  речей -- все свидетельствует об
этом. Они гордятся наградами  и подвигами отцов и  победой  своей Родины над
гнусным и подлым врагом.
     И более  того: рисуя  свастику, они знают, что  делают дело  нехорошее,
запретное, осуждаемое, заслуживающее наказания. Если их ловят и уличают, они
потупливают глаза и молчат, каменеют, никак не в  силах объяснить, зачем они
это сделали. И выслушивают в осуждение то, что и  так отлично знают. И  если
наказывают -- принимают наказание как должное. И совершенно не упорствуют --
назавтра назло уличителям рисовать свастики даже не думают.
     Если ловят -- им стыдно и неловко, их поймали за нехорошим.
     Может, они дебилы, дефективные? Нет, нормальные и вполне развитые дети.
     1-А. Кстати о птичках. Трудно встретить ребенка, который не  прошел  бы
через  опыты детской  жестокости.  Будь  то  кошка,  цыпленок  или  паук.  С
болезненным, азартно-тошнотворно-сладострастным любопытством мучают, увечат,
убивают. Удовольствия не  получают.  В повторяемую привычку  не  превращают.
Вспоминают  с содроганием  -- и  однако это внутреннее  содрогание, память о
кислой слюне под языком и легкой холодно-подрагивающей тошноте под ложечкой,
вспоминают  с   известным  удовлетворением.  При  этом  отлично  знают,  что
поступают  нехорошо. Свой поступок не одобряют. От взрослых скрывают. Обычно
проводят такие  опыты в одиночку. Редко делятся  даже со сверстниками.  Если
перед  ними и бахвалятся подобным  -- ощущают, что  в этом больше  защитного
цинизма, напускной бравады, скрывающей под собой самоосуждение  и  на словах
оправдывающей собственную нехорошесть. То есть  потребность  самооправдаться
как аспект бравады.
     Запомним этот опыт и будем иметь его в виду.
     2. И вот эти дети, несколько повзрослев --  уже не 4--6, а 5--11 лет --
играют в  войну. Делятся  на  "наших"  и  "ихних".  Самый обычный в  течение
десятилетий вариант в СССР  --  на "наших" и "немцев",  то  бишь "фашистов".
Заранее известно, что наши победят, иначе и  невозможно, да и на самом  деле
так  ведь было. В  фашисты  идти  никто  не стремится, но --  надо: делятся,
причем  наши конечно  поздоровее  будут, получше и многочисленней, и главный
лидер  всегда  среди  наших.  Наше дело  правое,  победа будет за нами. Наши
способны   совершать   подвиги,    фашисты   --    нет.   Наши   готовы   на
самопожертвование, фашисты обязаны отвечать на допросах и  стараться сберечь
свою жизнь.
     И  "немцы"  мигом   входят  в   роль.  Засучивают  рукава,   выставляют
"шмайссеры",  придают  зверский  вид  лицам   и  позам.   И   с   садистским
удовлетворением "расстреливают госпиталь" или "мирное население". Им приятно
быть  страшными,  жестокими, беспощадными.  Приятно  побыть в шкуре жутких и
наступающих немецких солдат, как  их показывали в  советском кино  про сорок
первый год.
     Это  что -- гениальная  система Станиславского?  Или игровое проявление
скрытой  немотивированной  агрессии?  И  первое  есть,  и  второе  есть,  но
полностью объяснить явление они не могут.
     Однако запомним:  восьмилетние  мальчики ставят  себя  на  место  своих
страшных (и побежденных в  данном случае) врагов, идентифицируют себя с ними
--  и,  испытывают  от  этого  острые  положительные  ощущения.  Вот  только
"положительность" здесь надо оговорить. В общем ощущения желаемые, приятные,
но присутствует и оттенок, нотка, прослойка, мазохизма. Вообще  они не хотят
быть фашистами, навсегда, постоянно -- не хотят: да им это  и не  грозит. Но
временно побыть  в шкуре страшного Врага, причем в тех ситуациях, когда этот
враг тебя побеждает,--  это довольно  отрадно.  Манко. На критический момент
поменяться  с ним шкурами  и вкусить своей победоносности  и  страшности  --
вместо того чтобы попасть под  чужую победоносность  и страшность в качестве
жертвы. Запомним.
     3.  Август 1968 года.  Нет,  не  Прага. Норильск, советское  Заполярье.
Ленинградский  сводный  студенческий строительный  отряд.  Две  тысячи  рыл,
зеленая форма, большинство при добытых  офицерских  ремнях. Работы  кончены,
наряды  закрыты,  деньги  получены, завтра и  послезавтра -- на  самолеты  и
домой. В качестве прощальной церемонии районный штаб ССО (студстрой-отрядов,
кто не  знает аббревиатуру)  придумал  факельное  шествие.  Отметим  фамилии
факельных криэйторов: Рас-кин и Элькин. Арийская кровь отсутствует. Связи  с
НСДАП невозможны.
     К  вечеру  холодает. Порхают отдельные  снежинки.  Замерзший  народишко
звереет.  Радость  окончания  работ  мешается  с  отвращением   к  показухе.
Образуется моло-товский коктейль: веселье и злость.
     Темнеет   уже   рано.   Подровняли    колонну   по   четыре.   Команда:
"Поджигай!".-Факелы  --  плотная  пакля, смоченная  скорее всего  мазутом, в
жестяной  защитной  розочке  на палке. Поджигается тяжело,  но горит  долго.
"Шагом -- марш!"
     Попытки заставить нас петь советские песни  провалились. А вот ножку по
центральной  улице  двухтысячная колонна дала как  могла, а  смогла неслабо.
По-моему, эта магистраль носила традиционное наименование проспекта Ленина.
     И  вот вдоль  да по  этому проспекту  злобно-оживленная колонна из двух
тысяч сплошь комсомольцев и студентов выдала факельное  шествие  в стиле III
Рейха. Молчание носило  угрожающий характер.  Мы всем видом  показывали, что
готовы разгромить все встречное и поперечное. Аборигены-норильчане наблюдали
с тротуаров в некоторой  задумчивости: нас было до фига, и  попытки пошутить
покрывались злобным хоровым рявканьем: "Ахтунг!!!".  Некоторые предполагали,
что это, может быть, киносъемка.
     До скандирования  лозунгов  дело  не дошло, да их  никто и не знал.  Но
время от времени то там, то сям, гремело рубленое: "Айн, цвай, линкс! Линкс!
Линкс!" Короче, зрелище выглядело однозначно.
     До  оргвыводов дело  не  дошло.  Спустили  на  тормозах, как  бы все  и
нормально. Заострять на этом внимание нашему районному штабу было ни к чему.
     Эпатаж? Шутка?  Глупость?  Игра?  Это не объяснения. Слушайте, мы  были
взрослые  люди,  девятнадцать-двадцать  лет   на   круг,  мы  были  студенты
Ленинграда, и  наш коэффициент интеллекта  был достаточно  выше  среднего. И
клянусь,  что никто из  нас не симпатизировал  фашизму. Но  нам  хотелось  и
нравилось так делать.
     Если попытаться сформулировать  мотив, то будет примерно так:  "Это мы!
Мы  самые  крутые -- мы  организованы и  нас много,  и вместе мы круче всех!
Можем вломить кому угодно,  если что, и мы собою представляем самое сильное,
значительное  и потенциально опасное, что здесь есть. Мы сильны, молоды и мы
все можем -- и сокрушим все, что попытается встать поперек! И все, кто не мы
-- ниже, незначительнее, неинтереснее, немужественнее, слабее нас!" Комплекс
ощущений вроде вот такого.
     Вот  что  такое  настоящий  парад, ребята.  Чтоб  все  ощущали  грозную
стройную мощь и радовались, что эта мощь  за тебя, потому что если против --
горе врагам ужасное.
     А  если ты парадируешь в качестве победителя среди придавленных  врагов
-- психологическая мощь такого парада на порядок усиливается. Запомнили?
     4.  Прилетев  в  Ленинград  и  засев  в  застолье,  мы   уже  никем  не
сдерживались.  "На  столах было все, что  надо: бутылки, бутылки,  бутылки и
закуска".
     Теплый последний день августа. Открытые окна квартиры на пятом этаже. В
комнате  -- полтора десятка бухих, но твердо держащихся студентов. Со стуком
сталкиваются водочные  стаканы  -- и -- стоя  -- оглушительный рев: "Зиг! --
хайль!!!" Трижды. Остолбенение внизу во дворе.
     Студенты-комсомольцы  скалятся,  глотают,  закусывают.  Очень  довольны
собой.  Интеллектуальная  элита  России.  Будущее страны. Надежда  и  опора.
Усраться и не жить.
     Фома удивлен, Фома возмущен: неправда, товарищи, это не сон.
     Думаю, что  громче,  чем  мы, орали  только в  мюнхенских пивных в 23-м
году. Если кто  предположит,  что все дело в пьянке, так ему быстро ответят,
что что у пьяного на языке, то у трезвого на уме. Или наоборот.
     Слушайте,  нам   было  страшно  весело.  Энергия  из  нас   перла.  Нам
требовалось максимальных ощущений. Предельного  выражения  переполнявших нас
положительных эмоций. И вот таким пограничным-образом мы их выражали.
     Орать "Слава  КПСС!!!"  было не смешно. Глупо. Неинтересно.  Бред.  Это
никому в голову не приходило. Тьфу...
     А вот  вразрез  волны. А  вот то, чего как  бы  нельзя.  Нонконформизм,
нарушение  запрета, совершение  максимального действия: чтоб все там  внизу,
снаружи, присели и рты открыли, возмутились и  даже  хорошо бы взорвались. А
вообще --  плевать  на  всех,, главное --  что внутри себя  вот  такое  было
отношение.
     5. Если бы мы жили в государстве с узаконенной фашистской  атрибутикой,
фиг бы мы так развлекались. Мы бы орали "Рот фронт!" и пели "Интернационал".
Молодости особенно остро надо не  то, что есть. Учтите, что коммунистическая
символика всем уже обрыдла, следовать  фальшивым  предписаниям  было скучно,
все  в  жизни было предопределено,  начинался застой, для  личных  инициатив
места оставалось все меньше. Мы этого не понимали еще на уровне формулировок
-- но в  силу той  же,  еще мало  способной  к объемному анализу,  молодости
чувствовали ясно и остро.
     Острые сильные ощущения через нонконформизм.
     6. Есть  такое мнение,  что  высшее образование  в столичном  городе, в
элитном вузе,  морально  подпорчивает  человека.  Эдакая  в  нем  появляется
интеллигентская  гнильца.   Нетвердость  в  нравственных  устоях.  Моральный
релятивизм  как   следствие  и  аспект   избыточной   информации,  усвояемой
некритически, как мог бы выразиться какой-нибудь остепененный социопсихолог.
Как   мог   бы,   если   бы   мог.   Короче,   испортили  нормальных   ребят
вседозволенностью  вредных  и   ошибочных   мнений  и  учений,   вот  они  и
заколбасились.  Любую  гадость  умно  обоснуют, а  надо  просто не  сметь ее
делать, и все. Пожелание, переходящее в заклинание.
     Хоросе! Вот вам обычная сред