ему сверлила Расмуссена взглядом. Каждого человека  одолевают
свои страхи. В каждой душе поселяется особый, только  по  ее  форме  отлитый
страх. Джулия прекрасно знала, чего боится Том Расмуссен больше  всего.  Его
пугала не высота, не темнота, не замкнутое пространство.  Он  не  боялся  ни
кошек, ни собак, ни насекомых; он не страшился толпы и  нормально  переносил
путешествия по  воздуху.  Согласно  объемистому  досье  Расмуссена,  которое
агентство "Дакота и Дакота" собрало за  последние  месяцы,  Тому  не  давала
покоя боязнь слепоты. Сидя в тюрьме -  а  в  тюрьме  Расмуссен  побывал  уже
дважды, - он каждый месяц проверялся у врача: ему все казалось, что он  стал
хуже видеть. Он то и дело подозревал у себя то сифилис, то диабет, то другие
болезни, которые, если их запустить, могут  привести  к  потере  зрения.  На
свободе он с той же регулярностью показывался окулисту в  Коста-Меса.  Прямо
помешался на слепоте.
   Сидя перед Расмуссеном на корточках,  Джулия  взяла  его  за  подбородок.
Расмуссен замотал головой. Джулия повернула его лицо к  себе,  вытянула  два
пальца и ногтями царапнула ему щеку. Легонько, не до крови. На бледной  коже
вздулись две красные полоски.
   Расмуссен издал вопль. Он попытался ударить Джулию, но от страха руки  не
слушались, а цепь, соединяющая кандалы и наручники, была слишком коротка.
   - Чего ты руки распускаешь? - взвизгнул Расмуссен.
   Джулия снова выставила два пальца и поднесла к  его  лицу.  На  этот  раз
направила прямо в глаза. Расмуссен заморгал, захныкал, стал  вырываться,  но
Джулия крепко держала его за подбородок.
   - Мы с Бобби живем вместе уже восемь лет, семь лет  женаты.  Лучшие  годы
моей жизни. И вдруг ты на нашу голову. Вздумал прихлопнуть  моего  мужа  как
муху.
   Острые ноготки приближались к глазам Расмуссена. Все ближе и ближе.
   Расмуссен подался назад и уперся затылком в стену. Дальше некуда.
   Ногти были уже совсем рядом.
   - Полиции запрещено жестокое обращение, - пробормотал Расмуссен., -  Я  в
полиции не служу.
   - Зато они служат, - Расмуссен показал глазами на Самсона  и  Бердока.  -
Эй, оттащите от меня эту припадочную! Вам же хуже будет - засужу к  чертовой
матери!
   Острые ноготки коснулись ресниц.
   Расмуссен мгновенно отвел взгляд от  полицейских  и  вновь  уставился  на
Джулию. Его прошиб пот, дыхание участилось.
   Джулия еще раз скользнула ногтями по его ресницам и улыбнулась.
   Черные зрачки его светло-карих глаз расширились.
   - Ну вы, кретины! Я ведь и правда засужу, слышите? Вылетите из полиции за
милую душу... Ноготки опять прошлись по ресницам.
   Расмуссен зажмурился.
   - Вот увидите! Вытряхнут вас из мундиров, отберут значки - и за  решетку.
А в тюрьме бывшим полицейским хана, сами знаете. Их  там  калечат,  убивают,
насилуют!
   Голос его забирал все  выше,  выше.  Последнее  слово  он  выкрикнул  уже
тонким, ломающимся голоском подростка.
   Джулия  покосилась  на  полицейских.  Самсон  наблюдал  эту   сцену   без
осуждения, почти снисходительно; казалось, он не возражал бы и против  более
крутых мер. Бердока происходящее немного коробило, но он, видимо, решил пока
не вмешиваться.
   Джулия  коснулась  ногтями  век  Расмуссена.  Тот  попытался  еще  крепче
зажмуриться.
   - Я по твоей милости чуть не осталась без Бобби,  а  ты  у  меня  за  это
останешься без глаз.
   - Совсем рехнулась! Джулия нажала посильнее.
   - Уймите вы ее! - взвыл Расмуссен.
   - Ты хотел сделать так, чтобы я больше никогда в жизни не  увидела  мужа,
ну а я сделаю так, что тебе вообще нечем будет видеть.
   - Что тебе надо? - Пот градом катился по лицу  Расмуссена;  казалось,  он
тает на глазах, как свечка, брошенная в костер.
   - Кто тебе позволил убить Бобби?
   - Позволил? Как это - позволил? Никто. Я сам...
   - Сам бы ты и пальцем его тронуть побоялся, если бы не твой хозяин.
   - Да просто я знал, что он за мной следит! - заголосил Расмуссен.  Из-под
прижатых век тонкими ручейками потекли слезы.  -  Я  его  еще  неделю  назад
приметил. Смотрю - все время сидит в разных  грузовиках  и  фургонах.  А  на
одном фургоне, рыжем, герб округа. Ну и что мне оставалось делать? Не мог же
я послать все к черту - деньжищи-то какие.  А  "Кудесник"  почти  у  меня  в
руках. Что же мне - ждать пока твой Бобби меня повяжет? Я  только  потому  и
решил его убрать, ей-богу!
   - Так я и поверила. Ты всего-навсего компьютерный жулик, продажная тварь,
слизняк. Какой из тебя убийца? Кишка тонка. Сам бы ты ни за что не пошел  на
мокрое дело. Это тебе шеф велел.
   - Нет у меня никакого шефа! Я сам на себя работаю.
   - Но ведь тебе кто-то платит.
   Джулия надавила покрепче - уже не концами, а щитками ногтей.  С  перепугу
Расмуссену все равно покажется, что эти острые концы пронзают тонкую  кожицу
век. Наверно, сейчас у него в глазах вспыхивают и  рассыпаются  разноцветные
звезды. Может быть, ему даже немного больно.  Недаром  он  так  дрожит,  что
звенят цепи на ногах, а из-под век текут слезы.
   Расмуссен  будто  бы  порывался  поскорее  выговорить  заветное   имя   и
одновременно силился его удержать.
   - Делафилд, - наконец выпалил он. - Кевин Делафилд.
   - Кто такой? - спросила Джулия, все так же держа его за подбородок  и  не
убирая ногтей от его век.
   - Он из корпорации "Микрокрест".
   - Так это он тебя нанял?
   Расмуссен боялся пошевелиться, чтобы ненароком не  напороться  на  острые
ногти.
   -  Он  самый.  Делафилд.  Псих  недоделанный.   Хочет   подставить   свою
корпорацию. Его там, дескать, не  ценят.  Они  знать  не  знают,  откуда  он
получает данные. А когда эта история выплывет наружу,  "Микрокрест"  здорово
подзалетит. Ну пусти же. Чего тебе еще надо?
   Джулия отпустила его.
   Расмуссен мгновенно  открыл  глаза,  прищурился  и,  убедившись,  что  со
зрением все в порядке, облегченно разрыдался.
   Джулия поднялась. В тот же миг открылись двери лифта и появились Бобби  и
сопровождавший его полицейский. Бобби уставился на Расмуссена, потом перевел
взгляд на Джулию и укоризненно пощелкал языком.
   - Ай-ай, радость моя. Да ты у меня расшалилась.
   Что же тебя никуда вывести нельзя?
   - Просто мы с мистером Расмуссеном немного побеседовали. Только и всего.
   - Я вижу,  на  мистера  Расмуссена  ваша  беседа  произвела  неизгладимое
впечатление, - заметил Бобби. Расмуссен, скорчившись и закрыв  лицо  руками,
содрогался от рыданий.
   - Мы кое о чем поспорили, - объяснила Джулия.
   - О кино? О книгах?
   - О музыке.
   - Ну-ну.
   - И крута же ты на расправу, - тихо произнес Самсон.
   - Он чуть не убил Бобби, - коротко ответила Джулия.
   - Да нет, по-моему, крутой приемчик иной раз очень даже к месту, - кивнул
Самсон. - В меру крутой. Но сегодня ты перегнула палку.
   - Перегнула, - согласилась Джулия.
   - Еще как перегнула, - вмешался Бердок. - Теперь  этот  субчик  как  пить
дать станет жаловаться по начальству.
   - На что жаловаться? - удивилась Джулия. - У него ни царапинки.
   Действительно, даже легкие царапины на щеке  Расмуссена  были  уже  почти
незаметны. Если бы не слезы и пот да не  судорожные  всхлипы,  никто  бы  не
догадался, что Расмуссену пришлось туго.
   - Все просто, - объяснила Джулия Бердоку. - Я его расколола точно так же,
как раскалывают алмаз: нашла слабую точку и слегка ударила. Он ведь,  как  и
всякий подонок, судит о других по себе. Окажись мы в его положении, он бы  с
нами не церемонился. Конечно, я не собиралась выкалывать ему  глаза.  Но  он
решил, что я обойдусь с ним так же, как он обошелся бы со мной,  будь  я  на
его месте. Так что я всего-навсего сыграла на его бредовом  представлении  о
людях. Психология. На что же ему жаловаться? На психологический прием?
   Джулия повернулась к Бобби и спросила:
   - Что оказалось на дискетах?
   -  "Кудесник".  Вся  программа  целиком.   Вот   что   он,   оказывается,
переписывал, когда я за ним  наблюдал.  А  потом  началась  стрельба,  и  на
запасную копию ему не хватило времени.
   Раздался звонок лифта, и на табло загорелась  цифра,  обозначающая  этаж.
Когда лифт поднялся, из него вышел следователь полиции Джил Дейнер, которого
Дакоты хорошо знали.
   Джулия взяла у Бобби коробку с дискетами и вручила Дейнеру.
   - Вещественное доказательство. Улика номер один. Сможете  теперь  довести
дело до конца? Дейнер ухмыльнулся:
   - Да уж постараюсь, мэм.

Глава 11

   Осмотрев багажник угнанного "Шевроле", Фрэнк Поллард, он же Джеймс Роман,
он же Джордж Фаррис, обнаружил войлочную сумку с инструментами. Фрэнк достал
отвертку и снял номерные знаки.
   Машина поднялась выше по склону, с полчаса колесила в тумане по еще более
тихому району города и наконец остановилась в темном переулке. Фрэнк поменял
номерные знаки стоящего тут "Олдсмобиля" и своего "Шевроле".  Если  повезет,
хозяин "Олдсмобиля" хватится номеров не раньше чем через пару дней, а  то  и
недель. А до того времени Фрэнк может ездить без опаски:  полиция,  которая,
должно быть, разыскивает "Шевроле", по номеру  его  не  узнает.  К  тому  же
завтра ночью Фрэнк бросит эту машину - либо угонит другую, либо купит новую,
денег в сумке предостаточно.
   От усталости Фрэнк еле  на  ногах  стоял,  однако  в  мотель  не  поехал.
Появиться в мотеле в полпятого утра и спросить комнату  -  значит  наверняка
привлечь к себе внимание, а как раз это Фрэнку ни к чему. И вид у него после
ночных похождений весьма  подозрительный:  щеки  небриты,  лохматые  сальные
волосы свалялись, джинсы и фланелевая ковбойка измяты и перепачканы. Нет уж,
лучше отоспаться в машине.
   Фрэнк отправился на юг, в Лагуна-Нигель. Там на тихой улочке он  поставил
машину под раскидистой финиковой пальмой, перебрался на  заднее  сиденье  и,
согнувшись в три погибели, устроился на ночлег.
   Он чувствовал, что сейчас ему нечего бояться. Неведомый враг далеко.  Для
Фрэнка наступила передышка, и он может не вздрагивать от ужаса, ожидая,  что
страшный преследователь вот-вот заглянет в окно. Хватит  ломать  голову  над
тем, как к нему попала сумка с деньгами, хватит теряться в  догадках  насчет
своего настоящего имени. Все равно ответа сейчас не найти: от  усталости  ум
за разум заходит.
   Однако мысли о  таинственных  происшествиях  в  Анахейме  не  давали  ему
уснуть. Зловещие  порывы  ветра.  Жуткое  журчание  флейты.  Брызги  стекла,
лопнувшие колеса, отказавшие тормоза, полетевшее управление...
   Чье появление предвещал синий свет, озаривший пустую  квартиру?  Кто  это
так настойчиво преследует Фрэнка? Кто? А может, вернее было  бы  спросить  -
что?
   Во время бегства из Анахейма Фрэнку некогда  было  размышлять  над  этими
загадочными событиями, но  теперь  они  не  шли  у  него  из  головы.  Чутье
подсказывало, что он  избежал  столкновения  с  какой-то  сверхъестественной
силой. Больше того: он как будто знает, что это за сила. Знает, но в глубине
души хочет отделаться от каких-то страшных  воспоминаний,  приказывает  себе
стереть их из сознания.
   Наконец усталость взяла свое и отогнала мысли о  странных  событиях.  Сон
окутал его, и последнее, что сверкнуло в его сознании, была  фраза  из  трех
слов, с которой он очнулся в пустынном переулке: "Ветер и светлячки..."

Глава 12

   Возни оказалось много. Бобби и Джулия  ввели  полицейских  в  курс  дела,
помогли  убрать  изувеченные  машины,  переговорили  с  тремя   только   что
появившимися служащими охраны и  вернулись  домой,  когда  уже  светало.  Их
подвезли на полицейской машине. Только дома Бобби вздохнул с облегчением.
   Этот дом - просторный типовой  коттедж  в  псевдоиспанском  стиле  -  они
купили два года назад. Они выбрали его в основном потому, что  он  показался
им удачным капиталовложением. Дом был совсем новенький, сам  район,  где  он
стоял, стал застраиваться лишь недавно. Это  угадывалось  даже  ночью  -  по
окружающей растительности. Кусты только  начинали  разрастаться,  а  деревья
едва дотягивались до карнизов.
   Бобби отпер дверь и пропустил Джулию. Гул шагов  по  паркету  в  прихожей
глухо отозвался в гостиной, подчеркивая ее пустоту. Обстановкой дома Дакоты,
в сущности, не занимались - сразу видно, что они не намерены оставаться  тут
на всю жизнь. В гостиной, столовой и двух спальнях  вовсе  не  было  мебели,
ковер и занавески самые дешевые. На прочие мелочи быта Дакоты  тратиться  не
стали. Какой смысл выбрасывать деньги на обустройство, если Бобби  и  Джулия
считают этот дом лишь временным пристанищем на пути к Мечте?
   Мечта. Именно так - с большой буквы. Ради  Мечты  супруги  шли  на  любые
жертвы, экономили на одежде, отказывали себе в удовольствии лишний раз пойти
в отпуск или купить шикарную машину. Не  щадя  сил,  они  упорно  превращали
сыскное агентство "Дакота и Дакота" в солидное  предприятие,  которое  потом
можно выгодно продать. Немалая часть дохода шла на расширение агентства. Чем
только не поступишься ради Мечты.
   Во всем доме обставлены были только кухня, общая комната и закуток  между
ними, где супруги обычно завтракали. Да еще большая спальня на втором этаже.
Только эти комнаты они и обжили.
   В кухне на покрытом коричневой плиткой полу стояли бежевые стойки, как  в
баре, и шкафы из темного  дуба.  Но,  хотя  Дакоты  и  здесь  сэкономили  на
обстановке, в кухне было уютно. Чувствовалось,  что  кухня  живет  обыденной
кухонной жизнью: тут лежит сетка с полудюжиной луковиц, там стоят  бутылочки
со специями и разложены кухонные принадлежности, с  потолка  свисают  медные
котелки, на подоконнике поспевают три зеленых помидора.
   Джулия обессиленно прислонилась к стойке, словно ноги ее не держали;
   - Выпить хочешь? - предложил Бобби.
   - С утра пораньше?
   - Я не про то. Молоко, сок?
   - Нет, спасибо.
   - Проголодалась? Джулия покачала головой.
   - Мне бы только доползти до постели. Вымоталась как не знаю что.
   Бобби обнял ее, крепко прижался щекой к ее  щеке  и  спрятал  лицо  в  ее
волосах. Джулия обвила его руками.
   Так они и стояли, не произнося ни  слова.  Ласковое  тепло,  которым  они
согревали друг друга, изгоняло последние  остатки  страха.  Страх  и  любовь
неотделимы, Открыв душу для любви, становишься уязвим, уязвимому  же  всегда
страшно. Любовь к Джулии наполнила жизнь Бобби смыслом, и теперь он  боялся:
если, не дай бог, с Джулией  что-то  случится,  то  и  сама  жизнь  окажется
бессмысленной и ненужной.
   Не разжимая рук, Бобби слегка отодвинулся и внимательно посмотрел в  лицо
жены. Следов крови не осталось. Ссадина на лбу уже затянулась тонкой  желтой
корочкой. Однако о ночных злоключениях напоминала не только ссадина. Смуглое
лицо Джулии никогда не бледнело, но в минуты тревоги ее кожа цвета корицы со
сливками  приобретала  явственный  серый  оттенок.  Именно   этот   оттенок,
вызывавший в памяти мраморные надгробия, лежал на ее лице сейчас.
   - Ну чего ты? Все обошлось, - успокоил он жену.
   - У меня этот кошмар и сейчас в глазах стоит.  Я  еще  долго  в  себя  не
приду.
   - Да после таких приключений об агентстве "Дакота и Дакота" будут  ходить
легенды!
   - Не хочу я быть никакой легендой. Легенды - мертвечина.
   - Ну а мы станем живой легендой. От клиентов не будет  отбоя.  Чем  лучше
пойдет дело, тем скорее толкнем агентство, а там и Мечта  в  кармане,  -  он
нежно поцеловал ее в уголки  губ.  -  Ладно.  Надо  позвонить  в  лавочку  и
надиктовать Клинту на автоответчик дальнейшие указания.
   - Да, позвони. А то ведь только завалимся спать - начнутся звонки.
   Бобби еще  раз  поцеловал  ее  и  подошел  к  телефону,  висевшему  возле
холодильника. Набирая  номер,  он  слышал,  как  Джулия  идет  по  коридору,
ведущему в комнату для стирки. Едва за ней закрылась дверь туалета, в трубке
послышался голос:
   - Вас  приветствует  агентство  "Дакота  и  Дакота".  В  настоящее  время
никого...
   Помощник Бобба и Джулии, Клинт Карагиозис, получил имя в честь киноактера
Клинта Иствуда: его родители,  греки,  поселившиеся  в  Соединенных  Штатах,
сделались  поклонниками  Иствуда  сразу  после  его  первого  появления   на
телеэкране. Клинт Карагиозис был  неоценимым  сотрудником:  ему  можно  было
доверить любое дело. Бобби по  телефону  в  двух  словах  описал  события  в
"Декодайне" и рассказал, как действовать дальше.
   Повесив трубку,  он  пошел  в  общую  комнату,  включил  проигрыватель  и
поставил компакт-диск Бенни  Гудмена.  Грянул  "Стомп  Кинга  Портера".  При
первых же звуках мертвая комната ожила.
   В кухне Бобби достал из холодильника банку эггнога  и  два  стакана.  Эту
банку он купил еще две недели назад к Новому году - они тогда встречали  его
вдвоем, по-семейному. Но банка  с  тех  пор  так  и  стояла  в  холодильнике
неоткрытая. Бобби налил оба стакана до половины.
   Он слышал, как Джулию в туалете тошнит. Хотя она уже часов десять  ничего
не ела, сейчас ее прямо выворачивало  наизнанку.  Долго  же  она  крепилась:
Бобби всю ночь боялся, что на нее вот-вот накатит приступ рвоты.
   Из бара в обшей комнате он достал бутылку  белого  рома,  щедро  разбавил
эггног и осторожно размешал ложечкой. За этим занятием его  застала  Джулия.
Лицо у нее было совсем серое.
   - Нет-нет, не нужно. Я пить не буду, - запротестовала она.
   - Я лучше знаю, что тебе нужно." Я экстрасенс.
   Угадал же я, что тебя после наших ночных приключений блевать потянет. Вот
теперь и слушайся меня. Бобби подошел к мойке и сполоснул ложку.
   - Нет, правда, Бобби, я не могу, - упиралась Джулия. Даже музыка  Гудмена
не помогла ей встряхнуться.
   - Желудок успокоится. К тому же если ты сейчас не выпьешь,  то  потом  не
уснешь, - он взял Джулию за руку и повел ее в общую комнату. - Так и  будешь
ворочаться и терзаться из-за меня,  из-за  Томаса,  -  Томасом  звали  брата
Джулии, - из-за всех на свете.
   Они опустились на диван. Люстру Бобби не зажег.
   В комнату падал только свет из кухни.
   Джулия подобрала под себя ноги и, повернувшись к Бобби, попивала  эггног.
Глаза ее сияли мягким отраженным светом.
   Комнату заливали звуки одной из самых пленительных песен Гудмена -  "Твое
нежное письмо". Пела Луиза Тобин.
   Бобби и Джулия слушали. Наконец Джулия прервала молчание:
   - Бобби, ты не думай, я сильная.
   - Я знаю.
   - Это только кажется, будто я надорвалась.
   - Я так и понял.
   - Меня мутит не из-за стрельбы, не из-за того  типа,  которого  я  сшибла
"Тойотой". Даже не от мысли, что я чуть тебя не лишилась...
   - Знаю, знаю. Все из-за того, как ты обошлась с Расмуссеном.
   - Этот крысенок, конечно, мразь первостатейная, но даже с ним нельзя  так
поступать. Я совершила гнусность.
   - А что тебе оставалось? Нам позарез  надо  было  выяснить,  на  кого  он
работает. Иначе мы не раскрыли бы дело.
   Джулия сделала  еще  глоток  и  уставилась  в  стакан,  словно  надеялась
обнаружить в белой жидкости ответ на мучивший ее вопрос.
   Вслед за Луизой Тобин вступил Зигги  Элман:  сладострастное  соло  трубы.
Потом - кларнет Гудмена. Нежные звуки превратили безликое стандартное жилище
в самый романтический уголок на земле.
   -  Сегодняшняя  выходка  с  Расмуссеном..,  это  только  ради  Мечты,   -
продолжала  Джулия.  -  Ведь  "Декодайну"  же  важно  узнать,  кто  подослал
Расмуссена. И все-таки одно дело - пристрелить противника в честном  бою,  и
совсем другое - вот так, подло, припереть к стенке.
   Бобби положил руку ей на  колено.  Колени  у  нее  загляденье.  Бобби  не
переставал удивляться, откуда в этой изящной, хрупкой  женщине  такая  сила,
воля, выносливость.
   - Оставь, - убеждал Бобби. - Если бы ты не взяла Расмуссена за жабры,  то
пришлось бы мне.
   - Нет, Бобби, ты бы так не поступил. Ты вспыльчивый, хитрый, решительный,
но есть черта, которую ты никогда не позволишь себе переступить. А то, что я
сегодня совершила, - это уже за  чертой.  И  не  надо  меня  утешать  пустой
болтовней.
   - Ты права, - признался Бобби. - У меня бы рука не поднялась. Но  я  тебя
не осуждаю. "Деко