тельного  миража,
поедая его взглядом жадно и восторженно.
   Нагота женщины была столь великолепной, столь изящны были  округлости  ее
яблочных плеч, а изгибы и извивы бедер, слегка  укрытые  светлыми  волосами,
спадающими по спине к приподнятым ягодицам, столь манящи,  что  дыхание  мое
остановилось и сердце замедлило свой ход.
   В бутылке в последний раз вспыхнуло, зашипело умирающее пламя, и  комната
вновь погрузилась в темноту.
   Я чувствовал ее. Я всем своим существом ощущал, как она стоит там у окна,
слившаяся с темнотой, совершенно голая и теплая.
   Я услышал ее дыхание. Оно было спокойным и глубоким.
   Я надеялся, что она не мираж. Я молил Бога, чтобы она  не  была  миражем,
чтобы она была настоящей,  каким  бы  странным  и  мистическим  ни  было  ее
появление.
   Мне показалось, что она  пошевелилась  там,  возле  окна.  Слегка  повела
головой, и волосы скользнули к плечу, обнажая спину целиком. Белизна ее кожи
чуть раздвинула темноту, и я задышал спокойнее, уверяясь,  что  вижу  ее  на
самом деле.
   - Если хотите, можете включить свет, - услышал я ее  голос  и,  икнув  от
неожиданности, отчаянно покраснел. - Только не зажигайте люстру.  Что-нибудь
небольшое, а то вашим глазам и так досталось.
   У нее был необыкновенный  голос!  Конечно,  я  понимаю,  что  влюбленному
человеку в объекте своей страсти все кажется совершенным, но здесь абсолютно
другой случай!.. Ее голос был не высоким и не низким. Он не был ни властным,
ни безвольным! Но  вместе  с  тем  в  нем  было  все!  В  нем  было  столько
уверенности и спокойствия, столь наполнен он был духом, что  уже  по  первым
его звукам  я  понял,  что  это  именно  та  женщина,  которой  я  подчинюсь
безоглядно, безвольным рабом, все равно - счастлива ли будет моя любовь  или
трагична.
   Господи, - подумал я. - Ведь я не видел ее лица, а уже влюблен!..
   Я щелкнул выключателем, и в комнате загорелся маленький  ночной  свет.  В
глазах снова  защипало,  и  я  быстро-быстро  заморгал  ресницами,  стараясь
избавиться от "песка".
   А она все стояла у окна, но теперь уже ко мне лицом. Она была... Господи,
где же найти слова, достойные ее описания!.. Она была очень родная. Она была
такой, какой мечтается самая любимая женщина.
   Она улыбалась мне. В ее улыбке было чуть-чуть  грустного,  чуть  задорное
примешивалось к губам и очень насмешливым был ее нос.
   - Здравствуйте, - сказала она и слегка развела  руками,  как  бы  немного
смущаясь наготы, мол, вот такая странная ситуация.
   От  этого  движения,  от  простого  жеста  ее  голое  тело  стало   вдвое
обнаженней.
   - Здравствуйте, - ответил я и не узнал своего голоса.
   - Вы извините меня, что я голая, но иначе никак нельзя было.
   - Я понимаю.
   - Спасибо, - поблагодарила она и широко улыбнулась. - Я вам нравлюсь?
   - Да, - ответил я.
   - Если я останусь, вы не будете мучить меня вопросами о моем прошлом?
   - Нет, - сказал я уверенно. - Обещаю!
   - Я вам не верю. Хотя какая разница! Я предназначена для вас и останусь.
   - Садитесь, - предложил я.
   Она засмеялась, прикрывая рот ладошкой  с  длинными  тонкими  пальчиками,
которые мне захотелось зацеловать немедленно. Она смеялась долго и  всласть,
так заразительно, что я тоже захихикал ей в поддержку.
   - Я уже сколько времени стою здесь неглиже!.. Мне холодно.
   - Ага, - согласился я, и она почему-то вновь засмеялась.
   - Дайте мне что-нибудь! - сказала она сквозь смех. -  Не  волнуйтесь,  вы
сможете  смотреть  на  меня,  когда  вам  захочется!  Я   же   говорю,   что
предназначена для  вас.  Просто  сейчас  мне  холодно,  а  гусиная  кожа  не
красит... Конечно, если вы хотите, я могу остаться раздетой... Я  могу  быть
голой столько, сколько вы пожелаете!..
   - Нет, что вы! - возмутился я своей непонятливости и  зарыскал  в  шкафу,
отыскивая чистый халат.
   Она примерила его, мохнатый, разгладила на бедрах и спросила:
   - Вам нравится?
   - Нравится.
   - Теперь я сяду?
   - Ага.
   Она села на край стула, сведя колени, с прямой спиной, словно школьница.
   - Я хочу сказать вам несколько слов. Можно?
   - Конечно, - позволил я.
   - Я предназначена для вас, - повторила она. - Я создана для вас, а вы для
меня. Все остальное почти совсем не важно. Вы согласны?
   - Да, - ответил я, абсолютно согласный с ее словами.
   - Я люблю вас, - произнесла она чуть слышно, опустив глаза.
   После этих слов во мне будто все  праздники  мира  соединились!  Огромное
счастье затолкалось из меня, и я заговорил в ответ, затараторил сумбурно:
   - Я тоже вас люблю! Я вас всю жизнь себе  представлял  и  придумывал!  Вы
даже не предполагаете, сколько счастья сейчас во мне,  сколько  мне  хочется
сказать вам!..
   - Правда?!
   Она подняла на меня глаза, и столько  в  них  было  неподдельной  детской
радости, словно ей было страшно, что на признание я могу ответить грубостью.
   - Я счастлива.
   После этих взаимных откровений мы целую вечность сидели  молча  и  просто
смотрели друг на друга со счастливым умилением.
   - Давайте выпьем, - предложила она. - Чуть-чуть.
   - С удовольствием! - поддержал я и тут же спохватился:
   - Только вот у меня ничего нет. Была единственная бутылка и...
   -  В  ней  очень  хорошее  французское  вино.  Почему  бы  нам   его   не
попробовать?
   - Вы так думаете? - неуверенно переспросил я,  вспоминая,  как  некоторое
время назад в бутылке горело порохом.
   - Конечно.
   Я разлил жидкость по бокалам, и она первая подняла свой.
   - За вас! - сказала ласково.
   - За нас! - уточнил я.
   Она вновь улыбнулась, кивнула головой и выпила до дна. Я поспешил сделать
то же самое, с удивлением ощущая  необыкновенный  аромат  вина.  Французский
нектар скользнул в желудок, заиграв в нем  слабыми  градусами,  и  я  ощутил
прилив сил, как будто это было вовсе  не  вино,  а  опиумный  настой.  Стало
жарко, воздух загустел, и я почувствовал сильное желание. Столь мощное,  что
казалось, желание  написано  на  моем  лице  толстым  японским  фломастером.
Вожделение сделало мое тело тяжелым, голова  наклонилась  вперед,  по-бычьи,
еще бы  секунду  -  и  изо  рта  стала  бы  капать  слюна  с  необыкновенным
содержанием тестостерона.
   - Мне тоже трудно удерживать себя, - сказала она.
   Я нервно сглотнул.
   - Это вино такое, - пояснила она, и я заметил, как лицо ее покраснело,  а
глаза заблестели. Губы приоткрылись, и она слегка закусила кончик языка.
   Я увидел, как ее рука потянулась к лампе и, нащупав выключатель, погасила
свет.
   - Идите ко мне, пожалуйста, - попросила она, и я устремился на  этот  зов
со всем стремлением магнитной стрелки к Северному полюсу.
   Господи! Она совершенно ничего не стеснялась, как будто  мы  с  ней  были
мужем и женой целую вечность! Ее тело  было  приспособлено  для  моего,  как
створка одной раковины для другой. Каждый мой поцелуй был  удовлетворен  той
частью тела, для которой я его предназначал. Каждое мое движение находило  в
ней отзыв, словно она была эхом моих желаний и  наслаждений.  Каждый  градус
моего тепла она удваивала своим,  передавая  его  через  сухие  губы,  через
тонкие пальцы, через вздрагивающую грудь и вжатые друг в друга бедра...
   - Ах! - шептала она, и я чувствовал, как велико ее наслаждение. - Ах!..
   - Милая моя! - отвечал я, ощущая  от  ее  "ах!"  могучий  прилив  сил.  -
Господи!..
   Уже совсем после, под самое  утро,  когда  мы  зажгли  свет,  перемешивая
электричество с рассветом, я увидел ее губы. Они были  столь  красны,  столь
пунцовы,  как  будто  их  натерли  лесной  малиной  -  так  мы  нацеловались
основательно.
   - Откуда ты? - спросил я.
   - Из бутылки, - ответила она, облизывая губы.
   - Ты - джинн?
   - Нет.
   - А кто?
   - Жена.
   - Это хорошо, - произнес я удовлетворенно и поцеловал ее в живот,  где-то
в глубине сознания удивляясь, сколь знаком мне запах ее тела.
   - Ты будешь стирать мне вещи?
   - Буду, - вздохнула она обреченно.
   - И гладить будешь?
   - И гладить.
   - А обед варить?
   - Согласна.
   - А у тебя много было мужчин?
   - Ты обещал не спрашивать про прошлую жизнь.
   - Обещал, - согласился я.
   Мы  болтали  о  многом  незначащем,  пока  не  пошли  под  окнами  первые
троллейбусы. Я заснул на полуслове, а когда проснулся, день был  в  разгаре.
Она уже не спала, а звякала на кухне посудой, готовя завтрак.
   Она поджарила гренки, и они были так вкусны, как  были  вкусны  только  в
детстве, приготовленные матерью. Пока я ел, она порыскала в стенном шкафу  и
нашла какие-то мои джинсы и свитер.
   Она переодевалась, я наблюдал за ней впервые при дневном свете и шалел от
вида ее безупречного тела.
   Она  поцеловала  меня  и  сказала,  что  отправляется  на  рынок,   чтобы
что-нибудь купить и приготовить обед, пока я буду на работе.
   - А я сегодня свободен.
   - Тем более надо приготовить обед! - подтвердила она  и  выскользнула  за
дверь.
   Я принял душ и, счастливый, решил привести квартиру в порядок. Из большой
лейки полил комнатные цветы, горшки с которыми мне принесла  когда-то  Зина,
вытер пыль и, уложив в мусорный  мешок  бутылку  из-под  французского  вина,
вынес его во двор. А тут как  раз  отъезжал  от  подъезда  мусоровоз,  и  я,
раскачав мешок, бросил по-мальчишечьи его в мусороприемник. Звякнуло о кузов
разбитое стекло, и машина натужно выкатила со двора.
   Веселый и беспечный, я вернулся домой с чувством  выполненного  долга.  Я
заслуживал похвалы, а  потому  уселся  с  чашкой  кофе  и  принялся  листать
утреннюю газету.
   Она вернулась через полчаса и, выгрузив сумки на кухне, зашла в  комнату.
Поцеловала меня в шею и огляделась по  сторонам.  Почему-то  занервничала  и
вышла в кухню. Зазвенела посудой, затем вновь вернулась, села на корточки  и
заглянула под диван.
   - А где бутылка?
   - Какая бутылка? - не понял я.
   Она посмотрела на меня, и я увидел, сколь бледно ее лицо.
   - Здесь была бутылка из-под французского вина! - произнесла она,  заметно
нервничая. - Куда она подевалась?!
   - Что случилось? - Я уже понимал, что произошло что-то нехорошее.
   - Помоги мне найти бутылку! Я хорошо помню, что она стояла в  комнате.  Я
ее никуда не уносила!..
   - Она тебе так нужна? - спросил я обреченно.
   - Ты знаешь, где она?
   - Да.
   - Что же ты молчишь? - упрекнула она.
   - Дело в том...
   - Ну же!..
   - Дело в том, что я выбросил ее с мусором.
   Она охнула и посмотрела на меня с ужасом. Затем встрепенулась и  кинулась
к дверям.
   - Подожди! - остановил я ее. - Не имеет смысла... Ее  увез  мусоровоз.  К
тому же... К тому же она разбилась!.. Я не думал, что это так важно...
   Она села там, где стояла. Плюхнулась на пол задом и заплакала так горько,
как плачут только девочки, первая любовь которых несчастна.  Она  подвывала,
закусив губы, и то и дело выплевывала прядки попавших в рот волос.
   - Что же ты наде-е-ела-ал! - тоненько пищала от горя.
   - Я принесу тебе другую бутылку! - клялся я. - У Зины таких много!..
   - Теперь я должна уйти-и-и!..
   Я бросился к ней и, враз отупевший лишь от одного предположения, что  она
может оставить меня, затараторил какую-то чушь ей в  самое  ухо,  стирая  со
щеки ее слезы своей щекой.
   - Куда же ты пойдешь! Ты ведь принадлежишь мне! Я  люблю  тебя,  в  конце
концов!
   От этих слов она заскулила еще громче, я обнял ее за плечи, и, не удержав
равновесия, мы повалились на пол. Я  стягивал  с  нее  джинсы,  а  она  была
безвольно-горяча, истекающая слезами, кашляющая оттого, что захлебывалась  в
них. Я ничем не мог ей помочь и, глядя на ее голый живот,  вздрагивающий  от
всхлипов, желал ее страстно, но вместе с тем и  слабел  отчаянно,  а  оттого
тыкался безрезультатно и тоже хотел выть.
   - Не надо! - просила она. - Мне нужно уходить!
   - Нет! - отказывался я, придавливая ее своей тяжестью.
   - Что же ты наделал!..
   - Ничего такого!..
   Она перестала плакать неожиданно, как будто  перекрыли  кран.  Всхлипнула
пару раз и задышала ртом.
   - Пусти, - сказала она строго.
   - Нет.
   - Кому говорю! - И  столкнула  меня  с  себя.  Встала,  натянула  джинсы,
глянула в зеркало, а затем на меня.
   - Мы больше никогда не увидимся, - сказала. - Не ищи меня. Ничего уже  не
вернуть и ничего не поправить!
   - Но почему? - воскликнул я. - В чем моя вина?!!
   - Ты не виноват, - ответила. - Я виновата сама. Если сможешь,  прости.  Я
должна была сразу рассказать тебе про бутылку и Эдерато.
   - Кто такой - Эдерато?
   - Тот, к кому я должна вернуться, если потеряю свою бутылку.
   - Это мужчина? - спросил я тихо.
   Несмотря на весь драматизм происходящего, она улыбнулась и, погладив меня
по щеке, вздохнула:
   - Мы бы могли прожить с тобой всю жизнь, - и вышла за дверь.
   Конечно же, я решил проследить за ней, выяснить, кто  такой  Эдерато,  и,
если будет надо, выпустить ему кишки. Я вовсе не собирался отдавать  кому-то
только что обретенное счастье, а потому на цыпочках  спустился  по  лестнице
вслед за беглянкой. Я научен следить профессионально, и я  отчетливо  видел,
как она вышла из  подъезда  и  повернула  направо.  Через  мгновение  я  сам
выбрался во двор и, стоя за деревом, смотрел, как она идет по улице.
   Выжду еще секунду, - решил я.
   Она шла быстро, не оглядываясь, и это меня радовало.
   За ней будет очень легко следить! Она совсем не профессионалка!..
   Поравнявшись с винным магазином Зины, она вдруг взмахнула руками,  слегка
подпрыгнула, как будто захотела заглянуть в самое небо, и исчезла.
   - Как исчезла? - спросил я.
   - А так, - ответил Бычков. - Растворилась в воздухе.
   - Подожди! - закрутил я головой. - Объясни  толком.  Она  ушла  проходным
двором?
   - Да нет же, нет! - раздражался Бычков. - Она в буквальном  смысле  слова
растворилась в воздухе! Была - и нету!
   - А тебе не показалось с похмелья все это?
   - Что ты имеешь в виду?
   - Ну, девушка... Исчезновение ее?..
   - Не ожидал от тебя этого! - буркнул Бычков и поднялся со стула.
   - Ну прости, прости! Ты ведь сам  понимаешь,  как  все  это  выглядит  не
правдоподобно! Сначала женщина появляется из бутылки, потом она растворяется
в воздухе!.. Согласись!
   Бычков кивнул и вновь сел.
   - А где ты пропадал после? - поинтересовался я. - Столько времени прошло!
   - Искал ее.
   - Что, просто ходил по улицам и искал?
   - Нет. Я использовал все свои знания и подключил всех  своих  друзей.  Мы
составили ее фоторобот и разослали по всем полицейским участкам.
   - И что?
   Бычков грустно вздохнул.
   - Кстати, - поинтересовался я. - Как ее звали?
   - Я не знаю, - ответил мой товарищ.
   - То есть как?!
   - Вот так. Не спросил. - Он кисло улыбнулся. -  Показать  тебе,  как  она
выглядит?
   Я кивнул.
   Бычков порылся в кармане и вытащил из него пачку фотографий. Протянул  их
мне.
   - Ты не знаешь, кто такой Эдерато?
   - Нет, - ответил я и посмотрел на первую фотографию...
   Милая Анна!
   Знаете, чье лицо было на снимке?.. Никогда  не  догадаетесь,  как  бы  ни
фантазировали!.. На фотороботе было лицо толстой Аси из нашего санатория!

   P.S. От всей души, от всего  сердца  поздравляю  вас,  моя  дорогая,  моя
желанная, с Новым Годом!

ПИСЬМО ОДИННАДЦАТОЕ
Отправлено 6-го января
по адресу: Москва, Старый Арбат, 4.
Евгению Молокану.

   И вас, мой дорогой, с Новым Годом! Надеюсь, что принесет он  нам  с  вами
то, о чем мы мечтаем. А именно - долгожданную встречу!
   Давно я не была так удивлена,  как  прочитав  ваше  письмо,  особенно  то
место, из которого становится ясно, что  женщина,  появившаяся  из  бутылки,
наша толстая Ася! Я ее искала в санатории, уверенная, что она связала судьбу
с каким-нибудь бравым шахтером, а она!.. Вот как бывает...
   Как поразительно мировосприятие людей! Как оно совершенно разнится!  Ведь
вам  и  в  голову  не  приходило   посмотреть   на   толстую   Асю   глазами
заинтересованного мужчины! А ваш товарищ Бычков, наоборот, влюбился в нее  с
первого взгляда, да еще описывал ее как редкостную красавицу!.. Ну да Бог  с
ним, лишь бы для него она была самой красивой, а до других - и дела нет!.. Я
так желаю, чтобы он отыскал Асю, чтобы ему достало на это сил и чтобы у  них
все случилось, как они сами того хотят!
   Итак, Женя, я хочу поведать вам, что произошло после того, как я  выбрала
Лучшего Друга и, уложив руку на стол, нажала на костяшку между  указательным
и средним пальцами.
   А  не  произошло  ровным  счетом  ничего.  Рука,  как  лежала  на   столе
недвижимая, так и продолжала лежать безо всяких признаков жизни.
   Как было сказано в инструкции, я нажала на костяшку второй раз,  но  и  в
этом случае ничего не случилось. Тогда я достала из стола  швейную  иглу  и,
окунув ее для дезинфекции в духи, уколола руку в ложбинку  между  безымянным
пальцем и мизинцем. Иголка  вошла,  как  в  масло,  я  даже  испугалась,  не
воткнула ли глубже, чем следовало, а потому  срочно  выудила  ее  обратно  и
стала следить за Лучшим Другом.
   Как вы уже догадались, и в этом случае ничего не произошло.  Рука  лежала
на столе выставочным экспонатом, и я уверилась, что  ее  биологический  цикл
закончен. Да и какой умник за здорово  живешь  расстанется  с  таким  ценным
футляром, если в нем, вернее, в его содержимом еще теплится жизнь.
   Адреналина у меня не было, а потому я решила попробовать достать препарат
завтра у Ангелины Войцеховны в  больнице  и,  если  будет  для  того  нужно,
позволить врачихе некоторые вольности по отношению к  моему  бесчувственному
телу.
   Было уже совсем поздно, когда я решила ложиться и перед  сном  посмотреть
телевизор. Накрыв Лучшего Друга  полотенцем,  я  совершила  все  необходимые
гигиенические процедуры и улеглась под теплое  одеяло,  наблюдая  на  экране
передачу про автора Метрической системы  Прохора  Поддонного,  скончавшегося
накануне.
   Будь я на месте нашего Президента, непременно бы глушила все  европейские
телестанции, которые пытаются внушить нашему народу, что Метрическая система
есть то передовое, к которому необходимо стремиться России.
   Совершенно не понимаю, почему  такое  необыкновенное  стремление  в  мире
переделать Россию на свой лад, лишить ее национальных особенностей и размыть
национальное сознание! Наши фунты, версты, локти и т. д. почему-то так  всех
раздражают, что раз в пять лет Европа готова с нами  воевать.  Единственное,
что  их  останавливает,  так  только  полный  разгром  греков  и  японцев  в
Метрической войне! Ишь ты, не нравится  им,  что  наши  железные  дороги  не
совпадают стандартом с ихними, а оттого им  приходится  вкладывать  огромные
средства в железнодорожные переходники!  Они  ненавидят  наше  левостороннее
движение, хотя экспортируют в Россию  ежегодно  на  три  миллиарда  долларов
автомобилей с правосторонним рулем!
   Будь я на месте нашего  правительства,  будь  моя  воля,  приговорила  бы
Поддонного не к пожизненному заключению, а к  смертной  казни!  Из-за  него,
из-за его Метрической системы погибли полмиллиона наших  солдат,  задушенных
японским  биологическим  оружием,  павших  от  пуль  и  стрел  маньчжуров  и
апельсинщиков!.. Так нет же, мы еще дали возможность Поддонному трудиться  в
тюрьме и создать новое, так сказать, творение под названием  "Правостороннее
движение"!.. Господи, одно расстройство только!..
   Я переключила телевизор  на  другой  канал  и  засмотрелась  фильмом  про
любовь. Обычно я этого не делаю и  тут  же  перестраиваюсь  с  романтических
историй на что-нибудь другое, не навевающее на меня дурного настроения. Но в
этот  раз  я  как  будто  предчувствовала,  что  буду  участницей  нежной  и
трогательной новеллы в будущем.
   Как бы мне страстно хотелось, чтобы вы, Евгений, были  моим  партнером  в
этой новелле! Я не стыжусь своих признаний, так как жизнь нам отпущена всего
лишь раз, несмотря на то, что пропагандирует ваш Hiprotomus, и прятать  свое
чувство лишь из одного самолюбия, на мой взгляд, грешно и не