отпустив пружину,
под звуки Испанской рапсодии, опустил гроб в огненное жерло котельной нашего
дома.
   Я  беззвучно  шептал  ей  слова   благодарности,   облагороженный   чужой
жертвенностью, и плакал, роняя слезы на свои окрепшие ноги...
   Идя по булыжной мостовой еще не проснувшегося Арбата,  одинокий  в  своем
раннем пробуждении, я лениво думал о будущем. Не о том, что мне  надо  будет
делать, кого любить и кого жалеть. Я думал о будущем целиком, как о  чувстве
голода, которое нужно удовлетворить и  насытить.  Мне  нужно  насытить  свое
будущее!
   - Ах, ноги мои, ноги!!!
   В этот ранний час солнце так припекало, что я снял куртку  и  закатал  до
локтей рукава рубашки. Уже появились первые продавцы бубликов и  питы,  и  я
подошел к одной из тележек, вдруг почувствовав, что смертельно хочу есть.
   - Питу с курицей, пожалуйста! - попросил я. - И кетчупа побольше!
   Помидорный соус брызгал во все стороны, я измазал им свое лицо до ушей, а
продавщица, пухленькая девушка,  смеялась  от  души,  протягивая  мне  пачку
салфеток.
   И  вдруг  из  переулка,  в  котором  находится  "Комитет  по  абстрактным
категориям", вылетела на еще не  проснувшуюся  улицу  пролетка,  запряженная
парой лошадей.
   - Посторонись! - кричал бородатый возница. - Эге-ге-е-ей!
   Он промчал своих лошадей и скрылся в другую улицу. А по мостовой шел  мой
мальчишка, сдерживая вырывающийся из рук красный воздушный шар. Он был  жив,
мой мальчишка, а значит, был жив и я.
   - Вы видели мальчика с шариком? - спросил я продавщицу.
   - Нет, - ответила она с улыбкой, оглядывая пустую улицу.
   - А лошадей, здесь сейчас проскакавших?
   - Нет, - ответила она, кокетливо склонив головку, уверенная, что я  шучу,
таким образом завязывая с ней знакомство.
   - Прощайте! - кивнул я и пошел прочь, оставив ее за прилавком одну,  враз
погрустневшую.
   Я  направлялся  домой,  чтобы  взяться  за   гусиное   перо   и   описать
монблановскими чернилами все радости, происшедшие со мною за последние дни.
   Сидя за письменным столом, я вдруг понял, осознал в одно мгновение, что в
прошлой жизни был собакой. Питбулем с крысиной мордой.
   - Злобной, кровожадной собакой! - подтвердил жук. - Это меня вы кусали за
сапог, роняя желтую слюну! Вы были бешеной собакой! Я вас застрелил призовой
стрелой! Собаке-собачья смерть!
   Я открыл пузырек с перекисью и обильно полил ею шишку.
   - Ах... - вздохнул Hiprotomus с наслаждением.
   В среду я отправился в спортивный зал, где когда-то познакомился с  Зоей.
Слегка волнуясь, я пробовал на ощупь железо,  от  которого  отвык  за  много
лет,. и глядел по сторонам, желая неожиданно встретить ее.
   - Зоя не появлялась уже лет шесть! - сказал мне менеджер. -  Она  продала
этот зал и исчезла. Новый хозяин пытался  ее  разыскать,  так  как  возникли
некоторые вопросы по партнерству, но даже следов  ее  не  нашел.  Исчезла  с
концами.
   - Она вышла замуж, - объяснил я. - За финна. Его фамилия - Ракьевяре.
   - Да? - удивился менеджер.  -  Я  этого  не  знал...  Впрочем,  приходите
тренироваться, когда захотите. Бесплатно...
   Бычков появился в воскресенье через неделю.
   - Я нашел ее! - объявил он, но без особой радости в голосе.
   - Познакомишь?
   - Я нашел адрес, по которому ее скрывают!
   - Тебе нужна моя помощь?
   - Спасибо, - сказал мой товарищ и оглядел кресло конструктора Ситосиши, в
котором я сидел. - Ты мой самый близкий друг!..
   И тогда я поднялся во весь рост, оттолкнув ногой ненужную коляску.
   - Тебе нужна моя помощь? - еще раз спросил я.
   Бычков умел владеть собой. Он  лишь  покраснел  от  неожиданности,  затем
кашлянул в кулак и сделал шаг навстречу.
   - Каким образом?
   - Молитвами любимой женщины.
   - Господи, как я рад!
   Мой товарищ подошел ко мне и обнял крепко-крепко, так что я понял, что он
по-настоящему мой товарищ.
   - Конечно, мне нужна твоя помощь, мой дорогой! - прошептал в ухо  Бычков.
- Вот удача!.. Мы едем через пять дней!
   - Куда?
   - В Санкт-Петербургскую область. Поселок Шавыринский. Там ее прячет  этот
Эдерато!
   - В Шавыринский?! - изумился я, отстраняясь от товарища.
   - Да, а что?.. Ты знаешь, где это?
   - Да. Там живет Анна Веллер.
   - Кто это?
   - Я тебе рассказывал. Я познакомился с ней в санатории. Помнишь?..
   - Ах да! Ну тем лучше,  там  встретишься  со  своей  Анной  и  будет  где
перекантоваться!..
   Ах, моя милая Анна!
   Через пять дней я увижу вас! Хотя нет, через шесть, так как мы с Бычковым
выезжаем  поездом!..  Вот  и  случилась  оказия,  при  которой  мы   наконец
соединимся, и вы познакомитесь с моим товарищем...  Я  жутко  счастлив,  что
смогу дотронуться до  вашего  живота,  в  котором  живет  наша  голубоглазая
девочка, и гладить его досыта, убаюкивая дочь до сроку...

   До встречи, моя дорогая, единственная, любимая!..
   Ваш Евгений Молокан

ПИСЬМО ДЕВЯТНАДЦАТОЕ
Отправлено 30-го марта
по адресу: Москва, Старый Арбат, 4.
Евгению Молокану.

   Здравствуйте, Женя!
   Человек из благотворительного общества  наконец  появился  и  принес  мне
бесплатную путевку в санаторий.
   Это не тот санаторий, в котором мы с  вами  познакомились,  а  совершенно
другой, в другом конце страны.
   Я счастлива за вас, что так все произошло! Я счастлива за  ваше  чудесное
выздоровление!.. Но, к сожалению, встретиться с вами и вашим другом  мне  не
удастся, так как путевка начинается за день до вашего прибытия, а добираться
до санатория не менее двух суток.
   Вы знаете,  в  последнее  время  что-то  со  мною  произошло.  Меня  мало
интересуют  события,  происходящие  вокруг.  Меня  вообще  мало   интересует
реальность. Я все более интересуюсь изменениями в  себе,  а  именно  в  моем
набухающем животе. Глаза мои смотрят лишь внутрь плоти, совершенно скучая от
созерцания улицы и телевизора... Я вычитала в каком-то журнале,  что  так  и
должно быть у беременных женщин. Их перестает волновать окружающее,  и  даже
мужей своих они перестают замечать, так увлечены они созреванием плода.
   Милый мой!
   Вы должны отыскать себе другую! Теперь у вас все в порядке, и вам не след
любить меня, парализованную домоседку, а  потому  я  не  сообщу  вам  адреса
санатория и пробуду в нем до срока родин. Не  обессудьте  и  не  обижайтесь,
любовь моя!
   Ключи от дома будут лежать под крыльцом. Обязательно  воспользуйтесь  ими
для отдыха вашего и вашего  товарища  Бычкова,  которому  большой  привет  и
уверения, что я его люблю по-дружески, так как он ваш товарищ!
   Ах, ведь не зря я поверила в передачи  про  пространство  этого  Готлиба,
создавшего сосуд, объединяющий все измерения. Вот и стрела, пронзившая  вашу
спину, прилетела из другой жизни!..

   Прощайте, мой любимый, мой единственный!
   Ваша Анна Веллер

   P.S. Умер Лучший Друг. Я обнаружила его в углу, холодным, как  мрамор,  с
растопыренными смертью пальцами. Я уложила его в бархатный футляр и закопала
рядом с Горьким. Я плакала... Я плакала и за  Лучшего  Друга,  и  за  Лучшую
Подругу...  Их   биологический   цикл   завершился.   Они   выполнили   свое
предназначение и умерли...
   P.P.S. Попыталась выписать из  библиотеки  что-либо,  написанное  физиком
Готлибом, и получила отказ. У него совсем нет печатных трудов. Странно!..

ПИСЬМО ДВАДЦАТОЕ
Оставлено 7-го апреля на письменном столе
в доме по адресу: поселок Шавыринский,
д. 133. Для Анны Веллер.

   Дорогая Анна!
   Добрались  мы  до  Санкт-Петербурга  без  особых  приключений,  а   далее
автобусом до Шавыринского.
   У нас с Бычковым было достаточно времени, чтобы  разработать  предстоящую
операцию. Всю ночь мы не спали и обсуждали детали.
   - Опиши мне его, - попросил я.
   - Ему лет сорок пять, - вспоминал Бычков. - Могучего  телосложения,  хотя
одежда скрывает мускулатуру полностью. Из этого я делаю вывод, что он  особо
тренирован и не исключено, что мужик - наш коллега.
   Бычков открыл спортивную сумку, и я увидел в ней два  пистолета-автомата,
запасные рожки с патронами, несколько плоских гранат и тротиловый  пластилин
в прозрачном пакете.
   - Не думаю, что нам это понадобится! - усмехнулся я.
   - Ничего, ничего. Береженого Бог бережет!
   - А как ты все же вычислил этого Эдерато?
   - Случай, как всегда, помог. Мальчишка углядел у своего отца фоторобот  и
сказал, что видел ее входящей в дом почтальонши с мужиком, который все время
ловит рыбу. Ну, а отец уже мне сообщил.
   - А кто отец мальчишки?
   - Опером в Шавыринском, - ответил Бычков. - Кстати, это фамилия  такая  -
Эдерато. Зовут его обычно - Владимиром Викторовичем!
   - Как?!! - обалдел я...
   Почти до самого Санкт-Петербурга мне пришлось  рассказывать  Бычкову  про
вас, милая Анна, про Владимира Викторовича,  гнусным  образом  преследующего
слабую женщину, и только про руки я умолчал.  Зачем  про  них  рассказывать,
когда они в земле!.. Таким  образом  в  этом  деле  возникла  и  моя  личная
заинтересованность, а это совсем другой стимул!
   - Мы расправимся с ним! - уверил я Бычкова. - Кем бы он ни был!
   Весь следующий день мы провели в вашей квартире, готовясь к  штурму  дома
Владимира Викторовича. Ключ, как вы и говорили, обнаружился под крыльцом. Мы
десятки раз проверили оружие и обговорили план, по которому я ворвусь  через
окно, а Бычков должен выбить дверь.
   Все-таки вы не выбросили мою фотографию. Она стоит  на  вашем  письменном
столе, и глянец моего лица чуть подернулся пылью. Это - я, а не американский
астронавт Армстронг. Мы часто баловались  в  нашем  учреждении  компьютерным
совмещением фотографий. Луна настоящая, а в скафандре - я. Мои глаза все это
время смотрели на вас...
   Я  увидел  на  стене  гитару  работы  вашего  отца,   Фридриха   Веллера,
подвешенную за кожаный ремень, и обнаружил на письменном столе  пилку-ножик,
которым вы вскрывали мои письма...
   Моя Анна!..
   К вечеру в доме появился местный  опер,  маленький  человек  с  волосатой
головой, который рассказал нам о ваших галлюцинациях, связанных с Владимиром
Викторовичем.
   - Видимо, не все так просто! - покачал головой опер. - Видимо,  в  словах
Веллер была своя правда!..
   - Совсем не просто, - подтвердил Бычков. - Дома?
   - Дома. От пола отжимается. Я насчитал тысячу двести раз и ушел. А он все
еще отжимался. Сильный, сука!
   - Только ты смотри, - предупредил мой товарищ. - Никому!
   - Я все понимаю, - тряхнул волосами опер.
   - Дуй домой! - приказал Бычков.
   - Как домой?!. - опешил волосатый.
   - Давай-давай! Мы сами!..
   - И не стыдно вам! - обиделся опер. - Как грязную работу - так полиция! А
как что покрасивше, так спецназ!
   - Не обижайся! У нас это личное дело! Мы просто не можем тебя взять!..
   Опер  сокрушенно  покачал  головой  и  ушел  кормить  своего  бдительного
мальчишку ужином, а мы с Бычковым расселись по разным углам и думали  каждый
о своем.
   Вероятно,  мой  товарищ  надеялся  на   благоприятный   исход   операции,
представлял себе встречу с толстой Асей, как она бросится  к  нему  на  шею,
освобожденная от тирании Эдерато, и будет целовать его лицо бесконечно, пока
ее тело не нарадуется прикосновениями, пока глаза не насмотрятся  на  улыбку
освободителя, а руки не устанут от объятий.
   Я же лелеял думку о вас, милая Анна!.. Смею уверить  вас,  что  исцеление
вовсе не повлияло на мои чувства, на бесконечную любовь к будущему  ребенку,
нашей  востроносенькой  девочке  с  голубыми  глазенками.  Конечно  же,   по
завершении операции я найду вас и санаторий, в  котором  вы  скрываетесь  от
меня хитрым партизаном!
   Бычков взглянул на часы и сказал - "пора!".
   Я кивнул и еще раз осмотрел свою экипировку, чтобы  нигде  не  звенело  и
ничто не натирало. Гранаты висели  на  левом  боку,  под  курткой  защитного
цвета, а пистолет-автомат торчал прикладом из кобуры.
   - Пошли?
   - С Богом! - отозвался Бычков.
   Было совершенно темно, когда мы вступили в  весеннюю  слякоть,  утопая  в
оживающей пузырями жиже по самые щиколотки, и пошли друг за  другом  к  дому
Владимира Викторовича, он же таинственный Эдерато.
   Уже в огороде, меж грядок, Бычков слегка приобнял меня, еще раз шепнул на
ухо "с Богом" и, подтолкнув к светящемуся окну,  бесшумно  побежал  к  двери
дома номер сто девять. Там проворно скатал шарик из тротилового  пластилина,
засунул его в замочную скважину и, вставив запал, поднял руку...
   Я увидел его сидящим за столом в  сумрачном  свете  слабой  лампочки  под
зеленым абажуром. У него был коротко остриженный затылок и  мощная  шея.  Он
неотрывно смотрел на большую  бутыль,  стоящую  в  углу,  и  покачивался  из
стороны в сторону, как будто медитировал.
   В правой руке я удерживал  пистолет-автомат,  а  левой  сжимал  березовое
полено, чтобы выбить по команде оконную раму.
   И тут он обернулся. Словно какое-то неосознанное звериное чутье заставило
его мускулистую шею заворочаться, и он взглянул в окно  из-под  узкого  лба,
встретясь со мною черными, слегка раскосыми глазами.
   Господи, - покачнулся я. - Это же... это же Поддонный! Прохор  Поддонный,
автор Метрической системы, которого мы  с  Бычковым  уже  когда-то  брали  и
который в недавнем времени скончался в тюрьме! Господи!.. Да что же  это  за
чертовщина такая!..
   Поддонный приподнял верхнюю губу, обнажая мелкие белые зубки, вскочил  со
стула, метнулся в сторону, попутно  разбив  лампочку,  и  дом  погрузился  в
пучину темноты.
   - Это Эль Калем! - завопил Hiprotomus. - Это он! Я его узнал!  Это  из-за
него казнили мою мать. А-а-а!!!
   - Заткнитесь! - прорычал я. - Сейчас не до вас!
   Бычков махнул рукой, и я обрушил полено на оконную раму. В ту же  секунду
грохнул взрывом тротиловый пластилин, и мы ворвались в дом.
   - Ложись! - заорал я и принялся поливать  очередями  автомата  по  углам.
Врезалась в щеки штукатурка, отбиваемая  крупнокалиберными  пулями,  звенело
стекло, что-то рухнуло, затем пуля угодила в зеркало, и осколок резанул меня
по шее, враз сделав плечо горячим от крови.
   - Сука! - заорал я в приступе бешенства и жал  на  курок  отчаянно,  пока
рожок не выплюнул последний кусок свинца и затвор не заело намертво.
   - Его здесь нет! - услышал я голос Бычкова. - Зажигаю фонарь!..
   Тут  же  мощный  луч  света  зашарил  по  комнате,  освещая   разрушенное
пространство.
   - Он в подвале скрылся! - хмыкнул мой товарищ. - Хитрый, гад!
   - Знаешь, я его узнал!
   - Да что ты! Кто же это?
   - Это - Поддонный!
   - Кто?!. - удивился Бычков.
   - Прохор Поддонный, которого мы с тобою брали во время войны в Завязи!
   - Не сходи  с  ума!  -  жестко  бросил  мой  товарищ.  -  Это  у  тебя  с
непривычки!.. - Он сплюнул и посветил фонарем на крышку  подвала.  -  Лезем!
Сначала я, следом ты... Только перемени обойму в пистолете!..
   В подвале было так же темно,  как  и  в  доме.  Спустившись,  мы  вжались
спинами в сырые стены; мы были готовы в любой момент разнести в куски  любую
человеческую плоть, сверкнувшую во тьме недружественными глазами.
   - Его здесь тоже нет! - прицокнул Бычков. - Ловкий мужик!
   Он отлепился от стены и, пройдя два шага, предупредил:
   - Включаю фонарь!
   И опять луч света  зарыскал  во  мраке,  открывая  нам  бытовые  картинки
продовольственных запасов рачительного хозяина. С дубовых перекладин свисали
круги копченых колбас, связки вяленой рыбы источали речной аромат, а  жирные
окорока покачивались от наших случайных прикосновений.
   - Хороша капуста! - похвалил Бычков с хрустом, стряхивая с пальцев  капли
рассола. - Но где же все-таки наш пациент?
   Я включил второй фонарь и пошел в обратную от товарища сторону.
   - Будь осторожен! - предупредил он.
   Подвал на удивление был просторным и длинным и по моему разумению выходил
далеко за пределы фундамента, под самый огород. В этой его  части  продуктов
не хранилось,  а  покрывалась  плесенью  старая,  вышедшая  из  употребления
мебель, а также прочая ненужная утварь...
   И тут я увидел дверь!.. Обитую кованым железом,  с  чугунными  шипами  по
всей поверхности, ее открывали совсем недавно, размазав пятерней пыль.
   - Я нашел его! - проговорил я в темноту, и через мгновение плечом в плечо
почувствовал рядом своего проверенного товарища. - Он за этой дверью!..
   - Эй, мужик! - крикнул  Бычков.  -  Открывай  дверь!  А  не  то  мы  тебя
гранатами забросаем! В ответ мы глотали тишину.
   - А вдруг это дверь подземного хода? -  предположил  я.  -  И  он  сейчас
где-нибудь на другом конце поселка?
   - Все может быть!.. Вот сука, шипы наварил, плечом не надсадишь!
   Он порылся в кармане и достал  прозрачный  пакет,  из  которого  отщипнул
кусочек пластилина и намазал по дверному косяку;  вставил  запал  и  толкнул
меня в грудь.
   Свиные окорока оказались хорошим укрытием от взрывной волны, и когда мрак
разорвало вспышкой, мясо приняло на  себя  всю  ее  силу,  тут  же  запахнув
жареным беконом.
   С автоматом наперевес Бычков рванулся на вспышку и вскрикнул,  как  будто
нарвался на встречную пулю.
   - Ах, мать твою! Не взяла взрывчатка двери!.. Всей  мордой  о  шипы!  Вот
тварь!..
   Он утирал со щеки кровь, морщась от боли, а я пядь  за  пядью  осматривал
неприступную дверь, пока не нашел  большую  замочную  скважину,  из  которой
повеяло сыростью и средневековым мраком. И  я  приставил  свое  ухо  к  этой
скважине, и показалось мне, что слышу какое-то движение за дверью, что живые
существа обитают там и что Поддонный  не  скрылся  через  подземный  ход,  а
отсиживается в бункере, укрывая заложницу.
   - Он там! - прошептал я. - Я слышу его!
   - А ее? - с нежностью и надеждой в шепоте спросил Бычков.
   - Кажется, да...
   - Ах, нельзя больше тротилом! - сокрушался мой товарищ.  -  Мы  можем  ее
повредить!.. Что же делать?!.
   И тогда я достал из кармана конверт, открыл его и вытащил вещицу, похожую
на засушенную змейку.
   - Что это? - спросил Бычков.
   - Какая разница, - ответил я и вставил Зоин хвостик в замочную скважину.
   Что-то щелкнуло,  что-то  клацнуло  после  поворота,  и  тяжелая,  обитая
железом дверь отворилась.
   - Всем стоять!  -  заорал  Бычков,  врываясь  в  большое  пространство  с
высокими потолками, подсвеченное тусклым светом. - Стоя-я-я-тттть!!!
   Он сидел на  стуле  посреди  зала,  сложив  на  груди  руки,  и  спокойно
разглядывал  нас,  ворвавшихся  с   искореженными   бешенством   лицами,   с
автоматами, готовыми изрыгнуть смертельную дозу свинца. В  руках  он  держал
эбеновую палочку и слегка стукал ею себя по колену.
   - Тварь! - прорычал Бычков и с ходу обрушил приклад на  голову  Владимира
Викторовича. - Где она, козел?! Я тебя спрашиваю!.. Убью!!!
   Но плененный Поддонный молча улыбался и подставлял под  свое  надорванное
ухо горсточку ладони, собирая в нее стекающую кровь.
   - Где?!!! Где!!! Где!!! - орал Бычков, вытаскивая из  ножен  двусторонний
нож. - Отвечай, сука!.. Я тебе твою поганую улыбку с лица срежу!!!
   - Кто - она? - спросил Владимир Викторович, по-прежнему улыбаясь.
   - Это - Эль Калем! - шептал дрожащим от ужаса  голосом  Hiprotomus.  -  Я
видел его  на  изображениях  наших  художников!  Или  нет!..  Это  -  старый
следователь,  о  котором  я  вам  рассказывал,  который  всех  моих   женщин
сглазил!.. Господи, как мне страшно!.. Только этот моложе!..
   - Так кем вы интересуетесь? - еще раз спросил пленник.
   - Кем?..
   Бычков повернул ко мне растерянное лицо, и я вспомнил, что он даже  имени
ее не знает.
   - Действительно, Поддонный! Или похож!
   - Он ищет Асю, - помог я товарищу.
   - Ах, Асю!.. - понял Прохор, закивав головой, потянул руку к  выключателю
и в одно мгновение щелкнул им, наполняя зал нестерпимо ярким  светом.  -  Ну
что ж, ищите вашу Асю! Вон они все! - и  указал  окровавленными  пальцами  в
противоположную сторону.
   А на противоположной стороне, у стены, на толстых дубовых  полках  стояли
зеленого стекла бутылки разных  калибров.  Огромные  и  маленькие,  узкие  и
пузатые, они были наполнены мер