Когда вы последний раз сидели у  меня
в креслице?
   - Не помню, - призналась я. - Года два назад, может быть...
   - Вот-вот, - укоризненно покачала головой  Ангелина  Войцеховна,  помогая
мне забраться в гинекологическое кресло. - А в вашем положении надо  минимум
раз в полгода это делать!
   - А какое у меня положение?
   - А такое, что вы не  ведете  половой  жизни,  -  и  по-вороньи  блеснула
глазами.
   Она затолкала в мою муши зеркало и  долго  смотрела  нутро,  обжигая  его
металлическим холодом.
   А черт с нею! - плюнула я. - Пусть наслаждается!
   Наконец  врачиха  закончила  осмотр  и,  бросив  в   таз   использованные
инструменты, сказала:
   - Я была о вас другого мнения.
   - А что такое?
   - Да ничего особенного, - ответила она холодно. - Вы беременны.
   - Что?!!
   - Наверное, уже с месяц!
   - От кого?!! - изумленно вырвалось у меня.
   - Вам лучше знать.
   - Этого не может быть!
   - Хотите, еще один тест проведем?  -  предложила  Ангелина  Войцеховна  и
протянула мне пробирку. - Помочитесь сюда.
   Когда я вернулась из туалета, врачиха сунула в пробирку какую-то палочку,
и когда шкала  на  ней  наполовину  закрасилась  в  зеленое,  удовлетворенно
кивнула головой и произнесла:
   - Что и требовалось доказать.
   Я сидела с открытым ртом и очумело пялилась на анализ.
   - А что вы удивляетесь? - пожала плечами Ангелина Войцеховна, - У вас там
все в порядке. Только вот как вы рожать будете, без упора!
   - Да уж как-нибудь, - ответила я.
   - Только не вздумайте ничего предпринимать! А то я тут  недавно  была  на
выезде с уголовкой. Там одна сама себе аборт пыталась сделать.  Так  истекла
кровью и померла!
   Ошеломленная, я покатилась к дверям.
   - Раз в две недели ко мне! - услышала я за спиной властный голос.
   Такое удивление я испытала разве что когда Бутиеро схватил меня в объятия
и шагнул с крыши. Да и то тогда удивление было кратким, всего  лишь  в  пять
секунд полета, а сейчас я попросту  не  в  силах  прийти  в  себя.  Обалдело
таращусь на весь мир, как будто он перекрасился в другой цвет.
   Весь день я просидела возле окна, уставившись внутрь себя. Глаза  как  бы
развернулись на сто восемьдесят градусов, опустились на лифте в низ живота и
исследовали его содержимое.
   Мне уже отчетливо представлялся зародыш, почему-то девочка  с  остреньким
носиком и  голубыми  глазенками.  В  иные  секунды  казалось,  что  она  уже
шевелится, толкая ножками стенки живота, но я брала себя  в  руки,  убеждая,
что это лишь психологический обман, что там всего-то несколько  сот  клеток,
которые еще не сформировались даже в рыбку.
   От внутреннего созерцания меня отвлек Лучший Друг, взобравшийся на колени
и поглаживающий мой живот.
   - Ты мой дорогой! - сказала я ему с огромной нежностью. - Ты мой  славный
и прекрасный!
   От этой речевой ласки он весь задрожал и  завибрировал  и  было  забрался
пальцами ниже, но я легонько оттолкнула его и сказала:
   - Теперь нельзя! Теперь можно спугнуть зародыш! Надо потерпеть  некоторое
время, пока он не привыкнет там существовать. А потом  уже,  потом  и  видно
будет.
   Лучший Друг не стал настаивать, а спустился с моих колен  и  принялся  об
угол стола сдирать с себя бинты.
   Срослись кости, - поняла я, и на душе мне стало так легко и покойно,  что
я  заблагодарила  вдруг  небеса  быстрой-быстрой  молитвой,   которая   сама
срывалась с губ моих и очень красивыми словами уносилась ввысь.
   Ах, - молилась я. - Спасибо за  все,  что  дадено  неожиданно  и  сладко.
Спасибо за то, что сладко, но не приторно, что  неожиданно,  но  не  больно.
Спасибо за белый день и безмятежное существование в нем  порою.  Спасибо  за
муки, без  которых  непонятна  безмятежность.  Спасибо  за  нежданный  плод,
зреющий во мне всеми существами, живущими на земле. Спасибо  за  то,  что  я
беременна всем мирозданием, а разрожусь лишь частичкой его!..
   Я поклонилась небесам и радостно произнесла:
   - Хочу обедать!
   В ту же самую секунду Лучший Друг, освободившийся от бинтов, взвился чуть
ли не  под  самый  потолок  и  понесся  в  кухню,  где  загремел  всяческими
кастрюльками и сковородками, жаря в них и паря что-то питательное и вкусное.
   А потом я ела картошку  с  чесночным  соусом  и  тефтелями,  запивая  эту
чудесную еду компотом из мороженой брусники. Лучший Друг  подносил  к  моему
рту кусочек черного хлеба, и я осторожно откусывала от него краешки.
   У меня три руки! - осознавала я с восторгом.
   И тут я вспомнила, что в  шкафу,  в  черном  футляре  лежит,  до  времени
оставленная, еще одна рука.
   А воспользуюсь-ка я ею! Ведь наступило время заиметь  Лучшую  Подругу!  В
моем положении лишняя женская рука отнюдь не помешает!..
   Я вытащила из шкафа ящик, открыла и достала ее, затянутую  в  полиэтилен.
Аккуратно срезав пленку, я положила руку ладонью вниз и нажала на костяшку.
   Лучшая Подруга ожила сразу. Она пошевелила тонкими  пальчиками,  разминая
их, поднялась на ладошке и потянулась к настольной лампе, обогреваясь  о  ее
свет нежной кожей.
   - Интересно, что ты умеешь? - спросила я и вспомнила:
   - Ах да, ты ведь массажистка!
   Я откинула спинку каталки и приказала:
   - Сделай мне массаж плечей и шеи.
   Лучшая  Подруга  отреагировала  с  опозданием,  словно  ей  не   хотелось
расставаться  с  теплым  светом,  но  затем  она,  грациозно  вышагивая   на
пальчиках, спустилась со стола и взобралась ко мне на кресло.
   Она  действительно  соответствовала  своему  названию  "массажистка"   и,
вероятно, когда-то принадлежала женщине, знающей свое дело  в  совершенстве.
Ее пальцы нажимали именно туда, куда следовало. Не  сильно  и  не  слабо,  а
именно так, как нужно...
   Через минуту я блаженствовала, испытывая доселе неизвестные ощущения. Как
будто моя голова отделилась от туловища и стала такой легкой,  словно  могла
взлететь воздушным шариком под потолок. По телу разлилась истома, и  я  сама
не заметила, как глаза мои закрылись и я заснула...
   Проснулась я ночью, лежа в своей кровати. Я не помнила, когда перебралась
на подушки, но забеспокоилась от того,  что  не  обнаружила  рядом  с  собою
Лучшего Друга. Обычно он спит всегда  возле,  запутавшись  пальцами  в  моих
волосах, а сейчас его не было.
   Я села в кровати, прислонившись спиной к  стене,  протерла  рукой  сонные
глаза и увидела поистине фантастическую картину.  В  потоке  лунного  света,
проливающегося с небес в мое окно,  в  его  мертвенной  красоте  переплелись
руки. Это было  похоже  на  какой-то  странный  танец,  так  как  конечности
ритмично покачивались, поглаживая друг друга нежно и  осторожно,  как  будто
впервые ластились, прежде чем стать любовниками.
   Я не знаю, что со мною произошло, но я смотрела на эту странную  картину,
и волна злости накрывала меня неизбежно и бесконтрольно, так  что  лицо  мое
искривилось, и я, схватив подушку, швырнула ею в танцующих, разбрасывая их в
разные стороны.
   - Ах ты, негодяйка! - закричала я в бешенстве. - Я тебя  оживила,  а  ты,
дрянь такая!.. Да как ты смеешь!..
   Утерев с губ слюнную пенку, я бросила вдогонку вторую подушку и закричала
еще более истерично:
   - Лучший Друг! Немедленно иди сюда!
   Он неохотно пополз по полу к кровати, то и дело  останавливаясь,  как  бы
проверяя, как там Лучшая Подруга,  жива  ли,  не  зашибло  ли  ее  невзначай
подушкой.
   Когда он взобрался ко мне на  постель,  я  схватила  его  и  принялась  с
остервенением колотить по пальцам, словно пощечинами била.
   - Мерзавец! Кобелина!
   А он терпел и  не  вырывался,  лиши  вздрагивал  от  ударов,  пока  я  не
истратила всех сил и не задышала собакой.
   - Дрянь!.. - шипела я пересохшими губами, а Лучший  Друг  вдруг  принялся
меня гладить по щекам, плечам, животу, успокаивая мои вздрагивающие мускулы,
и как будто извинялся тем самым.
   - Все равно ненавижу! - сказала я почти беззлобно. - Где  она,  эта  твоя
партнерша? Зови ее сюда!
   Лучший Друг приподнялся в кровати и замер, словно ужасом охваченный.
   - Не бойся, - успокоила я. - Не трону ее.
   Тогда он спустился на пол и помчался в  темноту,  где  по  его  разумению
должна  была  находиться  Лучшая  Подруга.  С  минуту  я  слышала   какие-то
шебуршения, словно Лучший Друг уговаривал ее повиноваться,  успокаивая,  что
ничего страшного не случится, что я уже спустила злобные пары, а потом  руки
появились вместе. Он подсадил  ее,  как  истинный  джентльмен,  и  она,  вся
трясущаяся от страха, предстала  передо  мною,  переминаясь  с  пальчика  на
пальчик.
   - Ну, моя дорогая, - спросила я  строго  голосом  помещицы,  отчитывающей
провинившуюся крепостную, - как же ты могла поступить так со мною?  Ведь  не
подобает совершать такое в приличном обществе.
   Лучшая Подруга стояла, опустив плечо, словно виноватый ребенок голову.
   - Что же ты молчишь? - продолжала я, как будто не знала, что  ей  никогда
не будет суждено ответить на мои вопросы. - Ты очень передо мною виновата, и
я должна тебя наказать. Надеюсь, ты понимаешь это?
   Рука опустила плечо еще ниже,  но  тут  перед  моими  глазами  засуетился
Лучший Друг, тряся указательным пальцем, мол, я же обещала не трогать ее.
   Меня раздражало его мельтешение, я отодвинула его и сказала:
   - Бить я ее не буду! Я свои обещания выполняю! Но наказание последует!
   Я задумалась над тем, какое средство избрать для экзекуции провинившейся,
но ничего  путного  нафантазировать  не  могла,  к  тому  же  и  злость  моя
совершеннейшим образом испарилась, оставив место лишь легкой досаде.
   - Уже поздно, - отступила я. - Позаботимся о наказании завтра!  А  теперь
спать!
   Обрадованные руки чуть было не слетели с кровати птицами, но  я  пресекла
полет Лучшего Друга окриком:
   - А ты останься!
   Он покорно улегся рядом, но уже не гладил меня по волосам, как обычно,  а
просто  лежал  устало,  и  казалось  мне,  что  вздыхает  он   тяжело,   как
переживающий горе человек.
   И тут я придумала!
   Вы знаете, дорогой Евгений, какая чудесная мысль пришла мне  в  голову?..
Ай-яй-яй, какая прекрасная мысль!.. Я пришлю Лучшую Подругу вам!  Пусть  она
живет, мой милый, с вами и станет моей рукой на вашей груди, как Лучший Друг
является вашим продолжением и успокаивает мое сердце!.. Теперь, мой  родной,
когда мы оба готовимся стать  родителями  голубоглазой  девочки,  нам  обоим
необходимо больше тепла и ласки, которые, как мне кажется, смогут обеспечить
руки!..
   Счастливая своей придумкой, я заснула сном  праведницы,  а  на  следующее
утро собралась в дорогу. Прежде всего я нажала  на  костяшку  пальца  Лучшей
Подруги, отключая ее  от  реального  мира,  а  потом  принялась  успокаивать
Лучшего Друга, объясняя, что это вовсе не наказание, а мера, необходимая для
транспортировки руки в Москву на новое место жительства.
   От  моих  объяснений  Лучший  Друг  пришел  в  еще  большее  исступление,
закрутился волчком по комнате, затем  взметнулся  на  письменный  стол,  где
попытался перерезать себе вены о ножичек для вскрытия писем, бывшую  пилочку
для ногтей, укрепив ее в щели. Но  оружие  оказалось  окончательно  тупым  и
особого вреда не принесло, лишь слегка покорябало кожу.
   Дабы Лучший Друг не учинил  над  собою  более  серьезных  предприятий,  я
привязала его  за  кисть  к  ножке  стола  и,  погладив  бицепс,  попыталась
объяснить, что так надо, иначе ничего хорошего не  выйдет,  и  чтобы  он  по
возможности не обижался на меня.
   Обмотав Лучшую Подругу шерстяным платком, я перевязала  его  бечевкой,  а
затем уложила в спортивную сумку с теннисной ракеткой, нарисованной на боку.
   Мне необходимо было успеть на четырехчасовой автобус, идущий в  город,  а
потому я, застегивая на ходу пальто, выкатилась во двор. Я, конечно,  знала,
во что превратятся мои руки после  этого  путешествия,  ведь  до  автобусной
станции предстояло преодолеть почти три версты, а в городе  один  Бог  знает
сколько нужно сделать пересадок, пока я доберусь до вокзала.
   Вежливые и сердобольные люди внесли коляску вместе  со  мною  в  автобус,
который тут же отправился по снежной дороге в  Санкт-Петербург.  Пот  тек  с
меня ручьем,  и  какая-то  пожилая  женщина,  укутанная  в  пуховый  платок,
запричитала на весь автобус:
   -  Ой,  бедненькая!  Что  же  с  ножками  твоими  приключилось,  у  такой
молоденькой?
   Она порылась в своей кошелке и, выудив из нее монетку, протянула мне.
   - На-ка, болезная, копеечку!
   -  Да  что  вы,  в  самом  деле!  -  разозлилась  я.  -  Что  я,  нищенка
какая-нибудь!
   Старушка  обиделась   и   забубнила   себе   под   нос   о   человеческой
неблагодарности, а со всех сторон ее поддержали попутчики, совестя меня, что
бабушка делала  все  от  чистого  сердца,  а  я  не  поняла  ее  благородных
устремлений и не приняла подарка с открытым сердцем.
   В конце  концов,  чтобы  не  напрягать  обстановки,  я  извинилась  перед
старушкой, а та в ответ поджала обиженно бесцветные губки и процедила:
   - А копеечку я тебе теперь не дам!
   И тут я увидела его!.. Он сидел на  переднем  сиденье,  втянув  голову  в
плечи, прикрываясь большим медвежьим  воротником.  На  черном  драпе  пальто
таяли снежинки, он то и дело поводил шеей, и капли скатывались  куда-то  под
ноги.
   Господи! - взмолилась я про себя.  -  Не  дай,  Господи,  чтобы  он  меня
заметил!
   Не  успела  я  договорить  молитву,  как  Владимира  Викторовича   что-то
насторожило, он  заворочал  головой,  бросая  на  попутчиков  подозрительные
взгляды и посекундно вскашливая в тепле после морозной погоды.
   Я сидела в своей коляске на  задней  площадке,  сокрытая  многочисленными
пассажирами, и потому он все же меня не заметил и принялся наблюдать в  окно
природу, подсматривая в мокрый  кружочек,  который  кто-то  проделал  теплым
пятаком на замороженном стекле.
   -  Хочешь  хлебушка?  -  спросила  старуха  в  пуховом  платке  громко  и
неожиданно.
   Меня всю передернуло от ее мерзкого голоса, и, вероятно, я так  взглянула
в ее морщинистое лицо, что она тотчас захлопнула беззубый рот и стала  резво
протискиваться в середину салона.
   До Санкт-Петербурга автобус прошел экспрессом  и  затормозил  на  окраине
города, возле большого универсального  магазина,  где  все  и  сошли.  Я  же
умышленно задержалась в душном  салоне,  чтобы  не  столкнуться  с  сапером,
который, напротив, постарался сойти в числе первых, прокладывая себе  дорогу
плечом.
   Я видела через окно, как Владимир Викторович сел  в  такси  и  покатил  в
сторону центра, и только после этого свободно вздохнула.
   - Болезную в автобусе забыли! - услышала я старушкин  голос,  но  уже  не
рассердилась на него, а, наоборот, обрадовалась его безопасности и подкатила
к самым ступенькам автобуса.
   Мою коляску подхватили чьи-то  руки  и  опустили  резиновыми  колесами  в
городскую слякоть, по которой я и покатила к следующему маршруту...
   Мне невозможно пользоваться метро, в этом вся  проблема  спинальников  на
колясках, а потому я добиралась до вокзала  еще  двумя  автобусами  и  одним
трамваем.
   Я поспела к перрону вовремя, а если быть точнее, чуть  раньше,  минут  за
пятнадцать до подачи состава, и решила перекусить под навесом парой сосисок,
но тут разглядела в меню на прилавке  название  "Пита  с  курицей"  и  сразу
вспомнила ваше пристрастие к этой еде, мой дорогой Евгений.
   Ах, это оказалось достаточно вкусно, но на мое усмотрение слишком  жирно;
я даже капнула маслом на пальто и припорошила пятно солью, надеясь, что  она
съест жир...
   Наконец поезд затормозил у платформы, и многие тут  же  поспешили  занять
свои места.
   Я была выдержанна и дождалась, пока основная волна пассажиров  рассядется
по своим полкам, и только после этого покатилась вдоль состава.
   - Не возьмете сумочку до Москвы? -  спрашивала  я  у  проводников.  -  За
пятьдесят копеек, а?
   - Мало, - отказывались проводники.
   - А семьдесят?
   До головы поезда осталось лишь три вагона, и я испугалась, что сумку  так
и не приспособят, а потому предложила за услугу целый рубль.
   - Давай сюда, - согласился повар из вагона-ресторана и, засунув  целковый
под накрахмаленный колпак, взял у меня сумку. - Кому?
   - Евгению Молокану, - ответила я. - В собственные руки.
   - Ага, - согласно крякнул повар и скрылся в вагоне.
   Ну и хорошо,  порадовалась  я  и  неторопливо  покатилась  по  перрону  к
вокзалу, морщась от боли в натруженных руках.
   Какие будут некрасивые мозоли. Неожиданно я  почувствовала,  как  коляска
моя покатилась быстрее, словно под горку, хотя уклона вовсе не было.
   Что за странность такая? - удивилась,  затем  обернулась  и  увидела  над
собою криво ухмыляющуюся физиономию Владимира Викторовича,
   Он толкал мою коляску перед собою и, деланно лыбясь, цедил сквозь зубы:
   - Где сумка твоя, сука? Отвечай!..
   От  ужаса  я  не  могла  вымолвить  и  слова,  а  тем  временем  дикторша
проговорила в микрофон, что поезд Санкт-Петербург -  Москва  отправляется  с
шестого пути.
   - Говори, падла! - сапер  тряхнул  коляской  так,  что  я  чуть  было  не
вывалилась из нее в грязь.
   Поезд тронулся, Владимир Викторович  прихватил  меня  за  горло  жесткими
пальцами и развернул коляску лицом к двинувшемуся составу.
   - Не скажешь, брошу под поезд! Ну?!. Кому сумку сдала?!!
   - В ресторане, - прохрипела я. - В вагоне-ресторане...
   Он тотчас оттолкнул меня и побежал по ходу поезда,  тыркаясь  в  запертые
двери, показывая что-то проводникам знаками. Но те на призывы реагировать не
хотели, состав набирал ход, а сапер бежал все  быстрее  и  быстрее,  стучась
кулаком во все окна. Потом его нога неожиданно скользнула по  снежной  жиже,
поехала резиновой подошвой по дряблому льду;  Владимир  Викторович  взмахнул
руками, пытаясь удержать равновесие, но тело по инерции  неслось  вперед,  а
потому он ударился о стенку  набравшего  ход  состава,  был  отброшен  ею  в
сторону, перелетел через голову и рухнул  на  рельсы  пятого  пути,  который
находился в это время на ремонте. Упав на шпалы,  тело  его  закорчилось  от
боли, а я услышала за спиной крики:  "Человека  поездом  убило!  Человек  на
рельсах!"
   Я не стала дожидаться разбора ситуации и что есть силы покатила к  зданию
вокзала. Навстречу мне бежали  полицейские,  врачи  с  саквояжами  и  просто
зеваки, желающие поглазеть на катастрофу.
   В здании вокзала я отыскала  почту,  где  отбила  вам,  Евгений,  срочную
телеграмму:
   "Встречайте поезд Санкт-Петербурга зпт отбывший  восемнадцать  сорок  тчк
Высылаю посылку вагоне-ресторане  тчк  Подробности  письмом  тчк  Ваша  Анна
Веллер тчк"

ПИСЬМО ШЕСТНАДЦАТОЕ
Отправлено 9-го февраля
по адресу: Санкт-Петербургская область,
поселок Шавыринский, д. 133.
Анне Веллер.

   Милая моя, дорогая, единственная Анна!
   Мне трудно передать количество изумлений, постигших меня в последние  дни
и связанных непосредственно с вами!
   Начну хотя бы с вашей посылки. Я же совершенно не знал, что  находится  в
сумке, а потому, когда получил  ее  из  рук  поездного  повара,  то  не  мог
сдержать  любопытства  и   тотчас   погрузился   в   изучение   содержимого.
Представляете, я сделал это прямо на вокзале, при стечении сотен  человек!..
Я развязал веревку и обнаружил под платком женскую руку!
   Другой бы на моем месте,  не  привыкший  ко  всяческим  ужасам,  отбросил
отчлененную конечность прочь, но я не был напуган, а озаботился лишь тем, не
заметил ли  кто  сей  криминальный  предмет...  Слава  Богу,  волнение  было
напрасным. Вокзальным людям нет дела до того, что  и  у  кого  в  сумках,  а
потому я без осложнений добрался до дома, где и разобрал посылку.
   Вначале я подумал, что ваш повар засунул в дороге сумку под  какой-нибудь
котел, так как на руке виднелись синяки. Уже  позже  из  письма  я  узнал  о
вспышке вашей ревности и отнес синяки на этот счет.
   Порывшись в предыдущих посланиях, я отыскал письмо, в котором  говорилось
о том, как прив