умно.
   Дорогой Евгений, я так привыкла, что вы есть на этой земле, что вы хоть и
далеко, но связаны со мной прочно, как могут быть связаны только  мужчина  и
женщина, объединенные большим чувством.
   Я  ощущаю  тепло,  исходящее  от  строчек  ваших  писем,  я  ощущаю   его
живительную  энергию!..  Когда  же  наконец  судьба  даст  нам   возможность
встретиться?..
   Фильм закончился. Растроганная, под думы о вас, в мечтаниях  о  лучшем  я
заснула.
   Не знаю, долго ли, коротко я  спала,  но  разбудила  меня  музыка,  нежно
ласкающая слух.  Это  была  "Испанская  рапсодия",  исполняемая  на  гитаре.
Поначалу я решила, что мне снится эта музыка и что во сне вот-вот  проявится
переводной картинкой мой жених Бутиеро - таково было  виртуозное  исполнение
рапсодии. Но через некоторое время я поняла,  что  это  вовсе  не  сон,  что
играют наяву и происходит это где-то рядом с моим ухом, а потому  я  открыла
глаза и, привыкнув к темноте, осмотрелась.
   Гитары, оставшейся от отца и висящей обычно на стене, не было.
   Она лежала на полу. По ее грифу на пальчиках, словно канатоходец,  цепляя
ногтями струны,  подпрыгивала  рука,  оставленная  накануне  на  столе.  Она
проворно бегала по ладам, балансируя в воздухе плечевой  частью,  и  рождала
великолепную музыку.
   Ай да Лучший Друг! - восхитилась я. - Ай да молодец!
   Безусловно,  со  времен  Бутиеро  я  не   слышала   столь   великолепного
исполнения, а потому,  сдерживая  дыхание,  наслаждалась  всем  сердцем.  На
мгновение  мне  даже  показалось,  что  виртуозная  рука  принадлежит  моему
погибшему жениху. В восторге я потянулась к Лучшему  Другу,  соскользнула  с
кровати и растянулась по полу, как последняя дура.
   Мне никак не удавалось поймать  руку.  Она  успешно  уклонялась  от  моих
попыток, ухитряясь при этом не сбиться с ритма и щипать струны  ногтями  как
положено  партитурой...  Ах,  до  чего  ослепительно  блестело   кольцо   со
змейкой!..
   Когда я наконец изловчилась поймать Лучшего Друга за кисть, то  рука  тут
же успокоилась и обмякла рыбой, словно не было в  ней  еще  мгновение  назад
живительной энергии, заставляющей виртуозно играть "Испанскую рапсодию".
   Я еще раз внимательно осмотрела ее, но она совсем не была похожа на  руку
Бутиеро. Разве что  схожесть  мускулатуры.  Бутиеро  был  очень  сильным,  с
большими руками. Но у него, в отличие от Лучшего Друга, были тонкие пальцы и
не было на костяшках шрамов.
   Я отпустила руку, и она, скакнув по полу, запрыгнула на гитару и заиграла
на этот раз что-то совсем мне незнакомое, но тревожное и грустное.
   Как ей удалось снять гитару со стены? - подумала я, проваливаясь в сон. -
Что же она, по стене может лазить?..  Оказывается,  биологический  цикл  еще
вовсе не закончен!..  Может  быть,  я  не  знаю,  как  давать  рукам  четкое
задание?..
   На следующее утро я нашла Лучшего Друга  лежащим  на  столе  и  прикрытым
полотенцем так, как я оставила его накануне. Вероятно, закончив  играть,  он
сам взобрался на стол и  укрылся.  Гитара  висела  на  стене,  и  ничего  не
указывало на то, что ею в последние годы кто-то пользовался.
   Ах, какой все-таки молодец! - подумала я про Лучшего Друга. -  Сам  снял,
сам и повесил!..
   Приведя себя в порядок, я отправилась было на кухню, чтобы  позавтракать,
но тут мне в голову пришла отчаянная мысль, которую  я  захотела  немедленно
проверить.
   Я  прикатилась  обратно  в  комнату  и  вытащила  Лучшего  Друга   из-под
полотенца. Нажала на костяшку и отчетливо сказала:
   - Хочу завтракать! Хочу яичницу взбитую, бутерброд с сыром и черный кофе,
взошедший дважды на маленьком огне!..
   И - о чудо! Не успела я договорить, как Лучший Друг подпрыгнул на  столе,
приподнялся на пальцах и пополз, словно гусеница, по столу к краю.  Цепляясь
за ножку стола, перебирая  по  ней  пальцами,  рука  спустилась  на  пол  и,
забарабанив по полу подушечками пальцев, помчалась на кухню.
   Я поспешила за ним, но когда нагнала, то увидела  раскрытый  холодильник,
из нутра которого доносилась возня. Лучший Друг шуровал по полкам, отыскивая
необходимые  продукты.  Выудил  масло,  яйца,  причем  одно  покатилось,  но
проворные пальцы подхватили его перед самым краем и зажали в кулаке.
   Большой и указательный пальцы чиркнули спичкой о коробок  и  подожгли  на
плите пламя. Лучший Друг выбрал сковородку и поставил ее на  огонь,  звякнув
дном о чугун.
   - Лучше другую сковородку! - предложила я. - На этой пригорает. Она очень
старая!
   Лучший Друг среагировал мгновенно. Он снял старинную сковороду с плиты  и
засунул ее обратно в духовку. Пошебуршил  самую  малость  в  печи  и  достал
сковородку с тефлоновым покрытием.
   - Эта в самый раз, - одобрила я. - На этой не сгорит.
   Рука шлепнула яйцом о край сковороды, разломила скорлупу надвое и  вылила
содержимое  на  скворчащее  маслом  дно,  перемешала  вилкой.  То  же  самое
произошло со вторым  яйцом,  а  я  с  огромным  удовлетворением  следила  за
происходящим.
   Пока яичница жарилась, рука отрезала от батона кусок хлеба и, намазав его
слоем масла, покрыла ровным кусочком сыра.
   - Ай да молодец! - восторгалась я. - Ай да работник!
   Тем временем яичница поджарилась, и Лучший Друг, переложив ее на тарелку,
щелкнул пальцами.
   - А мне вилку? - спросила я.
   Хлопнул ящик, и через мгновение чистая вилка лежала передо мною.
   Яичница была именно  такой,  какую  я  люблю.  Поджаренная  до  хрустящей
корочки, она легко разделялась на кусочки, не  расплываясь  желтком  по  дну
тарелки.
   Тем временем рука варила кофе, помешивая напиток  ложечкой.  Лучший  Друг
стоял на предплечье, а оттого возвышался над туркой и,  казалось,  наблюдал,
дожидаясь, когда кофе побежит...
   Я откусывала от бутерброда с сыром, запивая его правильно сваренным кофе,
и радовалась жизни.
   Вот это повезло! - думала я,  пережевывая.  -  Вот  это  удача!  Рука-то,
наверное, умеет не  только  готовить,  но  и  много  чего  еще!  Только  как
выяснить, что она еще может?!. А ведь есть еще и другие руки!..
   - Тарелку из-под яичницы можно пока вымыть! -  распорядилась  я,  и  рука
тотчас  принялась  исполнять  команду.  -  После  мытья  тщательно  вытереть
полотенцем и поставить на место в шкаф!
   Сначала я решила выяснить до конца, что умеет Лучший Друг,  а  уже  после
попробовать Лучшую Подругу и Горького.
   - Не хочешь ли ты вымыть пол на кухне? -  спросила  я,  и  рука  проворно
бросилась исполнять поручение.
   Она выудила из-под мойки ведро и наполнила его водой. Ей было  неспособно
выжимать половую тряпку, но и тут рука нашла достойный выход, привязав  один
край к ручке ведра, а другой выкручивая в разные стороны.
   Так прошел  день.  Я  без  устали  придумывала  Лучшему  Другу  всяческие
хозяйственные поручения, пока в доме  все  не  заблестело  чистотой,  а  моя
бытовая фантазия не иссякла.
   Вы знаете, Евгений, как приятно глядеть сквозь вымытые окна  на  улицу?..
Оказывается, мир окрашен совершенно в другие краски, нежели я  предполагала.
Просто я присмотрелась к природе через окно с налетом сажи и пыли, а  оттого
тускло  стало  в  моей  голове.  Вследствие  этого  и  мир  стал  тусклым...
Безусловно, Женя, с вашим появлением в  моей  жизни  произошли  кардинальные
изменения! Даже мир стал цветным, и я более не распускаю сопли  по  вечерам,
злясь на то, что Бог совершенно не милосерден. Бог справедлив и  божественно
милосерден! Просто каждому  свой  час  и  своя  награда!  Всем  отмерено  по
заслугам, и никто не пострадает напрасно!
   Под  вечер  появился  Владимир  Викторович.  Его  улыбающаяся  физиономия
заглянула сквозь вымытое окно, бесцеремонно  и  с  любопытством  разглядывая
внутренность комнаты. Хорошо, что я до этого убрала Лучшего Друга в  футляр,
а то представляю, как удивился  бы  Владимир  Викторович  бегающей  по  дому
руке!..
   Ах, есть что-то совершенно омерзительное в сапере! Но  сколько  ни  думаю
над этим, понять, что именно, - не могу! То ли  его  глаза,  чуть  раскосые,
подсознательно напоминающие мне  маньчжурские,  то  ли  отношение  Владимира
Викторовича к  Соне  отвращают  меня  от  соседа.  Но  так  или  иначе,  его
физиономия теперь мелькала в моем окне, самодовольно расплывшаяся в  широкой
улыбке.
   Владимир  Викторович  что-то  говорил  из-за  стекла,  вероятно,   просил
разрешения войти в дом, а я, как бы не понимая его желания, отвечала  одними
губами:
   - Нет, Владимир Викторович! Соня сегодня не заходила.
   Сапер продолжал улыбаться и, стуча пальчиком в окошко, просился внутрь.
   - И не знаю, где она!  -  пожала  я  плечами.  -  Может  быть,  на  почту
вызвали?
   Владимир Викторович, военный сапер, тоже  знал,  что  такое  хитрость,  и
решил принять мои последние слова как приглашение войти. Через минуту он уже
сидел за столом, оставив грязные ботинки на крыльце.
   - Как славно,  что  мы  живем  как  добрые  соседи!  -  говорил  Владимир
Викторович. - Вот так вот, запросто,  можно  пожаловать  в  гости  и  испить
горячего чайку. Величайшая вещь - соседство.
   Он помахал указательным пальцем и посмотрел на меня странным  взглядом  с
этаким злым прищуром, отчего мне враз стало не по себе. Но  сапер  в  ту  же
секунду ловким артистом взял себя в руки и вновь заулыбался доброжелательно,
подпуская в атмосферу меду.
   - Вы особенно сегодня хороши! - сообщил он. - Надеюсь, что не оторвал вас
от чего-то занимательного?..
   - А где ваша жена? - поинтересовалась я.
   - Какая жена?!
   - Соня.
   - Вы, верно, оговорились, - удивился сапер. - Соня - моя сестра!
   - Да-да, конечно, - поправилась я. - Чаю?
   - С удовольствием! Препротивная, надо заметить, погода стоит!  Даже  рыба
не ловится!.. Соня сегодня  в  Петербург  отправилась  купить  по  хозяйству
кое-что. Заночует у подруги...
   Пока я кипятила на кухне чайник,  Владимир  Викторович  расточал  мне  из
комнаты похвалы,  мол,  какая  я  великолепная  хозяйка,  что,  несмотря  на
тяжелейший недуг, умудряюсь держать дом в показательной чистоте и выдающемся
вкусе. Пару раз в комнате что-то стукнуло, и я заподозрила, что сосед  лазит
по шкафам и ящикам. Слава Богу, что шкаф с футляром закрыт на ключ.
   - Что нового в политике? - поинтересовался Владимир Викторович, когда  мы
расположились друг перед другом, согревая руки о чашки с чаем.
   - Почему вы спрашиваете меня? - удивилась я.
   - У нас же нет телевизора, - протянул по-сиротски сапер.
   - Газеты ведь вы читаете! Соня, должно быть, приносит?
   - Газеты читаем.
   - В газетах все есть.
   - Да-да, - согласился Владимир Викторович. - Это я так,  для  поддержания
разговора спросил про политику.
   - А-а, - поняла я. - Вкусный чай?
   - Необыкновенный! - похвалил сосед. - И как вам удается заваривать  такой
пахучий? Мешаете сорта?
   - Ага.
   - Я так и думал. - Он глотнул из чашки. -  Вот  Прохор  Поддонный  давеча
скончался!
   - Царствие ему небесное!
   - А я вот  справочку  о  Евгении  Молокане  навел,  -  улыбаясь,  сообщил
Владимир Викторович елейным голосом. - И не музыкант он вовсе оказался!..  У
меня знакомая есть такая в московском адресном столе!.. Я поинтересовался!..
Вот какая штука!..
   Внутри у меня обожгло, словно жидкий азот пролили, но я старалась держать
себя в руках, судорожно гадая, что нужно соседу.
   - Побледнели вы что-то! - вскинул он брови.
   - Я?.. С чего бы?
   - Вот вы такой дорогой инструмент отдали незнакомому человеку и  даже  не
спросили у него подтверждения, что саксофон принадлежит ему!
   - А что, не ему? - Я постаралась вложить в голос как можно более ужаса.
   - Пока я этого  не  знаю.  Но  подозрение  имею.  Знаете,  сколько  стоит
саксофон? - И, не дожидаясь моего ответа, отчеканил:
   - Двести пятьдесят рублей!!
   - Не может быть! - воскликнула я. - Деньжищи-то какие великие!
   - И я о том же. Полуторагодичный заработок мой! Не говорю  уже  о  пенсии
вашей!..
   - А кто же тогда этот, как его, - Молокан, если не  музыкант?  -  как  бы
между прочим спросила я.
   - А не сказали в адресном столе, - ответил сосед. - В том-то и штука, что
нету информации о нем никакой, кроме имени и фамилии.
   - С чего же вы решили, что не музыкант он?
   - А какая надобность музыканту засекречивать о себе  данные?..  Музыкант,
он и есть музыкант!.. Это всяким темным личностям нет надобности засвечивать
себя перед другими!.. Шпионам, например!..
   - Глупость какая! - возмутилась я. - Если Молокан был шпионом,  например,
то никакая ваша знакомая из адресного стола ничего бы о нем  не  нашла!  Как
раз таки артисты и знаменитости скрывают о себе данные!
   - Вы так думаете? - удивленный моим напором, спросил Владимир Викторович.
   - Во всяком случае, это логично!
   - Может быть, - закивал головой сапер и как бы невзначай спросил:
   - А что, вы говорите, там в футлярчике было?
   - Издеваетесь вы, что ли?! - возмутилась я, уже  наверняка  понимая,  что
сосед имеет к футляру нешуточный интерес и то и  дело  провоцирует  меня  на
слабину.
   - Ой, простите! - замахал руками Владимир Викторович.  -  Бывают  у  меня
такие запотыки в голове! Конечно же, саксофон!..  -  Он  глянул  на  гитару,
висящую на стене. - Сыграйте что-нибудь.
   - Я не играю.
   - Да как же! - изобразил недоумение на лице сосед. -  А  я  под  утро  на
рыбалку шел, а из вашего дома такая прехорошая музыка. Я,  надо  признаться,
заслушался даже! Чуть самый клев не пропустил!..
   Вот мерзавец, - подумала я про себя. - И что вынюхивает под окнами!
   - Телевизор, Владимир Викторович! Не спалось мне, вот и смотрела  концерт
Джонни Фила... Вы что-нибудь еще хотите узнать?
   - Нет-нет, - засмущался сосед. -  Вы  уж  великодушно  простите  меня  за
любопытство!.. Идти мне пора, наверное, - сказал он, встал из-за стола и, не
оборачиваясь, мелкими шажками направился к выходу.
   - До свидания, - попрощалась я.
   Неожиданно, в  самых  дверях,  Владимир  Викторович  остановился.  Что-то
неуловимое изменилось в его фигуре. То ли голова вжалась в шею, то ли  плечи
приподнялись, заморщив пиджак, но повеяло от сапера чем-то страшным,  словно
ветерком   кладбищенским   обдало.   Он   обернулся   ко   мне,    показывая
раскрасневшееся лицо, засмотрелся на меня маленькими злыми глазками и  повел
плечами, как будто собирался для прыжка.
   Я хотела было что-нибудь сказать упреждающее, но горло сковало ужасом,  и
я лишь смотрела на Владимира Викторовича не отрываясь, как  смотрят  в  лицо
опасности дети, завороженные ею.
   Верхняя губа соседа приподнялась, оголяя небольшие, но очень белые  зубы,
он зарычал или заурчал, поворачиваясь, а  потом  скакнул  ко  мне  навстречу
большим шагом и навалился на коляску всем телом.
   Он кусал меня за ухо и жарко шептал:
   - Я вас желаю безумно! Меня тянет к вам с тех пор, как я  впервые  увидел
вас!..
   - Что вы делаете! - удалось произнести мне.
   Владимир Викторович  дернул  за  ворот  моей  блузки,  выдирая  с  корнем
пуговицы, запустил руку в белье и больно сдавил грудь.
   - А-а-а! - закричала я. - А-а-а!
   Распаляясь моим криком еще более, сапер ткнулся в мою грудь лицом и жадно
принялся покусывать и засасывать сосок, словно моя грудь была полна  молока,
а он был голодным младенцем. Его руки  пытались  стянуть  с  меня  юбку,  но
поскольку я сидела в каталке, а он придавил меня своей тяжестью, сделать это
было почти невозможно.
   Я чувствовала, как по моему животу стекает его горячая слюна, и корчилась
от  омерзения,  все  пытаясь  кричать,  призывая  на  помощь   какого-нибудь
случайного прохожего.
   - Помогите-е!
   Он расстегнул брюки, одной рукой стал стягивать  их,  выпрастывая  наружу
свое мужское  естество,  а  я  зацарапала  ногтями  по  его  лицу,  стараясь
ковырнуть глаза.
   - Ах ты лживая сучка! - зашипел он, тыча другой рукой мне в  низ  живота,
силясь порвать колготки и пробраться прямо к муши.
   - Помогите! Помогите! - призывала я во всю мощь своей глотки.
   - Заткнись, а не то я!.. - угрожал Владимир Викторович, больно ущипнув за
сосок. - Я тебе сонную артерию перегрызу!
   Неожиданно  он  весь  напрягся,   вздернулся   и   застонал,   проливаясь
фонтанчиком в  пустоту.  Его  ноги  засучили  по  полу,  рука  в  моем  паху
расслабилась,  а  еще  через  мгновение  и  все  тело  соседа   успокоилось,
придавливая меня к коляске. Он лишь шумно и жарко дышал мне в ухо.
   - Что здесь происходит? - услышала я и,  обернувшись  к  дверям,  увидела
Соню.
   Почтальонша стояла к нам вполоборота и с ужасом взирала на происходящее.
   Незаметным движением Владимир Викторович застегнул штаны, прошептал мне в
ухо: "Молчи!" и громко застонал.
   - Что здесь происходит? - еще  раз  спросила  Соня,  и  в  голосе  у  нее
дернулась нервическая струна.
   - Владимиру Викторовичу стало плохо, - неожиданно для себя сказала  я.  -
Он собирался уходить, но ему  стало  нехорошо  с  сердцем,  и  он  упал  без
сознания.
   Соня  подошла  к  нам,  взялась  за  руку  брата  и  потащила  его  тело,
высвобождая меня от тяжести.  Обмякший  сапер  сполз  и,  притворно  закатив
глаза, продолжал стонать на полу.
   - Вставай немедленно! - приказала Соня. - Скотина!
   Я сидела, вся от стыда красная, оправляя одежду, засовывая грудь  обратно
в лифчик, и никак не могла понять, зачем соврала.
   - Вставай-вставай!.. А  вы-то,  вы!  -  укоризненно  приговаривала  Соня,
дергая сапера за рукав. - Как не стыдно вам!
   Наконец Владимир Викторович поднялся с пола и, кривя лицо,  как  будто  с
ним случился инсульт,  на  полусогнутых  ногах,  опершись  о  плечи  сестры,
потащился к выходу. В дверях он обернул  ко  мне  свою  физиономию  и  гадко
улыбнулся, показывая маленькие зубки.
   Каков все-таки мерзавец! -  покачала  я  головой,  когда  дверь  за  ними
закрылась.
   Самое странное произошло минутами позже,  когда  я  сидела  и  вспоминала
случившееся. Самое странное заключалось в том, что  я  вовсе  не  ненавидела
Владимира Викторовича за содеянное, хоть и была мне противна его физиономия.
У меня болела укушенная мочка  уха  и  ныла  грудь,  а  я  не  испытывала  к
насильнику ненависти! Может быть, у меня не было на это сил? Может  быть,  я
уже дошла до той степени одиночества, что  даже  снасильничавший  надо  мною
кажется мне родственником?
   Вечером, пустив в ванну горячую воду, я разделась догола  и  смотрела  на
себя  в  зеркало.  Слегка  помутневшее  от  пара,  оно   отражало   синюшные
кровоподтеки на моей груди и красные царапины на животе, оставленные ногтями
сапера.
   У меня  красивая  грудь.  Я  могу  это  утверждать,  так  как  у  женщин,
снимающихся в журналах для мужчин, эта часть тела  отнюдь  не  всегда  лучше
моей. Средних размеров, она достаточно высока, с вздернутыми к небу сосками,
розовыми, как младенческая кожа.
   У меня красивые плечи. Они не  покаты,  а  наоборот,  немного  широки,  с
выпирающими вперед ключицами. Я знаю, мужчины любят такие плечи.
   У меня на теле всего одна родинка. Возле пупка. Она такая маленькая,  что
ее очень трудно заметить. Бутиеро,  страстно  целуя  меня  в  живот,  всегда
говорил, что больше всего любит эту родинку. Он старался слизнуть  ее  своим
неутомимым языком и радовался, что ему не  удается  это  сделать.  Тогда  он
тыкал кончиком языка в пупок и щекотал им  меня  до  изнеможения.  Когда  от
щекоточного смеха все внутри напрягалось, когда не было сил более терпеть  и
я готова была сорваться в истерику, язык Бутиеро вдруг выскакивал  из  пупка
и, оставляя его мокрым, устремлялся знакомой дорогой вниз. Он нагло врывался
в темноту, расталкивая вокруг все помехи, и, словно бур  от  буровой  вышки,
ввинчивался внутрь меня, заставляя сходить с ума от нехватки воздуха.
   Сейчас я ничего не  чувствую,  и  мои  ноги,  вызывавшие  раньше  мужские
восторги, теперь стали худыми, как палки, и уже никогда не обхватят накрепко
мужской спины, сдавливая коленями бока.
   Я долго лежу в горячей воде, держась за  специальные  поручни