мужского  совершенства.  Частенько  мне  приходилось   вступать   в
единоборство с каким-нибудь особенно рьяным ухажером, но дело обычно дальше,
чем схватка уничижительных взглядов, не заходило.
   Когда Зоя была в хорошем настроении, она позволяла делать  с  ее  хвостом
все, что мне приходило в голову.  Тогда  я  повязывал  отросток  бантиком  и
просил девушку изображать маленькую собачку таксу,  умильно  виляющую  задом
навстречу своему хозяину. Зоя тявкала,  подражая  четвероногому,  и  терлась
щекой о мою ногу... Потом я разводил в банке краску и, наколов  кнопками  на
фанеру лист ватмана, просил  Зою,  чтобы  она  нарисовала,  исключительно  с
помощью хвоста, вазу с  фруктами.  К  моему  восторгу,  она  это  делала,  и
получалось у нее это лихо, как у заправского художника.
   - Ты могла бы выступать с этим номером в цирке! - восхищался я.
   - Меня бы обвинили в насаждении порнографии!
   Я тут же представлял себе эту картину,  как  Зоя  при  огромном  стечении
народа стоит посреди арены совершенно голая и рисует  хвостом  натюрморт.  В
этот момент волна ревности сшибала с насиженного места мою душу  и  начинала
швырять ее по всему желудку.
   - Оденься! - говорил я, мрачнея.
   - А что случилось?
   - Ничего.
   - Опять что-то себе нафантазировал, - понимала  она.  -  Экий  ты  дурак,
братец, хоть и разведчик. Отмой мне лучше хвост от гуаши!
   Она шла  в  ванную,  я  плелся  за  ней  и,  совершая  эту  гигиеническую
процедуру, плеская на хвостик теплую водичку,  совершенно  забывал  о  своих
видениях. Тогда мужское лишало меня возможности думать, я мягчел мозгами, но
крепчая телом значительно, зарывался носом в Зоины черные волосы и вдыхал ее
запах всеми легкими...
   - Ты прав, - сказал я Бычкову. - Я рад, что у меня есть Зойка. Теперь я с
удовольствием возвращаюсь домой!
   Нас сбросили в тридцати верстах от  городка  Завязь.  Ветра  не  было,  и
парашюты не разнесло по разным сторонам. Ржали в ночном  небе  лошади,  и  я
боялся, что системы ПВО противника обнаружат нас раньше, чем мы приступим  к
выполнению задания.
   Через пятнадцать минут отряд собрался вместе, и мы,  запрягши  лошадей  в
телегу и водрузив на нее гроб, тронулись в путь. К шести часам утра  мы  уже
подходили к окраинам города, объясняя  встречным  прохожим,  что  ночью  был
предательски убит русский идеолог Метрического  движения  Прохор  Поддонный,
что это он, собственной персоной, находится в гробу.
   Ближе к центру города нам все чаще попадались японские патрули, которые с
настороженностью относились к нашей печальной процессии, хотя мы были  одеты
в форму перебежчиков, и непременно заставляли открывать гроб. Обнаруживая  в
нем всемирно известную личность  со  смертельной  раной  во  лбу,  маньчжуры
что-то щебетали испуганно, кланялись покойнику и незамедлительно  пропускали
нас дальше.
   Ориентируясь по карте города, мы к девяти утра вышли к дому,  в  котором,
по данным разведки, остановился Прохор Поддонный.
   - Куда? - спросила охрана, состоящая из русских перебежчиков.
   - Кого охраняем? - спросил навстречу Бычков.
   - Не ваше дело! - ответил, по всей видимости, начальник охраны.
   - Уж не Прохора ли Поддонного?
   - Не твое дело! - огрызнулся начальник  и  предупреждающе  повел  стволом
автомата.
   - Тебя сегодня расстреляют! - сказал Бычков равнодушным голосом.
   - Чего? - не понял детина.
   - Тот, кого вы тут охраняете, был застрелен сегодня ночью!
   - Чего-чего!
   Казалось, что еще  мгновение  и  начальник  охраны  нажмет  на  спусковой
крючок, обрывая наши жизни телохранительским рвением.
   - Покажи ему! - приказал я одному из своих людей.
   Солдат приоткрыл крышку гроба и представил изумленной охране  труп  того,
кого они призваны были охранять, кто, по их  разумению,  должен  был  сейчас
спать в теплой  постели.  Детина  побледнел  лицом  и  в  изумлении  опустил
автомат.
   - Да как же это!.. - пролепетал он. - Как же!..
   - Арестовать! - приказал я, и  в  одно  мгновение  обескураженную  охрану
разоружили. - Отведите их в Управу!
   Шестеро наших людей окружили четырех охранников и под конвоем  повели  их
по соседней улице.
   Конечно, ни в какую Управу их  не  конвоировали.  Задача  была  проста  -
завести противника в лес, уничтожить,  не  привлекая  внимания,  и  выходить
затем на обусловленное место.
   Дорога к Прохору Поддонному была открыта, и мы с Бычковым вошли в дом.
   Автор Метрической системы спал так глубоко и так сладко, как может  спать
только младенец, чей мозг не отягощен никакими проблемами. Идеолог  подложил
пухлую ладонь под щеку, полными губами посасывал большой  палец,  и  снилось
ему, верно, что-то хорошее, наверняка из лучшей жизни.
   Солдаты осторожно опустили на пол гроб, а Бычков, потрепав  изменника  по
щеке, ударил его затем по темени ручкой пистолета. Поддонный  пустил  густую
слюну и, не просыпаясь, потерял сознание.
   - Не убил? - спросил я, когда Прохора подняли с кровати и положили в гроб
на место брата.
   - Нет, - обиделся Бычков. - Все профессионально.
   Мертвого  олигофрена  уложили  на  налаженную  перину  и  укрыли  пуховым
одеялом. Гроб вытащили из дома  и,  поставив  его  на  телегу,  тронулись  в
обратный путь.
   Добрались до места без  всяких  приключений,  соединившись  по  дороге  с
нашими  солдатами,  и  через  десять  минут  услышали  шум   приближающегося
самолета.
   Двенадцать  человек  встали  в   ряд,   поддерживая   бессознанное   тело
Поддонного, и, когда самолет проходил на малой скорости  низко  над  землей,
все  одновременно  присели,  согнув  колени,  и  были  подхвачены   огромной
улавливающей сетью, которую через минуту втянула в кабину мощная лебедка.
   - Ваше задание выполнено! - сообщил я по радио генерал-полковнику,  когда
мы отлетели от Завязи на приличное расстояние.  -  Прохор  Поддонный,  автор
Метрической системы, изменник Родины, арестован!
   - Спасибо, сынки! - услышал я в ответ  растроганный  голос  командира.  -
Родина верила вам, сынки, и Родина в  вас  не  ошиблась!  Всем  предоставляю
десятидневный отпуск!
   - А Героя? - вскричал Бычков.
   Я отключил радио и ответил товарищу:
   - Такие дела быстро не решаются. Вот прилетим в Москву, Поддонного  будут
судить, а уж потом решат наградной вопрос...
   Арестованный пришел в себя, когда мы подлетали к Москве.
   - Где я? - спросил он, держась за голову.
   - Вы в самолете, принадлежащем российской армии.
   - Меня захватили?
   - Да, - подтвердил я.
   - Как вам это удалось? - спросил Поддонный и, надо  отдать  ему  должное,
прекрасно держал себя в руках, ничуть  не  волнуясь,  во  всяком  случае  не
выказывая этого. Он разглядывал в  иллюминатор  подмосковные  огни  и  шумно
дышал заложенным носом.
   - Мы использовали вашего брата.
   - Брата? - удивился изменник и повернул голову.
   - Ага. Близнеца.
   - Гаврилу?..
   - Вместо вас мы оставили в кровати его тело.
   Поддонный ковырнул с затылка запекшуюся кровь и растерянно  посмотрел  на
меня.
   - Вы его убили? - спросил он дрогнувшим голосом.
   - Мы вынуждены были сделать это, так как он мог нас выдать.
   - Он же был болен. Это же... Это все равно что младенца убить!..
   - Виноваты в этом только вы.
   Неожиданно  Поддонный  заплакал.  Он  не  стеснялся  слез,  а,  подвывая,
размазывал их по лицу вместе с кровью.
   - Ы-ы-ы-ы-ы... У меня больше  никого  не  осталось,  -  объяснял,  плача,
Прохор. - Был один брат... Ы-ы-ы-ы... А вы его убили... Ы-ы-ы-ы-ы... Он  был
безобидный... Ы-ы-ы-ы-ы-ы!..
   - Метр ваш его убил, а не мы! - встрял Бычков.
   Поддонный взял себя  в  руки  и  перестал  завывать  осенним  ветром.  Он
попросил у меня фляжку и, глотнув воды, сказал:
   - Вы все когда-нибудь поймете, что такое метр! Когда-нибудь вы осознаете,
какие блага сулят эти сто десятимиллиметровых сантиметров, заполняющих метр!
Наступят времена, когда все, и стар и млад, поклонятся литру и километру,  а
аршины и версты отправятся в небытие на веки вечные!
   - А чем вам не нравятся наши аршины? - спросил Бычков. - Вас ведь мать  в
детстве мерила вершками, а не сантиметрами. Аршины и версты - ваша Родина! А
вы ее японцам! Нехорошо это!..
   Поддонный ничего не ответил на это, лишь прошептал под нос:
   - Ах, Гаврила...
   На асфальте московского военного аэродрома он вдохнул всей грудью осень и
шагнул в зарешеченный грузовик армейской разведки.
   Через  месяц  состоялся  суд,  который,  несмотря  на   все   причиненные
подсудимым беды и горести, вынес не смертный приговор, а  наказал  изменника
пожизненным заточением в одиночной камере.
   Меня и Бычкова наградили квартирами в центре Москвы, а  еще  через  месяц
при выполнении  очередного  задания  в  мою  спину,  между  пятым  и  шестым
позвонками, вонзилась стрела с золотым наконечником.
   Я потерял подвижность нижней части тела и вместе с ней Зою. Она стояла на
коленях перед  моей  больничной  койкой,  целовала  мои  пальцы  и  плакала,
объясняя, что у нее не получится жить со мной, инвалидом, что она знает, что
тварь бессовестная, но вместе с этим ничего не может с собой поделать, и что
у нее появился новый друг -  финн  Ракьевяре,  цирковой  импресарио,  и  все
такое...
   Она еще один раз зашла в больницу, месяца через полтора, поздравить  меня
с днем рождения. Поцеловала в щеку и позволила себя обнять в  подарок.  Там,
под тканью юбки, проведя по ягодицам рукой, между горячими половинками я  не
обнаружил хвоста...
   Милая Анна!
   Закончив это письмо к вам, этот маленький рассказ о себе, я вдруг услышал
чьи-то всхлипывания.
   - Это вы плачете? - спросил я.
   - Я, - подтвердил  Hiprotomus  Viktotolamus.  -  Вы  тронули  меня  своим
рассказом! Удивительно сентиментальная история. Очень и очень печальная!
   - Эта история не для вас была предназначена! - разозлился я.
   - Я тоже хочу продолжить свою историю! - не слушал меня жук.  -  Когда  я
был человеком...
   - Позже! - прервал я и капнул на шишку перекисью водорода.
   - Ах!.. - проговорил жук.

ПИСЬМО ТРИНАДЦАТОЕ
Отправлено 27-го января\
по адресу: Москва, Старый Арбат, 4.
Евгению Молокану.

   Милый мой, дорогой, единственный!
   Сколько же несчастий выпало на вашу бедную голову!.. Читая строки  вашего
исповедального письма, я вынуждена была то  и  дело  прерываться,  устраивая
длительные отвлечения на телевизор, дабы  унять  и  утереть  слезы,  ручьями
текшие по моим щекам!..
   В вашей судьбе так много общего с моей жизнью, что  я  уже  не  стесняюсь
кричать во всеуслышание, что вы самый близкий мне человек на этой земле, что
нет и не будет никого дороже вас во веки вечные!
   Страдания, выпавшие на нашу долю, есть не что иное, как испытания судьбы,
тренировка настоящего чувства,  пришедшего  лишь  сейчас,  когда  наши  души
подготовлены к нему! Я уже радуюсь, что Бог послал мне паралич, иначе бы  мы
не  повстречались  в  суете,  и  я  бы  прожила  всю  жизнь  в  глупости   и
никчемности!..
   Теперь вы есть у меня!.. Я счастлива этим!..
   В среду он опять пришел... Ночью...
   В этот раз я не услышала его шагов.
   Вероятно,  Владимир  Викторович  был  очень   осторожен   и   с   помощью
специального устройства выдавил в прихожей окно. Он влез  в  дом,  крадучись
подошел к кровати, в которой я спала, и со всей силы ударил по  моему  носу.
Ошеломляющая боль вырвала меня из сна, я открыла  глаза,  но  лишь  кровавые
круги плыли перед глазами, густо стекая из носа в рот юшкой.
   - Ну что, гадина! - услышала я голос. - Не нравится тебе!
   Я узнала его голос тут же и испугалась страшно, до  немоты,  до  отвисшей
челюсти. Я смотрела на него выпученными глазами, а он подсвечивался из  окна
луной и улыбался жутко.
   - Узнала, - прошипел он довольно. - Вижу, узнала!..  Я  на  рыбалку  шел,
дай, думаю, по дороге к соседке загляну! Думаю, рада будет! И вот  ведь,  не
ошибся!.. Правда, Анна Фридриховна? Рады вы мне?
   Я облизала губы и проглотила капли крови, сочащиеся из носа.
   - Не слышу ответа! - прорычал Владимир Викторович, и в его  руке  блеснул
луной нож.
   Зарежет, - решила я и мне стало невыносимо жаль себя. Я представила  свое
лицо со стороны - окровавленное, беззащитное, и всхлипнула многократно.
   - Будешь отвечать, тварь?!
   - Я рада, - удалось мне выдавить.
   - Я не об этом! - он навис надо мной, блестя  маленькими  зубами.  -  Кто
такой Молокан, спрашиваю? Почему о нем нет информации в  справочном  бюро?!.
Где найденный тобой ящик?!.
   - Музыкант, - пролепетала я, пуская носом розовые пузыри. - Вы ведь  сами
знаете, что в ящике саксофон...
   Лицо сапера исказилось от ненависти. Он  зашевелил  ножичком  и  зашептал
отчетливо:
   - Сейчас я от тебя кусочки отрезать буду!
   Владимир Викторович сбросил с меня одеяло и оглядел от макушки до пяток:
   - Начну резать с мест, которых ты не чувствуешь! Мизинчик с  правой  ноги
срежу. Знаешь, как грибки срезают под корешок? - Он улыбнулся.  -  С  другой
стороны, зачем тебе мизинец, да впрочем как и другие пальцы!  Ходить  ты  не
ходишь, а красотами твоих ног любоваться некому!
   - Что вы хотите? - спросила я жалобно. - Не мучайте меня! Я ни в  чем  не
виновата!
   Моя слабость только раззадорила его. Сапер шлепнул мне на  живот  ладонь,
затем высунул язык и пошевелил кончиком, как змея.
   - Семя мое галактиками ценится, а  ты  его  на  грязный  пол  проливаешь!
Энергия моя - энергия всех горящих звезд, а ты ее на ложь  переводишь!  -  С
красного языка капнула слюна. - Что в ящике, спрашиваю?!
   И тут спасительная мысль пришла мне в голову. Я прокашлялась и, набрав  в
легкие воздух, во все горло крикнула:
   - Лучший Друг! Помоги мне! Лучший Друг!!!
   Оставленная накануне на  столе  после  хозяйственных  дел  рука  сбросила
полотенце и, перебирая пальцами, побежала по полу.
   - Что такое? - вскинулся сапер, услышав за спиной дробный звук. - Ты кого
зовешь, гадина?!
   Но не успел он договорить последних слов, не успел выставить  для  защиты
свой ножичек, посеребренный луной, как  со  спины,  по  ноге,  к  горлу  его
взбежала рука и вцепилась железными пальцами в самый кадык.
   Владимир Викторович  оторопел  от  неожиданности,  хрюкнул  от  стального
зажима на горле и выпучил во тьме глаза.
   - Хххе-е-е-е... - захрипел он.
   Я видела, как взбугрились на Лучшем Друге мускулы, как жестко мяли пальцы
адамово яблоко на шее сапера, лицо которого  с  каждой  секундой  наливалось
синевой, а душа, казалось, вот-вот готова вырваться из вишневого рта.
   - Хххе-е-е-е... - вышел из  горла  последний  воздух,  и  сапер  взмахнул
вооруженной рукой, словно подстреленная птица.
   - Отпусти его! - приказала я, когда  лишь  мгновение  отделяло  Владимира
Викторовича от небытия. - Отпусти его, Лучший Друг, и жди меня на кухне!
   В ту  же  секунду  рука  распустила  свой  смертельный  зажим  и  ежиком,
забарабанив пальчиками по полу, скрылась на кухне.
   Не понимающий, что произошло, что  стряслось  с  ним,  сапер  ошеломленно
стоял и раскачивался как стрелка от метронома. Рот его  был  открыт  во  всю
ширь, он заглатывал им порции воздуха и смотрел на меня дураком.
   - Что случилось? - наконец вымолвил он. - Что это было?
   - Мой друг, - ответила я с вызовом.
   - Какой друг?
   - Мой. Что в этом необычного?
   - Мужчина? - спросил Владимир Викторович и обернулся, потирая шею.
   - Мужчина, - подтвердила я.
   - Ах ты сука! - зашипел сапер и, сверкнув очами, изготовился к броску.
   - Не советую! - предупредила я. - В следующий раз я его останавливать  не
буду! Вырвет кадык!
   Владимир Викторович осек себя на полшаге и закривил от  бессильной  злобы
лицом.
   - Сука! Сука! - приговаривал он одними губами и крутил ножичком.
   - Господи! - возмутилась я. - Сколько же это будет  продолжаться!  То  он
меня насилует на глазах своей сестры, то с ножом ночью вломился!
   - Я доберусь до тебя, тварь! - шептал сапер, оглядываясь  по  сторонам  и
тыкая ножом в темноту. - Я еще понарежу из тебя ремней, шлюха!
   - Убирайтесь отсюда! - твердым голосом сказала я. - Еще одно мгновение, и
вас ничего не спасет!
   Владимир Викторович было открыл  рот,  чтобы  выронить  еще  какую-нибудь
гадость, но я опередила его.
   - Ни слова более! - произнесла я с  пафосом.  -  Иначе  даже  мое  доброе
отношение к Соне не спасет вас!
   Сапер зарычал от бессильной злобы и шатнулся к входной двери.
   - Постойте!
   Он остановился как вкопанный.
   - Как вы сюда попали? Через окно?
   Владимир Викторович кивнул.
   - Через прихожую?.. Через другую комнату?
   - Через комнату, - ответил он тихо.
   - Вот таким же способом и проваливайте!
   - У-у-у!.. - завыл сапер и заковылял в противоположную сторону.
   Через минуту я услышала, как скрипит свежий снег у  него  под  ногами,  а
из-под двери потянуло холодом.
   - Точно окно выдавил, паразит! - решила я и позвала Лучшего Друга.
   Рука явилась на  зов  мгновенно  и  забалансировала  на  пальчиках  возле
кровати, как балерина.
   - Забирайся сюда, - с нежностью сказала я и похлопала по матрацу.
   Лучший Друг закачал предплечьем, как будто  стеснялся,  и  отступил  чуть
назад.
   - Ну же! - подбодрила я и протянула навстречу руки.
   Он приблизился к ним, раскрытым, как бы качнулся в раздумье  и  лег  всей
длиной в мои ладони.
   Я вознесла Лучшего Друга на  подушки  и  только  тут,  поглаживая  своего
спасителя  в  благодарность,  вдруг  поняла,  что  рука  тепла,  что  в  ней
существует жизнь и как будто даже волоски стали пробиваться на коже.
   - Спасибо тебе! - поблагодарила я в умилении.
   Лучший Друг задрожал от похвалы и пошевелил пальцами  в  знак  того,  что
принял мою благодарность.
   Я гладила его и представляла себе вас,  Евгений.  Я  чувствовала  сильные
мускулы, сейчас расслабленные, воображала  сильную  грудь,  втянутый  живот,
твердый, как стальной лист, и ноги, крепкие, как у породистого скакуна...
   Я люблю вас, мой дорогой! Я вся дрожу лишь от одной  фантазии  о  вас!  Я
устремляюсь к вам силою мысли одной через пространство и время и  отдаю  вам
тело и душу на всю длину своей  жизни!  Примите  их  и  пользуйтесь  во  всю
радость, только не погубите, прошу вас!
   Ваши руки столь  нежны,  столь  умелы  их  пальцы,  что  уже  через  одно
мгновение,  через  прикосновение  одно,  я  успокаиваюсь  и  чувствую  кожей
папиллярные узоры на подушечках, ласкающих мою грудь.
   Все во мне просыпается навстречу, все волнуется и  вибрирует  в  ожидании
желаемого. Но ваши руки опытны. Они настраивают мое тело не торопясь, горяча
его постепенностью и анатомическими знаниями. Мозг  мой  отключается,  мысль
растворяется в ощущениях и вдруг... Вдруг!.. О, чудо!.. Что-то заныло  внизу
моего живота, заставляя меня застонать по-кошачьему и завыть  ночной  птицей
мое сердце, рвущееся в неведомое!  И  сквозь  ускользающее  сознание,  через
нервический  настрой  души  я  поняла,  я  радостно  осознала,  что   ожила,
встрепенулась моя муши, доселе только  декоративная  и  бесполезная!..  Лицо
расплылось в блаженной улыбке, живот напрягся,  и  река  моего  удовольствия
вышла из берегов.
   После, лежа  на  смятых  простынях,  я  вспоминала  ваше  лицо,  и  столь
умиротворенным мой организм, казалось, не был еще  никогда.  Рядом  ласкался
Лучший Друг, а в форточке всходило зимнее солнце, маленькое и  круглое,  как
новогодний мандарин.
   Следующие несколько дней я  только  и  ждала  наступления  вечера,  чтобы
встретиться с вами и соединить  наши,  чуть  завядшие  от  долгого  ожидания
ласки, тела. В одну из  таких  ночей,  когда  в  мое  опустошенное  существо
вернулось сознание, я обнаружила на своем  животе  кольцо  со  змейкой.  Оно
лежало возле самого пупка, и сверкали  бриллиантами  змеиные  глаза.  Лучший
Друг находился здесь же, охраняя меня от нежданных гостей, и  чуть  дергался
его указательный палец.
   - Это твой подарок? - спросила я, вновь разглядывая странную  надпись  на
внутренней части.
   Лучший