цающей жидкостью, в которой  плавали,  шевеля
волосами, пуская ртами к поверхности пузыри, обнаженные женщины.
   - Ах!.. - обронил я.
   - Ах!.. - вырвалось у Бычкова.
   - Ах!.. - изумился Hiprotomus.
   - Которая ваша Ася? - поинтересовался Поддонный.
   И мы пошли, зачарованные,  вдоль  стеллажей  с  бутылями,  вглядываясь  в
женскую наготу.
   - Ах! - еще раз вскрикнул жук, когда в первой  бутыли,  навстречу  нашему
ошеломлению, пытаясь разбить  стекло,  потянула  руки  девушка  с  абсолютно
белыми волосами, и казалось, что  она  безмолвно  хохочет,  глядя  на  меня,
двигая ногами, словно водолаз.
   - Ха-ха-ха!
   - Ах, это моя Бертран! - вскричал Hiprotomus. -  Устрица  моя!  Хохотушка
моя, Бертран!..
   Но нас уже тянуло  к  следующей  бутылке,  в  которой  хлопала  грустными
глазами немолодая женщина в вязаной шапке на голове.
   - Женя! - казалось, говорила она беззвучно, а я  почти  плакал  от  этого
наваждения. - Евгений!..
   - Мама!.. - стекла слеза.
   - Вот она, вот! - закричал Бычков, тыкая пальцем в следующую  бутылку,  в
которой плавала вниз-вверх, отталкиваясь от дна мощными ногами, толстая Ася.
- Вот же она!!! Немедленно освободите ее!.. - и обнял бутыль руками,  словно
согревал  Асину  наготу  своим  телом.  И  зацеловал  прохладное  стекло   в
исступлении!..
   А меня тянуло дальше, к следующим сосудам.
   - Ах, это Полин! - возопил жук, тыкая иглой сквозь мою кожу на девушку  с
черными, словно крылья, волосами, стыдливо прикрывающую свое сумеречное лоно
ладонями. - Полин, любовь моя!!! Я во всем  разобрался!  Нет  ни  Входа,  ни
Выхода! Есть лишь один бесконечный путь!!! Прости меня, моя Полин!!!
   И  она  простила  его,  качнув  головой,  тряхнув  волосами,  как   будто
водорослями, словно она подводная птица.
   - И ты прости меня, моя Настузя! - торжественно проговорил он,  когда  мы
миновали  бутыль  с  девочкой-негритянкой,  смеющейся  белозубым   ртом,   с
прической из волос-пружинок, возвышающихся над головой  на  целый  аршин.  -
Нянечка моя дорогая!..
   И папуаска в ответ задорно выпятила свой голый живот-шоколадку.
   А потом Hiprotomus отыскал девушку с рыжими волосами, рыжей  грудью  и  в
умилении зашептал:
   - А это моя мама! Это моя Ида! Это Инна  Ильинична  Молокова,  Государыня
Российская, от нее мой путь! От нее я весь!.. Мамочка моя, родная!..  Ой!  -
осекся  Hiprotomus,  разглядывая  крохотную  бутылочку-пузырек,  в   которой
плавала, шевеля крылышками, жучиха. - Кто это?.. Ах, неужели!..
   - А это кто? - спросил я, показывая на незнакомую женщину, шевелящуюся  в
жидкости, как рыболовная снасть.
   -  Это  -  Соня,  -  ответил  Прохор   Поддонный.   -   Наша   поселковая
почтальонша...
   И тут я увидел ее... Я увидел мою Зою. Она находилась в бутылке спиной ко
мне, с поднятыми над головой руками, и  над  смыканием  ее  розовых  ягодиц,
среди ямочек, я различил бледный шрам.
   И тут я заплакал в голос. Я заплакал и завыл по моей ушедшей любви, по ее
неиссякающей силе, по памяти и боли, оставшейся открытой раной в душе, и  по
невероятному желанию вновь чувствовать чудо с прежней силой.
   - Выпустите ее! - закричал я. - Выпустите!!! Я хочу обнять ее! Поцеловать
в самые губы!..
   - Немедленно! - поддержал Hiprotomus и  заметался  в  шишке  ураганом.  -
Негодяй!.. Выпустите всех!!!
   - Кому сказали, выпусти! - рычал Бычков, еще сильнее  сжимая  в  объятиях
бутылку с Асей. - Рры-ы-ы!.. Ася!..
   Прохор Поддонный перестал улыбаться и сказал с грустью:
   - Не могу.
   - Почему? - спросили мы хором.
   - Вы все равно не поймете, - отмахнулся пленник. - Я их любил. Всех!..
   И тут я догадался. Наконец я понял,  что  человек,  сидящий  перед  нами,
рыболов Владимир Викторович, на самом деле тот самый циркач, финн Ракьевяре,
укравший мою Зою и отрезавший ей хвост! Это - Эдерато, похитивший у  Бычкова
Асю, его единственную светлую искру! Это - Эль Калем, унесший в свою  страну
Инну   Ильиничну   Молокову,   мать   Аджип   Сандала!    Это    -    старый
француз-следователь,  забравший  хохотушку  Бертран,  сумеречную   Полин   и
молодость рыжей Иды!.. И, наконец, это Прохор  Поддонный,  объявивший  войну
моей Родине и уничтоживший тысячи прекрасных любовен на русской земле!..
   И он вновь заговорил - многоликий и многострадальный:
   - Я не могу достать их оттуда. Это  не  просто  бутылки.  Своим  стеклом,
своим нутром они  объединяют  все  измерения  мироздания  и  создают  единое
пространство, в которое можно что-либо  поместить,  но  достать  уже  оттуда
невозможно никогда!
   - Врешь, гнида! - не выдержал Бычков и щелкнул затвором автомата.
   -  Помещенные  в  эти  сосуды  принадлежат  всем  измерениям  и  временам
Вселенной! - продолжил пленник. - Они находятся и в прошлом, и в будущем,  в
параллельном исчислении и параллельных исчислениях, в великих их множествах,
и их жизни проистекают по касательной к нашим! Хотите  -  верьте,  хотите  -
нет!
   Он замолчал на мгновение, а потом сказал:
   - Я не могу их вернуть! Я  самое  несчастное  существо!  Я  придумал  это
пространство, я придумал, как поместить в него женщину, но  как  вернуть  ее
оттуда, знает только один Бог...
   - Стреляю! - не выдержал мой товарищ.
   - Подожди! - остановил я движение автомата. - Он не врет!
   - То есть как?!.
   - Он говорит правду!
   - Не понимаю! - замотал головой Бычков. - Какие такие измерения?..
   - Тебе и не нужно понимать! Просто поверь мне!
   В ответ он лишь развел руками.
   - Ну, хорошо... Значит, их нельзя оттуда достать?
   - Нельзя, - подтвердил я.
   - А что же делать?
   - Мне кажется, что их надо отпустить, - сказал я.
   - Куда? - совсем не понял Бычков.
   И тогда я передернул затвор,  выдохнул  трусость  и  нажал  на  спусковой
крючок...
   Бутылки  обрушивались  лопнувшим  стеклом,  выливаясь  на  каменный   пол
мерцающей жидкостью.
   - А-а-а-а-а! - закричал в ужасе Бычков, когда очередь угодила в бутылку с
толстой Асей.
   -  А-а-а-а-а!  -  вопил  Hiprotomus,  глядя,  как  обрушиваются  тысячами
осколков его любови,  превращаясь  в  водопады  остывшей  страсти.  Бертран,
Полин, Ида, Настузя - все растворились невидимым облаком. - А-а-а-а!..
   А он сидел молча, мертвенно  бледный,  закрывая  лицо  ладонями,  и  лишь
вздрагивал спиной от каждого выстрела.
   И только тогда, когда последнее стекло отзвенело по полу, когда последняя
капля истекла сквозь щели, когда в  углу  остались  лишь  пустые  сосуды,  я
опустил пистолет и закричал в подмогу:
   - А-а-а-а-а!!!
   - А где же?.. - обалдело разглядывал пол Бычков. - Куда они делись?.. Что
это?..
   - Они в другом измерении, - ответил я осипшим голосом. - Их больше  здесь
не будет!..
   - Значит, и Аси больше не будет?
   - Нет, - покачал я головой.
   - Никогда?
   - Значит, я ее зря искал!..
   - Ты ее нашел...
   Бычков умел брать себя в руки. Он стоял несколько  минут  молча,  красный
лицом и обмякший телом, а потом сказал серьезно:
   - Я его сейчас убивать буду!
   - Я - за! - согласился Hiprotomus.
   - Мы его не убьем! - произнес я тихо.
   - То есть как?!! - уставился на меня Бычков.
   - Никакой пощады! - вскричал жук.
   - Для него слишком просто умереть!.. Раздевайтесь! - приказал я пленнику.
   - Зачем? - удивился тот.
   - Дайте-ка мне вашу эбеновую палочку и раздевайтесь!
   - Пожалуйста!
   Он пожал плечами, кинул мне под  ноги  палочку  и  принялся  расстегивать
ворот рубахи, обнажая мощную грудь.
   - Все же я не понимаю, зачем раздеваться нужно?
   - Быстрее! - поторопил я.
   Пока пленник снимал штаны, я ловил на себе недоуменные  взгляды  Бычкова,
но ничего не объяснял, стиснув зубы.
   - Догола раздеваться?
   - Ага, - подтвердил я.
   Он стоял, слегка расставив ноги, в своей естественной  наготе,  а  передо
мною проносились видения, как он пытался насиловать  мою  последнюю  любовь,
единственный смысл моей жизни, который он чуть было  не  оплодотворил  своим
злым семенем, и гнев рвался из моей  души,  стремясь  своим  острием  отсечь
подлое его оружие...
   - Принеси мне пустую бутыль! - попросил я Бычкова, и когда тот потащил за
горловину огромную емкость, он, совершенно обнаженный, понял, что я задумал.
   И тогда он бросился на меня с отчаянием раненого медведя, шарахая по  мне
здоровенными кулаками, пытаясь достать  когтями  до  глаз,  а  я  защищался,
вспоминая утраченные навыки, и управлял своими ногами с ловкостью кошки...
   Он рухнул на пол от  удара  прикладом.  Бычков  отер  о  куртку  кровь  с
автомата и процедил сквозь зубы:
   - Сука!.. Я думал, он тебе горло перегрызет!..
   И я взмахнул палочкой!.. И в то же мгновение иссяк в пространстве свет  и
замерцало что-то на дне пустой бутыли. И вдруг заволокло стеклянную  пустоту
мутной жидкостью, и забурлила она, словно  подогретая,  и  когда  развеялась
мутность, когда унялись пузыри, в бутыли, головой книзу, медленно оседая  на
дно, хватал ртом все измерения Прохор Поддонный,  финн  Ракьевяре,  Эдерато,
Эль Калем и рыбак Владимир Викторович! Руки его бились о стеклянную  стенку,
а на правой, на безымянном пальце, сверкало бриллиантовыми глазами кольцо со
змейкой!..
   - Вот здорово! - похвалил Бычков. - Вот это да!
   - Браво! - оценил Hiprotomus.
   - А теперь что делать?
   - Лед на реке не сошел еще?
   - Да еще с недельку подержится в этих краях!
   - Вот мы его и в прорубь!..
   Во дворе дома мы отыскали санки и, водрузив на них бутыль, покатили  груз
к реке.
   Рассветало, и мы  поспешали,  дабы  какой-нибудь  случайный  прохожий  не
увидел нашего странного шествия.
   Бутыль не хотела сразу тонуть, и мы еще некоторое  время  созерцали,  как
она ворочается в черной холодной воде, пока наконец  сосуд  не  перевернулся
горлом ко дну и не потянулся в бездну, прощаясь с нами белым  пятном  своего
пленника.
   - Вот кто-то джинна достанет! - усмехнулся Бычков.
   - Ты весь в крови! - оглядел я товарища.
   - Да и ты тоже! - почему-то обрадовался он. - Не возвращаться же такими в
поселок! Вот река, вот вода!
   Мы разделись до пояса и,  охая  и  ахая,  отмывались  студеной  водой  от
событий минувших, от ран, нас мучивших.
   И тут вдруг я увидел ее краем глаза!..  Она  сидела  на  льдине  с  хищно
открытым клювом и беснующимся в нем язычком!..
   Я ничего не успел предпринять, так все быстро произошло!
   Цветная птичка бросилась со льдины и со скоростью пули  врезалась  в  мою
правую  руку,  с  остервенением  выклевывая,  выкусывая  из-под  кожи  моего
Hiprotomus'a.
   - А-а-а-а! - завопил жук. - Я-я-я-я!.. Да как же!!! А-а-а-а-а!..
   И в то же мгновение хлюпнуло его раздавленное тельце,  в  другую  секунду
ставшее долгожданной пищей  для  цветной  птички,  которая,  добившись  этой
расправы  через  месяцы  ожиданий,  сглотнула  насекомое  и  взлетела  двумя
взмахами крыльев в голубое поднебесье наступившего  утра,  а  потом,  пробив
небосвод своим необычайным стремлением, стала принадлежностью Вселенной...
   - Что это было? - удивился Бычков.
   - А Бог его знает! - ответил я, разглядывая руку.
   Как ни странно, крови не было, а  дырочка  из-под  жука  оказалась  столь
крошечной, что не вызывала опасений.
   - Помажешь потом перекисью водорода! - строго сказал Бычков.
   Мы возвращались в поселок молча, и я  гадал  о  том,  кем  же  будет  мой
Hiprotomus Viktotolamus в своей будущей жизни, третьей жизни,  если  таковая
существует. И будет ли он  так  же  несчастен,  как  и  в  предыдущих  своих
существованиях, теряя любимых женщин, сжигая  их  души  огнем  любви?!.  Мой
бедный, бедный Аджип Сандал!..
   Бычков вечерним поездом отправился в Москву к своей службе,  а  я,  милая
Анна, остался в вашем доме, чтобы вдоволь надышаться вашим духом!
   Если вы еще сомневаетесь в том, что  я  найду  санаторий,  в  котором  вы
укрыли свой поспевающий живот, то напрасны  ваши  надежды!..  Как  там  наша
голубоглазая девочка?..

   За этим прощаюсь
   Ваш Евгений Молокан

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ
Отправлено 25-го июля
по адресу: Москва, Старый Арбат, 4.
Евгению Молокану.

   Евгений! Я не писала вам четыре месяца, а сейчас не удержалась.
   Третьего дня у нас в санатории был день Кавказской кухни. У нас всегда по
пятницам дни национальных кухонь, а третьего дня мы ели Кавказскую.
   Очень вкусным был суп Харчо, а на второе дали овощное рагу под  названием
Аджапсандали! Не нравятся мне вегетарианские блюда!..
   А к вечеру я родила мальчика. Очень легко родила!
   У моего мальчика  есть  особенность.  На  его  правой  ножке  совсем  нет
ноготков!..
   Пока не могу придумать ему имени.
   Евгений!
   Теперь вы - отец! С чем вас искренне и поздравляю!

   Ваша Анна Веллер

   P.S. Как хорошо, что вы меня не искали... Или не нашли...

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ
Отправлено 9-го августа
по адресу: г. Завязь, санаторий Чистый.
Анне Веллер.

   Уважаемая Анна!
   Прошу простить меня за то, что мистифицировал вас почти  целый  год.  Моя
жена - почтальонша поселка Шавыринский, и как-то,  случайно  вскрыв  письмо,
отправленное вами некоему Евгению Молокану, я позволил себе вести  переписку
с вами от его лица!
   Еще раз прошу простить меня!
   Ваш
   Вечно кающийся
   ГОТЛИБ
   Москва, 1997