Хелен  была  крупной  девицей  в больших  очках,  с
длинными волосами, собранными в прическу неопределенного стиля.
     В третий раз, когда я увидел ее  за соседним  столом, я пригласил ее на
ленч. От неожиданности она чуть не подпрыгнула. По-моему, я  первым в Беркли
сделал ей такое предложение.
     Через несколько дней я, возвращаясь с занятий, застал  ее в офисе.  Наш
ленч  прошел  не очень удачно;  сравнивая свои статьи с  моим  романом,  она
воскликнула: "Но я же пишу правду!"
     - Я ухожу, - сказал я ей.
     - Может, пойдем куда-нибудь выпьем.
     -  Нет, я ненавижу  бары,  и  мне  нужно еще поработать.  Но  вы можете
проводить меня домой. Хотите? Я живу на холме.
     - Я тоже там живу.
     - Что  вы читаете?  -  Я показал ей  книгу. - О, Натаниэл Готорн.  Ваша
тема?
     - Гарви Либерман  сказал, что через три недели мне нужно читать большую
лекцию о Готорне, а я не читал "Дом о семи фронтонах" со школы.
     - Либерман просто лентяй.
     Я мог с этим согласиться: кроме меня, три других его помощника готовили
за него лекции.
     - Все будет хорошо, если я сумею как-то свести это все воедино.
     - Во всяком случае, говорить тут не о чем.
     - Нет. Только жевать, - так и было во время нашего ленча.
     - Простите,  - она потупилась, но  я погладил ее по плечу и попросил не
беспокоиться.
     Когда мы спускались по лестнице (Хелен тащила пухлый портфель с книгами
и рукописями,  а я только  "Дом  о семи фронтонах"), мимо  нас проскользнула
высокая  светловолосая  девушка.  Прежде  всего  мне  бросились  в  глаза ее
бледность, удивительно  спокойное выражение лица и соломенный оттенок волос.
Ее  круглые  глаза  были  светло-голубыми.  Я  почувствовал  странную  смесь
возбуждения  и любопытства:  в  полутьме  лестницы  она  выглядела как белый
призрак во мраке пещеры.
     - Мистер Вандерли? - спросила она.
     Когда я  кивнул,  она пробормотала  свое имя, но  так  тихо, что  я  не
расслышал.
     - Я  учусь на  английском отделении. Я  хотела спросить, можно  ли  мне
прийти на вашу лекцию  о Готорне.  Я нашла вашу фамилию  в плане  профессора
Либермана.
     - Пожалуйста, приходите, -  сказал  я.  -  Но  эта  лекция для  младших
курсов. Для вас это будет только потерей времени.
     - Спасибо, - сказала она и пошла наверх.
     - Откуда она узнала меня? -  спросил я у  Хелен,  втайне радуясь  своей
популярности. Хелен молча указала на название книги у меня в руках.
     Она жила в трех  кварталах от  меня, на втором этаже громадного старого
дома,  в  квартире,  которую  делила  с  двумя  другими  девушками.  Комнаты
выглядели абсолютно одинаковыми,  как и мебель в них, - о присутствии хозяек
говорили только груды книг на столах.
     Одинаковыми  казались  и жительницы этих комнат, которых  Хелен описала
мне, пока  мы поднимались на  холм.  Одна  из  них,  Мередит  Полк,  тоже из
Висконсина,  стажировалась на отделении ботаники. Они с Хелен познакомились,
когда  искали  жилье, выяснили, что учились  в одном университете, и  решили
поселиться  вместе.  Третья  девушка  по  имени Хилари  Легарди  училась  на
театральном отделении.
     -  Хилари  постоянно сидит дома, а  по ночам слушает рок, -  жаловалась
Хелен. - Приходится  затыкать  уши. Но с Мередит мы дружим, хотя она немного
странная. Пытается меня охранять.
     - От чего?
     - От всего.
     Обе соседки были дома, когда  мы  пришли. Тут же  из кухни вышла полная
черноволосая девица в  голубых  джинсах и воззрилась  на меня через  толстые
линзы очков. Мередит Полк. Хелен сказала ей, что я преподаватель литературы,
на что Мередит буркнула "Очра" и снова скрылась на кухне. Из  другой комнаты
гремела музыка.
     Потом девица в очках опять вылетела из  кухни, уселась на стул у стены,
заставленной горшками с кактусами, и замурлыкала.
     - Вы у нас в штате? - хороший вопрос от стажера первого года.
     - Нет, у меня договор на год. Я писатель.
     - А-а, - протянула она. Потом: - Так это вы приглашали ее на ленч?
     -Да.
     - А-а.
     Музыка продолжала греметь.
     - Хилари, - кивнула она на стену. - Наша соседка.
     - Вам не мешает?
     - А я уже не слышу. Концентрация. Для растений это даже полезно.
     Пришла Хелен с  бокалом виски, в котором плавал кубик льда, похожий  на
дохлую рыбу. Для себя она принесла чашку чая.
     - Извините, - Мередит встала и удалилась в направлении своей комнаты.
     - Приятно видеть мужчину в  этом  унылом месте, - сказала Хелен. В этот
момент с нее слетело все беспокойство и комплексы, и под напускной ученостью
проступил подлинный живой ум.
     Мы переспали  с  ней  через неделю в  моей квартире. Она  оказалась  не
девушкой  и,  после того  как  решилась, вела себя  с  поистине чосерианской
простотой и решительностью.
     - Ты никогда  меня не полюбишь, - сказала  она мне в постели, - и  я от
тебя этого не жду.
     Она провела  у меня две ночи. По вечерам мы вместе сидели в библиотеке,
работая  каждый над своей  темой. Первым  знаком  того, что  что-то  не так,
послужило для меня появление у моей двери Мередит Полк.
     -  Дерьмо, -  прошипела она,  когда я открыл  дверь  и  впустил  ее.  -
Хладнокровный  ублюдок! Ты разбил ей сердце. Использовал как шлюху. Ты  даже
не знаешь, чего ты ее лишил. Она так мечтала преподавать! Впрочем, не думаю,
что для тебя имеет значение что-то, кроме твоих сексуальных нужд.
     - Минутку, - сказал я. - Как я могу помешать ей преподавать?
     - Это ее первый семестр здесь. Они же следят за нами. Как они посмотрят
на то, что стажер прыгает в постель к первому попавшемуся парню?
     - Это же Беркли. Не думаю, что здесь это кого-нибудь беспокоит.
     - Свинья! Это тебя ничего не беспокоит и не волнует!
     -  Убирайся,  - я наконец вышел  из себя.  Она походила на рассерженную
лягушку.
     Сама  Хелен, бледная и  грустная, появилась через  пару  часов.  Она не
обсуждала обвинения, выдвинутые Мередит Полк, только сказала, что поругалась
с ней.
     - Мередит пытается меня защитить. Прости,  Дон, -  тут она заплакала. -
Не гладь меня по спине, Дон. Это глупо. Я никогда не буду счастлива с тобой.
Прости, что я это тебе говорю. Но ты ведь не любишь меня, правда?
     Правда ведь?
     - Не знаю, что и ответить. Лучше я налью тебе чай.
     Когда  я  вернулся  с чаем, она  лежала  у  меня на постели, сжавшись в
комок.
     - Я хотел бы съездить с тобой куда-нибудь. В Шотландию. Я столько читал
про Шотландию и никогда там не был.
     - Ее глаза за стеклами очков блеснули.
     - Зачем  я  сюда  приехала? - всхлипнула  она. - Мне было так  хорошо в
Мэдисоне. Зачем я приехала в Калифорнию?
     - Ты здесь на месте больше, чем я.
     - Неправда. Ты можешь прижиться везде. А я везде буду только бельмом на
глазу.
     -  Какая книга  тебе  больше  всего  понравилась в  последнее  время? -
спросил я.
     Она удивленно и даже испуганно взглянула на меня.
     - "Риторика смеха" Уэйна Бута. Я ее дважды перечитывала.
     - Да, твое место именно в Беркли.
     - Мое место в зоопарке.
     Она  оправдывалась и за Мередит Полк, и за свои собственные несбыточные
ожидания, но я знал, что у нас с  ней все кончено. Продолжать играть с ней я
не мог.
     С тех пор я видел Хелен Кайон только два раза.

        "Глава 2"

     Я нашел ключ к лекции о Готорне - цитату из эссе Р.П.Блекмора: "Когда у
нас отняты все возможности,  тогда  мы в самом деле  грешны". Эта мысль, мне
казалось, сквозит  во  всех  произведениях Готорна, пронизывает его романы и
рассказы мрачным  христианством, всюду видящим кошмары. Я нашел высказывание
самого Готорна о его творческом методе: "Мои вещи  производят впечатление на
читателя, насколько  позволяет мой талант, тем, что в  них духовный механизм
волшебной легенды сочетается с образами и  характерами повседневной  жизни".
Освоив основную идею лекции, я начал заносить в блокнот полезные детали.
     Эта  работа полностью  поглощала мое внимание в  течение  пяти дней  до
лекции.  Хелен не докучала  мне, я обещал  съездить с ней на  уик-энд, когда
закончу работу.
     Мой  брат Дэвид приобрел  коттедж в Стилл-Вэлли  и приглашал меня туда,
если  мне  захочется  отдохнуть  от  Беркли. Это  было  типичное  для Дэвида
радушие, но мне не  очень хотелось пользоваться его  услугами.  После лекции
можно будет отвезти Хелен в Стилл-Вэлли и тем самым убить двух зайцев.
     В  день лекции я  перечитал главу  Д.Г.Лоуренса о  Готорне и нашел  там
такие строки:
     Первое, что делает она, - соблазняет его.
     Первое, что делает он, - поддается соблазну.
     И  второе, что  делают  они,  - скрывают свой грех,  и терзаются им,  и
пытаются понять.
     Таков миф Новой Англии.
     Я выпил чашку  кофе и стал просматривать свои  записи. После Лоуренса я
увидел все в новом свете и  стал  лихорадочно вставлять в  план новые куски.
Хелен позвонить я, конечно, забыл.
     Взойдя  на  кафедру,  я  увидел Хелен  и  Мередит  Полк в  заднем  ряду
аудитории.  Мередит сидела, надувшись: так всегда  выглядят естественники на
обсуждении какой-нибудь гуманитарной проблемы. Хелен слушала с интересом.
     После лекции меня подозвал к себе профессор Либерман, сказал,  что  ему
очень  понравилось  и что он просит прочитать вместо него лекцию  о  Стивене
Крэйне, поскольку он  улетает  на  конференцию в Айову... Короче говоря,  он
предложил мне продлить контракт еще на год.
     Меня одновременно  возмутила  его наглость  и  польстило его  внимание.
Либерман,  еще  сравнительно молодой,  был  уже  признанным авторитетом - не
ученым в понимании  Хелен  Кайон,  а, скорее, критиком. Его  поддержка много
значила  в  нашей среде. Студенты плотной  массой потянулись к выходу,  в их
джинсовой массе передо мной мелькнуло белое платье. Потом я увидел лицо. Это
была та самая студентка, что остановила меня на лестнице.
     Теперь она выглядела  по-другому,  здоровее:  легкий  золотистый  загар
покрывал  ее лицо  и руки; ее голубые  глаза  искрились.  Она показалась мне
одной из самых  привлекательных девушек, которых я видел,  -  что не  так-то
легко  в  Беркли,  облюбованном  красотками  со  всего Запада. Но  эта  была
особенной  -  ни малейшего налета вульгарности и  полное  спокойствие. Хелен
Кайон потеряла все свои шансы.
     - Хорошо,  - сказала она, подойдя ко мне. - Я рада,  что пришла, -  я в
первый раз заметил ее мягкий южный акцент.
     - И я рад. Спасибо за комплимент.
     - Не хотите отметить успех?
     -  Это  приглашение?  -  Я  тут  же  мысленно  обругал  себя  за  такую
прямолинейность.
     -  Что?  Нет-нет,  -  казалось,   она  хочет  сказать:   "Что  вы  себе
позволяете?" Я поглядел на задний ряд. Хелен и Мередит Полк уже шли к двери.
Хелен не оборачивалась - видимо, она  поднялась с места, как только увидела,
как я  смотрю на блондинку, но Мередит Полк так и пыталась изничтожить  меня
взглядом.
     - Вы кого-то ждете? - спросила девушка.
     -  Нет,   ничего  важного.  Может,  перекусите   со   мной?   Я  ужасно
проголодался.
     Я уже знал, что она более важна для меня, чем Хелен  Кайон. Расставшись
с  Хелен,  я к тому  же  избавлял  себя  и ее  от недель,  а  то  и  месяцев
болезненных сцен. Что бы там Мередит ни говорила, я не хотел лгать Хелен.
     Девушка,  идущая  рядом  со  мной,  очаровала  меня  тем,  что казалась
находящейся вне возрастов, чуть ли не вне времени; она была красива какой-то
мифологической красотой. С той же ленивой  грацией она могла проходить в XVI
веке  по итальянской пицце или  в двадцатые  годы,  выходя из отеля "Пласа",
ловить на  себе  оценивающий  взгляд Скотта Фицджеральда.  Конечно, это было
абсурдное  чувство, но оно не  исчезло даже  после того, как я разглядел  ее
ноги  и все ее тело. Ее грация и невозмутимость ничуть не напоминали обычное
поведение студенток английского отделения.
     Конечно,  сейчас я свожу к одному моменту впечатления шести месяцев, но
по-моему это мнение сложилось у  меня уже в тот первый раз, когда мы  с  ней
шли  из  кампуса  в  ресторан.  Она  шла рядом со мной с видом  бесконечного
послушания   -  ироничная   пассивность,   свойственная  тем,  кого  красота
запечатывает, как принцессу в башне.
     Я  повел  ее  в  ресторан,  чересчур дорогой  для  меня.  Но  я не  мог
пригласить ее в  худшее место. И я уже знал, кого я хочу привезти к Дэвиду в
Стилл-Бэлли.
     Ее звали  Альма  Моубли, и родилась  она в Новом Орлеане. Скорее  по ее
манерам, чем из ее слов, я заключил,  что ее родители богаты; отец занимался
живописью,  и  она  почти все детство  провела в  Европе.  О  родителях  она
говорила  в прошедшем времени, и я подумал, что  они недавно умерли. Для нее
были характерны такая неопределенность и отвлеченность от всего, кроме себя.
     Как  и  Хелен,  она  училась  на  Среднем  Западе,  окончила  Чикагский
университет - было невозможно представить Альму в шумном, грубом Чикаго, - и
поступила  в Беркли.  Я понял, что в  научной жизни она  не завсегдатаи, как
Хелен,   а  новичок,  но  училась  она  хорошо  благодаря  таланту  и  своей
сообразительности. В Калифорнию она приехала из-за здешнего климата.
     Я снова, в который уже раз, подивился несоответствию ее облика и образа
жизни.  Конечно,  я  не сомневался, что  она успешно напишет свою работу  (о
Вирджинии Вулф)  и получит  хорошее место в  одном  из  маленьких  колледжей
побережья.  Но  вдруг,  внезапно  и шокирующе, она предстала  передо мной  в
другом обличье - сторивиллской проститутки начала века, с завитыми волосами,
обнаженной,  с  бесстыдно  расставленными  ногами. Видение  было  необычайно
ярким, и  я отнес это к тому, что мне хочется ее. Она говорила о книгах - не
как специалист,  вроде  Хелен, а  просто как  любительница чтения,  - а  мне
хотелось  схватить ее,  растормошить, чтобы  ее  спокойствие  исчезло и  она
обратила бы на меня внимание.
     - У вас есть друг? - спросил я.
     Она покачала головой.
     - Так значит вы никого не любите?
     Нет, - она улыбнулась. - В  Чикаго  у меня  был мужчина,  но с  ним все
кончено.
     "- Один из ваших профессоров?
     - Один из моих профессоров, - новая улыбка.
     - Он был женат? Вы любили его?
     Она на миг посерьезнела.
     -  Нет. И не  спрашивайте меня об этом.  Он  не был  женат,  и я его не
любила.
     Она  явно лгала, но это  не  отвратило меня, это  лишь подтвердило, как
легко она воспринимает свою жизнь, и это мне хотелось в ней изменить.
     - Вы любили его. Иначе зачем вам было покидать Чикаго?
     -  Тогда с ним уже  все было  кончено. Алан сделал глупость. Он бил сам
виноват.
     - Алан?
     - Алан Маккени. Он был очень добр.
     - Добр и глуп.
     -  Вам  так важно об этом знать? - спросила она с  характерной для  нее
тонкой, почти незаметной, иронией, лишающей вопрос всякого значения.
     - Нет. Просто интересно.
     -  Ладно, - ее  глаза, полные того же  внутреннего света, встретились с
моими.  - Тут не о чем  особенно рассказывать. Ему  не повезло.  У нас  была
компания. Трое мужчин и я. Я ему нравилась, но он был очень застенчив.
     Похоже,  у  него  не было  опыта  с  женщинами,  -  опять едва заметное
колебание  в голосе. -  Несколько  раз он  приглашал  меня в  бар. Думаю, он
впервые делал  это со студенткой  и  поэтому нервничал.  Не хотел, чтобы нас
видели вместе.  Наконец я поняла, что он  значит для  меня меньше, чем я для
него. Знаю, что вы хотите спросить.
     Да, я спала с ним. Мне не  очень  понравилось.  Он был  недостаточно..,
мужественен, что ли. Мне пришло в голову, что ему лучше сойтись с мальчиком,
но он никогда бы на это не осмелился.
     - И как долго это у вас продолжалось?
     - Год, - она закончила есть  и накрыла тарелку салфеткой. - Не понимаю,
зачем мы об этом говорим.
     - А что вы любите?
     Она сделала серьезное лицо.
     - Дайте подумать. Так. Лето. Кино.  Английские  романы.  Встать в шесть
утра и глядеть в окно  - как там чисто и пустынно. Чай с лимоном.  Что  еще?
Париж и Ниццу. Очень люблю Ниццу. Когда я была маленькой, мы провели там три
или четыре лета.
     -   Непохоже,  что  вы  рождены  для  научной  карьеры,  -  заметил  я.
Создавалось впечатление, что она сказала мне все - и ничего.
     - Непохоже, - она улыбнулась. - Наверное, я рождена для Великой Любви.
     Принцесса опять заперлась в своей башне.
     - Сходим в кино завтра вечером? - предложил я, и она согласилась.
     На следующий  день я предложил  Рексу  Лесли  поменяться столами. С его
места был виден холл.
     В  кинотеатре шла "Великая  иллюзия" Бенуара, которую Альма  не видела.
Когда мы  сели, я  испытал прилив страха и понял, что боюсь встретить  Хелен
Кайон. Но она не любила такие  места; к тому же в это время она еще сидела в
библиотеке. Я почувствовал угрызение совести, что сам не сижу там,  готовясь
к лекции.
     - Какое  хорошее кино,  - сказала  она. - Я чувствовала себя так, будто
сама там нахожусь.
     - Тогда вы чувствуете фильмы очень глубоко.
     - Конечно, - она удивленно взглянула на меня.
     - А литературу?
     - Конечно. Ну.., не знаю. Она мне нравится.
     Бородатый парень рядом с нами сказал:
     - Веннер  наивен, как и  его журнал. Я  купил  его только  тогда, когда
увидел на обложке Джерри Брауна.
     - Веннер и есть Джерри Браун, - усмехнулся его друг.
     - Беркли, - сказал я.
     - А кто такой Веннер?
     - Как, вы не знаете? Это студент Беркли, основавший "Роллинг стоун".
     - Это журнал?
     - С вами не соскучишься. Неужели вы никогда о нем не слышали?
     - Я не читаю журналов. А  про  что он?  Его назвали по  имени  какой-то
группы?
     Я кивнул. Хоть это она знает.
     - Какая музыка вам нравится?
     - Я мало интересуюсь музыкой.
     Я спросил, знает ли она несколько музыкальных  имен последнего времени,
и выяснилось, что ей знакома только Барбара Стрейзанд.
     Наконец она не выдержала.
     - Остановитесь или я буду на все отвечать "да".
     - Слушайте, неужели вы живете в этой стране?
     -  А давайте я у вас спрошу. Вы слышали  про  Энтони Пауэлла, или Джина
Риса,  или  Элизабет  Джейн  Говалд,  или Пола Скотта,  или Маргарет Дребба,
или...
     - Это английские писатели, и я обо всех них слышал, - прервал я. - Но я
вас понял. Вы хотите сказать, что вам это просто не интересно.
     - Именно.
     - Вы и газет не читаете?
     - Нет.  И телевизор не смотрю,  - она улыбнулась.  -  Что, за это  меня
можно расстрелять?
     - Просто интересно. А друзья у вас есть?
     - Друзья?  Но вы мой друг,  -  над всем  разговором витала  ее  обычная
спокойная ирония. На миг я даже  усомнился  в ее нормальности: то,  как  она
игнорировала  всю  поп-культуру,  доказывало ее  полное равнодушие  к мнению
людей о ней.
     - Но у вас же есть и другие друзья?
     - Есть.
     -  На английском отделении? - Это было маловероятным. Вряд ли  кто-либо
из моих коллег смог бы дружить с девушкой, которая не читает газет и явно не
интересуется мнением собеседника.
     - Нет. Я тут  мало кого знаю.  Только нескольких  людей, интересующихся
оккультизмом.
      - Оккультизмом?
     Это что, спиритизм? Вертящиеся столики? Мадам Блаватская?
     - Нет. Это более серьезно. Они принадлежат к ордену.
     Я  был  поражен.  Мне   сразу   представились   шабаши,  черные  мессы,
калифорнийский сатанизм в его наихудшей форме.
     Она прочитала это на моем лице.
     - Да нет. Я сама этим не занимаюсь. Просто их знаю.
     - И что это за орден?
     - Х.Х.Х.
     - Но... Это же не тот Х.Х.Х.? Ксала...
     - Ксала Ксалиор Кслати.
     Я почувствовал настоящий страх, глядя  в  ее  невозмутимое лицо. Х.Х.Х,
были  не  просто  сектой,  каких  много;  они  пугали  своей  жестокостью  и
таинственностью. У  них была  какая-то  связь с  "семьей" Мэнсона,  и  после
известных  событий  они  были  вынуждены  перебраться  куда-то,  кажется,  в
Мексику.  Неужели они  еще в Калифорнии? Из того