Стойте! Дайте сюда
счет".)
     Джим Харди  глазел  на  нее всю дорогу, пока нес ее  чемодан и открывал
дверь ее номера. Наконец он решился заговорить:
     - Надеюсь, вы останетесь у нас подольше.
     - Я думала, что ты ненавидишь Милберн. Твоя мать так говорила.
     - Пока вы здесь,  нет, -  и  он одарил  ее взглядом,  бросившим прошлым
вечером Пенни Дрэгер на сиденье его машины.
     - Почему это?
     о, - он не знал,  что сказать, после того, как она проигнорировала  его
взгляд. - Вы знаете.
     - Разве?
     - Я просто  хочу  сказать,  что вы чертовски красивая, вот и все. У вас
есть стиль. Мне очень нравятся стильные женщины.
     - Неужели?
     - Да,  -  он кивнул. Он не  мог ее понять. Если бы она была недотрогой,
она бы оборвала его  с  самого  начала. Но она не проявляла к нему  никакого
интереса.  Потом она сняла пальто, на что он слабо надеялся. В области груди
она была  не очень, но ноги хорошие. Внезапно ее безразличие возбудило его -
это была чистая, холодная чувственность,  накатившая на него  волной, ничуть
не напоминающая то,  что он испытывал с Пенни Дрэгер и другими девушками,  с
которыми он спал.
     - О, - сказал он,  тщетно надеясь, что она  все же  выставит  его. - Вы
приехали сюда работать? Может быть, вы с телевидения?
     - Нет.
     - Ну ладно, я пойду.  Может, зайду еще поговорить, если  позволите. Или
помочь чего.
     Она  села на  кровать и протянула руку. Он нерешительно подошел. В руку
его опустилась свернутая долларовая бумажка.
     - Знаешь, -  сказала она, -  по-моему, ты  не должен на  работе  носить
джинсы. Выглядишь разгильдяем.
     Он взял доллар и выскочил вон, даже не сказав "спасибо".
     ("Анна-Вероника Мур, - подумала Стелла, -  вот кого она мне напоминает.
Ту актрису в  доме у Джона,  когда умер Эдвард. Почему я о  ней вспомнила? Я
видела ее тогда недолго, и эта девушка вовсе на нее не похожа".)

        "Глава 4"

     - Нет, - продолжал Сирс, - я не  отказался от мысли помочь Фенни Бэйту.
Я считал, что испорченных  детей  не бывает,  что его сделали  таким  плохое
воспитание  и   убогая   жизнь.   На  следующий  день  я  приступил   к  его
перевоспитанию и в обед попросил остаться со мной.
     Другие  дети вышли, оживленно  переговариваясь -  по-моему, они думали,
что я его все-таки выпорю, - и тут я заметил, что в темном углу прячется его
сестра.
     "Я не трону его, Констанция, - сказал я. - Иди и ты сюда, если хочешь".
Бедные дети! Я до  сих  пор вижу их, оборванных и напуганных. Они сжались на
стульях, а я  стал  рассказывать все, что знал  об  открытиях: про  Колумба,
Кортеса  и Нансена.  Но на Фенни это  не произвело никакого  впечатления. Он
знал, что мир кончается в ста милях от Четырех Развилок и что все люди живут
в этом  круге.  "Кто сказал тебе такую глупость,  Фенни? - спросил я, но  он
опять покачают головой. - Это родители?"
     Констанция хихикнула совсем невесело. Я вздрогнул от этого ее  смешка -
он вызывал мысль о почти животном существовании. Конечно, так оно и было; но
потом все оказалось гораздо хуже, гораздо страшнее.
     Но тогда я в отчаянии вскинул  руки и девочка, похоже, подумала,  что я
хочу ее ударить, и торопливо воскликнула: "Это Грегори!"
     Фенни бросил на нее  быстрый  взгляд, и могу поклясться, что никогда не
видел такого  испуга. В следующий момент он  вскочил и выбежал из класса.  Я
звал его обратно, но он без оглядки  убежал прямо  в лес. Девочка осталась в
классе, но она  тоже выглядела испуганной: "Кто такой Грегори, Констанция? -
спросил я. - Уж  не  тот ли это человек,  что крутится около школы? С такими
вот волосами?"  Едва  я изобразил над  головой  спутанные  волосы,  как  она
вскочила и убежала так же быстро, как ее брат.
     Но в тот день другие  ученики признали  меня.  Они решили, что  я побил
обоих и таким образом восстановил справедливость. Вечером я был вознагражден
если не большей порцией картошки,  то во всяком случае одобрительной улыбкой
Софронии Мэзер.  Должно  быть, Этель Бердвуд сказала  матери,  что из нового
учителя выйдет толк.
     Фенни и Констанция не  приходили в школу два  дня. Я винил себя  в том,
что вел  себя с  ними  неосторожно, и во  время  перемены  от волнения ходил
взад-вперед по  двору.  Дети смотрели  на меня,  как  на  лунатика.  Потом я
услышал  то,  что заставило  меня повернуться и  подойти  к  группе  старших
девочек.  Среди них была и  Этель Бердвуд. Мне показалось, что она упомянула
имя Грегори.
     - Расскажи мне про Грегори, Этель, - сказал я.
     - А кто это? У нас нет никого с таким именем.
     Она в упор поглядела  на  меня, и я был  уверен,  что она в тот  момент
думала о традиции, по которой учитель сельской школы обычно женился на самой
старшей  из  своих   учениц.  Эта  Этель,   дочь  богатых  родителей,   была
самоуверенной девочкой.
     - Я слышал, как ты упомянула это имя.
     - Вы, должно быть, ошиблись, мистер Джеймс, -  сказала  она медоточивым
голосом.
     - Не люблю, когда мне лгут. Расскажи мне о Грегори.
     Конечно, они  решили,  что  я  угрожаю  ей  наказанием. Другая  девочка
поспешила ей на выручку.
     - Мы говорили, что этот  желоб сделал Грегори.  , Я  взглянул на  стену
школы. Один из водосточных желобов был новым.
     - Ладно, он больше  не будет тут  расхаживать, - заявил я,  заставив их
отчего-то расхохотаться.
     В тот же день после уроков я решил отправиться в логово льва, то есть в
дом Бэйтов. Я знал, что  от деревни до него примерно так же, как от Милберна
до  дома Льюиса. Я прошел три-четыре мили, прежде чем понял, что заблудился.
Домов мне  по пути не попадалось, значит, дом Бэйтов  стоял  в глубине леса.
Пришлось идти обратно и искать его там.
     В итоге я сбился с дороги и  потерял направление. Пробираясь через лес,
я  вдруг  почувствовал,  что за мной наблюдают - очень  неприятное  чувство,
будто за спиной притаился тигр. А потом в тридцати ярдах от меня, на поляне,
я увидел человека.
     Это был Грегори.  Он  молчал, молчал  и  я. Он просто  смотрел на  меня
взглядом, полным непередаваемой  ненависти. Он мог бы убить меня в этом лесу
и никто  бы не узнал. И по его лицу  я видел, что  он готов к этому. Когда я
уже думал, что он бросится на меня, он отступил и скрылся за деревом.
     Я шагнул вперед.  "Что тебе  нужно?" - спросил я,  но он не ответил.  Я
сделал еще шаг, потом еще. За деревом его не было: он словно растворился.
     Я, еще дрожа, сделал  несколько шагов в  том же  направлении и едва  не
вскрикнул,  увидев  перед  собой   бледную,  оборванную  девочку.  Это  была
Констанция Бэйт.
     - Где Фенни? - спросил я.
     Она ткнула куда-то рукой. Тут он появился так же внезапно, "как змея из
корзины",  подумают  я.  На  лице  его  застыло  характерное  тупо-виноватое
выражение.
     - Я  искал ваш дом, - сказал я, и они так же молча указали мне куда-то.
Среди деревьев я с  трудом разглядел крытую  толем хижину  с  одним  грязным
окошком. Тогда  таких хижин  было много,  но  эта была самой убогой из всех,
какие я видел.  Видит Бог,  я  никогда не презирал бедных, но в этой  нищете
было что-то  действительно зловещее. Казалось,  что  живущие  здесь люди  не
просто огрублены нищетой, но в самом деле непоправимо испорчены.  Сердце мое
сжалось, когда я увидел тощего черного пса, треплющего комок перьев, который
еще  недавно  мог быть  цыпленком.  Теперь  я понял,  почему  Фенни  считали
испорченным, -  местным богачам достаточно было бросить  один взгляд  на его
жилище.
     Я  не  хотел туда идти. Я не верил  в зло, но  там чувствовалось именно
зло.
     Я  повернулся к детям, смотревшим  на  меня  тем же  странным застывшим
взглядом.
     - Я хочу, чтобы вы завтра пришли в школу, - сказал я.
     Фенни покачал головой.
     -  Но я хочу помочь вам, -  я готов был произнести целую речь, сказать,
что хочу спасти их, изменить их жизнь, избавить их от этого существования..,
но их взгляд остановил меня. В нем было что-то, что заставило меня вспомнить
о взгляде таинственного Грегори.
     - Вы должны завтра прийти в школу, - повторил я.
     - Грегори не хочет, чтобы мы туда  ходили,  - сказала  Констанция. - Он
говорит, чтобы мы оставались здесь.
     - Приходите, и пусть он тоже приходит.
     - Я спрошу Грегори.
     -  Черт с ним! Приходите сами!  - крикнул  я  и пошел прочь.  Пока я не
достиг дороги, меня гнал страх - я будто убегал от проклятия.
     Вы можете спросить, чем это кончилось. Они не вернулись. Несколько дней
все  шло спокойно. Этель  Бердвуд  и  некоторые другие  девушки  дарили  мне
сладкие  взгляды  и носили  сэндвичи на обед. Я клал  их в  карман  и съедал
вечером после ужина у Мэзеров.
     В воскресенье  я отправился, как было договорено, в лютеранскую церковь
в Футвилле. Это оказалось не так скучно,  как я боялся. Пастор, старый немец
Франц Грубер, оказался более тонким человеком, чем  можно было судить по его
внушительному животу  или  по тексту проповеди.  Я  решил  поговорить с  ним
как-нибудь.
     Когда Бэйты появились,  они выглядели опустошенными,  как пьяницы после
бурной ночи.  Это вошло в привычку:  они пропускали два дня,  потом  три,  и
каждый  раз  выглядели все  хуже,  особенно  Фенни. Он  будто преждевременно
состарился. Мне иногда  казалось, что он мне ухмыляется, хотя у него вряд ли
хватило бы на это ума.  Теперь он на самом  деле казался испорченным, и  это
пугало меня.
     Однажды  в  воскресенье  после службы я  подошел  к доктору  Груберу  и
сказал, что хочу  поговорить с ним. Он, должно быть, решил, что  я собираюсь
признаться в прелюбодеянии или чем-то  подобном.  Но тем не менее он любезно
пригласил меня к себе в дом.
     Мы с ним прошли в  библиотеку, большую  комнату, до потолка уставленную
книгами.  Я  не видел  столько  книг с тех  пор, как  покинул  Гарвард.  Это
действительно был кабинет ученого. Большинство книг было на немецком, многие
на латыни и греческом. На полках стояли труды отцов церкви в тяжелых кожаных
переплетах, комментарии  к  Библии,  теологические  сочинения. На  полке над
столом  я  с удивлением  увидел работы Луллия, Фладда, Бруно  и других,  что
можно  назвать  оккультизмом  эпохи  Возрождения.  Дальше  я разглядел  даже
несколько антикварных книг о колдовстве и сатанизме.
     Доктор Грубер пошел  в другую комнату  за пивом и,  вернувшись, увидел,
что я разглядываю эти книги.
     -  Из-за  этих  книг,  - сказал он  со  своим гортанным акцентом, - я и
угодил в Фалмут. Надеюсь, вы  не посчитаете меня старым чокнутым дураком при
виде их.
     Он  рассказал мне свою историю,  и все было,  как я и предполагал, - он
подавал  большие  надежды, сам  писал книги,  но из-за  слишком пристального
интереса  к оккультным  наукам  ему  велели  прекратить исследования  в этом
направлении.  Он ослушался  и был  сослан  в самый глухой угол,  какой могла
отыскать лютеранская конгрегация.
     - Теперь мои  карты на  столе,  как говорят  мои прихожане.  Конечно, я
никогда не  говорю  о  герметических предметах в проповедях, но продолжаю их
изучать. Вы можете идти или рассказать то, зачем пришли, это в вашей воле.
     Такое  пышное вступление  несколько удивило меня, но я решил рассказать
ему всю историю о Фенни Бэйте и Грегори.  Он слушал с большим вниманием, и я
понял, что он уже что-то слышал об этом.
     Когда я закончил, он спросил:
     - И все это случилось недавно?
     - Конечно.
     - И вы никому об этом не рассказывали?
     - Нет.
     - Я рад, что вы пришли именно ко мне,  -  сказал он и, достав  из ящика
стола гигантскую трубку, набил ее  и начал попыхивать, глядя на  меня своими
горящими глазами. Я уже начал жалеть что пришел к нему.
     - А ваша хозяйка никогда не давала вам понять, почему  она считает, что
Фенни Бэйт - "сама испорченность"?
     Я покачал головой: - А вы что-нибудь знаете?
     - Это известная история. Можно сказать, знаменитая в нашей округе.
     - Так Фенни и правда испорчен?
     -Да.
     - А почему? Здесь какая-то тайна?
     -  Большая, чем  вы можете вообразить. Если  я вам расскажу,  вы можете
решить, что я сошел с ума, - его глаза стали еще более пронзительными.
     - Если Фенни испорчен, то кто испортил его?
     - Грегори, - ответил он. - Конечно же, Грегори. Он причина всего.
     - Но кто такой этот Грегори?
     - Тот, кого вы видели. Вы совершенно  точно его  описали, - он покрутил
своими толстыми пальцами над головой,  имитируя мои жесты перед Констанцией.
- Да,  так оно и  есть.  Но если бы вы знали больше, вы бы усомнились в моих
словах.
     - Но почему?
     Он покачал головой,  и я увидел, что руки его дрожат.  Я подумал, уж не
сумасшедший ли он в самом деле?
     - У родителей  Фенни было  трое детей, -  продолжал  он,  выпуская клуб
дыма. - Грегори был старшим.
     - Он их брат!  Один раз мне показалось, что я улавливаю сходство, но...
Но что в этом противоестественного?
     - Это зависит от того, что между ними происходило.
     - Вы имеете в виду что-то противоестественное между ним и Фенни?
     - И сестрой тоже.
     Я  почувствовал  приступ  ужаса,  вновь  увидел бледное некрасивое лицо
Грегори с волчьей ненавистью в глазах.
     - Между Грегори и его сестрой?
     - Именно.
     - Он испортил их обоих? Тогда почему к Констанции не относятся так, как
к Фенни?
     - Помните,,  что здесь  живут бедняки. Такие отношения  между братом  и
сестрой.., хм.., не кажутся им чем-то противоестественным.
     - Но между  братьями... - я словно вернулся в Гарвард  и дискутировал с
профессором антропологии об обычаях какого-нибудь дикого племени.
     -  Кажутся.  -   О,   Господи!  -  воскликнул  я,   вспомнив  выражение
преждевременной взрослости  на лице Фенни. - И теперь  он пытается  от  меня
отделаться. Он видит во мне препятствие.
     - Похоже, что так. И вы понимаете, почему.
     - Он хочет оставить их себе? - Да. И навсегда. В первую очередь  Фенни,
судя по вашей истории.
     - А что же родители?
     - Мать умерла. А отец оставил их, как только Грегори подрос и начал его
бить.
     - И они живут одни в таком месте?
     Он кивнул.
     Это  было ужасно: то место, казалось, окутывало проклятие, исходящее от
самих детей, от их противоестественной связи с Грегори.
     - А разве они сами не пытались избавиться от него.
     -  Пытались.  Но  как?  -  я  подразумевал  молитвы (я  ведь говорил  с
пастором)  или обращение к соседям,  хотя  я  уже  понял,  что от соседей  в
Четырех Развилках помощи ждать было напрасно.
     - Вы можете не поверить мне, поэтому я просто вам покажу, -  он встал и
жестом позвал меня за собой. Он казался очень возбужденным, и я подумал, что
он испытывает так же мало удовольствия от моего общества, как и я от его.
     Мы  вышли из  дома, пройдя по  пути через комнату, где  на столе стояла
бутылка пива и тарелка - видимо, остатки его обеда.
     Он захлопнул дверь и направился к  церкви. Переходя улицу, он обратился
ко мне, не поворачивая головы:
     - Вы знаете, что Грегори был школьным плотником?
     - Одна девочка  что-то  говорила  об этом, -  сказал я ему в спину. Что
дальше - прогулка в лес? Что он хочет мне показать?
     За  церковью  разместилось маленькое кладбище,  и я, следуя за доктором
Грубером,  читал имена на массивных  надгробиях прошлого  века:  Джозия Фут,
Сара Фут и прочие потомки клана основателей городка. Эти имена ничего мне не
говорили. Доктор Грубер стоял перед небольшой калиткой на краю кладбища.
     - Сюда, - позвал он.
     Ладно, подумал я, если ты так ленив, я открою сам, - и взялся за засов.
     - Нет, - поправил он. - Просто взгляните вниз.
     Я  посмотрел.  В голове  могилы  вместо  камня стоял  грубый деревянный
крест,  на  котором кто-то написал имя: Грегори Бэйт. Я  перевел  взгляд  на
пастора и на этот раз не мог ошибиться: он смотрел на меня неприязненно.
     - Этого не может быть, - промямлил я. - Я ведь его видел.
     -  Поверьте мне, учитель, здесь  лежит  ваш соперник. Во всяком случае,
его смертная часть.
     Я не мог сказать ничего, только повторил:
     - Этого не может быть.
     Он проигнорировал мою реплику.
     - Однажды вечером, год назад, Грегори что-то  делал на школьном  дворе.
Тут  он  заметил - во  всяком случае,  я  так думаю,  -  что нужно  починить
водосточную трубу и полез вверх по лестнице. Тут Фенни и Констанция, видимо,
увидели  шанс избавиться от  его  тирании и  оттолкнули лестницу.  Он  упал,
ударился головой об угол здания и умер.
     - А что они делали там вечером?
     Он пожал плечами.
     - Они всегда ходили за ним.
     - Не могу поверить, что они сознательно убили его.
     - Говард Хэммел, почтальон, видел, как они убегали.
     Это он и нашел тело Грегори.
     - Так никто не видел, как это случилось?
     Никто, мистер Джеймс. Но всем это было ясно.
     - А мне неясно.
     Он пожал плечами.
     - Что они делали потом? - спросил я.
     - Убежали.
     Им было  ясно, что они сделали то, что хотели. У него была  разбита вся
голова.  Фенни с  сестрой исчезли  на  три  недели, жили в  лесу.  Потом  им
пришлось  вернуться.  За это время Грегори похоронили, а почтальон рассказал
всем, что он видел. Вот откуда общее мнение об испорченности Фенни.
     -  Но сейчас... - я смотрел на надпись на кресте, сделанную,  очевидно,
самими детьми.
     Почему-то это казалось мне самым жутким.
     -  Да,  сейчас.  Сейчас Грегори требует их  опять. И прежде всего хочет
вырвать   их  из-под  вашего  влияния,  -  последнее  слово  он  произнес  с
характерным немецким акцентом.
     - Могу я помочь им?
     - Боюсь, что нет.
     - А вы, именем Божьим?
     - Дело зашло слишком далеко. Моя церковь не верит в экзорцизм.
     - Но вы сами...
     - В зло. Я верю в зло.
     Я  отвернулся. Похоже, он думал, что я буду  просить его о  помощи,  но
когда я пошел прочь, он окликнул меня:
     - Будьте осторожны, учитель.
     Когда  я возвращался домой, я с трудом верил, что на самом деле видел и
слышал  все это.  Но  я видел  могилу,  видел  своими  глазами  метаморфозу,
происходящую с Фенни, и, наконец, видел Грегори.
     Где-то в миле от Четырех Развилок я столкнулся с доказательством  того,
что Грегори знает о моих намерениях. На одном из фермерских полей возвышался
небольшой холм, и там я увидел  его.  Он стоял неподвижно, глядя на меня, и,
казалось,  мог  прочитать каждую  мысль в  моей голове. В ту минуту я понял:
все, что рассказал мне доктор Грубер, было правдой.
     Все, что я мог - это не  кинуться бежать. Он  ждал, что  я побегу, стоя
там со скрещенными на груди руками и белым спокойным лицом. Я продолжал идти
шагом.
     За обедом я с трудом мог есть. Мэзер тут же заявил:
     - Не ешь, нам больше достанется.
     - Был ли у Фенни Бэйта брат? - спросил я его.
     Он взглянул на меня с любопытством.
     - Скажите, был?
     - Был.
     - И как его звали?
     - Грегори, но я прошу не говорить о нем в моем доме.
     - Вы  боитесь  его?  - спросил я, потому что на лицах их обоих был ясно
виден страх.
     - Прошу вас, мистер Джеймс, - умоляюще сказала Софрония Мэзер.
     - Никто не говорит об этом Грегори, - добавил ее муж.
     - А что с ним случилось?
     Он перестал жевать и отложил вилку.
     - Я не знаю, от кого ты  этого наслушался, но я вот что скажу: если был
на  свете проклятый человек, то это Грегори Бэйт, и то, что с ним случилось,
должно было случиться.  Вот и все, - с этими словами он запихнул в рот новую
порцию, и обсуждение можно было считать законченным. Миссис Мэзер с  постным
видом уткнулась в тарелку.
     Дети Бэйтов  не  появлялись в школе два или три дня, и мне  уже  начало
казаться, что  все это  мне померещилось. Я погрузился в учительскую рутину,
но часто вспоминал их, особенно бедного Фенни.
     Однажды меня охватил ужас, когда я встретил в деревне Грегори. Это была
суббота, и Четыре Развилки заполнились фермерами и их женами, п