риехавшими за
покупками.
     Каждую  субботу деревня  обретала почти  праздничный вид  -  по крайней
мере, по контрасту с унылыми буднями. По улицам разъезжали десятки повозок с
веселыми детскими личиками, выглядывающими из них.  Я узнал  некоторых своих
учеников и помахал им рукой.
     Потом какой-то  здоровенный  фермер  сдавил мне плечо  и  сказал, что я
учитель его сына и что он хочет пожать мне руку. Я немного поговорил с ним и
тут увидел за его спиной Грегори. Тот стоял возле почты и смотрел на  меня -
так же внимательно,  как тогда, на холме. Во рту у меня пересохло; очевидно,
это отразилось и на лице, так как отец моего ученика вдруг спросил, все ли у
меня в порядке.
     "Да-да", - сказал  я, но, видимо, выглядел невежливым, продолжая упорно
смотреть  мимо  него.  Никто, кроме  меня,  не  замечал Грегори; все  просто
проходили мимо, глядя сквозь него.
     Я  извинился перед фермером, сославшись на больной зуб,  и повернулся к
Грегори. За эти несколько секунд он исчез.
     Я понял, что развязка близится и что он сам определит ее время и место.
     На другой день Фенни и Констанция явились в школу. Они оба были бледные
и вели себя так странно, что дети сторонились их еще больше, чем обычно. Они
выглядели совсем больными, и я решил попытаться хоть как-то помочь им.
     Когда уроки кончились, я попросил их остаться.
     - Почему он позволят вам прийти сюда? - спросил их я.
     Фенни пустыми глазами посмотрел на меня и спросил:
     - Кто?
     - Грегори, конечно.
     Фенни потряс головой, будто отгоняя наваждение.
     - Грегори? Мы давно уже не видели Грегори. Да, очень давно.
     Я был просто поражен.
     - Тогда что вы делаете?
     - Мы ждем.
     - Ждете?
     Констанция кивнула, соглашаясь с Фенни.
     - Ждем.
     - Но чего? Грегори?
     - Нет. Просто ждем.
     - Грегори мы  не видим, - сказал Фенни. Казалось, он на миг оживился. -
Но он говорит с нами. Он говорит, что это все, что есть, и что ничего такого
нет. Ничего, что вы говорили - насчет карт. Ничего нет.
     - А что же есть?
     - То, что мы видели.
     - Что?
     - То, что мы ждем.
     - А что это?
     - Это здорово, -  сказала Констанция, положив голову на стол. - В самом
деле здорово.
     Я не понимал, о чем они говорят, но все это мне не понравилось. Я решил
поговорить с ними об этом попозже.
     - Ладно, я хочу, чтобы сегодня ночью вы остались со мной здесь. Я вас в
обиду не дам.
     Фенни так же безучастно кивнул, будто ему  было все равно,  а  когда  я
взглянул на Констанцию, то увидел, что она спит.
     - Хорошо. Потом мы найдем, где нам спать, а завтра я попробую подыскать
для вас жилье в деревне. Вы не можете больше жить в лесу.
     Фенни  опять кивнул, и  я увидел, что он тоже вот-вот заснет. Скоро они
оба спали прямо  за партами. В тот момент я был  готов согласиться с ужасным
утверждением  Грегори, что  нет  ничего,  ничего, кроме  меня  и  этих двоих
измученных  детей  в  холодном  школьном здании. Пока мы сидели  там, солнце
зашло, и в комнате стало  темно. Я не мог встать и зажечь свет. Я  обещал им
найти жилье в деревне, но казалось, что до нее нужно идти много миль. И если
бы я  и дошел, я не представлял,  кто согласится пустить их к себе.  В такой
обстановке я почувствовал себя таким же потерянным, как эти дети.
     Наконец  я встал и потянул Фенни за руку. Он  проснулся  мгновенно, как
испуганное животное, и я с трудом смог удержать его на месте.
     -  Я  хочу знать правду, Фенни,  -  сказал я  ему. -  Что  случилось  с
Грегори?
     - Он ушел, - сказал он так же безучастно.
     - Это значит "умер"?
     Фенни кивнул,  приоткрыв при этом  рот,  и я  опять  увидел его ужасные
гнилые зубы.
     - Но он возвращается?
     Он кивнул снова.
     - И ты его видишь?
     - Он видит нас. Смотрит и смотрит. И пытается трогать.
     - Трогать?
     - Ну, как раньше.
     Я дотронулся  до  своего лба  -  он  был горячим.  Каждое  слово  Фенни
отдавалось у меня в голове.
     - Ты столкнул лестницу, Фенни?
     - Он смотрит и смотрит, - повторил Фенни, словно этот факт заполнил все
его сознание.
     Я взял его руками  за голову, чтобы заставить посмотреть в  глаза,  и в
этот  момент в окне появилось лицо его мучителя. То же бледное, ужасное лицо
-  он словно  хотел помешать Фенни  ответить на  мой вопрос. Я  почувствовал
испуг и тошноту, но одновременно и какое-то странное удовлетворение от того,
что сейчас все наконец решится. Я притянул Фенни  к  себе,  пытаясь защитить
его.
     -  Это он! - закричал Фенни, и от его крика Констанция упала  на пол  и
заплакала.
     - Ну и  что? - крикнул я. - Он не тронет тебя, я с тобой! Он знает, что
потерял тебя!
     - Где он? Где Грегори?
      - Там, - и я показал на лицо за окном.
     Мы оба уставились  в окно, но там не  было ничего, кроме  темного неба.
Дикая  радость охватила  меня  -  я  победил. Я схватил руку  Фенни, но  она
бессильно упала. Потом  он подался  вперед,  я подхватил его  и только через
несколько секунд понял, что я держу: это был труп. Его сердце остановилось.
     - Вот и все, -  сказал Сирс, глядя на своих друзей. - Грегори больше не
появлялся. Я слег с лихорадкой и три недели провалялся на чердаке у Мэзеров.
Когда я поправился, Фенни уже похоронили.  Я собирался тут же уехать, но они
удержали меня, и мне пришлось  кое-как преподавать  дальше. Под конец я даже
научился использовать розгу, и меня считали очень хорошим учителем.
     И  еще одно. Когда я уезжал из  Четырех Развилок, я  впервые пришел  на
могилу Фенни. Он был похоронен за церковью, рядом со своим братом. Я смотрел
на обе могилы, и  знаете, что я  чувствовал? Ничего. Пустоту. Как будто я не
имел со всем этим ничего общего.
     - А что случилось с сестрой? - спросил Льюис.
     - О,  с  ней все  было  в  порядке. Она  была тихой девочкой  и люди ее
жалели.  Я переоценил  суровость той  деревни.  Кто-то взял  ее  к себе,  и,
насколько я знаю, они относились  к ней как к родной дочери. Потом она вышла
замуж и уехала из родных мест, но это было уже гораздо позже.

        "Фредерик Готорн"

        "Глава 1"

     Рики,  возвращаясь домой, удивился, увидев в воздухе  снег. "Все сезоны
спутались, - подумал  он, - вот уже  и  зима".  Снежинки мелькали  в тусклом
свете фонаря на Монтгомери-стрит, падали на землю, таяли. Холод проникал под
его твидовое полупальто. Он уже жалел, что не взял машину -  старый "бьюик",
который Стелла давно  хотела продать. В холодные вечера он  обычно  ездил на
машине. Но сегодня ему хотелось подумать. Он собирался поговорить с Сирсом о
письме  Дональду  Вандерли,  но  не  успел. Письмо отправлено,  непоправимое
совершилось. Он поймал себя на том,  что вздохнул вслух, и увидел, как белые
клубы его дыхания смешались с падающим снегом.
     Раньше все  эти  истории беспокоили его,  вызывая дурные сны, но теперь
было другое. Теперь  он  был  по-настоящему  испуган. Он не сомневался,  что
причина его снов  -  истории, которые  они рассказывали. Сегодняшняя история
Сирса была еще хуже.  Они пугали друг друга и продолжали встречаться  только
потому, что  не встречаться  было еще  страшнее.  Вместе все же было немного
безопасней. Даже Льюис  боялся,  иначе  почему он  поддержал идею  отправить
письмо? Теперь,  когда письмо уже лежало  в почтовом мешке, Рики  боялся еще
сильнее.
     Может быть,  действительно  стоило уехать отсюда,  думал он, смотря  на
дома,  мимо которых проходил. В каждом из них он хоть раз да бывал - по делу
или в гостях. Может быть, нужно было переехать в Нью-Йорк после свадьбы, как
хотела  Стелла?  Для  Рики  эта мысль  была  почти предательской.  Уехать из
Милберна, оставить Сирса и дело?
     Холодный  ветер  опять залез за ворот.  Оглянувшись,  он  увидел, что в
библиотеке Сирса  все еще горит  свет. Вряд ли он  сможет  уснуть, рассказав
такую историю
     Но  нет,  это не  только истории, -  подумал  он,  -  во всяком случае,
теперь.  Что-то должно случиться. Собственно  потому они и  рассказывали эти
истории. Рики не верил  в предвидение, но он в самом деле чувствовал это уже
давно. Потому он и думал  о переезде. Он свернул  на  Мелроз-авеню - "авеню"
из-за толстых деревьев по ее сторонам. Их листья в свете фонарей отсвечивали
оранжевым. Скоро они опадут совсем. Что-то должно случиться со всем городом.
     Над головой Рики хрустнула ветка.  Где-то далеко, на шоссе  17, загудел
грузовик: в Милберне в холодные ночи  звуки распространялись далеко. Впереди
он уже мог разглядеть  свет  своего  собственного дома. Уши и нос  болели от
холода. "Нечего, мой друг,  впадать  в  мистику  после стольких лет разумной
жизни", - сказал он себе.
     И  тут, пока он так себя увещевал, ему  показалось, что за  ним  кто-то
идет. Что кто-то смотрит на него из-за угла. Он ощущал  взгляд холодных глаз
и представил, что они плавают в воздухе,  -  одни  глаза и ничего больше. Он
так и видел их, горящие мертвенным бледным сиянием. Он оглянулся, уверенный,
что сейчас увидит  их. Но,  конечно  же,  улица  была  пуста.  Пустая улица,
обычная, как дворняга.
     Просто  виновата  история, которую  рассказал  Сирс.  Глаза,  как в том
старом фильме с  Питером Лорре. Как он назывался? "Глаза... Грегори  Байта"?
Черт! "Руки доктора Орлака". Вот  и все. Ничего не случилось,  а  мы  просто
четверо старых дураков, выживших из ума. Подумать только...
     Но ему не казалось, что на него смотрят. Он знал, что это так.
     "Чушь!" - едва не сказал он вслух, но к двери подошел почти бегом.
     В доме  было темно, как всегда после заседаний  Клуба Чепухи. Нащупывая
пальцами дорогу,  Рики  миновал кофейный столик, который  в предыдущие  ночи
обошелся ему в десяток синяков, миновал угол столовой и прошел на кухню.
     Здесь он мог зажечь  свет, не потревожив Стеллу;  потом  он включит его
только  наверху, в гардеробе,  который вместе с жутким  итальянским кофейным
столиком  был  последним  увлечением его жены. Она  посчитала,  что в шкафах
слишком тесно и нужно чем-то занять маленькую спальню, освободившуюся, когда
Роберт и Джейн уехали  от  них.  За  восемьсот долларов  она превратила  эту
спальню в гардероб с зеркалами  и  новым толстым ковром. Появление гардероба
доказало Рики, что  Стелла  права:  у него на самом  деле почти  столько  же
вещей,  как и у нее. Он всегда спорил с этим, не подозревая  за собой такого
дендизма.
     Но еще больше удивило его сейчас то, что у него  дрожали рукNo Он хотел
налить  себе  чаю с ромашкой, но, увидев это, потянулся  за бутылкой  виски.
"Старый идиот".  Он  пытался успокоить  себя, но,  когда он  поднес бокал  к
губам,  руки все  еще тряслись. Все  эта чертова годовщина!  Виски  отдавало
бензином, и он выплеснул его в раковину. Бедняга Эдвард. Рики потушил свет и
в темноте пошел наверх.
     Уже в пижаме  он направился из гардероба  в  спальню.  Он  тихо  открыл
дверь. Стелла,  ровно  дыша,  лежала на своей  стороне кровати.  Если  он не
опрокинет стул или не  налетит  на зеркало, то у него есть шанс добраться до
постели, не потревожив ее.
     Он сделал это и тихо влез под одеяло. Он осторожно потрогал плечо жены.
Похоже,  она опять  с кем-то встречалась, быть может, с профессором, который
бегал за  ней год назад, -  это  у него была  привычка дышать в трубку, если
Рики  подходил к телефону. Рики давно  решил  для себя, что есть много вещей
похуже, чем когда  твоя жена переспит разок  с  другим мужчиной.  У нее своя
жизнь, и он составлял ее большую часть. Хотя иногда у него и появлялось, как
он признался Сирсу две недели назад, сожаление, что он женат.
     Он лежал и  ждал того, что должно  было случиться. Ему  хотелось, чтобы
Стелла помогла ему, поддержала его, но он не хотел будить  ее или беспокоить
рассказами о своих кошмарах.  Так он и  лежал,  подложив  руки под голову  и
устремив испуганные глаза в темноту.

        "Глава 2"

     У себя в комнате в отеле Арчера Анна Мостин стояла у окна и смотрела на
падающий снег. Хотя было уже за полночь, она  не раздевалась. Пальто брошено
на кровать, будто она только что пришла.., или собиралась уходить.
     Она стояла у окна и курила, высокая красивая женщина с темными волосами
и удлиненными голубыми глазами. Она видела всю Мэйн-стрит с пустой площадью,
черными фасадами  магазинов и зеленым огоньком светофора. Улица  тянулась на
восемь кварталов, но пелена снега открывала только  контуры домов. На другом
краю площади  темнели за  деревьями  силуэты  двух церквей. Посреди  площади
поднимал мушкет бронзовый генерал Войны за независимость.
     Сегодня или  завтра? -  спросила  она себя, окидывая взглядом маленький
город.
     Сегодня.

        "Глава 3"

     Когда сон наконец пришел к Рики, выглядело  это так, будто  его в самом
деле  взяли и перенесли куда-то в другое место. Он лежал в какой-то странной
комнате, ожидая чего-то. Комната и  весь  дом казались заброшенными. Стены и
пол состояли из голых досок, стекло в окне было выбито и сквозь проем  сияло
солнце. Пыль плясала в солнечных лучах. Он не знал,  чего он ждет, но что-то
должно  было случиться, и  он  боялся  этого.  Он  не мог встать с  кровати.
Комната располагалась на  верхнем этаже; он  видел  в окно  только  облака и
бледно-голубое небо. Но то, что должно было прийти, шло не оттуда, а снизу.
     Его тело прикрывал только  ветхий выцветший  плед. Ноги его под  пледом
были  парализованы.  Поглядев  вокруг, Рики понял, что видит каждую деталь с
необычайной ясностью:  все  трещины, все гвозди  в полу, все пылинки в лучах
солнца.
     Тут он услышал стук - распахнулась тяжелая подвальная дверь. Все здание
словно содрогнулось. Потом  из подвала  выбралось  что-то тяжелое,  какое-то
животное. Рики  слышал, как оно медленно ступает по полу, задевая за  стены.
Оно издало нюхающий звук. Оно искало его.
     Рики  снова  попробовал встать,  но парализованные ноги  не  слушались.
Тварь  внизу тяжело топала из комнаты  в комнату, слышался треск половиц под
ее грузным телом. Похоже, полы здесь совсем прогнили.
     Потом  шум  стал  громче и  яснее - ему казалось,  что  он слышит  даже
дыхание.
     Тварь начала подниматься по  лестнице. Что-то рухнуло, будто обвалились
разом с полдюжины  ступенек,  и  она  возобновила  подъем,  теперь уж  более
осторожно.
     Лицо Рики стало мокрым от бессильных слез. Больше всего  его пугало то,
что  он  не  знал, спит  он  или  нет; если  он спал,  ему оставалось только
дождаться пока то, что поднимается, войдет в комнату - тогда страх  разбудит
его.  Но это не было похоже на сон. Его рассудок и  восприятие  были ясными,
отсутствовала  характерная  для сна неясность и путаница. Он никогда  еще не
плакал  во сне. И если это не сон, то тварь  ворвется и растерзает его, а он
не сможет даже пошевелиться.
     Характер звука изменился, и Рики понял,  что  он сам  на третьем этаже,
потому что  тварь теперь была на втором. Она снова протискивалась из комнаты
в комнату, только уже быстрее, словно почуяла его.
     Пыль все еще танцевала в  лучах солнца,  облака так  же  проносились по
бледному осеннему небу. Теперь он уже отчетливо  слышал  дыхание твари.  Она
подобралась  к  последнему  лестничному  пролету.  Желудок  Рики,  казалось,
наполнился  льдом; он боялся,  что  его  сейчас  вырвет  -  вырвет  ледяными
кубиками. В горле пересохло. Он  мог закричать, но подумал,  что тогда тварь
доберется  до  него еще  быстрее. Она, пыхтя, поднималась все выше. Треснули
перила.
     Когда она с  тихим воем заскреблась в дверь его комнаты, он понял,  что
это.  Гигантский паук.  Если пауки  могут выть, то они воют  именно так. Под
дверью он уже видел множество царапающих пол лап. Рики почувствовал, как его
охватывает чистый, элементарный ужас, какого он еще никогда не испытывал.
     Но  дверь  не  разлетелась в щепки, а тихо отворилась. На пороге  стоял
высокий темный силуэт. Что  бы  это ни  было, это был не  паук, и  ужас Рики
погас. Фигура некоторое время не двигалась, и Рики попытался в очередной раз
пошевелиться,  отталкиваясь  руками.  Грубые доски  кровати врезались ему  в
спину, и он в очередной раз подумал: Это не сон.
     Фигура вошла в дверь.
     Рики увидел, что это человек. Потом темный силуэт распался, и перед ним
предстали трое людей. За черными покрывалами он увидел знакомые черты. Перед
ним стояли Джеймс, Джон Джеффри и Льюис, и он знал, что они мертвы.
     Он  с криком  проснулся.  Его  глазам предстало самое обычное  утро  на
Мелроз-авеню, кремовые  стены  спальни с картинами,  которые они  со Стеллой
купили  в  Лондоне,  раскрытое во  двор окно. Рука Стеллы сжимала его плечо.
Казалось, что в комнате слишком темно. С максимально возможной для своих лет
резвостью Рики вскочил с  кровати  и подошел к  окну.  Стелла устремилась за
ним. Он сам не знал, что он хочет увидеть, но зрелище было неожиданным: весь
двор и крыши близлежащих домов покрылись  снегом. Небо тоже было темным.  Он
не знал, что сказать, но изо рта сами собой вырвались слова:
     - Всю ночь  шел снег, Стелла. Никогда еще у Джона Джеффри не было такой
дурацкой вечеринки.

        "Глава 4"

     Стелла села на кровать и сказала, будто споря с ним:
     - А та вечеринка год назад? Неужели она была лучше?
     Он потер руками глаза и щеки, потом подкрутил усы. Услышал свои слова:
     - Нет, конечно, нет. Но тут нет никакой связи.
     - Возвращайся-ка в постель, дорогой, и расскажи, что случилось.
     - Да-да, - он полез в постель. - Все  в  порядке. -  Нет, не все. Тебе,
должно быть, приснился страшный сон. Расскажи мне.
     - Он совершенно бессмысленный.
     - Все равно расскажи.  - Она погладила его по плечам, и он повернулся к
ней. Как Сирс и  говорил, Стелла была красавицей; она была красавицей, когда
он с ней познакомился, и, вероятно, должна была остаться ею до самой смерти.
Но красота ее была не кукольно-пухлой, нет: ее создавали правильные, немного
резкие черты лица и густые  черные брови. Волосы  ее  поседели вскоре  после
тридцатилетия, и она упорно не желала их красить, сознавая привлекательность
сочетания своих волос и молодого лица. И  теперь  ее лицо не постарело, хотя
волосы оставались седыми. Фактически к пятидесяти годам ее красота подошла к
полному расцвету и там остановилась. Она была на  десять лет младше Рики, но
все еще выглядела на сорок.
     - Расскажи мне, Рики. Что с тобой?
     Он  начал  рассказывать  ей  свой  сон,   и  жалость,  любовь  и  страх
последовательно омрачили ее  лицо. Она  начала гладить  его по спине,  потом
обняла.
     - Дорогой, и ты каждую ночь видишь такие сны?
     - Нет, этот самый плохой. - Он улыбнулся, сообразив, к чему  она клонит
своими поглаживаниями.
     - Ты очень волнуешься, - она поднесла его руку к губам и поцеловала.
     - Знаю.
     - И вы все видите такие сны?
     - Кто все?
     - Клуб Чепухи.
     - Думаю, да.
     - Ну  что  ж,  - она присела и принялась стаскивать через голову ночную
рубашку, - и что же вы думаете делать с этим, старые болваны?
     Рубашка была снята, и  Стелла подняла руки, стягивая волосы. Двое детей
оттянули ей груди и сделали соски большими и темными, но в целом тело Стеллы
постарело немногим больше, чем ее лицо.
     - Мы не знаем, - признался он.
     - А я знаю, -  сказала она и легла на постель, раскинув руки. Если Рики
и  жалел когда-нибудь, что не остался холостяком, как Сирс, то уж никак не в
это утро.
     - Старый развратник, - сказала Стелла, когда они закончили. - Надо было
давно сказать мне. Но нет, ты слишком гордый, чтобы  обратиться за помощью к
жене.
     - Неправда.
     - Да? Или лучше волочиться за девочками, как твой Льюис?
     - Льюис не волочится за девочками.
     - Ну за девочками двадцати лет.
     - Я не такой.
     - Это точно. Ты бы скорее  жил, как твой компаньон Сирс, - она откинула
простыни и встала. - Пойду помоюсь, - она надолго ушла в ванную  и вернулась
в белом мохнато