Тогда Мстислав, любимый народом, вооружился.
Начальник отряда Новогородского, Добрыня Рагуйлович, захватил людей
Олеговых, посланных для собрания дани и сбил его передовое войско на реке
Медведице (в Тверской губернии). Олег не мог удержать ни Ростова, ни
Суздаля; выжег сей последний город, оставив в нем только один монастырь с
церквами, и засел в Муроме. Добродушный Мстислав, уважая крестного отца,
снова предложил ему мир, желая только, чтобы он возвратил пленных, и в то
же время убедительно просил родителя своего забыть вражду Олегову. Мономах
отправил в Суздаль меньшего сына, Вячеслава, с конным отрядом союзных
Половцев, написав к Олегу красноречивое письмо такого содержания: "Долго
печальное сердце мое боролось с законом Христианина, обязанного прощать и
миловать: Бог велит братьям любить друг друга; но самые умные деды, самые
добрые и блаженные отцы наши, обольщаемые врагом Христовым, восставали на
кровных... Пишу к тебе, убежденный твоим крестным сыном, который молит
меня оставить злобу для блага земли Русской и предать смерть его брата на
суд Божий. Сей юноша устыдил отца своим великодушием! Дерзнем ли, в самом
деле, отвергнуть пример Божественной кротости, данный нам Спасителем, мы,
тленные создания? ныне в чести и в славе, завтра в могиле, и другие
разделят наше богатство! Вспомним, брат мой, отцов своих: что они взяли с
собою, кроме добродетели? Убив моего сына и твоего собственного крестника,
видя кровь сего агнца, видя сей юный увядший цвет, ты не пожалел об нем;
не пожалел о слезах отца и матери; не хотел написать ко мне письма
утешительного; не хотел прислать бедной, невинной снохи, чтобы я вместе с
нею оплакал ее мужа, не видав их радостного брака, не слыхав их веселых
свадебных песней... Ради Бога отпусти несчастную, да сетует как горлица в
доме моем; а меня утешит Отец Небесный. - Не укоряю тебя безвременною
кончиною любезного мне сына: и знаменитейшие люди находят смерть в битвах;
он искал чужого и ввел меня в стыд и в печаль, обманутый слугами
корыстолюбивыми. Но лучше, если бы ты, взяв Муром, не брал Ростова и тогда
же примирился со мною. Рассуди сам, мне ли надлежало говорить первому или
тебе? Если имеешь совесть; если захочешь успокоить мое сердце и с Послом
или Священником напишешь ко мне грамоту без всякого лукавства: то возьмешь
добрым порядком область свою, обратишь к себе наше сердце, и будем жить
еще дружелюбнее прежнего. Я не враг тебе, и не хотел крови твоей у
Стародуба" (где Святополк и Мономах осаждали сего Князя): "но дай Бог,
чтобы и братья не желали пролития моей. Мы выгнали тебя из Чернигова
единственно за дружбу твою с неверными; и в том каюсь, послушав брата
(Святополка). Ты господствуешь теперь в Муроме, а сыновья мои в области
своего деда. Захочешь ли умертвить их? твоя воля. Богу известно, что я
желаю добра отечеству и братьям. Да лишится навеки мира душевного, кто не
желает из вас мира Христианам! - Не боязнь и не крайность заставляют меня
говорить таким образом, но совесть и душа, которая мне всего на свете
драгоценнее".
   [1097 г.]. Олег согласился заключить мир, чтобы обмануть племянника; и
когда Мстислав, распустив воинов по селам, беспечно сидел за обедом с
Боярами своими, гонцы принесли ему весть, что коварный его дядя стоит уже
на Клязьме с войском.
   Олег думал, что Мстислав, изумленный его внезапным нападением, уйдет из
Суздаля; но сей юный Князь, в одни сутки собрав дружину Новогородскую,
Ростовскую, Белозерскую, приготовился к битве за городским валом. Олег
четыре дня стоял неподвижно, и Вячеслав, другой сын Мономахов, успел
соединиться с братом. Тогда началось сражение. Олег ужаснулся, видя
славное знамя Владимирово в руках Вождя Половецкого, заходившего к нему в
тыл с отрядом Мстиславовой пехоты, и скоро обратился в бегство; поручил
меньшему своему брату, Ярославу, Муром, а сам удалился в Рязань. Мстислав,
умеренный в счастии, не хотел завладеть ни тем, ни другим городом,
освободив единственно Ростовских и Суздальских пленников, там заключенных.
Бегая от него, Олег скитался в отчаянии и не знал, где приклонить голову;
но племянник велел ему сказать, чтобы он был спокоен. "Святополк и
Владимир не лишат тебя земли Русской, - говорил сей чувствительный юноша:
- я буду твоим верным ходатаем. Останься и властвуй в своем Княжении:
только смирися". Мстислав сдержал слово: вышел из Муромской области,
возвратился в Новгород и примирил Олега с Великим Князем и своим отцем.
   Чрез несколько месяцев Россия в первый раз увидела торжественное
собрание Князей своих на берегу Днепра, в городе Любече. Сидя на одном
ковре, они благоразумно рассуждали, что отечество гибнет от их несогласия;
что им должно наконец прекратить междоусобие, вспомнить древнюю славу
предков, соединиться душою и сердцем, унять внешних разбойников, Половцев,
- успокоить Государство, заслужить любовь народную. Нет сомнения, что
Мономах, друг отечества и благоразумнейший из Князей Российских, был
виновником и душою сего достопамятного собрания. В пример умеренности и
бескорыстия он уступил Святославичам все, что принадлежало некогда их
родителю, и Князья с общего согласия утвердили за Святополком область
Киевскую, за Мономахом частный удел отца его: Переславль, Смоленск,
Ростов, Суздаль, Белоозеро; за Олегом, Давидом и Ярославом Святославичами
- Чернигов, Рязань, Муром; за Давидом Игоревичем - Владимир Волынский; за
Володарем и Васильком Ростиславичами - Перемышль и Теребовль, отданные им
еще Всеволодом.
   Каждый был доволен; каждый целовал святой крест, говоря: да будет земля
Русская общим для нас отечеством; а кто восстанет на брата, на того мы все
восстанем.
   Добрый народ благословлял согласие своих Князей: Князья обнимали друг
друга как истинные братья.
   Сей торжественный союз был в одно время заключен и нарушен самым
гнуснейшим злодейством, коего воспоминание должно быть оскорбительно для
самого отдаленнейшего потомства. Летописец извиняет главного злодея,
сказывая, что клеветники обманули его; но так обманываются одни изверги.
Сей недостойный внук Ярославов, Давид Игоревич, приехав из Любеча в Киев,
объявил Святополку, что Мономах и Василько Ростиславич суть их тайные
враги; что первый думает завладеть престолом Великокняжеским, а второй
городом Владимиром; что убиенный брат их, Ярополк Изяславич, погиб от руки
Василькова наемника, который ушел к Ростиславичам; что благоразумие
требует осторожности, а месть жертвы. Великий Князь содрогнулся и
заплакал, вспомнив несчастную судьбу любимого брата. "Но справедливо ли
сие ужасное обвинение? сказал он: да накажет тебя Бог, если обманываешь
меня от зависти и злобы". Давид клялся, что ни ему в Владимире, ни
Святополку в Киеве не господствовать мирно, пока жив Василько; и сын
Изяславов согласился быть вероломным, подобно отцу своему. Не зная ничего;
спокойный в совести, Василько ехал тогда мимо Киева, зашел помолиться в
монастырь Св.
   Михаила, ужинал в сей Обители и ночевал в стане за городом. Святополк и
Давид прислали звать его, убеждали остаться в Киеве до именин Великого
Князя, то есть до Михайлова дня; но Василько, готовясь воевать с Поляками,
спешил домой и не хотел исполнить Святополкова желания. "Видишь ли? -
сказал Давид Великому Князю:
   - он презирает тебя в самой области твоей: что ж будет, когда приедет в
свою?
   займет без сомнения Туров, Пинск и другие места, тебе принадлежащие.
Вели схватить его и отдать мне, или ты вспомнишь совет мой, но поздно".
Святополк вторично послал сказать Васильку, чтобы он заехал к нему хотя на
минуту, обнять своих дядей и побеседовать с ними. Несчастный Князь дал
слово; сел на коня и въезжал уже в город: тут встретился ему один из его
усердных Отроков и с ужасом объявил о гнусном заговоре. Василько не верил.
"Мы целовали крест, - сказал он, и клялися умереть друзьями; не хочу
подозрением оскорбить моих родственников" - перекрестился и с
малочисленною дружиною въехал в Киев. Ласковый Святополк принял гостя на
дворе Княжеском, ввел в горницу и сам вышел, сказывая, что велит готовить
завтрак для любезного племянника. Василько остался с Давидом: начал
говорить с ним; но сей злодей, еще новый в ремесле своем, бледнел, не мог
отвечать ни слова и спешил удалиться. По данному знаку входят воины,
заключают Василька в тяжкие оковы. Мера злодейства еще не совершилась, и
Святополк боялся народного негодования: в следующий день, созвав Бояр и
граждан Киевских, он торжественно объявил им слышанное от Давида. Народ
ответствовал: "Государь!
   безопасность твоя для нас священна: казни Василька, если он
действительно враг твой; когда же Давид оклеветал его, то Бог отмстит ему
за кровь невинного".
   Знаменитые духовные особы смело говорили Великому Князю о человеколюбии
и гнусности вероломства. Он колебался; но снова устрашенный коварными
словами Давида, отдал ему жертву в руки. Василька ночью привезли в
Белгород и заперли в тесной горнице; в глазах его острили нож, расстилали
ковер; взяли несчастного и хотели положить на землю. Угадав намерение сих
достойных слуг Давида и Святополка, он затрепетал и, хотя был окован, но
долгое время оборонялся с таким усилием, что им надлежало кликнуть
помощников. Его связали; раздавили ему грудь доскою и вырезали обе
зеницы... Василько лежал на ковре без чувства. Злодеи отправились с ним в
Владимир, приехали в город Здвиженск обедать и велели хозяйке вымыть
окровавленную рубашку Князя. Жалостный вопль сей чувствительной женщины
привел его в память. Он спросил: "Где я?", выпил свежей воды; ощупал свою
рубашку и сказал: "начто вы сняли с меня окровавленную? я хотел стать в
ней пред Судиею Всевышним"... Давид ожидал Василька в столице своей,
Владимире, и заключил в темницу, приставив к нему двух Отроков и 30 воинов
для стражи.
   [1098 г.] Мономах, узнав о сем злодействе, пришел в ужас и залился
слезами.
   "Никогда еще, - сказал он, - не бывало подобного в земле Русской!" - и
немедленно уведомил о том Святославичей, Олега и Давида. "Прекратим зло в
начале, - писал к ним сей добрый Князь: - накажем изверга, который
посрамил отечество и дал нож брату на брата; или кровь еще более польется,
и мы все обратимся в убийц; земля Русская погибнет: варвары овладеют ею".
Олег и Давид, подвигнутые таким же великодушным негодованием, соединились
с Мономахом, приближились к Киеву и грозно требовали ответа от Святополка.
Послы их говорили именем Князей: "Ежели Василько преступник, то для чего
же не хотел ты судиться с ним пред нами? и в чем состоит вина его?"
Великий Князь оправдывался своим легковерием и тем, что не он, а Давид
ослепил их племянника. "Но в твоем городе", - сказали послы и вышли из
дворца. На другой день Владимир и Святославичи уже готовились идти за
Днепр, чтобы осадить Киев. Малодушный Святополк думал бежать; но граждане
не пустили его и, зная доброе сердце Мономаха, отправили к нему
Посольство. Митрополит и вдовствующая супруга Всеволодова явились в стане
соединенных Князей: первый говорил именем народа, вторая плакала и молила.
"Князья великодушные! - сказал митрополит Владимиру и Святославичам: - не
терзайте отечества междоусобием, не веселите врагов его. С каким трудом
отцы и деды ваши утверждали величие и безопасность государства! Они
приобретали чуждые земли; а вы что делаете? губите собственную". Владимир
пролил слезы: он уважал память своего родителя, вдовствующую Княгиню его и
Пастыря Церкви; а всего более любил Россию. "Так! - ответствовал Мономах с
горестию: - мы недостойны своих великих предков и заслуживаем сию
укоризну". Князья согласились на мир, и Владимир простил Святополку
собственную обиду; ибо сей неблагодарный, обязанный ему престолом, не
устыдился поверить клевете и считать его своим тайным злодеем. Великий
Князь, сложив всю вину на Давида, дал слово наказать его как общего
недруга.
   Давид сведал о том и хотел отвратить бурю. Здесь один из дополнителей
Несторовой летописи, именем Василий -вероятно, инок или Священник, -
представляет сам важное действующее лицо и рассказывает следующие
обстоятельства: "Я был тогда в Владимире. Князь Давид ночью прислал за
мною. Окруженный своими боярами, он велел мне сесть и сказал: Василько
говорит, что я могу примириться с Владимиром.
   Иди к заключенному; советуй ему, чтобы он отправил Посла к Мономаху и
склонил сего Князя оставить меня в покое. В знак благодарности дам
Васильку любой из городов Червенских: Всеволож, Шеполь или Перемиль. Я
исполнил Давидову волю.
   Несчастный Василько слушал меня со вниманием и с кротостию
ответствовал: Я не говорил ни слова; но сделаю угодное Давиду и не хочу,
чтобы для меня проливали кровь Россиян. Только удивляюсь, что Давид в знак
милости дает мне собственный мой город Шеполь: я и в темнице Князь
Теребовля. Скажи, что желаю видеть и послать ко Владимиру Боярина моего,
Кулмея. Давид не хотел того, ответствуя, что сего человека нет в
Владимире. Я вторично пришел к Васильку, который выслал слугу, сел со мною
и говорил так: Слышу, что Давид мыслит отдать меня в руки Ляхам; он еще не
сыт моею кровию: ему надобна остальная. Я мстил Ляхам за отечество и
сделал им много зла; пусть воля Давидова совершится! Не боюсь смерти. Но
любя истину, открою тебе всю мою душу. Бог наказал меня за гордость.
   Зная, что идут ко мне союзные Торки, Берендеи, Половцы и Печенеги, я
думал в своей надменности: "Теперь скажу брату Володарю и Давиду: дайте
мне только свою младшую дружину; а сами пейте и веселитесь. Зимою
выступлю, летом завоюю Польшу.
   Земля у нас не богата жителями: пойду на Дунайских Болгаров и
пленниками населю ее пустыни. А там буду проситься у Святополка и
Владимира на общих врагов отечества, на злодеев Половцев; достигну славы
или положу голову за Русскую землю". В душе моей не было иной мысли.
Клянуся Богом, что я не хотел сделать ни малейшего зла ни Святополку, ни
Давиду, ни другим братьям любезным". Сей несчастный Князь, в стенах
темницы открывая душу свою какому-нибудь смиренному иноку, не думал, что
самое отдаленное потомство услышит его слова, достойные Героя!
   Еще более месяца Василько томился в заключении: Владимир - озабоченный,
как вероятно, набегами Половцев - не мог освободить его. Давид ободрился и
хотел увеличить область свою завоеванием Теребовля; но, устрашенный
мужеством Володаря Ростиславича, не дерзнул обнажить меча в поле и бежал в
город Бужск. Володарь, осадив его, требовал единственно брата, и гнусный
Давид, принужденный отпустить Василька, уверял, что один Святополк был
виною злодеяния. "Не в моей области, - говорил он, - пострадал брат твой;
я должен был на все согласиться, чтобы не иметь такой же участи". Володарь
заключил мир; но как скоро освободил Василька, то снова объявил войну
Давиду. Ослепленные злобою мести, Ростиславичи обратили в пепел город
Всеволож, бесчеловечно умертвили жителей и, приступив ко Владимиру, велели
сказать гражданам, чтобы они выдали им трех советников Давидовых,
научивших его погубить Василька. Граждане созвали вече и рассуждали, что
им делать. "Мы рады умереть за самого Князя, - говорил народ: - а слуги
его не стоят кровопролития. Он должен исполнить нашу волю, или отворим
городские ворота и скажем ему: промышляй о себе! " Давид хотел спасти
наперсников; но, боясь возмущения, предал двух из них в жертву (третий
ушел в Киев). Злодеев повесили и расстреляли: Васильковы Отроки совершили
сию месть в знак любви к своему князю.
   [1099 г.] Ростиславичи удалились; но Давид не избавился от бедствия.
Святополк, обязанный торжественною клятвою, шел наказать его и стоял уже в
Бресте. Давид искал защиты у Короля Польского, Владислава: сей Государь,
взяв от него 50 гривен золота, велел ему ехать с собою, расположился
станом на Буге и вступил в переговоры с Великим Князем. Королю хотелось
новых даров: получив их от Святополка, он советовал Давиду возвратиться в
свою область, ручаясь за его безопасность. Но Великий Князь, с согласия
Поляков, немедленно осадил Владимир.
   Обманутый Королем, Давид чрез семь недель примирился с Святополком,
уступил ему Владимирскую область и выехал в Польшу.
   Святополк не замедлил остыдить себя новым вероломством. Вступая в
пределы Волыни, он торжественно клялся Ростиславичам, что будет им другом
и желает единственно смирить их общего неприятеля, Давида; но, победив
его, Великий Князь захотел овладеть Перемышлем и Теребовлем, объявляя, что
сии города принадлежали некогда отцу его и брату. Святополк надеялся на
многочисленное войско, а мужественные Ростиславичи на свою правду. Слепой
Василько явился на месте битвы и, показывая в руках крест, громко кричал
Святополку: "Видишь ли мстителя, клятвопреступник? Лишив меня зрения,
хочешь отнять и жизнь мою. Крест святой да будет нам судиею!" Сражение
было кровопролитное. Святополк не мог устоять и бежал в Владимир: поручил
сей город сыну Мстиславу, прижитому с наложницею; другого сына, Ярослава,
отправил в Венгрию за наемным войском; племянника, Святошу Давидовича,
оставил в Луцке, а сам уехал в Киев. Ростиславичи гнались за побежденным
только до границ своей области и возвратились, не желая никаких
приобретений: умеренность великодушная! Они помнили клятву, данную ими в
Любече, и гнушались примерами вероломства.
   Сын Великого Князя, Ярослав, склонил Государя Венгерского объявить
войну Ростиславичам, и Коломан, собрав великие силы, вступил в Червенскую
область.
   Володарь затворился в Перемышле. Давид Игоревич, напрасно искав друзей
и союзников вне Государства, возвратился тогда из Польши: видя общую
опасность, прибегнул к Ростиславичам и, в знак доверенности оставив жену
свою у Володаря, отправился к Половцам. Хан Боняк, встретив его на
границе, взялся действовать против врага России. Летописец говорит, что
Половцев было 390 человек, а Давидовых воинов 100; что Боняк, искусный
гадатель будущего, в темную глубокую ночь отъехал от стана и начал выть,
что звери степные ответствовали ему таким же воем и что обрадованный Хан
предсказал Давиду несомнительную победу. Суеверие бывает иногда счастливо:
ободрив воинов, мужественный Боняк разделил их на три части; велел
товарищу своему, Алтунопе, идти прямо на Венгров с 50 стрелками; поручил
Давиду главный отряд, а сам засел впереди, по обеим сторонам дороги, имея
не более ста человек. Алтунопа увидел вдали множество Венгров, коих оружие
и латы блистали от первых лучей восходящего солнца и которые стояли рядами
на великом пространстве. Он шел смело и, пустив несколько стрел, обратился
в бегство. Когда же Венгры устремились вслед за ним без всякого порядка,
Боняк ударил на них в тыл, Алтунопа спереди, Давид также. Володарь,
осажденный в Перемышле, мог воспользовался сим случаем для удачной
вылазки. Изумленные Венгры в ужасе, в смятении давили друг друга;
бросались в реку Сан и тонули. Победители гнали их два дня. Сам Коломан
едва спас жизнь свою, потеряв около 40000 воинов, многих Баронов и
телохранителей; а сын Святополков ушел в Брест. Венгерские Летописцы
рассказывают, что виною сего беспримерного несчастия была неосторожность
их Государя, обманутого притворными слезами вдовствующей Российской
Княгини Ланки, которая, стоя на коленах, умоляла его быть милосердным к ее
народу; что Венгры, не ожидая сопротивления и битвы, спали крепким сном,
когда Хан Половецкий напал в глубокую ночь на их стан и, не дав им
опомниться, умертвил множество людей. Коломан без сомнения думал тогда
завладеть Червенскою областию: с ним были не только знаменитейшие светские
чиновники, но и Епископы, готовые обращать Россиян в свою Веру. Один из
сих Епископов, именем Купан, погиб в сражении.
   Давид Игоревич, желая употребить в свою пользу несчастие Святополка и
союзников его, взял Червен и внезапно осадил Владимир, где сын Великого
Князя, Мстислав, собственною неустрашимостию ободрял воинов; но,
пораженный стрелою - в самое то мгновение, как он натягивал лук, - сей
юноша пал на стене и чрез несколько часов умер. Три дня кончина его была
тайною для народа: узнав оную,