аниил с
некоторыми любопытными товарищами поскакал к нему навстречу. Осмотрев сие
новое для них войско, они возвратились с донесением ко Мстиславу
Галицкому. Но вести были не согласны: легкомысленные юноши сказывали, что
Татары суть худые ратники и не достойны уважения; а Воевода, пришедший из
Галича с ладиями, именем Юрий Домаречич, уверял, что сии враги кажутся
опытными, знающими и стреляют лучше Половцев. Молодые Князья нетерпеливо
хотели вступить в бой: Мстислав Галицкий, с тысячею воинов ударив на отряд
неприятельский, разбил его совершенно. Стрелки наши оказали в сем деле
искусство и мужество. Летописцы говорят, что Татары, желая спасти
начальника своего, Гемябека, скрыли его в яме, но что Россияне нашли, а
Половцы, с дозволения Мстиславова, умертвили сего Могольского чиновника.
   Надменные первым успехом и взяв в добычу множество скота, все Россияне
переправились за Днепр и шли девять дней до реки Калки (ныне Калеца в
Екатеринославской Губернии, близ Мариуполя), где была легкая сшибка с
неприятелем. Мстислав Галицкий, поставив войско свое на левом берегу
Калки, велел Яруну, начальнику Половцев, и Даниилу с Российскою дружиною
идти вперед; а сам ехал на коне за ними и скоро увидел многочисленное
войско Татар. [31 мая 1223 г.] Битва началася. Пылкий Даниил изумил врагов
мужеством; вместе с Олегом Курским теснил густые толпы их и, копием в
грудь уязвленный, не думал о своей ране. Мстислав Немой, брат Ингваря
Луцкого, спешил дать ему помощь и крепкою мышцею разил неприятелей. Но
малодушные Половцы не выдержали удара Моголов:
   смешались, обратили тыл; в беспамятстве ужаса устремились на Россиян,
смяли ряды их и даже отдаленный стан, где два Мстислава, Киевский и
Черниговский, еще не успели изготовиться к битве: ибо Мстислав Галицкий,
желая один воспользоваться честию победы, не дал им никакой вести о
сражении. Сие излишнее славолюбие Героя столь знаменитого погубило наше
войско: Россияне, приведенные в беспорядок, не могли устоять. Юный Даниил
вместе с другими искал спасения в бегстве; прискакав к реке, остановил
коня, чтобы утолить жажду, и тогда единственно почувствовал свою рану.
Татары гнали Россиян, убив их множество, и в том числе шесть Князей:
   Святослава Яновского, Изяслава Ингваровича, Святослава Шумского,
Мстислава Черниговского с сыном, Юрия Несвижского; также отличного Витязя,
именем Александра Поповича, и еще 70 славных богатырей. Земля Русская, по
словам Летописцев, от начала своего не видала подобного бедствия: войско
прекрасное, бодрое, сильное совершенно исчезло; едва десятая часть его
спаслася; одних Киевлян легло на месте 10000. Самые мнимые друзья наши,
Половцы, виновники сей войны и сего несчастия, убивали Россиян, чтобы
взять их коней или одежду.
   Мстислав Галицкий, испытав в первый раз ужасное непостоянство судьбы,
изумленный, горестный, бросился в ладию, переехал за Днепр и велел
истребить все суда, чтобы Татары не могли за ним гнаться. Он уехал в
Галич; а Владимир Рюрикович Смоленский в Киев.
   Между тем Мстислав Романович Киевский еще оставался на берегах Калки в
укрепленном стане, на горе каменистой; видел бегство Россиян и не хотел
тронуться с места: достопамятный пример великодушия и воинской гордости!
Татары приступали к сему укреплению, три дня бились с Россиянами, не могли
одолеть и предложили Мстиславу Романовичу выпустить его свободно, если он
даст им окуп за себя и за дружину. Князь согласился: Воевода Бродников,
именем Плоскиня, служа тогда Моголам, от имени их клялся в верном
исполнении условий; но обманул Россиян и, связав несчастного Мстислава
вместе с двумя его зятьями, Князем Андреем и Александром Дубровецким,
выдал их Полководцам Чингисхановым.
   Остервененные жестоким сопротивлением великодушного Мстислава Киевского
и вспомнив убиение своих Послов в нашем стане, Моголы изрубили всех
Россиян, трех Князей задушили под досками и сели пировать на их трупах! -
Таким образом заключилась сия первая кровопролитная битва наших предков с
Моголами, которые, по известию Татарского историка, умышленно заманили
Россиян в опасную степь и сражались с ними целые семь дней.
   Полководцы Чингисхановы шли за бегущим остатком Российского войска до
самого Днепра. Жители городов и сел, в надежде смягчить их свирепость
покорностию, выходили к ним навстречу со крестами; но Татары безжалостно
убивали и граждан и земледельцев, следуя правилу, что побежденные не могут
быть друзьями победителей, и что смерть первых нужна для безопасности
вторых. Вся южная Россия трепетала: народ, с воплем и стенанием ожидая
гибели, молился в храмах - и Бог на сей раз услышал его молитву. Татары,
не находя ни малейшего сопротивления, вдруг обратились к Востоку и спешили
соединиться с Чингисханом в Великой Бухарии, где сей дикий Герой, собрав
всех Полководцев и Князей, на общем сейме давал законы странам
завоеванным. Он с удовольствием встретил свое победоносное войско,
возвратившееся от Днепра: с любопытством слушал донесение вождей, хвалил
их и щедро наградил за оказанное ими мужество. Оскорбленный тогда
могущественным Царем Тангутским, Чингисхан пошел сокрушить его величие.
   Россия отдохнула: грозная туча как внезапно явилась над ее пределами,
так внезапно и сокрылась. "Кого Бог во гневе своем насылал на землю
Русскую? - говорил народ в удивлении: - откуда приходили сии ужасные
иноплеменники? куда ушли? известно одному Небу и людям искусным в книжном
учении". - Селения, опустошенные Татарами на восточных берегах Днепра, еще
дымились в развалинах:
   отцы, матери, друзья оплакивали убитых: но легкомысленный народ
совершенно успокоился, ибо минувшее зло казалось ему последним.
   Князья южной России, готовясь идти на Моголов, требовали помощи от
Великого Князя Георгия. Племянник его, Василько Константинович, шел к ним
с дружиною Ростовскою и стоял уже близ Чернигова: там сведал он о
несчастии их и возвратился к дяде, благодаря Небо за спасение жизни и
воинской чести своей. Не предвидя будущего, Владимирцы утешались мыслию,
что Бог избавил их от бедствия, претерпенного другими Россиянами. Георгий,
некогда уничиженный Мстиславом Галицким, мог даже с тайным удовольствием
видеть его в злополучии:
   долговременная слава и победа сего Героя возбуждала зависть. - Но скоро
несчастные для суеверных знамения произвели общий страх в России (и во
всей Европе). Явилась комета, звезда величины необыкновенной, и целую
неделю в сумерки показывалась на Западе, озаряя небо лучем блестящим. В
сие же лето сделалась необыкновенная засуха: леса, болота воспламенялись;
густые облака дыма затмевали свет солнца; мгла тяготила воздух, и птицы, к
изумлению людей, падали мертвые на землю. Вспомнили, что в княжение
Всеволода I было такое же лето, в России, и что отечество наше стенало
тогда от врагов иноплеменных, голода и язвы.
   Провидение, действительно готовое искусить Россию всеми возможными для
Государства бедствиями, еще на несколько лет отложило их; а Россияне как
бы спешили воспользоваться сим временем, чтобы свежую рану отечества
растравить новыми междоусобиями. Юный сын Георгиев, исполняя тайное
повеление отца, вторично уехал из Новагорода со всем двором своим и занял
Торжок, куда скоро прибыл и сам Георгий, брат его Ярослав, племянник
Василько и шурин Михаил, Князь Черниговский. Они привели войско с собою,
грозя Новугороду: ибо Великий Князь досадовал на многих тамошних
чиновников за их своевольство. Новогородцы отправили к Георгию двух Послов
и хотели, чтобы он выехал из Торжка, отпустив к ним сына; а Великий Князь
требовал, чтобы они выдали ему некоторых знаменитых граждан, и сказал: "Я
поил коней своих Тверцою: напою и Волховом". Воспоминая с гордостию, что
сам Андрей Боголюбский не мог их смирить оружием, Новогородцы укрепили
стены свои, заняли войском все важные места на пути к Торжку и чрез новых
Послов ответствовали Георгию: "Князь! Мы тебе кляняемся; но своих братьев
не выдадим. Дерзнешь ли на кровопролитие? У тебя меч, у нас головы: умрем
за Святую Софию". Георгий смягчился; вступили в переговоры, и шурин его,
Михаил Черниговский, поехал княжить в Новгород.
   [1225 г.] Правление сего Князя было мирно и счастливо. "Вся область
наша, - говорит Летописец Новогородский, - благословляла свой жребий, не
чувствуя никакой тягости". Георгий вышел из Торжка, захватив казну
Новогородскую и достояние многих честных людей: Михаил, провождаемый
знаменитыми чиновниками, ездил в Владимир и согласил Георгия возвратить
сию незаконную добычу. Народ любил Князя; но Михаил считал себя пришельцем
в северной России. Выехав из Чернигова в то время, когда Татары
приближались к Днепру, он стремился душою к своей отчизне, где снова
царствовали тишина и безопасность. Напрасно усердные Новогородцы
доказывали ему, что Князь, любимый народом, не может с покойною совестию
оставить его: Михаил на Дворе Ярослава простился с ними, сказав им, что
Чернигов и Новгород должны быть как бы единою землею, а жители братьями и
друзьями; что свободная торговля и гостеприимство свяжут их узами общих
выгод и благоденствия. Нередко задерживая у себя Князей ненавистных,
Новогородцы давали волю добрым жить с ними, или, говоря тогдашним языком,
поклониться Святой Софии:
   изъявили благодарность Михаилу, отпустили его с великою честию и
послали за Ярославом-Феодором.
   [1226 г.] В то время Литовцы, числом до 7000, ворвались в наши пределы;
грабили область Торопецкую, Новогородскую, Смоленскую, Полоцкую; убивали
купцов и пленяли земледельцев. Летописцы говорят, что сии разбойники
никогда еще не причиняли столь великого зла Государству Российскому.
Ярослав, предводительствуя своею дружиною Княжескою, соединился с Давидом
Мстиславичем Торопецким, с братом его, Владимиром Псковским, и настиг
неприятеля близ Усвята; положил на месте 2000 Литовцев, взял в плен их
Князей, освободил всех наших пленников. Князь Давид и любимый Меченосец
Ярославов находились в числе убитых Россиян.
   Новогородцы не были в сражении: доходили только до Русы и возвратились.
Однако ж Ярослав, приехав к ним и выслушав их оправдание, не изъявил ни
малейшего гнева; а в следующий год [1227] ходил с войском в северную,
отдаленную часть Финляндии, где никогда еще не бывали Россияне; не
обогатился в сей бедной стране ни серебром, ни золотом, но отнял у многих
жителей самое драгоценнейшее благо:
   отечество и вольность. Новогородцы взяли столько пленников, что не
могли всех увести с собою: некоторых бесчеловечно умертвили, других
отпустили домой. - Ярослав в сей же год отличился делом гораздо
полезнейшим для человечества:
   отправил Священников в Корельскую землю и, не употребив никаких мер
насильственных, крестил большую часть жителей, уже давно подданных
Новагорода и расположенных добровольно к принятию Христианства. Представив
действие благоразумного усердия к Вере, не скроем и несчастных заблуждений
суеверия: в то время, как наши церковные учители проповедывали Корелам
Бога истинного и человеколюбивого, ослепленные Новогородцы сожгли четырех
мнимых волшебников на Дворе Ярослава. К чести Духовенства и тогдашнего
Новогородского Архиепископа Антония - который в 1225 году возвратился из
Перемышля Галицкого - заметим, что в сем жалостном безумии действовал один
народ, без всякого внушения со стороны Церковных Пастырей.
   [1228 г.] Россияне думали, что, грозно опустошив Финляндию, они уже на
долгое время будут с сей стороны покойны; но месть дает силы. Лишенные
отцев, братьев, детей и пылая справедливою злобою, Финляндцы разорили
селения вокруг Олонца и сразились с Посадником Ладожским. Их было около
двух тысяч. Ночь прекратила битву. Напрасно предлагав мир, они умертвили
всех пленников, бросили лодки свои и бежали в густые леса, где Ижеряне и
Корелы истребили их всех до одного человека. Между тем Ярослав, не имев
времени соединиться с Ладожанами, праздно стоял на Неве и был свидетелем
мятежа воинов Новогородских, хотевших убить какого-то чиновника, именем
Судимира: Князь едва мог спасти несчастного, скрыв его в собственной ладии
своей.
   Вообще Ярослав не пользовался любовию народною. Желая иметь Псков в
своей зависимости, он поехал туда с Новогородскими чиновниками; но
Псковитяне не хотели принять его, думая, что сей Князь везет к ним оковы и
рабство. Огорченный Ярослав, возвратясь в Новгород, собрал жителей на
дворе Архиепископском и торжественно принес им жалобу. "Небо свидетель, -
говорил он, - что я не хотел сделать ни малейшего зла Псковитянам и вез
для них не оковы, а дары, овощи и паволоки. Оскорбленная честь моя требует
мести". Недовольный холодностию граждан, Князь призвал войско из
Переславля Залесского, и Новогородцы с изумлением увидели шатры его полков
вокруг дворца. Славянский конец также наполнился толпами сих ратников, с
головы до ног вооруженных и страшных для народа своевольного. Ярослав
сказывал, что хочет идти против Немецких Рыцарей; но граждане не верили
ему и боялись его тайных замыслов. К тому же бедные жаловались на
дороговизну; от прибытия многочисленного войска цена на хлеб и на мясо
возвысилась: осьмина ржи стоила нынешними серебряными деньгами 53 1/2
копейки, пшеницы 89 1/2, а пшена рубль 25 копеек. Ярослав требовал от
Псковитян, чтобы они выдали ему клеветников его, а сами шли с ним к Риге;
но Псковитяне уже заключили особенный тесный союз с Рижским Орденом и,
будучи обнадежены в помощи Рыцарей, прислали в Новгород одного Грека с
таким ответом: "Князь Ярослав!
   Кланяемся тебе и друзьям Новогородцам; а братьев своих не выдадим и в
поход нейдем, ибо Немцы нам союзники. Вы осаждали Колывань (Ревель), Кесь
(Венден) и Медвежью Голову, но брали везде не города, а деньги; раздражив
неприятелей, сами ушли домой, а мы за вас терпели: наши сограждане
положили свои головы на берегах Чудского озера; другие были отведены в
плен. Теперь восстаете против нас: но мы готовы ополчиться с Святою
Богородицею. Идите, лейте кровь нашу; берите в плен жен и детей: вы не
лучше поганых". Сии укоризны относились вообще к Новогородцам; однако ж
народ взял сторону Псковитян: решительно объявил Князю, что не хочет
воевать ни с ними, ни без них с Орденом Немецким, и требовал, чтобы рать
Переславская удалилась. Ярослав велел полкам выступить, но в досаде и
гневе сам уехал из Новагорода, оставив там юных сыновей, Феодора и
Александра, под надзиранием двух Вельмож. Псковитяне торжествовали;
отпустили Немцев, Чудь, Латышей, уже призванных ими для защиты, и выгнали
из города друзей Ярославовых, сказав им: "Подите к своему Князю; вы нам не
братья". Тогдашний союз Россиян с Ливонским Орденом и дружелюбные их
сношения с Послом Гонория III в Риге, Епископом Моденским, столь
обрадовали Папу, что он в 1227 году написал весьма благосклонное письмо ко
всем нашим Князьям, обещая им мир и благоденствие в объятиях Латинской
Церкви и желая видеть их Послов в Риме. "Ваши заблуждения в Вере (говорил
он) раздражают Небо и причиною всех зол в России: бойтесь еще ужаснейших,
если не обратитесь к истине. Увещаем и молим, чтобы вы письменно изъявили
на то добрую волю чрез надежных Послов, а между тем жили мирно с
Христианами Ливонскими".
   С сего времени Новгород был несколько лет жертвою естественных и
гражданских бедствий. От половины августа до самого декабря месяца густая
тьма покрывала небо и шли дожди беспрестанные; сено, хлеб гнили на лугах и
в поле; житницы стояли пустые. Народ, желая кого-нибудь обвинить в сем
несчастии, восстал против нового Владыки Новогородского, Арсения (ибо
Антоний, слабый здоровьем, лишился языка и добровольно заключился в
монастыре Хутынском). "Бог наказывает нас за коварство Арсения, - говорили
безрассудные: - он выпроводил Антония в Хутынскую Обитель и несправедливо
присвоил себе его сан, подкупив Князя". Добрый, смиренный Пастырь молился
денно и нощно о благе сограждан; но дожди не преставали, и народ, после
шумного Веча, извлек Архиепископа из дому, гнал, толкал, едва не умертвил
его как преступника. Арсений искал убежища в Софийском храме, наконец, в
монастыре Хутынском, откуда немой Антоний должен был возвратиться в дом
Святителей. Новогородцы дали ему в помощники двух светских чиновников и
еще не могли успокоиться: вооружились, разграбили дом Тысячского,
Стольников Архиерейского и Софийского, хотели повесить одного Старосту и
кричали, что сии люди наводят Князя на зло. Избрав нового Тысячского, Вече
послало сказать Ярославу, чтобы он немедленно ехал в Новгород, снял налог
церковный, запретив Княжеским судьям ездить по области и, наблюдая в
точности льготные грамоты Великого Ярослава, действовал во всем сообразно
с уставом Новогородской вольности. "Или, - говорили ему Послы Веча, - наши
связи с тобою навеки разрываются". Еще Князь не дал ответа, когда юные
сыновья его, Феодор и Александр, устрашенные мятежом Новогородским, тайно
уехали к отцу с своими Вельможами. "Одни виновные могут быть робкими
беглецами (сказали Новогородцы):
   не жалеем об них. Мы не сделали зла ни детям, ни отцу, казнив своих
братьев.
   Небо отмстит вероломным; а мы найдем себе Князя. Бог по нас: кого
устрашимся?"
   Они клялися друг другу быть единодушными и звали к себе Михаила
Черниговского; но Послы их были задержаны на дороге Князем Смоленским,
другом Ярославовым.
   Доселе, описав несчастную Калкскую битву, говорили мы только о
происшествиях северной России: обратим взор на полуденную. Михаил,
возвратясь (в 1225 году) из Новагорода в Чернигов, нашел опасного
неприятеля в Олеге Курском и требовал помощи от Георгия, своего зятя,
который сам привел к нему войско. К счастию, там был Киевский Митрополит
Кирилл, родом Грек, присланный Константинопольским Патриархом из Никеи.
Сей муж ученый, благонамеренный, отвратил воину и примирил врагов: после
чего Михаил княжил спокойно, будучи союзником Георгия, который, женив
племянника, Василька, на его дочери, отдал южный Переяславль, как Удел
Великого Княжения Суздальского, другому племяннику, Всеволоду
Константиновичу, а чрез год брату Святославу. Древняя вражда Ольговичей и
Мономаховых потомков казалась усыпленною. Те и другие равно уважали
знаменитого Мстислава Галицкого, их главу и посредника. Сей герой, долго
называемый Удатным или счастливым, провел остаток жизни в беспокойствах и
в раскаянии. Обманутый злобными внушениями Александра Бельзского, он
возненавидел было доброго зятя своего, мужественного Даниила, союзника
Поляков, и хотел отнять у него владение; узнав же клевету Александрову,
спешил примириться с Даниилом, и, вопреки совету других Князей, оставил
клеветника без наказания. Нечаянное бегство всех знатнейших Бояр Галицких
и ссора с Королем Венгерским были для него также весьма чувствительным
огорчением. Один из Вельмож, именем Жирослав, уверил первых, что Князь
намерен их, как врагов, предать на избиение Хану Половецкому Котяну: они
ушли со всеми домашними в горы Карпатские и едва могли быть возвращены
Духовником Княжеским, посланным доказать им неизменное праводушие,
милосердие Государя, который велел обличенному во лжи, бесстыдному
Жирославу только удалиться, не сделав ему ни малейшего зла. Столь же
невинен был Мстислав и в раздоре с Венграми. Нареченный его зять, юный сын
Короля Андрея, послушав коварных наушников, уехал из Перемышля к отцу с
жалобою на какую-то мнимую несправедливость своего будущего тестя. Андрей
вооружился; завоевал Перемышль, Звенигород, Теребовль, Тихомль и послал
войско осадить Галич, боясь сам идти к оному: ибо волхвы Венгерские, как
говорит Летописец, предсказали ему, что он не будет жив, когда увидит сей
город.
   Воевода Сендомирский находился с Королем: сам Герцог Лешко хотел к ним
присоединиться; но Даниил, верный тестю, убеждениями и хитростию удалил
Поляков; а Мстислав разбил Венгров, и Король Андрей мог бы совершенно
погибнуть, если бы Вельможа Галицкий, Судислав, вопреки Даниилову мнению
не склонил победителя к миру и к исполнению прежних заключенных с Андреем
условий, так что Мстислав не только прекратил военные действия,