янника в дружбе,
назвал его вторым сыном и с любовию принял Изяслава Черниговского,
который, вопреки брату, Владимиру Давидовичу, отказался от союза с Князем
Суздальским.
   Георгий имел время собрать войско и стал против Киева вместе с
Ольговичами - то есть двумя Святославами, дядею и племянником - Владимиром
Черниговским и Половцами, разбив шатры свои на лугах восточного берега
Днепровского. Река покрылась военными ладиями; битвы началися. Летописцы
говорят с удивлением о хитром вымысле Изяслава: ладии сего Князя,
сделанные о двух рулях, могли не обращаясь идти вверх и вниз; одни весла
были видимы: гребцы сидели под защитою высокой палубы, на которой стояли
латники и стрелки. Отраженный Георгий вздумал переправиться ниже Киева;
ввел ладии свои в Долобское озеро и велел их тащить оттуда берегом до реки
Золотчи, впадающей в Днепр. Изяслав шел другою стороною, и суда его
вступили в бой с неприятелем у Витичевского брода. Князь Суздальский и тут
не имел успеха; но Половцы тайным обходом расстроили Изяславовы меры: у
городка Заруба, близ Трубежского устья, они бросились в Днепр на конях
своих, вооруженные с головы до ног и закрываясь щитами. Святослав Ольгович
и племянник его предводительствовали ими. Береговая стража Киевская
оробела. Напрасно Воевода Шварн хотел остановить бегущих: "С ними не было
Князя (говорит Летописец), а Боярина не все слушают". Половцы достигли
берега, и Георгий спешил в том же месте переправиться через Днепр.
   Великий Князь отступил к Киеву и вместе с дядею стал у Златых врат;
Изяслав Давидович между Златыми и Жидовскими вратами; подле него Князь
Смоленский; Борис Всеволодкович Городненский, внук Мономахов, у врат
Лятских, или Польских. Ряды Киевлян окружили город. Черные Клобуки явились
также под его стенами с своими вежами и многочисленными стадами, которые
рассыпались в окрестностях Киевских.
   Деятельность, движение, необозримый строй людей вооруженных и самый
беспорядок представляли зрелище любопытное. Пользуясь общим смятением,
хищные друзья, Берендеи и Торки, обирали монастыри, жгли села, сады.
Изяслав, чтобы унять грабителей, велел брату своему, Владимиру, соединить
их и поставить у могилы Олеговой, между оврагами. Воины, граждане, народ с
твердостию и мужеством ожидали неприятеля.
   Но старец Вячеслав еще надеялся убедить брата словами мирными и в
присутствии своих племянников дал Послу наставление. "Иди к Георгию, -
сказал он: - целуй его моим именем и говори так: Сколько раз молил я вас,
тебя и племянника, не проливать крови Христиан и не губить земли Русской!
Изяслав, восстав на Игоря, велел мне объявить, что ищет престола Киевского
единственно для меня, второго отца своего; а после завладел собственными
моими городами, Туровом и Пинском!
   Равно обманутый и тобою - лишенный Пересопницы, Дорогобужа - не имея
ничего, кроме Вышегорода, я молчал; имея Богом данную мне силу, полки и
дружину, терпеливо сносил обиды, самое уничижение и, думая только о пользе
отечества, унимал вас. Напрасно: вы не хотели внимать советам
человеколюбия; отвергая их, нарушали устав Божий. Ныне Изяслав загладил
вину свою: почтил дядю вместо отца; я назвал его сыном. Боишься ли
унизиться предо мною? Но кто из нас старший? Я был уже брадат, когда ты
родился. Опомнись, или, подняв руку на старшего, бойся гнева Небесного!" -
Посол Вячеславов нашел Георгия в Василеве: Князь Суздальский, выслушав
его, отправил собственного Боярина к брату; признавал его своим отцом;
обещал во всем удовлетворить ему, но требовал, чтобы Мстиславичи выехали
из области Киевской. Старец ответствовал: "У тебя семь сыновей: отгоняю ли
их от родителя? У меня их только два: не расстанусь с ними. Иди в
Переяславль и Курск; иди в Великий Ростов или в другие города свои; удали
Ольговичей, и мы примиримся. Когда же хочешь кровопролития, то Матерь
Божия да судит нас в сем веке и будущем!" Вячеслав, говоря сии последние
слова, указал на Златые врата и на образ Марии, там изображенный.
   Георгий ополчился и подступил к Киеву от Белагорода. Стрелы летали чрез
Лыбедь.
   Пылкий Андрей устремился на другую сторону реки и гнал стрелков
неприятельских к городу; но был оставлен своими: один Половчин схватил
коня его за узду и принудил Героя возвратиться. Юный Владимир Андреевич,
внук Мономахов, спешил разделить с братом опасность: пестун силою удержал
сего отрока. Дружина их шла на полк Вячеславов и Великого Князя за
Лыбедью; прочее войско Георгиево сразилось с Борисом у врат Лятских.
Изяслав наблюдал все движения битвы: он велел братьям, не расстроивая
полков, с избранными отрядами и Черными Клобуками ударить вдруг на
неприятеля. Смятые ими, Половцы, Суздальцы бежали, и трупы наполнили реку
Лыбедь. Тут вместе со многими пал мужественный сын Хана славного, Боняка,
именем Севенч, который хвалился, подобно отцу своему, зарубить мечом врата
Златые. С того времени Суздальцы не дерзали переходить чрез Лыбедь, и
Георгий скоро отступил, чтобы соединиться с Владимирком: ибо Галицкий
Князь, забыв прежнюю досаду, шел к нему в помощь.
   Храбрые Мстиславичи пылали нетерпением гнаться за врагом. Согласно с
характером своим, Вячеслав говорил, что они могут не спешить и что
Всевышний дает победу не скорому, а справедливому; но, убежденный их
представлениями, и сам немедленно сел на коня, вместе с племянниками
совершив молитву в храме Богоматери. Никогда народ Киевский не вооружался
охотнее; никогда не изъявлял более усердия к своим Государям. "Всякий, кто
может двигаться и владеть рукою, да идет в поле! - сказали граждане: - или
да лишится жизни ослушник!" Борис Городненский был отправлен лесом вслед
за Георгием, который думал взять Белгород; но видя жителей готовых
обороняться, пошел на встречу к Галичанам. Изяслав, стараясь предупредить
сие опасное соединение, настиг его за Стугною. Сделалась ужасная буря и
тьма; дождь лился рекою, и ратники не могли видеть друг друга. Как бы
устрашенные несчастным предзнаменованием, оба войска желали мира: Послы
ездили из стана в стан, и Князья могли бы согласиться, если бы мстительные
Ольговичи и Половцы тому не воспротивились. Георгий, приняв их совет,
решился на кровопролитие; однако ж убегал битвы, ожидая Владимирка, и
ночью перешел за реку Рут (ныне Роток). Изяслав не дал ему идти далее:
надлежало сразиться. Андрей устроил Суздальцев; объехал все ряды; старался
воспламенить мужество в Половцах, и в своей дружине. С другой стороны,
Великий Князь, Полководец искусный, также наилучшим образом распорядил
войско и требовал благословения от Вячеслава. Сей старец, утомленный
походом, должен был остаться за строем. "Неблагодарный Георгий отвергнул
мир, столь любезный душе твоей, - говорили ему племянники: - теперь мы
готовы умереть за честь нашего отца и дяди". Вячеслав ответствовал:
   "Суди Бог моего брата; я от юности гнушался кровопролитием". - Битва
началася.
   Изяслав приказал всем полкам смотреть на его собственный, чтобы
следовать ему в движениях. Андрей встретил их и сильным ударом изломил
свое копие. Уязвленный в ноздри конь его ярился под всадником; шлем слетел
с головы, щит Андреев упал на землю: но Бог сохранил мужественного Князя.
Изяслав также был впереди; также изломил копие: раненный в бедро и руку,
не мог усидеть на коне и плавал в крови своей. Битва продолжалась. Дикие
варвары, союзники Георгиевы, решили ее судьбу:
   пустив тучу стрел, обратились в бегство; за Половцами Ольговичи и,
наконец, Князь Суздальский. Многие из его воинов утонули в грязном Руте;
многие легли на месте или отдались в плен. Георгий с малым числом ушел за
Днепр в Переяславль.
   Между тем Великий Князь, несколько времени лежав на земле, собрал силы,
встал и едва не был изрублен собственными воинами, которые, в жару битвы,
не узнали его.
   "Я князь", - говорил он. "Тем лучше", - сказал один воин и мечом рассек
ему шлем, на коем блистало златое изображение Святого Пантелеймона.
Изяслав, открыв лицо, увидел общую радость киевлян, считавших его мертвым;
исходил кровию, но слыша, что Владимир Черниговский убит, велел посадить
себя на коня и везти к его трупу; искренно сожалел об нем и с
чувствительностию утешал горестного Изяслава Давидовича, который, взяв
тело брата, союзника Георгиева, спешил защитить свою столицу: ибо
Святослав Ольгович хотел незапно овладеть ею; но тучный, дебелый и до
крайности утомленный бегством, сей Князь принужден был отдыхать в Остере,
где, сведав, что в Чернигове уже много войска, он решился ехать прямо в
Новгород Северский; а после дружелюбно разделился с Изяславом Давидовичем:
каждый из них взял часть отцовскую.
   Мстиславичи осадили Переяславль. Утратив лучшую дружину в битве и
слыша, что Владимирко Галицкий, достигнув Бужска, возвратился, Георгий
принял мир от снисходительных победителей. "Отдаем Переяславль любому из
сыновей твоих, - говорили они, - но сам иди в Суздаль. Не можем быть с
тобою в соседстве, ибо знаем тебя. Не хотим, чтобы ты снова призвал друзей
своих, Половцев, грабить область Киевскую". Георгий дал клятву выехать и
нарушил оную под видом отменного усердия к Св. Борису: праздновал его
память, жил на берегу Альты, молился в храме сего Мученика и не хотел
удалиться от Переяславля. Один сын его, Андрей, гнушаясь вероломством,
отправился в Суздаль. Узнав, что коварный дядя зовет к себе Половцев и
Галичан, Великий Князь грозно требовал исполнения условий:
   Георгий оставил сына в Переяславле, но выехал только в Городец и ждал
благоприятнейших обстоятельств.
   [1152 г.] Надеждою его был мужественный Владимирко. Мстислав, сын
Великого Князя, вел к родителю многочисленное союзное войско Короля Гейзы
и своею неосторожностию лишился оного. Вступив в Волынию, он пировал с
Венграми, угощаемый дядею, Владимиром Мстиславичем; слышал о приближении
Галицкого Князя, но беспечно лег спать, в надежде на стражу и
самохвальство Венгров. "Мы всегда готовы к бою", - говорили они и пили без
всякой умеренности. В полночь тревога разбудила Мстислава: дружина его
села на коней; но упоенные вином союзники лежали как мертвые. Владимирко
ударил на них пред рассветом: бил, истреблял - и Великий Князь получил
известие, что сын его едва мог спастися один с своими Боярами. Тогда
Изяслав призвал союзников: Князя Черниговского и сына Всеволодова, его
племянника: даже и Святослав Ольгович, повинуясь необходимости, дал ему
вспомогательную дружину. Сие войско осадило Городец. Теснимый со всех
сторон, оставленный прежними друзьями и товарищами, Князь Суздальский
должен был чрез несколько дней смириться: уступив Переяславль Мстиславу
Изяславичу, возвратился в наследственный Удел свой и поручил Городец сыну
Глебу. Но скоро Изяслав отнял у Георгия и сие прибежище в южной России:
сжег там все деревянные здания, самые церкви и сравнял крепость с землею.
   Наказав главного неприятеля, Великий Князь желал отмстить хитрому,
счастливому сподвижнику Георгиеву, Владимирку: Король Венгерский хотел
того же. Им надлежало соединиться у подошвы гор Карпатских. Летописцы
славят взаимную искреннюю дружбу сих Государей: сановники Гейзы от его
имени приветствовали Великого Князя на дороге; сам Король, провожаемый
братьями, Ладиславом и Стефаном, всем Двором, всеми Баронами, выехал
встретить Изяслава, который вел за собою многочисленное стройное войско. С
любовью обняв друг друга, они, в шатре Королевском, условились не жалеть
крови для усмирения врага - и на рассвете, ударив в бубны, семьдесят
полков Венгерских двинулись вперед; за ними шли Россияне и конные
Берендеи; вступив в землю Галицкую, расположились близ реки Сана, ниже
Перемышля. Владимирко стоял на другой стороне, готовый к бою, и схватил
несколько зажитников Королевских. Тогда было Воскресенье; Гейза,
обыкновенно празднуя сей день, отложил битву до следующего. По данному
знаку союзное войско приступило к реке. Изяслав находился в средине, и так
говорил ратникам: "Братья и дружина! Доселе Бог спасал от бесчестия землю
Русскую и сынов ее: отцы наши всегда славились мужеством. Ныне ли уроним
честь свою пред глазами союзников иноплеменных? Нет, мы явим себя
достойными их уважения". В одно мгновение ока Россияне бросились в Сан:
Венгры также, и смяли Галичан, стоявших за валом.
   Побежденный Владимирко, проскакав на борзом коне между толпами Венгров
и Черных Клобуков (один, с каким-то Избыгневом), заключился в Перемышле.
Союзники могли бы тогда взять крепость; но воины их, грабя Княжеский
богатый дворец на берегу Сана, дали время многим рассеянным битвою
Галичанам собраться в городе.
   Владимирко хотел мира: ночью отправил к Архиепископу и Боярам
Венгерским множество серебра, золота, драгоценных одежд и вторично склонил
их быть за него ходатаями. Они представили Гейзе, что Галицкий Князь,
тяжело раненный, признается в вине своей; что Небо милует кающихся
грешников; что он служил копием своим отцу Гейзину, Беле Слепому, против
Ляхов; что Владимирко, зная великодушие Короля и готовясь скоро умереть,
поручает ему юного сына и боится единственно злобы Изяславовой. Великий
Князь не хотел слышать о мире. "Если умрет Владимирко, - говорил он, - то
безвременная кончина его будет справедливою Небесною казнию. Сей
вероломный, клятвенно обещав нам приязнь свою, разбил твое и мое войско.
Забудем ли бесчестие? Ныне Бог предает Владимирка в руки наши:
   возьмем его и землю Галицкую". Мстислав, сын Великого Князя, еще
ревностнее отца противился миру: напрасно Владимирко старался молением и
ласками обезоружить их.
   Но Гейза ответствовал: "Не могу убить того, кто винится", и простил
врага, с условием, чтобы он возвратил чужие, занятые им города Российские
(Бужск, Тихомль, Шумск, Выгошев, Гнойни) и навсегда остался другом
Изяславу, или, по тогдашнему выражению, не разлучался с ним ни в добре, ни
в зле. Из шатра Королевского послали ко мнимо больному Владимирку
чудотворный крест Св. Стефана:
   сей Князь дал присягу. "Если он изменит нам (сказал Гейза), то или мне
не царствовать или ему не княжить". Услужив шурину и смирив надменного
Владимирка, бывшего в тесном союзе с Греками, Король спешил к берегам Сава
отразить Императора Мануила, хотевшего отмстить ему за обиду своего
Галицкого друга.
   Изяслав, возвратяся в Киев с торжеством, изъявил благодарность
Всевышнему, праздновал с дядею Вячеславом, уведомил брата своего, Князя
Смоленского, о счастливом успехе похода и советовал ему остерегаться
Георгия, слыша, что он вооружается в Ростове.
   КнязьСсуздальский еще более возненавидел Мстиславичей за разрушение
Городца, который был единственным его достоянием в полуденных, любезных
ему странах Государства. Там он жил духом и мыслями; там лежал священный
прах древних Князей Российских, славились храмы чудесами и жители
благочестием. Георгий в наследственном восточном Уделе своем видел небо
суровое, дикие степи, дремучие леса, народ грубый; считал себя как бы
изгнанником и, презирая святость клятв, думал только о способах
удовлетворить своему властолюбию. Он призвал Князей Рязанских и Половцев,
кочевавших между Волгою и Доном; занял область Вятичей и велел Князю
Новагорода Северского, Святославу Ольговичу, также быть к нему в стан под
Глухов. Владимирко, сведав о походе Георгия, думал вместе с ним начать
военные действия против Мстиславичей; но Изяслав успел отразить его и
заставил возвратиться. Князь Галицкий, мужеством достойный отца, не хотел
уподобляться ему в верности слова: не боялся клятвопреступления и доказал
ошибку снисходительного Гейзы, не исполнив обещания, то есть силою удержав
за собою города Великокняжеские, Шумск, Тихомль и другие. Видя, что
Георгий намерен осадить Чернигов, Князь Смоленский, по сделанному условию
с братом, вошел в сей город защитить Изяслава Давидовича, их союзника. Тут
находился и Святослав Всеволодович, который уже знал характер Георгиев и
не любил его. С душевным прискорбием они говорили друг другу: "Будет ли
конец нашему междоусобию?"
   Набожный Князь Суздальский, подступив к Чернигову в день Воскресный, не
хотел обнажить меча для праздника; но велел Половцам жечь и грабить в
окрестностях!
   Двенадцать дней продолжались битвы, знаменитые мужеством Андрея
Георгиевича: он требовал, чтобы Князья, союзники Георгиевы, сами по
очереди ходили на приступ, для ободрения войска; служил им образцом и
собственною храбростию воспламенял всех. Осажденные не могли защитить
внешних укреплений, сожженных Половцами, и город был в опасности; но
Великий Князь спас его. Услышав только, что Изяслав перешел Днепр, робкие
Половцы бежали: Георгий также отступил за Снов, и Князь Черниговский
встретил своего избавителя на берегу реки Белоуса.
   Святослав Ольгович, удерживая Георгия, говорил: "Ты принудил меня
воевать; разорил мою область, везде потравил хлеб и теперь удаляешься!
Половцы также ушли в степные города свои. Мне ли одному бороться с
сильными?" Но Князь Суздальский, оставив у Святослава только 50 человек
дружины с сыном Васильком, вышел из области Северской, чтоб овладеть всею
страною Вятичей, где ему никто не противился.
   Тогда была уже глубокая осень: Изяслав дождался зимы, поручил
Смоленскому Князю наблюдать за Георгием, осадил Новгород Северский и дал
мир Святославу Ольговичу; а сын Великого Князя, Мстислав, с Киевскою
дружиною и с Черными Клобуками воевал землю Половецкую: [в феврале 1153
г.] разбил варваров на берегах Орели и Самары, захватил их вежи, освободил
множество Российских пленников. Но сей успех не мог утвердить безопасности
восточных пределов Киевских: скоро Мстислав должен был вторично идти к
берегам Псла для отражения Половцев.
   Тогда, желая покоя, Великий Князь отправил Боярина, Петра Бориславича,
с крестными грамотами к Владимирку Галицкому. "Ты нарушил клятву, -
говорил ему Посол, - данную тобою нашему Государю и Королю Венгерскому в
моем присутствии.
   Еще можешь загладить преступление: возврати города Изяславовы и будь
его другом". Владимирко ответствовал: "Брат мой Изяслав нечаянно подвел на
меня Венгров: никогда не забуду того; умру или отмщу". Посол напоминал ему
целование креста. "Он был не велик!" - сказал Владимирко в насмешку. "Но
сила оного велика, - возразил Петр: - Вельможа Королевский объявлял тебе,
что если, целовав сей чудесный крест Св. Стефана, преступишь клятву, то
жив не будешь". Владимирко не хотел слушать и велел Послу удалиться.
Изяславов Боярин положил на стол грамоты клятвенные, в знак разрыва. Ему
не дали даже и подвод. Петр отправился на собственных конях; а Владимирко,
пошедши в церковь к Вечерне и видя его едущего из города, смеялся над ним
с своими Боярами. - В ту же ночь Отрок Княжеский, догнав сего Посла, велел
ему остановиться. Петр ожидал новой для себя неприятности, беспокоился, и
на другой день, вследствие вторичного повеления, возвратился в Галич.
Слуги Владимирковы встретили его пред дворцом в черных одеждах. Он вошел в
сени: там юный Князь Ярослав сидел на месте отца, в черной мантии и в
клобуке, среди Вельмож и Бояр, также одетых в печальные мантии. Послу дали
стул. Ярослав заливался слезами; царствовало глубокое молчание. Изумленный
Боярин Изяславов хотел знать причину сей общей горести и сведал, что
Владимирко, совершенно здоровый накануне, отслушав Вечерню в церкви, не
мог сойти с места, упал и, принесенный во дворец, скончался. "Да будет
воля Божия! - сказал Петр: - все люди смертны". Ярослав отер слезы. "Мы
желали известить тебя о сем несчастии, - говорил он Послу: - скажи от меня
Изяславу: Бог взял моего родителя, быв Судиею между им и тобою. Могила
прекратила вражду. Будь же мне вместо отца. Я наследовал Княжение; воины и
дружина родительская со мною: одно его копие поставлено у гроба: и то
будет в руке моей. Люби меня как сына своего, Мстислава: пусть он ездит с
одной стороны подле твоего стремени, а я с другой, окруженный всеми
полками Галицкими".
   Великий Князь изъявил сожаление о внезапной кончине знаменитого, умного
Владимирка, основателя могущественной Галицкой области, но требовал
доказательств искреннего дружелюби