говорится суровым тоном:
     "Был же Владимир побежден вожделением [...] Наложниц  было у него 300 в
Вышгороде, 300 в Белгороде и  200  на Берестове в сельце,  которое  называют
сейчас Берестовое. И был он ненасытен в этом, приводя к себе замужних женщин
и растляя девиц. Был он такой же женолюбец,  как и Соломон, ибо говорят, что
у Соломона было 700 жен и 300 наложниц. Мудр он был, а в конце концов погиб.
Этот же был невежда, а под конец  обрел себе вечное спасение. "Велик Господь
и велика крепость его, и разуму его нет конца"" (102; 94) [108].
     Крещение Ольги, даже вместе с сыном, в 957 г. не имело  последствий. Но
крещение Владимира в 989 г. стало  колоссальным событием, оказавшим огромное
влияние на судьбы мира.
     Ему предшествовали  дипломатические маневры и теологические дискуссии с
представителями четырех главных религий -  нечто  очень  похожее на  дебаты,
предшествовавшие обращению  хазар в иудаизм. Рассказ "Повести временных лет"
об  этом  теологическом  диспуте постоянно вызывает в  памяти  повествование
еврейских и арабских источников об  обращении царя Булана; однако  исход был
совершенно иным [109].
     На  сей раз  соперников было  не  трое, а  четверо: раскол греческой  и
латинской церквей в Х веке уже стал свершившимся фактом (хотя официально был
оформлен только в XI в.)
     Приступая к рассказу о крещении Владимира, летописец сначала напоминает
о победе, одержанной им над  волжскими булгарами, после которой был подписан
договор  о  дружбе. "Сказали  булгары:  "Да  будет между нами мир, покуда не
поплывут  камни и не потонет солома"". Владимир вернулся в  Киев, и  булгары
отправили к  нему мусульманскую  религиозную миссию  с целью обращения его в
ислам. Владимира пытались соблазнить рассказом о радостях рая, где у каждого
мужчины будет  по семьдесят прекрасных женщин. Владимир слушал одобрительно,
но  когда  речь  зашла о  запрете на свинину и вино, не выдержал. "Руси есть
веселие   пить,   не  можем  без  того   быть"  (102;   97)  -  произнес  он
сакраментальную фразу.
     За   мусульманами   последовала   немецкая   делегация,    отстаивавшая
достоинства  римско-католической  церкви.  Но  и она  преуспела  не  больше,
поскольку одним из основных требований назвали строгий пост. На это Владимир
ответил: "Идите откуда пришли, ибо отцы наши не прияли этого..." (102;97).
     Третья  миссия состояла из хазарских  иудеев. Она оказалась в наихудшем
положении. Владимир спросил, почему евреи больше  не владеют Иерусалимом. Те
ответили: ""Разгневался  Бог  на отцов  наших  и  рассеял  нас  по различным
странам  за  грехи  наши, а  землю  нашу отдал христианам".  Сказал  на  это
Владимир: "Как же вы иных учите, а сами отвергнуты Богом и рассеяны, если бы
Бог любил вас и закон ваш,  то не были бы вы рассеяны по чужим землям. Или и
нам того же хотите?""
     Четвертым, последним посланцем  был  ученый,  присланный  византийскими
греками. Для начала он обрушился на мусульман,  которые "прокляты сверх всех
людей,  уподобились  жителям  Содома и  Гоморы,  на которых напустил Господь
горящий  камень и затопил их. [...] Ибо, подмывшись, вливают эту воду в рот,
мажут  по  бороде  и  поминают Магомета". [...].  Услышав  об этом, Владимир
плюнул на землю и сказал: "Нечистое это дело"" (102; 98).
     Далее византийский мудрец обвинил евреев в  распятии Христа, а  римских
католиков - правда, уже не  с таким негодованием - в "несоблюдении обрядов".
После этих предисловий он пространно изложил Ветхий и Новый Завет, начиная с
сотворения  мира. Однако  убедить  Владимира  до конца  ему не  удалось.  На
настойчивые предложения принять крещение тот ответил: "Подожду еще немного".
После этого он  отправил собственных послов, "мужей славных  и умных, числом
десять"  в  разные  страны... В  итоге они  ему  сообщили,  что византийское
богослужение привлекательнее всех остальных: "ввели нас туда, где служат они
Богу своему, и не знали - на небе  или на земле мы:  ибо нет на земле такого
зрелища и красоты такой и не знаем, как и рассказать об этом".
     Однако Владимир никак не мог решиться.  Летопись продолжает без видимой
логики: "И когда прошел год,  в 6496  [988 г.] пошел  Владимир  с войском на
Корсунь,  город греческий"  (102; 111) [110].  (Как  мы помним, контроль над
этим важным  крымским  портом  долго друг  у друга  отстаивали византийцы  и
хазары).  Доблестные херсониты не пожелали покориться. Дружинники  Владимира
насыпали вокруг  городских  стен земляной  вал, но "корсунцы, подкопав стену
городскую, выкрадывали подсыпанную землю и носили ее себе в  город и ссыпали
посреди  города".  Потом  изменник пустил стрелу в  лагерь русов с запиской:
""Перекопай и перейми воду, идет она по трубам из колодцев, которые за тобою
с востока". Владимир же, услышав об  этом, посмотрел на небо и сказал: "Если
сбудется это, - крещусь!""(102; 112)[111].
     Ему удалось лишить город воды, и Херсон сдался. Тогда Владимир, позабыв
про свой обет, "послал к царям Василию и Константину сказать: "Вот  взял уже
ваш город славный.  Слышал же, что имеете сестру девицу; если не отдадите ее
за меня, то сделаю столице вашей то же, что и этому городу". И, услышав это,
опечалились цари. И послали ему весть такую "Не пристало христианам выдавать
жен за  язычников;  если  крестишься,  то и ее получишь, и  царство небесное
восприимешь, и с нами единоверен будешь"".
     Так и произошло. Владимир в конце  концов принял крещение и  женился на
византийской принцессе Анне.  Еще через  несколько  дней  православие  стало
официальной  религией  не только правителей,  но и народа Руси, а с 1037  г.
главой русской церкви стал константинопольский патриарх.

        "5"

     То был грандиозный триумф византийской дипломатии. Вернадский  называет
это  "одним  из резких  поворотов, придающих такую занимательность  изучению
истории... Любопытно  было бы порассуждать, по какому пути пошла бы  история
Руси, если бы русские князья приняли одну из других мировых религий [иудаизм
или  ислам] вместо христианства... Обращение  в ту или иную веру обязательно
предопределило бы будущее культурное и политическое развитие России. Переход
в  ислам  вовлек  бы  Россию  в круг  арабской, то  есть азиатско-египетской
культуры. Заимствование у  германцев римско-католической веры превратило  бы
Россию  в страну  латинской  или  европейской  культуры.  Только иудаизм или
православие гарантировали бы стране культурную независимость  и от Европы, и
от Азии" (117; 29,33).
     Однако более,  чем  независимость,  России были необходимы союзники,  а
Восточно-Римская   империя,   несмотря   на  испорченные   нравы,  оказалась
предпочтительнее  благодаря  своей силе,  культуре  и развитой торговле, чем
шаткая империя хазар. Нельзя недооценивать и изощренность  в государственном
управлении византийцев, более ста лет шедших к цели и достигших  ее. Наивный
рассказ  о  том,  как  Владимир  оттягивал  крещение,  предлагаемый  русским
летописцем,  не  дает  представления   о  дипломатическом  маневрировании  и
напряженном   торге,  предшествовавших   эпохальному   решению,   как  и   о
византийской  опеке  князя и его подданных.  Херсон  был,  очевидно,  частью
запрошенной  цены; то же самое относится к династическому браку с принцессой
Анной.   Но    самой   важной    составляющей    сделки    оказался    конец
византийско-хазарского союза, направленного против  русов, на смену которому
пришел  союз  последних  с  византийцами,  обращенный  против  хазар.  Через
несколько  лет, в 1016 г., русская и византийская армии совместными усилиями
вторглись  в  Хазарию,  нанесли поражение ее правителю  и "подчинили страну"
(см. ниже, гл. IV, 8).
     Впрочем, охлаждение теплого некогда отношения к  хазарам началось,  как
мы  видели,  еще  при  Константине  Багрянородном, за  полвека  до  принятия
Владимиром  православия. Как мы  помним,  Константин  рассуждал  о том,  как
именно и чьими силами воевать с хазарами. За процитированным текстом (II, 7)
следует такой отрывок:
     "[Знай],  что правитель Алании  не живет  в мире  с хазарами,  но более
предпочтительной считает дружбу василевса ромеев, и,  когда хазары не желают
хранить дружбу и  мир  в отношении василевса,  он может сильно вредить им, и
подстерегая  на  путях,  и  нападая на  идущих без  охраны  при  переходах к
Саркелу,  к  Климатам  и   к  Херсону.  "Если  этот  правитель   постарается
препятствовать хазарам,  то длительным и глубоким миром пользуются и Херсон,
и Климаты, так как хазары, страшась нападения  аланов, находят  небезопасным
поход  с войском на Херсон и Климаты  и, не имея сил для  войны одновременно
против  тех  и  других,  будут  принуждены  хранить  мир".  [Знай], что  так
называемая Черная Булгария может воевать с хазарами". (31; гл. 10-12) [112].
     А.  Дж.  Тойнби, цитирующий эти  строки, делает следующее  не  лишенное
трогательности замечание:
     "Если бы отрывок из  наставления  Константина Багрянородного по ведению
внешней политики  Восточно-Римской империи попал в руки хазарского кагана  и
его министров, они  бы возмутились. Они  заявили бы,  что  Хазария - одно из
самых мирных государств на свете  и что даже если в былые  времена  она была
воинственной, ее  оружие никогда не было направлено  против Восточно-Римской
империи. Действительно, две державы никогда  не воевали друг с другом, более
того, Хазария  часто  воевала  с  врагами  Восточно-Римской империи,  причем
выгоду из этого извлекала только последняя. Возможно, именно хазарам Империя
обязана  своим выживанием под  непрерывными  ударами  правителя  сасанидской
Персии Хосрова  II  Парвиза  и арабов-мусульман...  Впоследствии давление на
империю  арабов  ослаблялось силой  хазарского оборонительно-наступательного
сопротивления  арабскому  продвижению  на  Кавказ.  Дружба между Хазарией  и
Империей   была   символически   скреплена   двумя  брачными  союзами  между
представителями двух императорских семейств.  Почему  же Константину взбрело
на ум досаждать Хазарии, натравляя на нее соседей?" (114; 508).
     Ответ на риторический вопрос Тойнби прост: византийцы руководствовались
принципами "Realpolitik", да и век не располагал к сентиментальности. Как  и
наш, впрочем.

        "6"

     Но  политика эта  оказалась близорукой. Обратимся еще раз  к Дж. Бьюри:
"Первым принципом политики Империи в этой части мира было поддержание мира с
хазарами. Диктовалось оно  прежде всего  географическим положением Хазарской
империи,  расположенной между Днепром  и Кавказом.  С VII  в., когда Ираклий
обратился к хазарам за помощью в отражении нападений со стороны Персии, до Х
в., когда сила  Итиля  пошла на спад, императоры  последовательно шли именно
этим  путем.   Императору  был  выгоден   реальный   контроль   кагана   над
соседями-варварами" (21; 414).
     Теперь этот контроль как будто перешел от хазарского кагана к киевскому
князю. Однако  реальным он  не стал.  Хазары были степным тюркским народом и
умели отражать накатывающиеся волны тюркских и арабских завоевателей: они не
только устояли, но и подчинили себе булгар, башкир, печенегов, гуззов и  др.
В  отличие от  них,  русы  и их  подданные-славяне  не могли  справляться  с
воинственными  кочевниками-степняками, им  нечего  было  противопоставить их
мобильной стратегии и тактике вылазок*. Под непрерывным давлением кочевников
центры власти на Руси  постепенно  перемещались из южных степей на  лесистый
Север,   в   Галицкое,  Новгородское  и  Московское   княжества.  Византийцы
рассчитывали,  что функцию Итиля в роли защитника Восточной Европы  и центра
торговли  возьмет на  себя Киев; однако вместо  этого  Киев быстро пришел  в
упадок. Заканчивалась  первая  глава русской истории,  сменившаяся  периодом
хаоса и бесконечных междоусобиц дюжины независимых княжеств.

     *  Выдающийся  древнерусский  эпос "Слово  о полку  Игореве"  описывает
неудачный поход русских против половцев.

     Так  создался вакуум власти, в  который хлынула новая волна кочевников,
вернее, новое ответвление  наших старых знакомых-гуззов,  которых Ибн Фадлан
счел еще более отталкивающими, чем другие варварские племена, каковые он был
вынужден  посетить. Этот  новый  "языческий  недруг", как  отзывается  о них
"Повесть временных лет", получил у русских название "половцы", у византийцев
- "команы", у венгров -  "куны",  у родственных  им самим тюрок - "кипчаки".
Они властвовали в степях до  самой Венгрии с конца  XI до XIII  в., когда их
обратило  в  бегство  монгольское  нашествие*. Несколько  раз  они воевали с
Византией. Другая ветвь гуззов, именуемая "сельджуками" (название происходит
от  их правящей  династии),  победила в  историческом сражении в  Манцикерте
(1071 г.) византийскую  армию и пленила императора  Романа IV Диогена. С тех
пор  византийцы  уже  не  могли  помешать  тюркам  захватить  большую  часть
провинций Малой  Азии  - сегодняшнюю Турцию,  -  бывших  раньше  сердцевиной
Восточной Римской империи.

     *  Значительная часть команов, спасаясь от монголов, получила убежище в
Венгрии  в  1241  г. и смешалась с местным  населением. В Венгрии до сих пор
распространена фамилия "Кун"

     Остается лишь гадать, пошла бы  история иным путем, если бы Византия не
отказалась от своей прежней политики, оправдывавшей себя на  протяжении трех
предшествующих веков - от опоры на хазар в отражении мусульманских, тюркских
и  скандинавских захватчиков.  Как  бы  то  ни  было  "Realpolitik"  Империи
оказалась не очень реалистичной.

        "7"

     Темными   веками   для   причерноморских   степей  стали  два  столетия
владычества команов, равно  как монгольский период,  поэтому поздняя история
хазар покрыта еще более плотным мраком неизвестности, чем их первые шаги.
     Упоминания  о хазарском государстве в  период его окончательного упадка
содержатся, главным  образом, в  мусульманских источниках,  однако,  как нам
предстоит  убедиться,  они  так  неясны,  что  почти  каждое  имя,   дата  и
географическое   название  допускают   несколько  интерпретаций.  Историкам,
изголодавшимся по  фактам,  не остается  ничего, кроме выбеленных  костей  и
почти несбыточной надежды, что для них найдется, чем поживиться.
     В свете  сказанного в предыдущих главах  складывается впечатление,  что
решающим событием, ускорившим  закат хазарского  могущества, стала не победа
Святослава, а  крещение Владимира.  Насколько важна была в  действительности
эта  победа, которую  историки  девятнадцатого  века  дружно  отождествили с
концом хазарского  государства?  Как  мы помним,  в  древнерусской  "Повести
временных лет" упоминается только разрушение Саркела, то есть крепости, а не
столицы Итиля. Об ограблении и опустошении последнего мы знаем из нескольких
арабских  источников, так настойчиво  указывающих на эти обстоятельства, что
их нельзя  проигнорировать; однако так  и остается невыясненным, кто ограбил
столицу. Ибн  Хаукаль, главный  источник, говорит,  что  это  учинили  русы,
которые "совершенно  разрушили  Хазаран,  Семендер и  Итиль",  полагая,  как
видно, что Хазаран и Итиль -  разные города, хотя, как нам известно, то были
города-близнецы. Приводимая им дата также отличается от даты падения Саркела
в русской летописи, каковое падение Ибн Хаукаль вообще не упоминает, подобно
тому, как в "Повести временных лет" не говорится о разрушении Итиля. В связи
с  этим Маркварт  предположил, что  Итиль пал не  от  рук  русов Святослава,
дошедших только до Саркела, а был сметен некоей  свежей волной викингов. Еще
больше усложняет ситуацию другой арабский источник:  в тексте Ибн Мискавейха
сказано,  что в роковом 965 г. на  Хазарию  обрушились "тюрки". "Тюрками" он
мог назвать, как предполагает В. В. Бартольд, тех же русов. Однако точно так
же речь  могла идти, например,  о  печенегах. Видимо,  мы так  никогда  и не
узнаем, кто разрушил Итиль, сколько ни глодать кости Истории [113].
     Но насколько сильно он был разрушен? Наш главный источник, Ибн Хаукаль,
сначала называет разрушение  Итиля "совершенным", но  потом, через несколько
лет,  пишет, что  "Хазаран - по-прежнему центр,  где  сходятся торговые пути
русов".  Получается,  что  слова  о  "совершенном  разрушении"  могли   быть
преувеличением. Это  тем более  вероятно, что он  же говорит о  "совершенном
разрушении" города Булгар,  столицы  волжских булгар. Но ущерб,  причиненный
русами  этому городу,  не мог быть слишком сильным, так  как мы знаем, что в
976-977  гг., всего лет  через десять  после  похода  Святослава, там  опять
чеканилась монета,  а  в XIII в Булгар  все  еще  был  крупным городом.  Как
считает  Данлоп,  "все утверждения, что  в Х  в. русские разрушили  Хазарию,
восходят к Ибн-Хаукалю...  Ибн-Хаукаль,  однако, с не  меньшей убежденностью
говорит о разрушении Булгара  на Средней  Волге. Но известно, что ко времени
монгольского нашествия в XIII в. Булгар процветал. Может быть, и  разрушение
Хазарии оказалось временным?" (37; 250).
     Очевидно, так оно  и было. Хазаран-Итиль, как и все остальные  "города"
хазар, состоял по  большей части из шатров, деревянных  построек и  "круглых
домов" -  глинобитных хижин, восстановить  которые  почти так  же легко, как
разрушить. Каменными были только общественные здания и дворец кагана.
     Тем  не менее,  урон  был велик,  не случайно  сразу несколько арабских
источников говорят о временном переселении жителей на каспийское побережье и
на  острова. Так, Ибн Хаукаль  говорит о бегстве хазар от русов из  Итиля на
один из островков "нефтеносной области" (Баку) и о последующем возвращении в
Итиль   и  Хазаран  с  помощью  мусульманского   шаха  Ширвана.  Это  звучит
правдоподобно,  ибо  население  Ширвана  не  питало  любви  к  русам,  ранее
грабившим их побережье. Другие арабские хронисты, Ибн Мискавейх и Мукаддаси,
писавшие позже Ибн Хаукаля, тоже говорят об исходе хазар и об их возвращении
назад с помощью  мусульман. По словам Ибн Мискавейха, все они, расплачиваясь
за  помощь,  "приняли  ислам,  кроме их царя". Мукаддаси  предлагает  другую
версию, не  имеющую отношения  к вторжению русов: он говорит всего лишь, что
обитатели хазарского города  уплыли  в море и вернулись  обращенными в ислам
[114]. О степени достоверности его писаний можно судить хотя бы по тому, что
он  помещает  Булгар ближе к Каспийскому морю, чем  Итиль  [115],  а это все
равно, что передвинуть Глазго южнее Лондона*.

     *  Однако это  не  помешало  В.  В.  Бартольду назвать  его  "одним  из
величайших географов всех времен" (37; 245) [116].

     Как  ни сбивчивы и ни  пристрастны все эти  упоминания,  какая-то  доля
истины в них все же присутствует. Психологический шок, вызванный нашествием,
бегство в  море и необходимость расплачиваться с мусульманами за их помощь -
все  это  могло привести к сделке, по  которой мусульманская  община Хазарии
получила больше прав  в решении государственных дел.  Вспоминается  подобная
сделка с Мерваном двумя веками раньше (I, 7), которую заключил сам каган, но
она не оставила, впрочем, следа в истории хазар.
     Согласно еще одному арабскому автору - ал-Бируни, умершему в 1048 г., -
Итиль лежал в его время "в развалинах", или, правильнее, снова в развалинах.
(128; 206). Его  опять  восстановили, но теперь уже под названием "Саксин"*.
Последний неоднократно фигурирует в хрониках уже в XII в. как "большой город
на Волге, которому нет  равных в  Туркестане" (Ахмат Туси, XII  в.;  цит. по
128; 205);  согласно одному из источников,  город этот погиб при наводнении.
Еще через сто лет на его месте выстроил  свою столицу монгольский  правитель
Батый (37; 249) [117].

     * Есть основания предполагать, что Саксин вырос на месте Хазарана-Итиля
или  неподалеку,  а  название представляет собой измененное старое  название
"Саррисин". (37; 248)

     Суммируя сведения о катастрофе 965 г.,  содержащиеся в русской "Повести
временных лет" и  арабских источниках,