же  не вызывает  симпатии  у  посланца
багдадского двора. Следующий  эпизод тоже произошел в  стране могущественных
тюрков-гуззов, плативших дань хазарам и, по некоторым источникам, состоявших
с ними в близком родстве (127; З6а):
     "Нас встретил один человек из тюрок с презренной внешностью, оборванец,
тощего вида, жалкий по существу. А на нас напал сильный дождь. Он же сказал:
"Стойте!" И караван  остановился  весь  в целом,  а именно около  трех тысяч
лошадей и пяти тысяч человек. Потом  он сказал: "Ни один из вас не пройдет!"
И  мы остановились,  повинуясь его  приказанию*.  Мы сказали ему: "Мы друзья
Кюзеркина". Он стал смеяться и  говорит: "Кто такой Кюзеркин?  Я испражняюсь
на бороду Кюзеркина". Потом он  сказал: "Паканд", что  значит хлеб  на языке
Хорезма. Тогда я вручил ему лепешки хлеба. Он взял их и сказал: "Проезжайте,
я смилостивился над вами"" [17].

     *  Очевидно,  предводители  большого  каравана  старались  любой  ценой
избежать столкновения с гуззами.

     Демократичный способ принятия решений, практиковавшийся гуззами, ставил
в тупик представителя авторитарной теократии:
     "Они  кочевники,  -  дома у  них  из  шерсти,  они  то  останавливаются
[табором], то отъезжают. Ты видишь их дома то в одном месте, то те же  самые
в  другом   месте,  в  соответствии  с  образом  жизни  кочевников  и  с  их
передвижением. И вот они в  жалком  состоянии. К тому же они, как блуждающие
ослы,  -  не изъявляют  покорности  Аллаху, не  обращаются  к  разуму  и  не
поклоняются   ничему,   но  называют  своих  старейшин  "господами".   Когда
кто-нибудь из них просит в чем-либо совета у своего главаря, он говорит ему:
"Господи! Что  я сделаю в таком-то  и таком-то [деле]?" Дела  их  [решаются]
советом между ними. Однако, когда они сойдутся на чем-либо и решатся на это,
приходит затем самый ничтожный из  них и самый жалкий и отменяет то, на  чем
они уже сошлись" [18].
     Сексуальные  нравы  гуззов  -  и  других  племен -  представляли  собой
поразительное сочетание свободы и дикости:
     "Их  женщины не закрываются ни от  их  мужчин,  ни  от  посторонних,  и
женщина не закрывает также  ничего из своего тела ни от кого из людей. Право
же, как-то однажды мы остановились у [одного] человека из их числа. Мы сели,
и жена этого человека [была] вместе с нами. И  вот, разговаривая с нами, она
раскрыла свой "фардж"  и почесала его, в то время как мы на нее смотрели. Мы
же закрыли  свои лица  руками и сказали:  "Господи,  помилуй!". Тогда муж ее
засмеялся  и  сказал переводчику:  "Скажи  им:  она  открывает  это  в вашем
присутствии,  и вы  видите  его,  а  она  охраняет  его  так, что к нему нет
доступа.  Это лучше,  чем  если  бы  она  его  закрывала  и  [вместе  с тем]
предоставляла  пользоваться  им".  Они  [гуззы]  не  знают  блуда.  Но  если
относительно кого-либо они откроют  какое-нибудь дело,  то они разрывают его
на две  половины,  а именно:  они  сужают  промежуток  [между] ветвями  двух
деревьев, потом привязывают его к веткам и пускают оба дерева, и находящийся
при выпрямлении их разрывается" [19].
     Автор  не  говорит, распространяется  ли  наказание  и на провинившуюся
женщину. Позже, рассказывая о волжских булгарах, он описывает не менее дикий
способ рассечения прелюбодеев топором от затылка до бедер; так наказывают  и
мужчину,  и женщину. Ибн  Фадлан  с удивлением  далее отмечает,  что женщины
булгаров при  купании в реках не закрываются от  мужчин и так же, как гуззы,
не знают телесного стыда.
     Что касается гомосексуализма,  который в арабских странах воспринимался
как само  собой  разумеющееся  явление, то  тюрки, по  словам  Ибн  Фадлана,
относились  к нему  как к страшному греху. Впрочем, доказательством этого  у
него  служит  всего  один  эпизод,  когда  соблазнитель  "безбородого  юнца"
отделался штрафом в 400 овец.
     Привычный  к роскошным купальням Багдада,  наш  путешественник  не  мог
выносить неопрятность  тюрок.  "Они  не очищаются ни от экскрементов, ни  от
урины, и не омываются  от половой нечистоты и не совершают ничего подобного.
Они не  имеют никакого дела с  водой,  особенно  зимой". Когда  предводитель
войска  гуззов  снял  свою роскошную  парчовую одежду,  чтобы  надеть новую,
преподнесенную  в дар послами, они увидели  на нем "куртку, - она  распалась
[лохмотьями]  от грязи, так как правила  их [таковы],  что никто  не снимает
прилегающую  к  телу  одежду,  пока  она  не  рассыплется  на  куски"  [20].
Представители другого тюркского племени, башкиры, "бреют  свои бороды и едят
вшей.  [Вот] один из них тщательно исследует швы  своей  куртки и разгрызает
вшей своими зубами. Право  же, был с  нами один  человек из  их  числа,  уже
принявший ислам и служивший у нас.  Однажды я видел, как он  поймал  вошь  в
своей  одежде, он раздавил  ее своими ногтями,  потом слизнул  ее и  сказал,
когда увидел меня: "Прекрасно"" [21].
     Картина  в целом  малоприятная. Наш изнеженный  путешественник  глубоко
презирал варваров. Но презрение вызывала  у  него  только грязь и то, что он
считал непристойным телесным оголением; дикость же  наказаний  и  жертвенных
ритуалов  оставляет  его безразличным.  Например,  то, как булгары карают за
человекоубийство, он  описывает с отстраненным интересом, без гнева, который
обуревает его  по другим поводам: "И  если один человек из них убьет другого
человека намеренно, они казнят  его  [в возмездие] за него. Если же он убьет
его  нечаянно, то делают  для него  ящик из дерева халанджа [березы], кладут
его  внутрь [этого  ящика],  заколачивают его над  ним  [гвоздями] и  кладут
вместе  с  ним  три лепешки  и кружку с  водой. Они  водружают  для него три
бревна, наподобие палок верблюжьего  седла,  подвешивают его  между  ними  и
говорят:  "Мы  помещаем  его  между  небом  и  землей,  чтобы  постигло  его
[действие] дождя и солнца. Авось Аллах смилостивится над ним". И он остается
подвешенным, пока не износит его время и не развеют его ветры" [22].
     Так  же невозмутимо  он описывает  погребальное  жертвоприношение сотен
коней у гуззов и жуткое ритуальное убийство рабыни во время похорон знатного
руса* у могилы ее хозяина.

     * То есть из викингов, основателей первых русских поселений.

     О  языческой  религии  автор  рассказывает мало,  разве что фаллический
культ  башкир  вызывает  у  него интерес: ""Каждый из  них вырубает  палочку
величиной  с фалл и вешает ее  на себя.  И  если  он захочет  отправиться  в
путешествие или встретит врага, то  целует ее,  поклоняется ей и говорит: "О
господи,  сделай для  меня  то-то  и то-то". Я  сказал  переводчику: "Спроси
кого-либо из них, какое у них оправдание этому [действию] и почему он сделал
это  своим  господом"."  Он [спрошенный]  сказал:  "Потому  что я  вышел  из
подобного этому и  не  знаю относительно самого себя иного  создателя, кроме
этого"". Далее Ибн Фадлан добавляет: "Кое-кто из них говорит будто бы у него
двенадцать  господов:  у  зимы господь, у  лета господь,  у дождя господь, у
ветра господь, у деревьев  господь,  у людей  господь, у  лошадей господь, у
воды господь, у  ночи  господь, у  дня господь,  у  смерти господь,  у земли
господь,  а  господь, который на  небе,  самый больший  из  них.  Однако  он
объединяется с теми в  согласии, и каждый из них одобряет то, что делает его
сотоварищ.  [...] Мы видели,  как  [одна]  группа из них  поклоняется змеям,
[другая] группа поклоняется  рыбам,  [еще одна] группа поклоняется журавлям"
[23].
     У волжских булгар Ибн Фадлан обнаружил странный обычай:
     "Если  они увидят человека, обладающего  подвижностью и  знанием вещей,
они говорят:  "Этот более всего достоин служить  нашему господу". Итак,  они
берут его, кладут  ему  на  шею  веревку и  вешают его на дерево, пока он не
распадется на куски" [24].
     Комментируя  этот отрывок,  известный турецкий востоковед  Зеки  Валиди
Тоган, выдающийся  исследователь Ибн Фадлана и его времени, пишет (127; 50):
"Нет  ничего загадочного в  жестоком  обращении булгар  с людьми выдающегося
ума.  Оно опиралось на простое  и  трезвое  желание  среднего человека вести
нормальную  жизнь, избегать любого риска или  приключения, в которые его мог
бы  втравить  "гений"".  Далее  он приводит  татарскую  поговорку:  "Если ты
слишком много знаешь, тебя повесят, если ты слишком скромен, тебя затопчут".
Он делает  вывод,  что  жертву  "надо  воспринимать  не просто как  знающего
человека,  а как непокорного гения,  нестерпимого умника".  Получается,  что
этот  обычай служит  средством общественной  защиты  от  перемен, наказанием
нонконформистов и потенциальным новаторам*. Однако несколькими строками ниже
тот же автор допускает иную интерпретацию явления:
     "Ибн Фадлан описывает не просто убийство  умников, а  один из языческих
обычаев:  человеческое жертвоприношение,  принесение  в жертву Богу наиболее
выдающихся из людей.  Эту церемонию проводили, наверное, не простые булгары,
а  их  "табибы",  или  знахари,  шаманы,  которым  и  у  булгар, и  у  русов
принадлежала   власть  над  жизнью  и  смертью  людей  во  имя  культа.   По
свидетельству Ибн Русте, у русов знахари могли любому надеть на шею  веревку
и  повесить на  дереве в  качестве мольбы о божьей милости. Сделав так,  они
говорили: "Это подношение Богу"".

     * В подкрепление своей аргументации автор приводит турецкие  и арабские
цитаты  в   оригинале,  без  перевода   -  досадная   привычка   современных
специалистов.

     Возможно, в  таких случаях  действовали  оба мотива вместе: "Раз жертва
необходима, давайте жертвовать смутьянами" [25].
     Как мы увидим, человеческое  жертвоприношение практиковалось и хазарами
-  в  том числе  ритуальное убийство  царя  в конце его  царствования. Можно
предположить, что между обычаями  племен, описанных Ибн Фадланом, и обычаями
хазар  существовали и  другие  сходства.  К  сожалению,  посетить  хазарскую
столицу он не мог, и потому был вынужден полагаться на сведения, почерпнутые
на территориях, подвластных хазарам, в особенности при булгарском дворе.

        "10"

     Почти год (21  июня 921 г.  -  12 мая  922  г.) потребовался посольству
халифа, чтобы достичь цели - земель волжских булгар. Прямой путь из  Багдада
на Волгу лежал через Кавказ и Хазарию -  чтобы обогнуть ее, путешественникам
пришлось  сделать огромный  крюк,  обойдя  с  востока "Хазарское",  то  есть
Каспийское  море.  Но напоминания  о  близости  хазар  и о связанных с  этим
опасностях сопровождали их на всем пути.
     Характерный эпизод произошел с ними в гостях у начальника войска гуззов
(того самого, который  носил  под парчовым  одеянием  куртку, распавшуюся на
лохмотья). Сперва их хорошо приняли, даже  устроили в их честь пир. Но потом
предводители гуззов  передумали,  вспомнив  о своих  враждебных отношениях с
хазарами. Главный предводитель собрал остальных, чтобы решить, как быть.
     "И был Тархан самый знатный из  них и самый выдающийся из них, и был он
хромой, слепой, сухорукий. Итак, он [начальник войска] сказал им: "Подлинно,
вот это послы царя арабов к моему зятю Алмушу сыну Шилки [царю булгар], и не
подобает мне,  чтобы  я отпустил их иначе, как после совета  с  вами". Тогда
Тархан сказал:  "Это нечто такое,  чего  мы совершенно  не видали и о чем не
слыхали, и мимо нас [никогда] не проходил посол какого-либо  государя  с тех
пор,  как  существуем  мы  и отцы наши.  Я думаю,  что  не иначе, как [этот]
государь [халиф] устраивает хитрость  и  направляет этих [людей]  к хазарам,
чтобы поднять  их  войной против  нас.  И  лучше всего разрезать этих послов
каждого пополам, а  мы  заберем то,  что с ними имеется". И сказал другой из
них:  "Нет! Но  возьмем  то, что  с  ними,  и  оставим их голыми,  чтобы они
возвратились [туда], откуда прибыли". И сказал [еще] другой: "Нет! Но у царя
хазар есть  наши  пленные. Так пошлем же вот  этих, чтобы выкупить ими тех""
[26].
     Спор их  длился семь  дней, и  все  это время Ибн  Фадлан  и  его  люди
опасались худшего.  В  конце  концов  гуззы их отпустили; нам  не объяснено,
почему.  Возможно,  Ибн  Фадлану  удалось  их  убедить,  что  его  миссия  в
действительности направлена против хазар. В  прежние времена гуззы сражались
вместе  с хазарами против  другого  тюркского племени, печенегов,  но  потом
проявили враждебность, что и привело к захвату заложников.
     Хазарская угроза  нависала над  путниками на  протяжении всего пути.  К
северу  от  Каспийского моря им  пришлось еще  раз отклониться  от маршрута,
прежде чем достигнуть становища булгар где-то вблизи слияния  Волги и  Камы.
Там  царь и  вожди  булгар  дожидались  их в  сильном волнении.  Как  только
закончились церемонии и веселье, царь послал за Ибн Фадланом, чтобы серьезно
поговорить. "У этого человека был [внушительный] вид и величавость, [был] он
толстый, широкий, как будто бы он  говорил из большого кувшина". Он напомнил
Ибн Фадлану о главной цели  миссии - передаче денег для "постройки крепости,
которая защитила  бы меня от иудеев, поработивших меня". К сожалению, деньги
- четыре  тысячи  динаров - не  были  привезены  посольством из-за  каких-то
бюрократических трудностей, но были обещаны в будущем. Узнав об этом, царь -
"внушительный, широкий и дородный" -  почти  впал в отчаяние. Посольство  он
заподозрил в присвоении  денег. ""Что ты скажешь о  человеке, который вручил
некиим  людям  деньги  [предназначенные]  для  людей  неимущих,  осажденных,
порабощенных,  а  те  обманули его?"  Я  сказал: "Это недопустимо  и те люди
скверные". Он сказал:  "С разногласием или с общего согласия?"  Я сказал: "С
общего согласия"" [27].
     Постепенно  Ибн Фадлану  удалось убедить  царя,  что деньги  всего лишь
задержаны*,  но  тревожиться царь  не  перестал.  Он все  время твердил, что
главная цель приглашения - строительство крепости, "ибо боялся  царя хазар".
Очевидно, страх был обоснованным, о чем говорит и Ибн Фадлан:

     *  Видимо,  в  конце  концов  их  привезли,  поскольку  больше  они  не
упоминаются.

     "Сын царя "славян" [т.е.  булгар] является его заложником у царя хазар.
До  царя хазар  дошла  [весть] о красоте  дочери  царя "славян", так что  он
послал сватать  ее. А он  высказался  против него и отказал  ему. Тогда  тот
отправил  [экспедицию] и взял  ее силой, хотя он  иудей,  а она мусульманка.
Итак,  она умерла, [находясь]  у  него. Тогда  он послал,  требуя вторую его
дочь. Как только это [известие] дошло до царя  "славян", он упредил [это]  и
выдал ее  замуж за  царя  [князя племени]  эскэл, который находится под  его
властью,  боясь,  что он отнимет ее у  него  силой,  как  он это сделал с ее
сестрой. И,  право же, царя "славян"  побудила написать государю  [халифу] и
попросить его, чтобы он построил для него крепость, боязнь царя хазар" [28].
     Тема страха звучит как рефрен в  песне. Ибн Фадлан уточняет сумму дани,
ежегодно выплачиваемой  булгарским царем хазарам: по одной собольей шкурке с
каждого дома. Поскольку домов (т.е. шатров) у булгар было примерно 50 тысяч,
а  соболий мех,  добываемый булгарами,  высоко ценился  во всем мире, то это
была высокая дань.

        "11"

     Все, сообщаемое Ибн  Фадланом о хазарах, опирается, как уже говорилось,
на  сведения,  собранные  им  во  время путешествия,  однако  большая  часть
получена от окружения царя булгаров. В отличие  от остального повествования,
отражающего  личные  наблюдения,  страницы,  посвященные  хазарам,  содержат
поверхностные сведения и не производят  сильного  впечатления. К  тому же  у
него предубежденные информаторы - вспомним о понятной неприязни царя  булгар
к хазарскому сюзерену, а о враждебности  халифата  к царству,  перешедшему в
соперничающую религию, говорить вообще излишне.
     Автор  совершает резкий  переход от  описания двора русов к  хазарскому
двору:
     "Что же касается царя хазар, титул которого хакан,  то, право же, он не
показывается  иначе,  как  [раз]  в  каждые  четыре  месяца,  [появляясь]  в
[почетном] отдалении.  Его  называют  "большой  хакан",  а  его  заместителя
называют хакан-бех. Это тот, который предводительствует войсками и командует
ими, управляет делами государства, руководит им, появляется [перед народом],
совершает походы, и ему изъявляют покорность находящиеся поблизости  от него
цари.  И  он  входит  каждый день  к наибольшему  хакану смиренно,  проявляя
униженность и спокойствие. Он входит  к  нему не иначе,  как босым, держа  в
своей руке дрова, причем, когда приветствует его, то зажигает  перед ним эти
дрова.  Когда же он  покончит с топливом, он  садится вместе с царем  на его
трон  с правой  его  стороны. Его  замещает  муж, называемый кундур-хакан, а
этого также замещает муж, называемый джавшыгыр. Обычай наибольшего царя тот,
что он не  дает  аудиенции  людям  и  не разговаривает с  ними, и  к нему не
является никто,  кроме тех, кого мы  упомянули, а полномочия  вершить  дела,
наказывать   [преступников]   и   управлять  государством  принадлежат   его
заместителю хакан-беху.
     [Другой]  обычай [относительно]  наибольшего  царя [тот,  что]  если он
умрет,  то строится для  него большой  двор,  в  котором [имеются]  двадцать
домов,  и  в каждом из этих домов  для  него вырывается могила. Измельчаются
камни  настолько,  что   они  делаются  похожими   на   глазной  порошок,  и
расстилаются в ней, и поверх этого накладывается негашеная  известь.  А  под
[этим] двором [имеется] река, и [эта] река большая,  [быстро] текущая, и они
проводят эту реку над этой могилой, и говорят: "Чтобы не добрался до  нее ни
шейтан,  ни человек, ни черви, ни насекомые".  Когда  он похоронен, то рубят
шеи  тем,  кто  его  хоронит,  чтобы  не было  известно,  в  каком из  домов
[находится]  его могила.  Могила называется "рай",  и  говорят:  "Он вошел в
рай". И все [эти] дома выстланы парчой, сотканной из золота.
     [Еще] обычай царя хазар  [тот], что у него двадцать пять жен,  [причем]
каждая из  этих жен - дочь кого-либо  из царей,  соседящих с ним, которую он
берет [себе] волей или неволей. У него шестьдесят  девушек-наложниц для  его
постели, причем только такие, которые отличаются красотой" [29].
     Дальше Ибн Фадлан дает довольно причудливое описание гарема кагана, где
у каждой  из восьмидесяти пяти его  жен  и наложниц "свой  дворец", а  также
служитель или евнух, который по царскому приказу приводит ее к нему в альков
"быстрее, чем по мановению ока".
     После  еще  нескольких сомнительных  замечаний об "обычаях"  хазарского
кагана  (мы  к ним еще  вернемся), Ибн Фадлан  приводит, наконец,  кое-какие
факты о самой стране:
     "У царя хазар [есть] огромный город на реке Атыл [Волга]. Он состоит из
двух  сторон, - в одной из  этих двух сторон [живут] мусульмане,  а в другой
стороне -  царь и  его приближенные. Над  мусульманами [начальствует] муж из
[числа] приближенных отроков царя, который называется хаз. Он мусульманин, и
судебная власть  над  мусульманами,  живущими  в стране хазар  и  [временно]
приезжающими   к    ним    по   торговым    делам,    предоставлена    этому
отроку-мусульманину, так  что никто не рассматривает  их дел и не производит
суда между ними,  кроме  него.  "У мусульман  в этом  городе [есть] соборная
мечеть, в которой они  совершают молитву и  присутствуют в ней в дни пятниц.
При ней [есть] высокий минарет и несколько муэззинов"" [30].
     Сохранившаяся часть путевых  заметок  Ибн Фадлана  заканчивается такими
словами: "Все  хазары  и их царь  иудеи*  а  "славяне" [булгары]  и все, кто
соседит с ними, [находятся] у него в покорности, и он обращается с  ними как
с находящимися  в  рабстве, и  они  повинуются  ему с покорностью. Некоторые
считают, что хазары - это Гог и Магог" [31].

        "12"

     Я  так  пространно  цитировал  одиссею Ибн  Фадлана  не  столько  из-за
отрывочных сведений о хазарах, которые в  ней  можно  найти, сколько потому,
что  она  проливает  свет  на  мир