опольский  корабль.  Люди  выбегали  из
домов и спускались к пристани, чтобы посмотреть на  мореходов,  приплывших
из  столицы,  и  узнать,  что  они  привезли.  И  тогда  они   узнали   от
корабельщиков о смерти василевса.
   Олег получил повеление ни под каким видом не  покидать  отведенный  ему
для жительства монастырь. За его стены он имел  право  выходить  только  в
сопровождении  вооруженных  стражей.  Но  однорукий  сотник  часто  пил  с
архонтом  вино  и,   пользуясь   его   попустительством,   а   также   тем
обстоятельством, что в крепости порой не оставалось ни единого воина,  так
как все они занимались торговыми делишками на  базаре,  Олег  спускался  в
город и разгуливал в одиночестве везде, где ему  нравилось.  Странно  было
смотреть на  ушастых  ослов,  развозивших  по  городу  воду  в  узкогорлых
кувшинах, подвешенных по обеим сторонам хребта. Иногда  такой  осел  вдруг
начинал кричать и наполнял ужасным ревом все  пространство  от  языческого
храма до пристани. По рассказам стражей,  в  глубине  острова,  в  дубовых
рощах, водились вепри, лисицы и даже олени. Но куда бы князь ни шел, всюду
на его пути валялись среди ароматических трав  обломки  мрамора  и  шипели
ехидны, и все это не походило на Черниговскую землю и половецкие поля.
   Зимой, когда Русь засыпало снегом, на острове начинали  идти  проливные
дожди и продолжались до февраля, и тогда звонкие горные ручьи превращались
в бурные потоки. Вскоре  долины  покрывались  пестрыми  цветами.  Феофания
плела из них венки, тихо напевая греческую песенку.  Не  верилось,  что  в
этот час русские дубы покрыты инеем, а люди в Чернигове ходят в  медвежьих
шубах и ездят на скрипучих санях.
   Борей тосковал:
   - Не по-нашему здесь живут. Ни ржаного хлеба, ни пенного меда!
   С наступлением на острове дождливых дней  все  спешили  спрятаться  под
благодетельной крышей, а мулов и ослов загоняли под навес. В такую  погоду
Олег и Феофания проводили  время  в  мрачных  покоях  монастырского  дома.
Вероятно, прежние обитатели этого жилища не отличались большой склонностью
к постам и воздержанию и соорудили огромный очаг в углу для  приготовления
пищи. Когда Олег уходил с воинами на охоту и ему  удавалось  убить  вепря,
Борей разводил огонь, насаживал на железный прут кровавые  куски  мяса,  и
вскоре все помещение наполнялось едким дымком,  смешанным  с  раздражающим
запахом  жареной  свинины.  Сидя  на  корточках  у  очага,  конюх  усердно
поворачивал ручку  вертела  и  время  от  времени  поливал  жаркое  жиром,
стекавшим в подставленный медный сосуд.
   В ожидании ужина Олег лежал на  ковре,  подложив  под  голову  шелковую
подушку. Так научила его нежиться Феофания. Она сидела рядом и по-прежнему
не сводила глаз с любимого.  Поблизости  от  огня  разлеглись  на  красном
глинобитном полу две приблудные собаки. Положив морды  между  лапами,  они
порой глубоко вздыхали, терпеливо поджидая, когда будет готова пища,  люди
утолят свой голод и бросят им вкусные кости.
   Как только из монастырского дома начинали плыть во все стороны приятные
ароматы, однорукий начальник стражи выходил из  своей  келий  на  заросший
колючими травами двор и нюхал воздух, стараясь определить, в какой стороне
пахнет жареным. Догадываясь, что это  пекут  вепря,  счастливый  княжеский
трофей сегодняшней охоты, он крякал от удовольствия, предвкушая  угощение,
и направлялся к дому, в полной  уверенности,  что  получит  приглашение  к
столу.
   Мелетий  был  внушительной  наружности  воин,  но  уже   полукалека   и
чрезвычайно ленивый человек. В  течение  тридцати  лет  он  служил  многим
василевсам, участвовал в десятках  сражений,  неоднократно  проливал  свою
кровь, а под Антиохией даже  потерял  руку  и  только  чудом  выжил  после
ранения, но дослужился только до звания кандидата и был послан  на  Родос,
где ему выпало на долю стеречь русского архонта.
   Когда на каменной  лестнице  раздавались  шаги  старого  воина,  собаки
вскакивали с пола - сначала одна, а за ней другая, - и  шерсть  у  них  на
хребтах поднималась дыбом. Они с оглушительным лаем и рычаньем  бросались,
чтобы разорвать посетителя, а затем возвращались, помахивая хвостами, и  с
сознанием исполненного долга ложились перед соблазнительным зрелищем.  Так
собачий лай и запах псины придавал привычную обыденность  странной  судьбе
Олега.
   Мелетий опускался на  скамью  и  сообщал  самые  обыкновенные  вещи,  -
например, рассказывал о том, что  на  базаре  сегодня  продавали  рыбу  по
недорогой цене. Сидевший рядом с ним Иоанникий переводил его слова.  Потом
воин  начинал  хохотать,  глядя  на   огонь,   даже   придерживая   руками
колыхающийся живот.
   - Чему он смеется? - спрашивал Олег переводчика.
   - Он смеется тому, что ты проколол вепря  копьем,  а  он  вращается  на
вертеле, как живой.
   Иоанникий, тоже обычно являвшийся сюда  к  ужину,  был  другого  склада
человек. От него частенько попахивало вином, и в этом  отношении  он  мало
чем отличался от Мелетия, но он был начинен всякими историями, как сладкий
пирог сливами, любил сочинять всякие небылицы и тем снискал любовь  Борея.
Если бы, например, Иоанникий рассказывал о рыбе, продаваемой на базаре, то
оказалось бы, что ее купил повар стратига и, вспоров ей  брюхо,  нашел  во
внутренностях номисму или даже написанную на табличке  жалобу  бедняка  на
неправедного судью. Стратиг,  не  желавший  раньше  выслушать  обиженного,
вынужден был теперь прочитать прошение и восстанавливал на земле попранную
справедливость.
   Иоанникий тоже с  притворным  равнодушием  ждал,  когда  ему  предложат
ломоть хлеба с куском сочного мяса, отдающего желудевой горечью  и  дымком
пахучих трав, обильно посыпанного крупной  солью.  Челюсти  у  переводчика
приходили в движение, у него развязывался язык,  и,  запивая  пищу  густым
местным вином, он начинал  какую-нибудь  занятную  повесть.  Обильная  еда
вызывала мысли о голодных. На  этот  раз  история  происходила  в  стране,
которую посетил голод.
   - Это случилось в  селении,  где  саранча  пожрала  все  посевы.  Некий
человек сказал своему сыну: "Чадо!  Видишь,  как  мы  оскудели?  Всем  нам
грозит голодная смерть. Позволь, я продам тебя. И ты останешься жив, и  мы
спасемся от гибели". Сын ответил: "Поступи как знаешь". Отец привел отрока
к вельможе, и тот, взглянув на красивого мальчика, подумал, что тот  будет
прилично прислуживать ему за столом, и уплатил за раба что полагалось.
   Олег и Борей слушали рассказ с  затаенным  вниманием.  Все  это  вполне
соответствовало  истине.  Когда  случался  неурожай,  бедняки  часто  были
вынуждены продавать своих детей в  рабство.  Феофания  не  понимала  языка
руссов, но она думала о своем, бледнела от волнения при мысли,  что  скоро
наступит ночь и она останется наедине с супругом  в  опочивальне.  Мелетий
тоже не знал русского языка, хотя  и  смеялся  порой  без  всякой  видимой
причины. Однако все давно к этому привыкли.
   - Отдавая сына  вельможе,  старец  завещал  отроку  молиться  в  каждой
церкви, которую он встретит на своем пути. И вот  что  произошло.  Однажды
молодой слуга увидел, что госпожа творит блуд с другим  рабом.  Он  никому
ничего не сказал, но ужаснулся. А госпожа опасалась,  что  он  донесет  на
нее, и стала так уговаривать мужа:  "Этот  новый  раб  злоумышляет  против
тебя. Не подсыпал ли он яда в твою чашу, когда ты пил вино  перед  охотой?
Разве не почувствовал ты тогда резь в желудке?" Супруг, вернувшийся с лова
совсем больным, поверил жене. А она шептала на ложе: "Судья -  друг  тебе.
Попроси его, чтобы он казнил того, кто принесет ему от  тебя  какую-нибудь
вещь, - например, красный плат. Условившись так, пошли  с  таким  даром  к
судье нового слугу. Потом мы отправим другого раба, чтобы  он  принес  нам
голову казненного. Этот вполне достоин твоей награды. Он трудится  днем  и
ночью и всегда готов доставить мне удовольствие".
   Олег слушал не без увлечения, но сохранял княжеское  достоинство.  Зато
Борей весь превратился в слух и даже забыл о своих обязанностях повара. Он
перестал вращать вертел, и мясо стало подгорать. Олег крикнул:
   - Не пренебрегай работой, кухарь!
   Борей  спохватился,  и  железный  прут  снова  стал   поскрипывать   на
подпорках.
   - Господин послушался злой жены и послал молодого раба к судье,  вручив
ему красный плат. Но отрок зашел, по своему обыкновению,  в  церковь,  что
стояла на его пути, и задержался там на молитве. Между тем  уже  отправили
второго раба за головой того, кого почитали казненным. Этот посланец зашел
не в церковь, а в кабак. Там собутыльники сообщили ему, что отрок молится.
Раб подумал, что, наверное, получит награду от  судьи,  если  сам  отнесет
плат, и стал уговаривать юношу: "Ты помолись, а я отнесу судье подарок,  а
позднее и ты придешь  к  нему,  и  мы  вместе  возвратимся  в  дом  нашего
господина". Молодой слуга охотно согласился, и судья велел отрубить голову
тому, кто принес платок, как было условлено. А  когда  явился  отрок,  ему
вручил голову несчастного, завернутую в тряпицу, и он принес  ее  госпоже,
даже не подозревая о том, что несет, и  господин  с  женою  были  поражены
ужасом...
   Борей покачал головой. Подобные вещи могут происходить  на  земле,  где
все полно случайностей, и ничего чудесного в  этом  событии  не  было.  Он
радовался, что услышал такую поучительную притчу, так как страшная история
заставляла подумать о собственной судьбе, а потом снова принимался за свой
кусок мяса. Иоанникий, с удовольствием обсасывая пальцы, рассказывал:
   - Сегодня я прогуливался в городе и видел, как  люди  рыли  яму,  чтобы
заложить основание для нового дома. Представьте себе, они  нашли  в  земле
мраморную  статую  какого-то  древнего  мудреца  или   законодателя.   Это
напомнило мне о том, что я прочел  в  одном  сочинении.  Якобы  в  прежние
времена на острове стояла огромная статуя языческого бога.  Она  была  так
велика, что один палец ее равнялся  по  величине  человеку.  Будто  бы  на
отливку  этого  истукана  пошло  пятьсот  талантов  меди  и   столько   же
обыкновенного железа. Его сооружали двенадцать лет. За  высоту  статуи  ее
называли Колосс. Правая  нога  идола  стояла  на  одной  стороне  входа  в
корабельное пристанище, а левая на другой, и  между  ними  свободно  могли
проходить  большие  морские  корабли.  Но  однажды  на  острове  произошло
землетрясение, и статуя упала на землю. Когда сарацины временно  захватили
остров, их военачальник Моавия  разбил  истукана  на  куски  и  переправил
металл в Сирию. Там выставленную  для  продажи  на  базаре  медь  приобрел
иудейский купец и нагрузил ее на девяносто верблюдов...
   Словоохотливый Иоанникий готов был рассказывать и  другие  истории,  не
менее занимательные, но ужин приходил к концу, все вино выпили,  и  старая
Дула уже готовила на ночь постели. Феофания уверяла, что  она  утомлена  и
хочет  поскорее  прилечь.  Кандидат  и  разговорчивый  переводчик  уходили
восвояси, а супруги отправлялись в опочивальню. С некоторых пор  положение
в этом  доме  улучшилось,  потому  что  родители  Феофании  нашли  способы
помогать несчастной дочери и присылали ей необходимое. Олег спал теперь на
пуховой перине. Из окна было видно зеленоватое море. Сладко  пахнул  лавр.
Князю казалось, что он с утра до вечера ест мед.
   Так прошел еще один год, и  наступил  третий.  Никто  не  знал,  о  чем
шепчутся на ночном ложе Олег и Феофания, мешая русские и греческие  слова,
но  в  монастыре  стали  появляться  подозрительные  странники.  Они  вели
какие-то переговоры с Феофанией и снова покидали монастырь. Все это  давно
заметили кумушки, занимавшиеся стиркой и пересудами на монастырском дворе,
но ни кандидат, ни Иоанникий ничего не замечали, благодушествуя в  таверне
"Звезда Камира", у старого Киклофора; Мелетий вспоминал  свои  подвиги,  а
переводчик рассказывал всем, кто хотел его слушать, неисчерпаемые  истории
о чудесах и превращениях. Потом неожиданно исчез Борей.  Когда  удивленный
этим обстоятельством Иоанникий спросил архонта о его слуге,  ему  ответили
уклончиво.
   - Куда уехал твой слуга? - допытывался соглядатай, и стоявший  рядом  с
ним озабоченный начальник стражи смотрел то на одного, то на другого.
   Олег презрительно скривил губы.
   - Откуда мне знать? Разве не обычное дело, что рабы убегают  от  своего
господина?
   Кандидат и Иоанникий  переглянулись  и  отправились  в  таверну,  чтобы
обсудить этот вопрос за кувшином вина. В конце концов, может  быть,  и  не
было причин волноваться? Сосланный архонт спокойно проживал в монастыре  и
не  делал  никаких  попыток  к  бегству,  за  что  пришлось  бы   ответить
наблюдающим перед высшей властью. Однако в харчевне передавали о  странных
слухах. Некоторые из посетителей, в  том  числе  таможенные  надсмотрщики,
утверждали, что прошлой ночью к берегу подошел  какой-то  черный  корабль,
долго стоял при лунном освещении, а потом поднял парус и ушел в море, едва
лишь занялась заря.
   - Сарацины? - с тревогой спрашивал надсмотрщиков Мелетий.
   - Или морские разбойники, - объяснял старый Киклофор. -  Уже  было  так
раньше. В царствование блаженной памяти Константина, помню, тоже  приходил
разбойнический корабль и пограбил Камир. Тогда они убили стратига Леонтия.
   Но вокруг было так спокойно и тихо, так сияло солнце, что  не  хотелось
утруждать себя излишней мыслительной работой...
   Однако спустя некоторое время снова появился в монастыре Борей, так  же
неожиданно, как и исчез.  Иоанникий  и  Мелетий  хотели  допросить  его  с
применением пыток, но Олег сказал, что слуга бежал и вернулся, раскаявшись
в своем поступке, и поэтому нет никаких оснований  наказывать  беглеца,  и
даже пригрозил начальнику стражи и  соглядатаю,  что  Феофания  напишет  в
Константинополь о неприятностях, какие ему чинят на острове, и царь строго
накажет притеснителей. Иоанникию было известно, что в столице считаются  с
русским пленником и даже неизменно справляются о его здоровье,  и  поэтому
он поопасался поступить с Бореем сурово,  как  в  данном  случае  требовал
закон, а ограничился тем, что  обо  всем  доложил  стратигу  острова.  Но,
очевидно, здешний райский климат  не  располагал  служителей  василевса  к
большому служебному рвению. Стратиг был еще более  ленив  и  равнодушен  к
государственной пользе, чем Иоанникий. Разговор длился  недолго.  Стратиг,
ковыряя костяной зубочисткой в зубах, спросил:
   - Разве архонт уже покинул остров?
   - Не покинул.
   - О чем же ты хлопочешь?
   - А если он исчезнет как дым?
   - Тогда мы и примем соответствующие меры.
   - Увы, уже будет поздно.
   - Однако не следует и предварять события.
   На обед стратигу  подавали  сегодня  мидии,  отваренные  с  чесноком  и
пахучими травами, и  чудесную  похлебку  из  морских  рыб.  Он  совсем  не
собирался портить себе пищеварение всякими пустяками. Это во-первых. Кроме
того, ведь всегда можно найти объяснение любому упущению  и  составить  по
этому поводу доклад логофету.
   Соглядатай поплелся домой. Но по пути встретил на базаре Борея и  опять
приступил к допросу.
   - Где  же  ты  пропадал  столько  дней,  нечестивец?  -  спрашивал  он,
подозрительно осматривая скифа.
   Борей неопределенно махнул рукой:
   - Там.
   - Где там? В Камире?
   -  В  Камире,  -  охотно  согласился  Борей,  у  которого  не   хватало
воображения придумать что-нибудь более правдоподобное.
   - Но знаешь ли ты, что стратиг может пытать тебя огнем и железом, чтобы
ты открыл истину?
   - Не боюсь тебя.
   - Князь посылал тебя куда-нибудь?
   - Не посылал.
   - Ты лжешь. В харчевне говорят, что ты в пьяном состоянии  рассказывал,
будто путешествовал в Таматарху.
   - Ничего не знаю.
   - В город, из которого приехал князь Олег.
   Впрочем, всем было известно в городке, что Феофания ждет  ребенка.  Это
обстоятельство  успокаивало  и  кандидата  и  соглядатая.  Разве  возможно
предпринимать что-либо при таких обстоятельствах? Всякое существо на  этом
острове блистающих звезд и лазури,  как  любили  называть  Родос  в  своих
произведениях стихотворцы, мирно занималось своим делом.  Даже  стражи  не
столько думали о выполнении служебного долга, сколько о том, чтобы  рыбная
ловля оказалась удачной и жучок  не  пожрал  виноградные  лозы.  Все  было
спокойно  вокруг.  До  заката  звенели  цикады.  В  ночном  мраке  слышнее
стрекотали кузнечики. О сарацинах никто ничего  не  слышал.  А  между  тем
начальник стражи и Иоанникий уже находились на склоне своих дней  и  имели
право на отдых после  всего,  что  им  пришлось  пережить  и  испытать  на
жизненном пути.
   Возвращаясь с базара  в  монастырь,  Иоанникий  заглянул  по  дороге  в
таверну старого Киклофора. Там  уже  сидел  Мелетий,  предводитель  малого
воинства, разомлевший от жары. Час обеда еще не наступил, хотя хлопотливая
жена, наверное,  уже  приступила  к  его  приготовлению,  переругиваясь  с
соседками. Подниматься по тропинке в монастырь с каждым  днем  становилось
тяжелее. К чему спешить? Хотелось  поговорить  о  чем-нибудь  возвышенном,
рассказать еще одну  историю,  и  соглядатай  присоединился  к  однорукому
приятелю. Киклофор  принес  кувшин  с  холодной,  хрустальной  водой.  Она
ценилась здесь чуть не дороже вина.
   - Из горного источника, - похвастал старик.
   - Что нового на базаре? - осведомился начальник стражи.
   - Продают множество куропаток по недорогой цене.
   - Почем?
   - Обол за пару.
   - А рыба?
   - Есть и рыба. А о чем говорят в городе?
   - Будто бы опять видели черный корабль...
   Но  в  такой  жаркий  день  не  хотелось  беспокоить  себя  неприятными
предположениями.



16

   Дорога, по которой Мономах ехал  в  Переяславль,  выползла  на  снежную
равнину. Изгибаясь как змея, конный  отряд  стал  медленно  спускаться  по
отлогому берегу к скованной льдом реке. Здесь в  летнее  время  действовал
перевоз, устроенный по  повелению  великого  князя,  а  сейчас  сама  зима
построила ледяной  мост.  Стало  холоднее  на  ветру,  и  Мономах  получше
запахнул шубу. Он постарел за последние годы, -  может  быть,  под  тяжким
бременем государственных забот? Впрочем, немало было у него затруднений  и
в начале княжения. Когда он сидел в Чернигове, а Олег  скитался  где-то  в
греческой земле или обитал на далеком острове, где однажды его видели  два
монаха из Печерского монастыря,  совершавшие  паломничество  в  Иерусалим,
страну постигли  великие  бедствия.  Половцы  осадили  Стародуб.  Восстало
непокорное племя вятичей.  Пришлось  усмирять  мятежников  и  гоняться  за
кочевниками  в  степях.  В  одном  из  этих  сражений,  вспоминал   князь,
подремывая в овчинном тепле, он взял в плен двух знаменитых ханов -  Асиня
и  Сакзя,  завладел  половецкими  вежами,  взял  богатую  добычу,   коней,
верблюдов и рабов. Но опасность не уменьшалась, и каждый  час  можно  было
ожидать нападения со стороны степи. Отец послал его укреплять Переяславль,
где беззаботный Ростислав не желал заниматься скучными земляными работами,
больше надеясь на острую саблю.  Пришлось  много  трудов  положить,  чтобы
насыпать вокруг города высокие валы, укрепить их частоколом,  вырыть  ров,
срубить  грозные  бревенчатые  башни.  Тогда   же   в   городе   закончили
строительство каменной церкви св.Михаила. Приходилось бороться не только с
половцами, но и с бесом. Еще крепко держались в народе языческие предания,
всякое суеверие и  власть  косматых  волхвов.  Днем  как  будто  все  было
спокойно на берегах тихих русских рек, где клонились к воде плакучие ивы и
трепетали над ракитами синие и зеленые стрекозы, когда же наступала лунная
ночь, там,  говорят,  появлялись  зеленоволосые  русалки,  тревожили  ночь
серебряным смехом, плескались в речных струях и манили путников  в  черные
омуты. Смерды тайно молились в дымных овинах, целовали  сияние  месяца  на
воде, а жены обмывались в корыте и эту  воду  давали  пить  свои