овью.  Что  же,  если  придется  мне  умереть,  то  я  не
устрашусь смерти. Понял я теперь, что  все  это  бог  послал  мне  за  мою
гордость неимоверную. - И стал говорить  еще  тише,  чтобы  никто  не  мог
подслушать: - Я тогда получил весть, что ко мне  идут  торки,  берендеи  и
печенеги. Кочевники хорошо  знали  меня  и  верили,  что  если  поведу  их
куда-нибудь, то они возвратятся с богатой добычей. А  что  нужно  печенегу
или торку? Я же хотел вести их на  Дунай  или  просить  Святополка,  чтобы
отпустил меня на половцев. Я хотел  либо  одержать  великую  победу,  либо
голову свою сложить  за  Русскую  землю.  Но  клянусь  тебе  головой,  что
никакого зла не умышлял ни против Святополка, ни против Игоревича. А казнь
я получил за свое высокомерие. За то,  что  веселилось  сердце  у  меня  и
радовался ум мой, когда пришло ко мне множество всадников.  И  вот  смирил
бог мою гордыню..."
   Владимир на всю жизнь запомнил  каждое  слово  из  рассказа  священника
Василия. Неоднократно перечитывал он и его  повесть,  написанную  с  таким
редким книжным даром. Каждый раз, когда Мономах доходил до того места, где
описывается  борьба  молодого  князя  с  конюхами,  сердце   у   Владимира
наполнялось ужасом. Это было хуже смерти. В одно мгновение солнечный  свет
погас, как задутая свеча, и весь мир погрузился  во  мрак.  Все  померкло:
голубые небеса, зеленые дубравы, цветы на лужайках, красота жен. Ничего не
осталось, кроме черной ночи. Никогда уже  Василько  не  будет  воином,  не
увидит земной прелести. Но зато он может  духовным  взором  устремиться  в
небесные сферы, приближаясь к всевышнему.
   Мономах следил за  жизнью  Василька,  знал  о  его  дальнейшей  участи.
Ослепленный князь жил во тьме и молчании. Наступила Пасха.  Давиду  пришло
на ум захватить область Василька, но ему  преградил  путь  Володарь,  брат
слепца. У них произошел короткий разговор.
   - Почему  ты  не  покаешься,  сотворив  зло?  Вспомни:  что  сделал?  -
спрашивал Володарь.
   Но Давид Игоревич стал валить вину на Святополка:
   - Разве это произошло в моем городе? Я сам опасался, что меня схватят и
погубят.
   - Пусть бог будет тебе свидетелем, - сказал Володарь, - о том,  что  ты
совершил. Но теперь отпусти моего брата, и я помирюсь с тобой.
   Давиду ничего не оставалось, как отпустить Василька, и тот снова сел  в
своем Теребовле. Но когда  наступила  весна,  Василько  и  Володарь  пошли
войной на Давида, и он затворился во Владимире. Братья потребовали,  чтобы
Давид выдал тех бояр, которые подговаривали  его  ослепить  теребовльского
князя. После долгих пререканий им выдали Василия и Лазаря. Третий  боярин,
по имени Туряк, успел убежать в Киев.  В  воскресенье  заключили  мир.  На
другое утро, на рассвете, отроки Василька повесили  Василия  и  Лазаря  на
дереве и расстреляли их стрелами.
   Мономах вздохнул. Он и теперь считал, что этим  поступком  Ростиславичи
запятнали себя, ибо только  совету  князей  принадлежало  право  отмщения.
Однако смута на Волыни не прекращалась. В борьбу вмешался польский  король
Владислав. Он взял пятьдесят золотых гривен  с  Давида  и  столько  же  со
Святополка, который скрипел зубами, выплачивая эти деньги, но ляхи  никому
не помогли у Дорогобужа, где встретились Давид и Святополк,  победивший  в
этом сражении. Давид убежал в Польшу, Святополк же  пожелал  после  победы
взять себе области Василька и Володаря, но братья  вышли  против  великого
князя, и слепой Василько,  верхом  на  коне  впереди  своих  отроков,  был
страшен для врагов, когда вздымал над головой серебряный крест, тот самый,
на котором Святополк давал целованье иметь мир и любовь с братьями.
   Битва произошла недалеко от Звенигорода  Галицкого.  Все  слышали,  как
Василько кричал через поле своему врагу, высоко поднимая крест:
   - Ты лобызал его, а потом отнял у меня свет! Теперь хочешь и  душу  мою
взять?
   Полки сошлись, гремя оружием. Но Святополк не  выдержал  и  побежал  во
Владимир, и за ним последовали его сыновья и два сына  Ярополка,  а  также
князь Святоша, сын Давида Святославича, богомольный и начитанный  человек.
Святополк посадил во Владимире сына Мстислава, которого имел от наложницы,
а Ярослава отправил к  уграм,  чтобы  привел  иноплеменное  войско  против
Володаря, и тот  вскоре  вернулся  вместе  с  королем  Коломаном  и  двумя
епископами.  Угры  стали  около  Перемышля,  на  реке  Вагре,  а  Володарь
затворился в городе.



21

   Появившийся под стенами Перемышля Коломан считался умным правителем, не
знал жалости к людям, ни перед чем не останавливался  в  достижении  своих
целей и за всю жизнь  не  построил  ни  одной  церкви,  хотя  по  слабости
здоровья его предназначали к духовному  званию.  В  борьбе  за  власть  он
ослепил не только своего брата Альму, но и  пятилетнего  сына  его.  Своей
внешностью он мог пугать детей - был хром, горбат, крив на левый  глаз  и,
кроме того, шепелявил, - и тем не менее стал не епископом, а королем.
   Вместе с Коломаном пришла многочисленная конница. На за это время Давид
Игоревич уже успел помириться с Володарем и, оставив на его попечение свою
жену, поспешил к половцам, чтобы призвать их на  помощь  против  угров.  В
степи он случайно встретил хана Боняка, которого хорошо знали на  Руси,  и
предложил ему пойти с князьями против Коломана. Тот охотно  согласился,  в
надежде на обильную военную добычу.
   Однажды, когда новые союзники  остановились  по  пути  к  Перемышлю  на
ночлег, Боняк встал,  сел  на  коня,  отъехал  от  стана  далеко  в  поле,
озаренное мутным светом луны, и стал выть  по-волчьи.  Тотчас  откликнулся
вдали какой-то одинокий волк,  а  потом  послышалось  завывание  множества
голодных зверей.
   Вернувшись, Боняк радостно заявил Давиду:
   - Слышал, как волки выли? Победа будет у нас наутро над Коломаном.
   Когда взошло солнце, на  равнине  сверкнуло  оружие  нарядных  угорских
полков. Между тем у Боняка было едва триста всадников, а в дружине  Давида
- сто. Угров же насчитывалось много тысяч. Но опытный в военном  деле  хан
разделил  эти  небольшие  воинские  силы  на  три  отряда  и  вышел  врагу
навстречу.  Впереди  он  пустил  храбрейшего  из  храбрых,  молодого  хана
Алтунопу, с пятьюдесятью воинами на злых степных конях. Давида поставил он
под главным стягом, а своих всадников отвел  в  укромные  места  по  обеим
сторонам дороги.
   Отряд Алтунопы,  как  это  в  обычае  у  половцев,  вихрем  подлетел  к
неприятельскому строю; всадники выпустили по  стреле  и  тотчас  повернули
лошадей. Угры кинулись за ними в погоню. На всем скаку они промчались мимо
Боняка, и хитрый степняк ударил на них справа и слева,  а  воины  Алтунопы
вернулись, и дружина Давида бросилась в бой. Все это создавало впечатление
множества воинов. Давид и Боняк сбили угрских всадников в одну  кучу,  как
сокол сбивает галок, и в этом  смятении,  не  разбирая,  с  какой  стороны
нападает неприятель, угры побежали, и многие из  них  утонули  в  Вагре  и
Сане. Они мчались вдоль рек и сталкивали друг друга  в  воду,  а  Давид  и
Боняк гнались за ними два дня и рубили. Говорят, что в этой битве  погибло
много тысяч угров и среди  них  епископ  Купан  и  некоторые  приближенные
короля.
   После победы под Перемышлем Давид осадил Мстислава, сына Святополка, во
Владимире Волынском и часто ходил на приступ.  Но  владимирцы  мужественно
отбивались на стенах, и стрелы летели как дождь. Однажды Мстислав стоял на
забрале, наблюдая за действиями  врагов.  В  это  время  вражеская  стрела
влетела в щель между бревнами и вонзилась князю в пазуху.  Раненого  свели
под руки вниз, и в ту же ночь он умер. Смерть князя три  дня  скрывали  от
горожан, чтобы не упали они духом, и лишь  на  четвертый  сообщили  о  его
гибели на вече. Осажденные решили послать  вестника  к  Святополку.  Гонец
пробрался в Киев и заявил великому князю:
   - Твой сын убит, а мы изнемогаем от голода. Если не поможешь нам,  люди
сдадутся.
   Святополк послал во Владимир воеводу Путяту и князя  Святошу.  Быстрыми
переходами они добрались до стана осаждающих.  Это  произошло  в  полдень.
Давид спал. Дружина Путяты набросилась на его воинов и стала рубить их,  и
спросонок князю с большим трудом удалось спастись. Путята и Святоша  вошли
в город и посадили в нем воеводой Василя.
   Борьба за  города  и  области  продолжалась  еще  три  года,  напоминая
переменным счастьем шахматную игру, когда  за  доской  сидят  два  упорных
противника. Один князь прогонял другого, потом побежденный  брал  верх,  и
все одинаково приводили иноплеменников, жгли села смердов, а затем  бежали
- кто в Польшу, кто в половецкие степи. В конце концов неугомонного Давида
Игоревича посадили в Дорогобуже, где он и нашел свой конец. В тот  же  год
видели все  люди  знаменье  на  небе.  Три  дня  подряд  на  полуденной  и
полуночной стороне небосклона при  восходе  солнца  и  ночью  стоял  свет,
подобный зареву пожара, и казался сильнее сияния полной луны. Потом солнце
окружили три дуги, хребтами одна к другой, и никто не  знал,  к  добру  ли
подобные предзнаменования или к несчастью.
   Но у некоторых князей еще теплился государственный смысл в уме,  и  они
все  ясней  понимали,  что  только  общими  силами  возможно  бороться   с
кочевниками. К тому времени Владимир Мономах уже приобрел большой  опыт  в
военном деле и хорошо изучил половецкие  способы  ведения  войны.  Половцы
были страшны неожиданностью нападения. Как удар грома среди ясной  погоды,
они появлялись там,  где  их  меньше  всего  ждали,  налетали  как  вихрь,
выпускали стрелы и,  если  враг  стоял  твердо,  обращались  в  бегство  и
исчезали в облаках поднятой пыли, чтобы в  благоприятный  час  и  в  самом
удобном для себя месте снова ударить  на  неприятельский  строй.  Особенно
страдала от их нашествий Переяславская земля, где сидел Мономах, и  в  его
интересах было предпринимать общие походы для разгрома  половецких  орд  в
далеких кочевьях.
   Гоняться за конницей в степях  не  легко.  Владимир  Мономах  и  другие
русские князья применяли иной способ борьбы с половцами. Не вступая в  бой
с ними, они старались отрезать путь врагу, когда кочевники возвращались  в
свои  становья,  отягощенные  добычей  и  пленниками,  и  делались   менее
подвижными, чем обычно.  Впрочем,  к  тому  времени  и  княжеские  дружины
значительно  уменьшились  в  числе;  их  заменили  конные  и  пешие  рати,
поставляемые боярами из своих смердов. И само княжеское войско тоже  стало
неповоротливым,  так  как  воины  не  добывали  теперь  пропитание  и  все
необходимое грабежом, не считаясь с нуждами местного населения,  а  возили
припасы на телегах. Таким образом,  при  полках  образовывался  громоздкий
обоз, и это обстоятельство стесняло их  передвижение.  Такие  изменения  в
военной обстановке не упускал из виду при проведении  своего  грандиозного
плана Владимир Мономах, стремясь  к  полному  разгрому  кочевников,  чтобы
навсегда освободить русские области от нападений.
   Не без труда Мономаху удалось собрать князей на совещание  в  Долобске.
Летописец записал об этом событии: "Вложил бог  Владимиру  мысль  понудить
брата его Святополка пойти на  поганых  весною...  И  пришел  Владимир,  и
встретились на Долобске, и расположились в одном шатре. Святополк со своею
дружиною, а Владимир со своею..."
   Но бояре великого князя были против весеннего похода:
   - Кони нужны весной на пашне.
   Мономах  горестно  убеждал  недальновидных,   опасавшихся,   что   нивы
останутся невозделанными и нельзя будет собрать урожай в боярские житницы:
   - Странно мне, что вы жалеете коней, которыми пашут, а не  подумаете  о
том, что вот начнет пахать смерд, но  приедет  половчанин,  застрелит  его
стрелою и лошадь заберет. А потом, приехав на село, возьмет жену и детей и
все имение поселянина. Коня вам жаль, а человека вы не жалеете?
   Дружинники Святополка, блюдя свою выгоду, угрюмо молчали.
   Владимир снова обращался к ним:
   - Надо предпринимать походы на половцев ранней весной,  когда  их  кони
ослабели от зимнего голодания. Где половчанину  взять  корм?  У  него  нет
запасов. Половецкий конь разбивает копытом лед и траву ищет под снегом.  А
много ли он находит там пропитания?
   - Отцы наши не ходили  далеко  в  степь,  а  обороняли  свою  землю  на
рубежах, - возражал киевский князь.
   - Теперь другое время настало. Надо нам  самим  ходить  на  половцев  и
предупреждать их нападения, - настаивал Владимир.
   Греческий вельможа, случайно присутствовавший на совещании, улыбался:
   - Для врагов надо строить золотые мосты.
   Все вопросительно посмотрели на него.
   - Действовать подкупом. Это лучше, чем проливать христианскую кровь.
   Мономах ответил:
   - Согласен с тобою. Сам предпочитал всегда мир войне. Но я предупреждал
ханов. Пусть теперь пеняют на самих себя.
   Среди дружинников на совете сидел Илья Дубец. Каждый поход являлся  для
него событием. Он надеялся, что рано или поздно столкнется на узкой  тропе
с тем ханом, который отнял у него жену.  Прошло  немало  лет  с  тех  пор,
однако он узнал бы его под любыми морщинами и рубцами и среди тысяч людей.
Ему было известно имя хана.
   По-видимому, слова  Мономаха  убедили  даже  медлительного  Святополка,
потому что  он  поднялся  во  весь  свой  огромный  рост  и,  по  привычке
поглаживая длинную бороду, окинул острым взором собрание.
   - Ты хорошо сказал, брат Владимир. Я готов идти за тобой.
   - Великое дело сделаешь  ты  для  всей  Русской  земли,  -  обрадовался
Мономах.
   После  совещания  послали  к  Олегу  и  Давиду   Святославичам.   Давид
немедленно откликнулся на зов и изъявил согласие принять участие в походе.
Олег же ответил:
   - Мне нездоровится...
   В далекий поход, кроме Святополка и Владимира  Мономаха,  вышли  многие
другие князья. Среди них оказались  Давид  Святославич,  Давид  Всеславич,
Мстислав, внук Игоря, Вячеслав Ярополчич,  Ярополк  Владимирович.  Русское
войско двинулось на конях и в ладьях, спустилось по Днепру ниже порогов  и
разбило свой стан  у  острова  Хортицы.  Половцы  узнали  о  передвижениях
князей, но подумали, что те идут на Корсунь, и не предприняли никаких  мер
для обороны, а русская конница и пешие воины уже шли на  них  через  поле,
построившись в походе в боевой порядок тремя полками. При таком построении
кочевники лишались преимущества внезапного нападения, так как везде их мог
встретить  лес  копий.  Мономах,  потерпевший  единственное  поражение  на
Стугне, надолго сохранившей  печальную  славу  у  русских  певцов,  извлек
большую пользу из этого кровавого урока. Кроме того, он тоже завел у  себя
искусных стрелков из лука, и многие воины  заменили  тяжелые  обоюдоострые
мечи более удобными в конных сражениях кривыми саблями.
   Илья Дубец ехал впереди  конной  дружины,  рядом  с  Фомой  и  Ольбером
Ратиборовичами. Он не отрываясь смотрел вдаль. Прошло много лет с тех пор,
как он навеки разлучился со Светой. Христианину не надлежит жить во блуде,
и он женился вторично. Его дочери и сын подрастали в  Переяславле.  Но  из
тьмы далекого прошлого сияли  синие  заплаканные  глаза  Светы,  порой  он
слышал вновь ее призывы, видел, как она вырывалась из рук насильников и ее
нагие плечи сияли в лохмотьях рубахи. Света погибла, а он остался жить.
   Как это произошло?.. Наступила ночь, и половцы остановились в степи  на
ночлег, зажгли костры, так как научились у русских есть жареное мясо и уже
не вялили его  больше  под  седлами,  нарезав  тонкими  кусками.  Выполняя
строгий приказ хана, двое стражей стерегли  пленника,  за  которого  можно
было взять на рынке рабов двойную цену. Но в тот вечер они выпили по ковшу
хмельного напитка, приготовляемого оросами из меда и найденного в  большом
количестве в монастырском погребе.  Поэтому  их  одолел  сон.  Надеясь  на
прочность веревки, которой был связан пленник, воины уснули. Впрочем, куда
он мог убежать? Вокруг становища ездили взад и вперед сторожевые  всадники
с луками в руках. Смерть грозила тому, кто пытался хотя  бы  на  несколько
шагов отойти в сторону. Тотчас его настигала оперенная стрела, и  в  степи
оставался еще один труп, на добычу диким зверям.
   Дубец лежал на спине между двумя сладко храпевшими половцами и даже  не
имел возможности пошевелиться. Ноги у него тоже были связаны и затекли. Но
когда он сделал усилие и повернулся на бок, то  мог  шевелить  пальцами  и
постепенно ослабил веревку на запястьях. Если человек хочет чего-нибудь со
всем пылом души, то достигает своей цели. Дубец  с  волнением  чувствовал,
что мало-помалу путы уступают его упрямству. Когда уже стояла полночь и  в
кибитках хрипло пропели  обалдевшие  от  скуки  одинокие  петухи,  которых
половцы возили в степи с единственной целью  распределять  по  их  голосам
часы  ночной  стражи,  руки  у  Ильи  оказались   свободными.   Не   много
потребовалось времени для того, чтобы развязать и ремень на  ногах.  Дубец
повернулся к одному из стражей и осторожно вынул у него  саблю  из  ножен.
Для пущей безопасности он обезоружил и другого  половца.  Потом  с  божьей
помощью расправился с врагами.  На  несколько  мгновений  храп  перешел  в
хлюпанье, когда лезвие перерезало горло,  и  все  затихло.  Это  приснился
воинам последний страшный сон.
   Дубец лежал с окровавленной саблей в руках и не знал в этом переполохе,
как ему поступить дальше. Он находился  со  своими  стражами  несколько  в
стороне от других пленников. Где же была Света? Как найти ее в  становище,
когда вокруг тысяча вооруженных до зубов половцев? Было бы безумием встать
и открыто идти по полю. Вдруг ему пришла в голову  мысль  надеть  на  себя
половецкую одежду. Поминутно оглядываясь по сторонам и со страхом  ожидая,
что другие  половцы,  спавшие  неподалеку,  могут  проснуться  и  обратить
внимание на его движения, Дубец стащил с того мертвеца,  который  на  глаз
казался побольше, халат, напялил на свои широкие плечи, а на голову  надел
широкую лисью шапку. Оставалось только опоясаться саблей. Уже не думая  об
осторожности, Илья зашагал через спящих к тому месту, где, как скот, спали
согнанные в кучу пленники и пленницы.  Какой-то  половец,  попавшийся  под
ноги, проснулся, стал кричать, возможно, выругался и, не дожидаясь ответа,
опять повалился на попону. Конный страж бросил на Дубца мимолетный взгляд,
может быть соображая в ночном мраке, где он видел такого рослого сородича,
но тотчас затянул унылую песню, чтобы не уснуть на коне:

   Кулай самый храбрый воин в улусе,
   добыл своей милой жене золотой платок.
   Вот какой Кулай храбрый воин...

   Спать во время стражи не полагалось. За побег  рабов,  доверенных  ему,
хан мог покарать смертью. Кто осмелится противостоять ему?

   Кулай самый храбрый воин в улусе,
   добыл своей милой жене золотой платок...

   Дубец пробрался к соотечественникам и присел на корточки. Даже в  своем
ужасном  положении,  натерпевшись  всяких  страданий,  несчастные   спали,
измученные  долгими  переходами.  Только  один  пленник,  полуголый  и   с
вздымавшейся высоко от дыхания грудью, лежал с открытыми  глазами.  Увидев
склонившегося к нему половца, как естественно было предположить  при  виде
лисьей шапки, человек, возможно умирающий, поднял изможденное лицо. Борода
его была в запекшейся крови.
   - Откуда ты? - тихо спросил Дубец.
   Пленник с изумлением посмотрел на него.
   - Дай мне напиться...
   - Нет у меня воды.
   - Половчанин, а говоришь по-нашему...
   - Я не половчанин.
   - На тебе половецкая шапка.
   - С убитого снял. Сейчас  двух  язычников  зарезал.  Скажи,  ты  не  из
Переяславской земли? Не видел кого-нибудь из Дубницы?
   - Не видел. Но как тебе удалось такое? Помоги и мне, брат.
   - Трудно помочь. Наступит рассвет, и меня самого  зарубят  или  стрелой
убьют. Пока хочу найти, кто из Дубницы. Жену ищу. Не знаешь ее?
   - Откуда мне знать твою жену. Я  из  Песочена.  Многих  женщин  поло