ся.  Точно  богородица   хотела
пожалеть благородного воина, отправлявшегося на поле  битвы.  Сомнения  не
было! Позолоченная корона опускалась все ниже и ниже...
   Пономарь протер кулаками глаза. Нет, как  будто  бы  статуя  оставалась
совершенно неподвижной и в прежнем положении. В  страхе  он  стал  шептать
латинские возгласы, какими отвечал священнику во время обедни.
   В тот же вечер Туркил рассказал о чуде  трактирщику  Бену,  а  приятель
поделился этим сообщением на ночном ложе с женою, и так  как  его  подруга
отнюдь не отличалась молчаливостью, то  вскоре  о  том,  что  произошло  в
Вальтаме, узнал весь  Лондон,  и  люди  покачивали  головами,  толкуя  это
предзнаменование в дурную сторону. Дошла весть  о  видении  и  до  старого
аббата, и он поплелся посмотреть на статую. В самом  деле,  как  будто  бы
голова мадонны не была прежде опущена так низко!  Но  большой  уверенности
старик не испытывал. Позвали Туркила. Однако добиться от  него  ничего  не
удалось. Впрочем, аббат вспомнил, что истина  часто  таится  от  мудрых  и
открывается простодушным, как дети, вроде этого пьянчужки.
   Мономах услышал о чуде со статуей из уст Гиты, десять лет  спустя.  Она
хорошо запомнила некоторые  события.  Вестник  из-под  Гастингса,  молодой
рыцарь и певец, в кольчуге, но без шлема на  голове,  имел  совсем  другой
вид, чем тот, что недавно привез сообщение о  победе  над  викингами.  Его
белокурая  голова  была  обмотана  окровавленной  тряпицей,   может   быть
оторванной от рубахи какого-нибудь убитого  воина.  Оповестив  королеву  и
придворных, юноша поспешил  найти  также  Эдит,  выполняя  последнюю  волю
короля. Сидя на стульце, он рассказал ей о поражении и гибели Гарольда. Но
мать требовала подробностей.
   - Мы  укрепились  на  холмах  Сенлака...  Король  велел  поставить  там
частокол. Красное королевское знамя развевалось на ветру. Земля  была  как
живая. И другое знамя возвышалось. На котором вышит сражающийся воин...
   Мать всхлипывала. Весь Лондон наполнился в тот день плачем  и  воплями.
Стенания слышались и во дворце и в хижинах бедняков.
   - Это произошло с пятницы на субботу. Мы  всю  ночь  не  смыкали  глаз.
Коротали время за кубками эля и распевали песни. В  неприятельском  лагере
стояла тишина.  Нам  говорили,  что  у  нормандцев  много  монахов.  Потом
оказалось, что это лучники  с  выбритыми  головами.  Но  почему  никто  не
напомнил нам, что перед битвой воину необходимо подкрепиться сном? Хотя бы
кратковременным. А мы веселились, как дети. Нас окрыляла недавняя  победа.
Когда же стало всходить солнце, мы приготовились к  бою.  Король  объезжал
наши ряды. Призывал быть стойкими и говорил, что если враг одолеет, то это
будет гибелью Англии.
   В ответ на это послышались рыдания.  Мать  плакала.  Дети  смотрели  на
вестника как на явившегося с того света.
   - Король объяснял нам, что нормандцы  искусные  всадники.  Единственная
возможность сражаться с ними - стоять  непоколебимо.  Впрочем,  место  для
сражения было выбрано удачно. Коннице трудно  нападать  на  пеших  воинов,
если они укрепятся на холмах.
   - В какой же час началась битва? - скорбным голосом спросила Эдит.
   - Задолго до полудня.
   Вестник замолчал, поникнув головой. Но, видя, что все смотрят на него в
ожидании рассказа, опять заговорил охрипшим голосом:
   - Вдруг мы увидели, что пред нами строем появился вражеский  всадник  в
кожаном панцире с нашитыми медными бляхами и начал  ловко  подбрасывать  в
воздух копье и тут же ловил его на всем скаку. Ничего подобного я  никогда
раньше не видел. Потом он запел песню. Голос у него был сильный, но  ветер
относил слова. Мы могли понять, что речь идет о каком-то Роланде. А  когда
он стал выкрикивать слова, обидные для нашего короля, несколько английских
воинов спустились с холма и помчались на поле, чтобы поочередно  сразиться
с дерзким. Я тоже оказался среди них. Но нормандский певец заколол первого
подскакавшего к нему копьем. Второго он поразил мечом, и тот тоже свалился
с коня. Тогда настала моя очередь. Нормандец ударил меня клинком по шлему.
Видите?
   Рыцарь склонил голову, показывая пальцем на рану.
   - Меняю третью повязку. Впрочем, мне тоже удалось нанести  ему  сильный
удар. Певец упал на землю, как мешок, набитый шерстью. На  месте  поединка
поднялось облако пыли. Я ускакал, успев схватить за узду коня противника.
   - А другие воины?
   -  Они  все  остались  лежать  там.  А  лошади   унеслись   куда-то   с
развевающимися гривами.
   Эдит кивала головой, понимая,  что  это  только  незначительный  эпизод
сражения.
   - Король улыбнулся мне и поздравил с победой. Потом спросил, кто  погиб
из наших. Я назвал их имена.
   Гита  смотрела  доверчивыми  детскими  глазами   на   молодого   воина,
видевшего, как погиб ее отец. Он уже рассказал об этом в немногих  словах,
но Эдит жаждала подробностей, желая запечатлеть в своей  памяти  последние
минуты любимого человека.
   Она жалела и этого юношу, как собственного сына, и предложила ему:
   - Выпей пива. У тебя совсем пересохло в горле.
   Рассказывая о сражении, вестник снова переживал все его перипетии. Рана
тоже давала себя знать. Однако он оказался одним из немногих  счастливцев,
которым удалось пережить тот страшный день. Он скакал всю ночь. Перед  ним
на  несколько  мгновений  широко  раскрылись  лондонские  ворота  и  опять
затворились.
   - Враги осыпали нас стрелами. В воздухе шумело,  как  во  время  дождя.
Затем на частокол с дикими криками двинулись пешие воины. Мы встретили  их
камнями из пращей, а потом приняли в топоры. Они отхлынули, покрыв  своими
трупами весь широкий склон холма.
   - Король принимал участие в битве? - спросила  Эдит,  вытирая  пальцами
мокрые от слез глаза.
   - Король сидел на белом коне и  с  высокого  места  наблюдал  за  ходом
сражения. Там росли яблони. Я видел, как он снял боевую  перчатку,  сорвал
румяное яблоко и стал есть.
   Рассказчик снова умолк.
   - Что же было потом?
   - Потом? На нас пошла конница. Тысячи коней, изгибая шеи, вздымались по
отлогому подъему. Но и конное нападение мы отбили без  большого  труда,  и
немало   нормандских   рыцарей   остались   лежать    перед    частоколом.
Распространился даже слух, что пал сам  Вильгельм.  К  сожалению,  это  не
подтвердилось. Во время второго приступа герцог лично повел своих рыцарей.
Может быть, он искал встречи с королем? Не знаю. Я стоял у самого  края  и
видел, как кто-то из наших воинов метнул в Вильгельма копье.  Герцог  упал
среди ужасного смятения битвы, но ранен был только конь. Мы  увидели,  что
герцог поднялся с земли и с палицей в руках кинулся на  того,  кто  метнул
копье. На графа Гирда, брата короля. Нормандец нанес ему страшный удар,  и
граф рухнул как подкошенный. Больше он уже не встал. Вскоре погиб и другой
королевский брат...
   - Леофвин?
   Вестник молча кивнул головой.
   - А король?
   - Король находился в тот час в другом месте. Когда же герцог понял, что
частокол остался без должной защиты, он опять бросил на  нас  своих  пеших
воинов. Отступившие рыцари тоже повернули  коней.  В  этом  грохоте  битвы
королевские знамена еще развевались на холме.  Но  Вильгельм  велел  своим
лучникам  стрелять  так,  чтобы  стрелы  отвесно  падали  на  стоявших  за
частоколом. Они посыпались на нас, как из облаков.
   Рыцарь даже показал рукой, как падали стрелы.
   - Король снова вернулся к знаменам. Он сражался теперь в одном  ряду  с
простыми  воинами.  Стрелы  продолжали  свистеть.   От   них   приходилось
укрываться, поднимая щиты над головой. Щит короля был утыкан  ими.  Однако
сам он был еще невредим.
   Эдит сжала в тоске руки. На нее  было  страшно  смотреть.  Она  как  бы
присутствовала при последних минутах возлюбленного.
   - Что же случилось? - рассказывал молодой воин. - Вдруг одна из стрел с
ужасающей быстротой  вонзилась  королю  в  правый  глаз.  У  него  хватило
мужества не  выпустить  из  рук  оружие...  Тотчас  он  вырвал  стрелу  из
глазницы. Но тут же уронил меч и пал под знаменами...
   Рассказ прервали  рыдания  Эдит.  Гита  тоже  заплакала,  прижимаясь  к
матери, но утешала ее:
   - Не плачь! Не плачь!
   - О чем теперь рассказать  тебе,  -  сказал  вестник,  отводя  взоры  в
сторону, чтобы не видеть непереносимое женское горе. - Со  смертью  короля
участь сражения была решена. Нормандцы сделали еще одно усилие и ворвались
за частокол. Среди неописуемого лязга  железа,  хриплых  криков  и  стонов
умирающих наша твердыня пала...
   Хроники повествуют, что,  когда  Гарольд  упал,  битва  превратилась  в
избиение побежденных. Жадные руки тянулись к английским знаменам.  Король,
лежавший под их сенью, еще дышал. На него набросились несколько  вражеских
воинов и добили раненого  ударами  мечей.  Один  пронзил  Гарольду  грудь,
другой отсек голову, третий изрубил труп на части и разбросал его  ноги  и
руки. Говорят, что среди этих трех воинов, впавших в такое  исступление  и
запятнавших себя этим поступком, был и  граф  Евстахий  Булонский,  фигура
которого еще будет появляться на этих страницах.
   Наступила ночь, и битва наконец утихла... Поле на  огромном  расстоянии
усеяли мертвые  тела.  Нормандцы  собирали  валявшееся  на  земле  оружие,
снимали с убитых  кольчуги  и  пояса,  стаскивали  даже  рубахи,  штаны  и
башмаки. Ведь каждая вещь имела свою ценность. Добычу можно было продать и
на эти деньги купить себе  коня,  бочонок  вина  или  заплатить  за  ласки
молодой потаскушки. На том холме, где еще недавно развевались  королевские
знамена,  Вильгельм  велел  водрузить  свой   стяг   с   тремя   поджарыми
геральдическими львами  Нормандии.  Со  всех  сторон  доносились  жалобные
призывы раненых англов, умолявших, чтобы им дали напиться воды. Но  никому
уже не было дела до несчастных. Оставшиеся в  живых  желали  отпраздновать
свое торжество и победу. Они оттащили истекавших кровью людей  и  трупы  в
сторону, чтобы очистить место для пира.
   Победители пировали всю ночь. Когда же  наступило  утро,  с  позволения
герцога из соседних селений пришли на поле  битвы  милосердные  женщины  с
кувшинами воды и напоили умирающих. Некоторые из них искали  среди  убитых
своих  близких.  Они  переворачивали  нагие  тела  и  рассматривали  лица,
обезображенные кровью запекшихся ран, с оскаленными зубами и полуоткрытыми
глазами. А если узнавали родственников - мужа, отца или сына, - падали  на
колени и с плачем прикрывали их наготу своими платками.
   Из Вальтамского  аббатства  явились  монахи,  чтобы  достойным  образом
похоронить своего щедрого покровителя, и  не  смогли  найти  его  в  груде
трупов. Но в этот час из Лондона прибыла та, что знала  на  теле  Гарольда
каждую родинку, знала все телесные приметы  короля.  Измученная  Эдит  всю
ночь скакала по гастингской дороге, и монахи привели  ее  на  поле  битвы.
Изувеченный до неузнаваемости сын Годвина лежал неподалеку от того  места,
где во время сражения развевались английские знамена.



5

   Те дни были полны отчаяния. Погиб отец, исчезла мать. Она растаяла  как
дым, и никто не мог сказать, что сталось с нею. Может быть, она умерла  от
горя, когда нашла на поле битвы растерзанное тело своего короля? Для  Гиты
началась новая жизнь. Странствия привели ее в конце концов  в  Чернигов  и
Переяславль.
   Когда Гита впервые увидела своего жениха,  русского  княжича  Владимира
Мономаха, у нее сжалось сердце. С этим человеком ей предстояло  делить  до
гроба радости и горе. Перед нею стоял в парчовой шапке, опушенной бобровым
мехом, молодой воин, не очень высокого роста, однако хорошего телосложения
и с сильными, широкими плечами. На юноше был красный плащ, застегнутый  на
правом плече жемчужной пряжкой, а под  плащом  виднелась  длинная  голубая
рубаха. Он носил штаны из черного бархата, на ногах поблескивали  золотыми
узорами зеленые сапоги из мягкой кожи. По знаку отца княжич снял шапку,  и
когда Гита снова взглянула на жениха, то  увидела  его  спокойные  светлые
глаза, высокий лоб, круглую рыжеватую бородку и такие же волнистые волосы,
разделенные посредине  опрятным  пробором.  Нос  у  молодого  княжича  был
красивой формы, с горбинкой, а на щеках  играл  легкий  румянец.  Владимир
улыбался  ей  смущенно.  Гульгилла,  одна  из  приближенных  женщин,   что
сопровождали  Гиту  в  русские  пределы,  шепнула  ей,   что   юноша   уже
прославленный охотник...
   Мысли  Гиты  снова  перенесли  ее  в  Англию.  Вильгельм  не   позволил
похоронить убитого короля с подобающими почестями и церковными обрядами. У
этого человека в груди вместо сердца  лежал  кусок  железа.  Такие  всегда
преуспевают в своих предприятиях.
   Старая мать Гарольда умоляла его:
   - У меня пали три сына. Пожалей мою старость. Отдай мне хотя бы останки
того, кто был королем Англии,  и  позволь  похоронить  в  Вальтаме,  чтобы
успокоилась его благородная душа, а я уплачу тебе столько золота,  сколько
будет весить гроб.
   Но герцог, опьяненный победой, кровью и  вином,  оставался  неумолимым.
Подставляя чашу виночерпию, подобострастно исполнявшему  свои  обязанности
за столом победителя, Вильгельм сказал сквозь зубы:
   -  Скажите  этой  несчастной  старухе,  что  сын  ее   был   ненасытный
честолюбец. Это по его вине лежат непогребенными  тысячи  трупов.  Поэтому
недостоин и он христианского погребения. Самое  приличное  место  для  его
могилы - берег моря.
   Без пения псалмов жалкие королевские останки зарыли где-то на пустынном
побережье и завалили камнями. Может быть, на них и  умерла  от  горя  Эдит
Лебединая Шея?
   Вскоре  после  этого  победитель  занял  Винчестер,  где  жила   старая
королева, а затем перед ним отворил ворота Лондон. В декабре того же  года
Вильгельм торжественно короновался в Вестминстере. Однако ему  не  удалось
захватить в плен королевскую семью.  Эльгита,  вдова  Гарольда,  поспешила
укрыться у своих братьев, графов Морнера и Эдвина,  на  севере  страны,  а
мать короля удалилась на запад, в свои обширные владения, и вместе  с  нею
бежали из столицы сыновья и дочери Гарольда.  Для  Гиты  начались  трудные
годы странствия по чужим землям.
   По прибытии в западные графства, где жители еще не сразу  почувствовали
военный разгром страны,  старая  королева  стала  готовиться  к  борьбе  с
завоевателями. Все способные носить оружие шли в город Экзетер, который  в
латинских хрониках называется Экзония. Жители  его  были  многочисленны  и
богаты. Они немедленно собрали большие  средства  для  продолжения  боевых
действий и привели в надлежащий вид городские  укрепления.  Казалось,  все
горят желанием сражаться до последней капли крови. Но  вскоре  выяснилось,
что любовью к отечеству пылают лишь простые люди и, может быть,  торговцы,
а знатные предпочитают покориться Вильгельму, надеясь получить от  него  в
награду за благонравное поведение новые привилегии. Поэтому они вступили в
тайные переговоры с герцогом и хотели  предательски  отворить  ему  ворота
Экзонии. Вильгельм потребовал, чтобы  этот  богатейший  город  принес  ему
присягу на верность.  Городской  совет,  в  котором  большую  роль  играли
опытные в житейских делах купцы, вынес  компромиссное  решение.  За  время
переговоров экзетерские  стены,  отличавшиеся  значительной  прочностью  и
высотой,  еще  более  укрепили   дубовым   частоколом.   За   ним   стояли
многочисленные воины в хороших кольчугах. Вильгельм смотрел на них  снизу,
задирая голову. Он находился под самой стеной, на вороном коне,  и  позади
толпились рыцари. Наконец наверху появился один из членов совета. Он был в
длинной черной одежде  и  не  имел  при  себе  оружия,  но  в  голосе  его
чувствовалась уверенность в своей силе, когда крикнули со стены:
   - Герцог Вильгельм! Мы не станем присягать тебе как королю и не  примем
тебя в  город,  однако  согласны  платить  дань,  как  всегда  выплачивали
английским королям. А если ты не согласен с таким решением, то уходи прочь
от наших стен.
   В ответ раздались возмущенные крики  нормандцев.  От  ярости  Вильгельм
заскрежетал зубами. Впрочем, укрепления Экзетера имели  внушительный  вид,
казались  неприступными.   Некоторые   горожане   тоже   были   недовольны
постановлением совета, так как не надеялись устоять против герцога.  Между
тем он приказал опустошать земли вокруг города. Очень пострадали  от  этой
меры владения городских патрициев, и тогда они решили отворить  Вильгельму
городские ворота и дать ему заложников. Но  большинство  жителей  все-таки
высказались против сдачи, и когда Вильгельм уже совсем приготовился  войти
в город, то увидел, к своему изумлению, что ворота  не  открываются  перед
ним, а граждане по-прежнему стоят на стенах с оружием в руках.
   Желая напугать осажденных,  он  велел  привести  под  стены  одного  из
захваченных экзетерцев и ослепил его на глазах  у  всех.  Люди  на  стенах
завыли при виде казни, и  на  нормандцев  посыпались  стрелы  и  камни  из
пращей. Ведь все хорошо знали несчастного, и иные еще недавно обсуждали  с
ним очередную торговую сделку!  Его  жена  и  дети  тоже  стояли  наверху,
пораженные ужасом. Невыносимое зрелище наполнило сердца людей  отвращением
и гневом, и жители отказались сдаться врагу. Тогда  Вильгельм  решил,  что
будет продолжать осаду и возьмет город измором. Завоеватель и тут  проявил
неутомимую деятельность. Понимая, что трудно взойти на эти стены, он велел
производить подкопы. Когда с грохотом рухнула одна из башен  и  к  небесам
поднялось облако пыли, осажденные  поняли,  что  дальнейшее  сопротивление
бесполезно. Городской совет решил сложить оружие.
   Во время осады и даже в тот день, когда нормандцы ослепили под  стенами
пленника, семья Гиты продолжала оставаться в городе и  трепетала  за  свою
участь. Когда же речь зашла о сдаче, старая королева, не особенно  надеясь
на милость победителя, не пожелала больше оставаться в Экзетере. Вместе  с
дочерью Гунгильдой, внуками и маленькой Гитой она покинула последний  свой
оплот. Сделать это не представляло больших затруднений. Дело в том, что  у
Вильгельма не оказалось кораблей, чтобы отрезать Экзетер от моря, и  выход
из города оставался со стороны побережья свободным для всех. В  тот  самый
час, когда герцог въезжал через распахнутые перед  ним  Восточные  ворота,
королевская семья уходила через Береговые к морю, чтобы сесть  в  ладью  и
уплыть  подальше  от  свирепого  завоевателя.  Из  города  доносился   гул
человеческих голосов. Это победители приветствовали своего вождя.
   Вместе с королевой ушли в изгнание и  многие  богатые  жители.  Беглецы
уносили с собой самое ценное. Кто - мешок с серебряными  сосудами,  кто  -
парчовый кошель с шиллингами, кто - переписанную, с  золотыми  украшениями
Псалтирь. Все они надеялись совершить под покровом ночной темноты  опасное
путешествие и перебраться на другой берег. Гита прижимала к груди  любимую
куклу. Ее сшила из разноцветных лоскутков милая мать, Эдит Лебединая Шея.
   В первые дни бегства королевская  семья  нашла  временное  прибежище  в
Соммерсете, а затем на  одном  из  тех  островов  в  Бристольском  канале,
которые можно видеть в ясную погоду с глостерских холмов. У старой женщины
еще теплилась надежда, что торжество  Вильгельма  не  окончательно.  Такое
мнение разделяли с королевой и многие англы,  ожидая  каких-то  счастливых
перемен.
   Вскоре после бегства из Экзетера юные сыновья  Гарольда  перебрались  в
Ирландию, надеясь получить от ее короля помощь для борьбы с Вильгельмом. В
следующем году они снарядили флот из пятидесяти кораблей, наняли некоторое
число воинов и, переправившись  через  пролив,  высадились  на  английском
берегу. Военные действия начались  с  того,  что  наемники  стали  грабить
окрестные селения. Не о таком избавлении от врагов мечтали  крестьяне.  Но
так как подобными подвигами и ограничилось  выступление  молодых  принцев,
народ не поддержал их, и они вынуждены были поспешно вернуться в Ирланд