али  в
плен. С остатками своих орд Тугоркан возвратился в степи и опять  появился
в русских пределах.



20

   Теребовльский князь Василько больше  не  принимал  никакого  участия  в
греческих событиях, но он мог еще о многом другом рассказать во время  той
беседы, и Мономах заплакал,  вспоминая  печальную  повесть  об  ослеплении
братьями молодого князя. Ее написал в назидание потомкам  поп  Василий,  и
Владимир изумлялся его умению  владеть  пером.  О  некоторых  подробностях
страшного дела он  узнал  от  самого  Василька,  когда  они  беседовали  в
Смоленске.
   Половцы все чаще и чаще приходили на Русь, и пока Святополк  и  Мономах
осаждали Стародуб, хан Боняк пробрался, как лисица в  птичник,  под  самый
Киев и сжег в Берестовом княжеский летний дворец. Потом  хан  Куря  воевал
под Перемышлем и завладел многочисленными  табунами  коней.  Наконец,  сам
Тугоркан появился в Переяславской земле.  Жители  заперлись  в  городе,  а
Святополк и Владимир незаметно подошли к  половецкому  стану  и  так  тихо
переправились через Трубеж, что  враги  ничего  не  заметили  и  только  в
последнюю минуту построили свой полк. Но было  уже  поздно.  Не  дожидаясь
приказа, русские дружины бросились на врагов. В этой битве были  зарублены
Тугоркан и его сын. Из уважения к  жене,  Тугоркановой  дочери,  Святополк
привез тело тестя в Берестово и похоронил его между берестовской дорогой и
той, что идет к монастырю. Но безбожный Боняк снова пришел  к  Киеву  и  в
первом часу зажег Стефанов монастырь. Затем приступил к Печерской обители,
когда монахи еще сидели по кельям после заутрени. Разбив  ворота,  половцы
подожгли монастырские строения и  ворвались  в  церковь,  где  стоял  гроб
Феодосия. Услыхав крики степняков, подобные волчьему вою, некоторые  иноки
бежали из монастыря, а другие укрылись на хорах, и  там  враги  убили  их.
После этого половцы рассеялись по келиям и уносили  все,  что  имело  хоть
малую ценность.
   Святополк, Владимир Мономах,  Давид  Игоревич  и  Давид  Святославич  с
братом своим Олегом, а также Васильке Ростиславич собрались  на  княжеском
совете в городе Любече, чтобы решить, как - себя не ущемив - устанавливать
мир и тишину на Руси. Красно говорил Мономах, увещевая князей:
   - Пока мы в распрях губим Русскую землю, приходят  половцы  и  разоряют
наши области, радуясь, что между нами вражда. А между тем у нас нет причин
ссориться. Поэтому объединимся и будем блюсти Русь от врагов. Пусть каждый
владеет своей отчиной: Святополк - Киевом, я - достоянием  моего  отца,  а
Давид, Олег  и  Ярослав  -  тем,  что  принадлежало  их  отцу  Святославу.
Остальные пусть владеют городами, которые дал им мой отец: Давид  Игоревич
- Владимиром, Володарь - Перемышлем, Василько - Теребовлем.
   Теребовль был незначительный  городок  в  верховьях  реки  Серета.  Там
проходили пути к Дунаю и в Греческую землю,  близко  жили  ляхи,  угры,  в
воздухе  чувствовалось  вечное  беспокойство,  и  дружинники   спали,   не
расставаясь с оружием.
   На съезде  князья  договорились  о  мире,  целовали  на  том  крест  и,
распрощавшись, разъехались по своим городам. На прощание Мономах, уже сидя
на коне, сказал:
   - А если отныне кто пойдет войной на брата, то пусть будет против  него
вся Русь и святой крест.
   Великий князь Святополк вернулся в Киев, и все люди радовались, узнав о
том, что было решено на княжеском съезде. Но известно, что дьявол не любит
мира и согласия между людьми. На  этот  раз  сатана  действовал  в  образе
некоего царского патрикия, приехавшего в те дни  на  Русь  с  дарами  и  с
тайным  поручением  к  Святополку.  Царедворец  вкрадчиво  говорил  Давиду
Игоревичу, прижимая к сердцу белую руку с перстнями на  тонких  и  длинных
пальцах:
   - Уверяю тебя, что при первом же удобном случае Владимир  соединится  с
Васильком против тебя и князя Святополка.
   Давид охотно верил лживым словам, и в душе у него зарождалось сомнение.
Он стал в свою очередь нашептывать Святополку, тараща злые глаза:
   - Кто убил Ярополка, твоего любимого брата?
   - Говорят, Нерадец, - ответил великий князь.
   - А кто вложил ему саблю в руку?
   - Откуда мне знать?
   - Подумай-ка об этом хорошенько.
   - Васильке?
   - Воистину он.
   - Не верится этому.
   - Не верится? Скоро узнаешь и другое. Теперь он и против тебя замышляет
и хочет соединиться с Владимиром, этим святошей и лицемером. Позаботься же
о том, чтобы у тебя голова осталась на плечах.
   Святополк был встревожен до глубины души.
   - Истина это или ложь? -  спрашивал  он.  -  Если  правда  то,  что  ты
говоришь, пусть бог будет тебе свидетель, а  если  ложь,  пусть  будет  он
судией для тебя.
   Поглаживая в волнении длинную бороду, великий князь перебирал в  памяти
события. Да, смерть брата, случившаяся так неожиданно. А ведь он мог сесть
после него на киевский золотой стол. Еще внимание,  какое  Мономах  всегда
оказывал князю Васильку. Любовь теребовльского князя к переменам. В  самом
деле, по чьему наущению Нерадец заколол Ярополка?
   Давид шептал, склоняясь к самому уху великого князя:
   - Если мы не схватим Василька, то знай, что ни тебе княжить в Киеве, ни
мне во Владимире Волынском.
   Святополк хмурился все больше и больше, сверкая острыми  очами.  Всякий
человек цепляется обеими руками за свое  достояние,  а  он,  в  накоплении
серебра видевший смысл жизни, не забыл, что скитался, как  бездомный  пес,
по чужим странам.
   Шел месяц,  который  в  языческой  древности  назывался  грудень,  а  у
христиан зовется ноябрь. Возвращаясь из Любеча, Василько направился в свое
далекое княжество. Он переправился через Днепр у Выдобичей  и  поднялся  в
Михайлов монастырь, чтобы поужинать с монахами, беседуя с ними о  небесной
и земной жизни. Свой обоз теребовльский князь оставил на Руднице и,  когда
наступил вечер, вернулся к отрокам, чтобы переночевать там.
   На  другое  утро  к  нему  явился  посланец  от  Святополка  и  передал
приглашение своего господина:
   - Великий князь просит тебя не уходить от его именин.
   Но Василько торопился вернуться к себе домой.
   - Скажи великому  князю,  что  не  могу  остаться.  Боюсь,  как  бы  не
случилась у нас война. За Теребовлем беспокойные соседи.
   Позднее прискакал сам Давид Игоревич и тоже стал  уговаривать  молодого
князя:
   - Не уходи. Не добро ослушаться старшего брата.
   Однако Василько стоял на своем, и Давид уехал назад ни с чем.
   - Вот видишь, - нашептывал он Святополку, - почему-то Василько не хочет
остаться, не слушается тебя. Значит, замышляет нечто, хотя ездит по  твоей
земле. Что же будет, когда он вернется в свою область? Вот увидишь, займет
твои города.
   - Какие города?
   - Туров, и Пинск, и другие. Ты еще вспомнишь мои слова,  но  будет  уже
поздно. - Давид постучал золотым перстнем по столу.
   - Как же мне поступить? - недоумевал Святополк.
   - Как поступить... Позови его, пока есть время...
   - А потом?
   - Схвати его и выдай мне.
   - А крестное целование?
   - Разве он не нарушает его первым?
   Святополк внял соблазнительным речам и снова послал сказать Васильку:
   - Если не можешь остаться до моих именин, то хоть  побывай  ко  мне  на
короткое время, и мы побеседуем с тобой вместе с Давидом.
   Не догадываясь о предательстве, Василько обещал приехать в Киев. Он сел
на коня, взял с собой малую дружину и направился к великому князю в гости.
Стояло чудесное солнечное утро. Лужицы сковывал легкий мороз. Было приятно
дышать прохладным воздухом, от которого розовели щеки у встречных девушек.
Красногрудые снегири бойко клевали сладкие ягоды на  придорожных  рябинах.
Князь с удовольствием смотрел по сторонам -  на  птиц,  на  величественные
дубы, на город, вздымавшийся на горе к голубым небесам.
   Вдруг на дороге появился за поворотом верный отрок, бывший  в  Киеве  и
скакавший, чтобы предупредить своего князя о грозившей ему  опасности.  Он
схватил княжеского коня за узду и, тяжело дыша, умолял:
   - Не езди туда, князь! Враги хотят убить тебя!
   Не поверил Василько. Уставив свой взор вдаль, он размышлял вслух:
   - Как они могут убить меня? Разве не целовали мы крест на верность друг
другу?
   - Не езди! - настаивал отрок. - Погибнешь во цвете лет.
   Впрочем, он ничего не мог  сообщить  в  подтверждение  своих  опасений,
кроме слуха, пущенного в то утро на торжище.
   Василько снял парчовую шапку, перекрестился и сказал:
   - Да будет на все воля господня.
   Вскоре он въехал со своими отроками на великокняжеский двор. Все вокруг
казалось спокойным. Перед князем возвышался каменный дворец.
   Святополк  спустился  навстречу  гостю  по  огромным  плитам  лестницы,
покоившейся на толстых столпах, и повел его в  горницу,  где  уже  с  утра
затопили зеленую изразцовую  печь.  Вслед  за  ними  вошел  туда  и  Давид
Игоревич, и все трое уселись за стол. Однако Давид сидел как немой.
   Святополк стал опять уговаривать Василька остаться на праздник в Киеве.
   Теребовльский князь упорно отказывался:
   - Не могу, брат. Я уже велел обозу идти вперед. Нагоню своих в  дороге.
Надо торопиться.
   - Хоть пообедай у меня, - упрашивал великий князь.
   Василько согласился, хотя его удивляло крайнее беспокойство  Святополка
и упорное молчание Давида Игоревича. Великий князь то разглаживал  бороду,
то потирал руки. То вставал, то снова садился.  Давид  же  сидел  с  таким
видом, точно  замышлял  злое.  Но  легкомысленный  Василько  уже  забыл  о
предостережениях  отрока,  встреченного  в  пути  под  старым   дубом,   и
чувствовал себя превосходно. Он находился у своих братьев.
   Наконец Святополк встал и нерешительным голосом произнес:
   - Посидите тут. Я сейчас.
   Великий князь быстрыми шагами направился к двери, в страхе  оглядываясь
на Василька. Лицо у него перекосилось от волнения.  Молодой  князь  и  тут
ничего не  заметил  и  благодушно  разговаривал  с  Давидом.  Тот  отвечал
невпопад, видимо тоже объятый ужасом при мысли о  злодействе,  какое  они,
нарушая крестное целование, задумали со Святополком против брата. В сердце
Давида гнездился обман, и поэтому у него не было ни голоса, ни слуха.
   Посидевши немного, Давид Игоревич вытер рукою пот, выступивший  у  него
на лбу.
   - Что с тобою? - спросил его Василько.
   - Жарко.
   Теребовльский князь кинул  взор  на  печь  и  полюбовался  ее  каменной
красотой.
   - Что-то не возвращается Святополк, -  с  деланным  удивлением  заметил
Давид.
   Василько посмотрел на дверь.
   - Отроки! - крикнул Давид Игоревич.
   Тотчас явились два отрока, что стояли на страже при дверях.
   - Где великий князь? - спросил их Давид.
   - Стоит в сенях.
   Предатель похлопал Василька по плечу.
   - Ты посиди тут немного, а я пойду позову его.
   Давид поспешно вышел вон. Как только он перешагнул через порог,  отроки
по его приказу заперли дверь. Когда Василько убедился в этом, то не  знал,
что ему и думать. Напрасно  князь  стучал  в  дубовые  створки,  дверь  не
отпиралась. Оконца оказались слишком малыми, чтобы пролезть в них крупному
человеку.  Князь  стал  кричать,  в  надежде,  что   его   голос   услышат
теребовльские  отроки,  приехавшие  с  ним.  Но  в  горницу  уже   вбежали
Святополковы конюхи, схватили несчастного князя и заковали его  в  железа.
Меча у него не оказалось под рукою:  он  оставил  оружие  в  сенях,  чтобы
удобнее сесть за стол.
   Наутро Святополк созвал чуть свет своих  бояр  и  других  советников  и
рассказал им все, о чем узнал от Давида Игоревича.
   - Брата моего злодейски убили, а теперь и на меня замышляют, - закончил
он свою речь.
   Склонив головы и перебирая пальцами  шелковистые  бороды,  сидевшие  на
совете бояре думали. Потом один из них, самый старый и важный, сказал  под
устремленными на него со всех сторон взглядами:
   - Если  князь  Давид  сказал  правду,  то  следует,  конечно,  наказать
Василька за его злоумышление. А если солгал, то  пусть  сам  Давид  примет
наказание от бога и отвечает перед ним на страшном судилище...
   Участвовавшие в совете игумены стали просить за  теребовльского  князя.
Смягчившись, Святополк ответил им:
   - Это Давид Игоревич все замыслил.
   Узнав о том, что происходило на  совещании,  Давид  стал  подговаривать
Святополка на ослепление Василька. Царский патрикий рассказал ему, что так
часто поступают в Греческой земле, чтобы  избежать  пролития  христианской
крови. Святополк долго не соглашался и хотел  отпустить  Василька.  Однако
Давид не позволил ему поступить так, опасаясь Ростиславичей,  и  в  ту  же
ночь, тайно, под покровом темноты. Василька повезли на телеге в  Белгород,
древний город, расположенный от Киева в двадцати поприщах. По приезде туда
князя стащили с повозки и повели в небольшую горницу. Сидя  там,  Василько
рассмотрел торчина, точившего нож у печки,  и  понял,  что  его  ждет.  Он
возопил с великим плачем, когда увидел, как в избу вошли другие  палачи  -
Сновид, конюх Святополка, и Дмитр, конюх Давида, доверенные  люди  князей.
Они начали расстилать на полу  ковер,  потом  схватили  князя  и  пытались
повалить его, но Василько так  яростно  защищался,  что  злодеи  не  могли
справиться с ним и позвали на помощь  других  людей.  Пришли  еще  конюхи,
связали сопротивлявшегося изо всех сил князя, бросили на ковер и,  сняв  с
печки доску, положили ему на грудь. На ее концы уселись Сновид и Дмитр, но
не в состоянии были удержать бившегося на полу князя. В  предвидении  того
страшного, что ожидало его,  он  напрягал  железные  мышцы:  он  не  хотел
лишиться зрения, божественного дара небес. Конюхи  сняли  тогда  еще  одну
печную доску и так сильно придавили грудь  князю,  что  у  него  затрещали
кости. И вот торчин по  имени  Берендей,  овчар  Святополка,  приступил  к
Васильку с ножом в руках. Он намеревался ударить его  в  зеницу  и  вынуть
внутреннюю частицу ока, но промахнулся и только поранил князю  щеку.  Этот
рубец остался на лице у слепца до конца его дней. Вторым  ударом  Берендей
выколол правый глаз, а третьим - левый. Васильке потерял сознание и  лежал
как мертвец, и белая рубаха его вся была залита кровью.  Мучители  подняли
князя вместе с ковром, положили на телегу и повезли во Владимир-на-Волыни,
где  тогда  княжил  Давид  Игоревич.  Когда  повозка  переехала  реку   по
Воздвиженскому мосту, конюхи свернули на городское торжище и  остановились
там на дворе у местного священника.  Они  стащили  с  князя  окровавленную
рубашку и отдали постирать попадье. Добрая женщина  сделала  так,  как  ей
сказали, оплакивая молодого князя, как мертвого. Он очнулся, услышав плач,
и спросил:
   - Где я?
   - В городе Воздвиженске, - ответила сквозь слезы попадья.
   Васильке попросил, чтобы ему дали напиться. Кто-то принес немного  воды
в деревянном ковше. Князь сделал несколько глотков и окончательно пришел в
себя. Он заплакал, укоряя бога и людей:
   - Зачем вы сняли с меня кровавую рубаху? Лучше бы  я  смерть  принял  в
ней...
   Пришли  Давидовы  отроки,  опять  положили  князя  на  повозку,  и  она
загрохотала по неровному пути.  Стоял  мороз,  и  комья  земли  на  дороге
сделались как каменья, поэтому  телега  колыхалась,  как  корабль,  и  это
причиняло ослепленному невыразимые страдания.
   Во Владимир приехали только на шестой  день.  Явился  в  свой  город  и
торжествовавший  Давид,  точно  он  собрал  богатую   жатву   в   житницы.
Несчастного Василька поселили на дворе у некоего Вакея, приставив  стеречь
его тридцать человек и двух княжеских отроков. Их звали Улан и Колча.
   Все это священник Василий описал со слов Василька, но  писатель  и  сам
был наделен острым зрением и, например, не  забыл  упомянуть  о  замерзших
комьях земли на дороге. Когда о случившемся узнал от него Мономах,  то  не
мог сдержать слез и сказал, закрывая руками лицо:
   - Такого злодеяния никогда еще не было на Руси, ни при дедах наших,  ни
при отцах. Брат ослепил брата!
   Владимир тотчас послал вестников  к  Олегу  и  Давиду  Святославичам  с
такими словами:
   - Нашего брата  ослепили.  Смотрите,  что  сотворил  Игоревич.  Поэтому
приходите скорее в Городец. Нельзя оставить такое зло без наказания.  Если
мы будем губить друг друга, то Русская земля пропадет от иноплеменных.
   Давид Святославич весьма опечалился. Вместе с  братом,  собрав  воинов,
поспешил  он  к  Мономаху,  чтобы  общими  силами  наказать  Святополка  и
Игоревича. Владимир Мономах стоял  со  своей  дружиной  в  дубраве,  когда
князья нашли его. По совещании все трое  отправили  своих  мужей  в  Киев.
Послы укоряли великого князя:
   - Как ты решился на такое злодеяние и  посмел  ослепить  своего  брата!
Если опасался ты князя Василька, то  надлежало  тебе  обвинить  его  перед
другими князьями и сперва судить, а  потом  уж  наказывать,  только  после
доказательства вины. Но хоть теперь скажи  нам,  в  чем  ты  считаешь  его
виновным?
   Святополк, мрачный, как ночь, заявил:
   - Я узнал от Давида Игоревича, что это по наущению Василька убили моего
брата Ярополка и что он и  меня  замыслил  убить,  желая  завладеть  моими
областями.
   - Какими областями?
   - Хотел захватить Туров, Пинск и Берестье. Всю  область  Погорину,  что
лежит на реке Горынь. Что он целовал крест с Мономахом, чтобы тому сесть в
Киеве, а Васильку - на Волыни. Поневоле мне пришлось подумать о  том,  как
уберечь себя. Но ведь не я ослепил князя, а Давид Игоревич.
   Мужи, посланные Владимиром и Святославичами, возразили ему:
   - Не говори так. И не сваливай всю вину на одного Давида. Ведь Василько
был схвачен и ослеплен не в Давидовом городе, а в твоем.
   Сказав великому князю все, что им поручили, послы удалились.
   На следующее утро три князя стали готовиться к  переходу  через  Днепр,
чтобы покарать Святополка. Он уже собрался бежать из Киева, но горожане не
позволили ему покинуть город и остановили  коня  на  улице  около  Золотых
ворот. К Мономаху отправились вдова князя Всеволода, проживавшая  в  одном
из монастырей, и митрополит Николай. Они пришли к разгневанному  Владимиру
и на коленях умоляли не губить Русскую землю. Князь опять пустил  слезу  и
склонился к просьбам княгини, второй жены отца, которую почитал как родную
мать.
   Княгиня и митрополит возвратились в Киев и принесли весть  о  том,  что
мир не будет нарушен. Три князя, стоявшие  на  другом  берегу,  требовали,
чтобы Святополк очистился от вины, своей рукой наказав Давида Игоревича за
их общее преступление.
   Позднее  поп  Василий  рассказывал  Мономаху  о  подробностях  ужасного
злодеяния и о том, что произошло вслед за тем на Волы ни.
   - Уже когда Василько был во Владимире, жил на дворе у Вакея, -  говорил
священник, - мне тоже случилось приехать в этот город. Приближался великий
пост. Князь Давид однажды прислал за мной среди ночи.  Я  пошел.  У  князя
дружина сидела на совете. Он усадил меня и спрашивал,  склоняясь  ко  мне:
"Скажи, не говорил ли князь Василько, что  если  я  захочу,  то  он  будет
просить Владимира вернуться и тот воротится и  не  пойдет  дальше?  Теперь
намерен я послать тебя, Василий, с отроками к Мономаху, но сперва  передай
князю Васильку вот что. Если он может уговорить Владимира, то пусть  берет
себе город, какой ему люб. Хочет - Шеполь, а не хочет - Перемышль на  реке
Стыре". Я пошел к ослепленному и передал ему все,  что  предлагает  Давид.
Князь огорчился и очень удивлялся, что ему дают любой город, а  его  милый
Теребовль не хотят вернуть.
   - Что еще говорил Василько? - полюбопытствовал Мономах, которого всегда
волновала судьба несчастного князя.
   - Он тогда велел сказать Давиду, что хочет послать к тебе  Кульмея.  Но
этого человека не оказалось во Владимире в те дни. Тогда Василько  сказал,
чтобы слуга вышел вон, а сам сел поближе и  зашептал:  "Слышал  я  другое.
Будто бы Давид хочет меня выдать  польскому  королю.  Я  ему  в  молодости
немало вреда причинил, и он на меня зубы  точит.  Я  знаю,  Давид  еще  не
насытился моей кр