сь суета. Прибежал начальник в волнении и
приказал спешно наводить порядок,  что  было  нелегко  сделать.  У  многих
мастеров стояли большие глыбы камня,  и  перемещать  их  было  не  так  уж
просто.
     Мастерскую должен  был  посетить  сам  хозяин,  знаменитый  начальник
строительства царской гробницы, князь Хемиун.
     Мастера вместе со слугами, которых держали для грубых работ, вычищали
из своих углов ненужные куски камней и мелкого мусора. К вечеру мастерскую
несколько прибрали.
     На другой день Инар  видел  из-под  своего  навеса,  как  на  дорогих
носилках рабы принесли дородного князя, который, сойдя с носилок, осмотрел
камни.
     Средних лет, Хемиун,  несмотря  на  беспокойную  жизнь,  связанную  с
грандиозной постройкой, начал заметно  тяжелеть.  Складки  жира  поднимали
дорогое тонкое платье на животе и груди. Широкие золоченые ремни  оплетали
полные холеные ноги, врезаясь в них. Несмотря на жару, по  обычаю  знатных
людей он был в парике с мелко завитыми кудрями.
     Из-за глыбы Инар внимательно рассматривал  волевое,  энергичное  лицо
знаменитого  архитектора.  Крупный  нос  с  резкой  горбинкой  подчеркивал
мужественность его лица, маленький рот был плотно зажат. Темные,  глубокие
глаза Хемиуна с интересом  рассматривали  двор.  Он  небрежно  ответил  на
приветствие начальника мастерской, низко  склонившегося  перед  всемогущим
хозяином.
     Грузноватой,  неторопливой  походкой  направился  Хемиун  на   осмотр
мастерской. Юноше запомнилась его надменная осанка, которая вырабатывается
у знатных людей с детства и особенно  дополняется  сознанием  богатства  и
могущественной власти. Но больше  всего  Инару  запомнились  его  глаза  -
живые, цепкие, вбирающие из окружающего самое важное.
     Хемиун вошел в дверь, а Инар проник через другую  и,  спрятавшись  за
мраморный блок, весь  превратился  в  слух  и  зрение.  Архитектор  быстро
задавал  вопросы,  делал  короткие  деловые  замечания,  а  иногда  что-то
рассказывал, показывая на отдельные части фигур. Юноше очень хотелось  все
слышать, но он стеснялся выйти из-за своего прикрытия.
     Последним на его пути был Руабен. Загороженный  куском  гранита,  тот
стоял у своей работы. Чистое, светло-желтое,  гладко  отполированное  лицо
богини поражало спокойной красотой и божественным величием. В то же  время
было в ней что-то женственное и живое. Чистота камня,  нежная,  прозрачная
его желтизна только  подчеркивали  талантливую  работу  мастера,  тонкость
исполнения каждой линии.
     Хемиун смотрел и смотрел. Резкий, сухой блеск его глаз стал мягким  и
теплым. Наконец, он повернулся и  увидел  в  низком  поклоне  Руабена.  Он
понял, кто творец поразившей его скульптуры. И хотя он  не  видел  мастера
более двух лет и тот сильно изменился за это время,  Хемиун,  отличавшийся
блестящей памятью, узнал его.
     - Так это твоя работа? - спросил он. - Она готова?
     - Моя, всемогущий господин, да будут щедры к тебе боги! - почтительно
ответил Руабен.
     - Я вижу, что не ошибся в тебе, - с удовлетворением произнес князь. -
Завтра зайдешь ко мне во дворец после полуденного зноя. Я дам тебе  другую
работу.
     Руабен еще ниже склонился. Начальник мастерской улыбнулся, довольный,
что сумел выполнить поручение знатного хозяина. И  действительно,  за  это
время из жалкого деревенского парня получился отменный мастер.
     В хорошем расположении духа, с вновь появившейся идеей чати вышел  во
двор, где под навесом работал Инар над черным диабазом. Из него он высекал
сокологолового Гора для заупокойного храма при царской гробнице. Но камень
пока отдаленно напоминал контуры птицы. Хемиун остановился:
     - Больше всего обращай внимание на голову и клюв. Когда приступишь  к
отделке, посоветуйся с ювелирами, как лучше вставить глаза.  С  Аписом  ты
хорошо справился.
     Инар стаял красный от смущения.
     Князь направился к носилкам. Мастерская, где  он  изредка  появлялся,
была в отличном состоянии. Работы мастерской славились во всех храмах.  Но
кроме славы, она приносила хороший доход. Он был доволен собой. Его зоркий
глаз  обнаружил  еще  одного  способного  человека,  и  он  по  его   воле
превратился  в  отличного  ваятеля.  Этот  робкий  неджес  ему   почему-то
нравился. Хемиун всегда гордился своим умением подбирать нужных  для  дела
людей, открывать новых неизвестных  мастеров,  которые  проходили  хорошую
школу и прославляли его имя.
     Прошедшие долгие годы изменили чати. Он постарел и отяжелел.  Нет  уж
той  быстроты  и  живости,  с  какой  он  раньше,  пренебрегая  сословными
предрассудками, сам лазал по скалам и каменоломням. И его жизнь  клонилась
к западному горизонту, к тому дню, когда  придется  идти  на  суд  владыки
царства мертвых. Но он еще не стар. А  жизнь  его  сложилась  на  редкость
удачно. Богач, принадлежащий  к  высшей  дворцовой  знати,  красив,  умен.
Взявшись в молодости за строительство гробницы, он не провел  своей  жизни
подобно бездельникам царедворцам, которые целые годы только и делают,  что
подносят царскую приставную бородку или царское платье. При дворе  великое
множество  этих  должностей:  смотритель  сандалий,   смотритель   бороды,
смотритель косметического ларца, смотритель пшента. Да на дворе целый полк
мастеров: мастер хлеба, мастер пирожков, мастер сладостей, мастер  пива...
- всех этих начальников и не перечесть. Пройдет еще  два-три  десятилетия,
никто и не вспомнит этих смотрителей. На долю же  Хемиуна  по  воле  Птаха
досталась слава строителя величайшей постройки, невиданной и неповторимой.
Больше чем кто-либо он знает, что повторить такую постройку невозможно,  -
слишком дорого она обходится стране. За прошедшие десятилетия Черная Земля
истощилась и не способна повторить такую же вторую.
     Хемиун выполнил задачу своей жизни, прославил свое  имя  сооружением,
которое проживет тысячелетия. Как трудно было  его  возвести,  так  трудно
будет и разрушить.
     -  Всякий,  -  думал  он,  -  кто  взглянет  на  пирамиду,   невольно
задумается: кто же вложил свою мысль и искусство в это великое творение?
     Как имя Имхотепа идет рядом с именем Джосера, так  и  с  именем  Хуфу
навечно будет связано имя Хемиуна. Но в усыпальнице, созданной  Имхотепом,
так несовершенна кладка, а каменные блоки так малы. И  как  ей  далеко  до
совершенной, величавой пиремы или пирамиды (так называют ее приезжие гости
с далекого острова Крита). Теперь-то, в конце долгого пути, он знает это.
     Скоро кончится строительство. Все выше возносится  вершина  к  густой
синеве неба. За прошедшие десятилетия зодчий невольно привязался  к  своей
трудовой армии, выполнявшей его замыслы. Способные, умные, терпеливые, они
завоевали его уважение. Как часто они разрешали, казалось бы,  невозможные
трудности, ведь до них ни разу никто не возводил таких громадин из  камня.
И как часто он думал про себя, что эти люди больше  заслуживают  уважения,
чем богатые бездельники, с которыми ему приходилось сталкиваться в царском
дворце.
     Взять   хотя   бы   этого   скульптора.   Удивительной,   благородной
сдержанностью он располагает к себе.  Завтра  он  даст  ему  испытательную
работу, а потом очень ответственное задание - изображение  живого  бога  в
камне для заупокойной камеры.
     И действительно, с этого дня Руабен часто бывал во дворце  Хемиуна  и
выполнял всякие поручения князя.


     Тети долго причесывалась перед  полированным  медным  зеркалом.  Мать
перебирала  сухие  финики  и  иногда  поглядывала  на  дочь  с   тревожным
восхищением: уж слишком она была красива  для  простолюдинки.  Инар  молча
работал резцом над куском алебастра. Временами он  отрывался  и  рассеянно
скользил глазами по зелени сада.
     Тети, закончив прическу, поцеловала мать и убежала к  подругам.  Инар
задумчиво проследил за ней глазами.  Мать  села  рядом  на  скамейку.  Она
внимательно смотрела на него. Ее тревожила непривычная рассеянность  сына.
Узкие длинные брови такого же рисунка, как и  у  Тети,  почти  сошлись  от
напряженного раздумья. В быстрых,  обычно  веселых  глазах  юноши  застыло
что-то мрачное.
     Мать начала неуверенно:
     - Не знаю. Инар... Что-то я не пойму  вас  с  Тети.  Все  восхищаются
вашей красотой. А я не вижу, что вы счастливы. Почему бы это? Подруги Тети
вышли замуж, и дети у них есть. Она же все не может себе никого подобрать.
Чем плох ювелир? Красив, любит ее, из  хорошей  семьи.  Или  тот  же  твой
товарищ Чечи. Скромный, трудолюбивый мастер. Почему она  от  всех  женихов
отказывается? Поведай мне, сынок! Может, и поможем ей все вместе.
     Инар вскинул блестящие глаза, и матери больно стало от  той  глубокой
печали, которую она прочла в них.
     - Не знаю, мама, как тебе это объяснить. Мы с сестрой  мало  говорили
об этом. Почему она не выходит замуж? Что же хорошего в жизни  ее  подруг?
Выходят замуж в двенадцать-тринадцать лет, сами еще дети. И начинается эта
"счастливая" семейная жизнь: мучатся, мелют зерно на зернотерках,  возятся
у очагов, стирают, в вечном страхе перед детскими болезнями. Потом  слезы,
когда дети умирают. К тридцати годам наши женщины становятся старухами. Не
хочется  видеть  единственную  сестренку   худой,   измученной   заботами,
постаревшей.
     - Однако, инар, в этой жизни у женщин бывает немало  и  радостей.  Не
так уж плоха эта жизнь, как ты ее представил. Я в своей  жизни  не  только
трудилась на вас, но я была и счастливой.
     - Ах, мама! Сравнила тоже! Ведь наш отец не такой, как все.
     - В нашей стране мать все почитают, во все семьях так же, как у  нас.
Все хорошие девушки выходят замуж, Тети же все женихам отказывает. Значит,
она кого-то любит.
     - Мне кажется,  что  она  действительно  любит,  -  помолчав,  нехотя
согласился Инар.
     - Но кого, сынок? Неужели она кому-то может не нравиться?
     - Нет, мама! Все любят нашу Тети, но она любит человека,  который  не
может жениться.
     - Но кого же? - забеспокоилась мать.
     - Может быть, я и ошибаюсь, - нехотя ответил Инар.
     - Нет! Ты не ошибаешься. Но кто же он?
     - По-моему, Руабен.
     - Боги праведные! Исида великая! Он ведь женат, у него же двое детей.
Неужели у нас в Анхтауи нет хороших парней?
     - Как нет? Есть хорошие парни. Но только я, как и она, думаю, что  он
лучше всех хороших парней.
     - А как Руабен к этому относится?
     - Как относится? Он горячо любит ее, как сестру. В том-то и дело, что
не виновен человек, если любит. Разве может быть в этом вина? Он  держится
достойно.
     - Но, может быть, ему не надо ходить к нам?
     - Нет, мама! Это уже не поможет.
     Мать  сидела  подавленная,  сжав  голову.  Она  понимала  собственное
бессилие.
     - Слушай, Инар! - после долгого молчания начала она снова.  -  Ну,  а
ты? Почему я не вижу, чтобы кто-то тебе нравился?
     Закусив губы, юноша  водил  резцом  по  куску  камня.  Резкие  штрихи
ложились в ненужных местах.
     - Ты не можешь сказать?
     - Могу, мама! У меня тоже не совсем так, как надо бы. Я люблю девушку
прекрасную, как богиня.
     - Неужели ты не нравишься ей?
     - Не знаю.
     - Но почему же?
     Инар молчал. Матери его молчание казалось  невыносимым.  Нет,  он  не
просто молчал, он скрывал. Она взяла его за руку.
     - Все дело в том, что я простолюдин, а девушка  знатна  и  богата,  -
устало отозвался сын.
     - Великая наша защитница Исида! За что ты так  наказываешь  нас?  Где
это видано, чтобы неджес увлекался знатной девушкой? Что  может  выйти  из
этого хорошего? Что мне с вами делать?  Неужели  нет  хороших  девушек  по
тебе, скромных и красивых.
     - Мама! Я все понимаю. Но сердцу не прикажешь!
     - Должен приказать, сын мой!
     - Я и стараюсь сделать это!
     - Ну, а что дальше будет?
     - Ничего особенного и не  будет.  Пройдет  немного  времени,  девушка
выйдет за какого-нибудь знатного господина. А ты мне, мама,  тоже  найдешь
хорошую невесту, - слабо улыбнулся Инар.
     Но шутка сына ее не успокоила. Тревога за детей наполнила ее душу.  В
счастливую семью проникли предвестники горя.



                            НЕОЖИДАННЫЕ РАДОСТИ

     Однажды начальник скульптурной мастерской вызвал Инара к себе:
     - Великий Начальник Мастеров просит прислать искусного мастера. В его
саду нужно нанести орнаменты  на  барьере  у  бассейна  и  на  колонках  у
беседок. Захвати с собой рисунки  на  папирусе,  может  быть,  там  что  и
выберут.
     - Но почему я должен идти? - проворчал молодой скульптор.  -  Ведь  у
храма Птаха есть и свои мастера.
     - Но наша мастерская лучшая в городе, поэтому и просит  он.  Для  нас
почетно выполнять заказы таких важных людей. Я надеюсь, что  будешь  вести
себя скромно и работать хорошо, вот почему я тебя и выбрал.
     - Когда же идти?
     - Завтра рано утром  и  пойдешь  прямо  к  домоуправителю  во  дворце
Начальника Мастеров. Я надеюсь, Инар, что не подведешь меня и сделаешь как
следует.
     - Не опасайся, господин!
     Семья жреца Птахшепсеса  сидела  на  веранде  за  завтраком.  Старшие
сыновья с аппетитом ели гусиное мясо. Тия,  старшая  из  дочерей,  скучая,
посматривала в сад и лишь для успокоения  матери  грызла  сдобное  медовое
печенье. Ее младшая сестра Ипут втихомолку бросала  кусочки  мяса  любимой
собаке. Глава семьи, Птахшепсес, сидел в кресле и медленно жевал, держа  в
руке жареную кабанью ножку. Иногда он поглядывал на детей и сидящую  рядом
супругу. Перед ним пенилась кружка с пивом, которым он запивал жестковатое
мясо.
     - Тия! Ты опять не ешь мясо! - обратилась мать к девушке.
     - Я уже поела, мама! Я больше печенье люблю.
     Мимо веранды прошли домоуправитель с Инаром, у которого в  руках  был
ящик с инструментами. Они направились прямо к бассейну, расположенному  за
группой густых деревьев.
     - Какой красивый юноша! Такому бы в храме служить. И какая походка!
     - У вас не хватает служителей? Возьми его, отец! - обратился  к  отцу
один из сыновей.
     - Что с тобой, Тия? Почему ты такая бледная? -  с  тревогой  спросила
мать. - Ты нездорова?
     - Нет... мама! Я  здорова,  просто  плохо  спала  ночью.  Мне  снился
скорпион, он подползал ко мне, а потом... я от страха долго  не  спала,  -
опустив глаза, с усилием ответила Тия.
     - Позови меня в следующий раз на помощь, - смеясь заметил брат.
     - Да положи палку около себя, - посоветовал другой.
     - Ну, хорошо, днем поспи, - успокоилась мать.
     Тия, проследив глазами за Инаром, выпила медовый напиток.
     - Мама, можно нам потом посмотреть, как там будет работать мастер?  -
спросила Ипут.
     -  Смотрите,  смотрите,  может,  каменотесами  будете,  -  насмешливо
проговорил старший брат,  больно  дернул  Ипут  за  прядь  волос  и  ловко
увернулся от ее крепкой ручки.
     - Можно. Сходите посмотрите, - улыбаясь, ответила  мать,  любуясь  на
возню расшалившихся детей.
     Птахшепсес нахмурил брови, но веселое  лицо  Ипут  с  растрепавшимися
волосами и сжатыми кулачками, с которыми она наскакивала  на  брата,  было
так смешно, что он сам рассмеялся. Тия наблюдала за ними, улыбаясь  одними
глазами.
     Завтрак был окончен. Все разошлись по своим делам. Птахшепсес ушел  в
храм, а юноши, приняв благонравный вид, направились на занятия, где они со
своими сверстниками учились умению управлять хозяйством храмов. Искусством
писца они уже овладели.
     Инар разложил свои рисунки перед домоуправителем. Тот долго копался в
них. Инар набросал еще несколько рисунков углем  прямо  на  белом  барьере
бассейна. Они понравились больше.  Они  обсуждали,  как  лучше  с  внешней
стороны барьера оставить легкий карнизик.
     - Он будет давать  небольшую  тень,  от  этого  рисунок  будет  лучше
выделяться.
     - А он прав, - подтвердила госпожа, неслышно подошедшая к ним.
     Инар  поклонился,  она  приветливо   ответила   юноше.   И   невольно
улыбнулась, взглянув на его веселые, блестящие глаза.
     - Можно еще такой орнамент, - сказал Инар и быстрыми легкими штрихами
набросал другой рисунок и заштриховал затененные места.
     Она залюбовалась быстротой,  изяществом  его  движений,  удивительной
артистичностью рук.
     - Вот на этом рисунке мы и остановимся. Ты согласен, что он  наиболее
изящен?
     - Вполне, госпожа! Он будет днем очень рельефен от легких тканей.
     - Можно считать, что мы выбрали, госпожа? - спросил домоуправитель.
     - Да! Можно начинать работу.
     Они обсудили еще несколько деталей. Инар начал наносить тонким  углем
линии по линейке и так ушел в свое занятие, что не  заметил,  как  госпожа
долго еще любовалась тем, как он работал. Ей очень  нравился  этот  юноша.
Наблюдать за ним было просто интересно. Выражение его глаз изменилось. Они
стали сосредоточенными, острыми. Он работал с удовольствием. И как быстро!
     После обеда Инар снова принялся за работу. Орнамент, над  которым  он
работал, не требовал больших усилий, но нужны были внимание и осторожность
для тщательной отделки.
     Сосредоточившись, он забыл обо всем и работал с  увлечением.  Услышав
звонкий смех и шорох, Инар повернулся. Перед ним стояла рослая девочка лет
двенадцати, брызжущая здоровьем. Ее веселое полное личико было задорно. От
улыбки на полных розовых губах и ямочек на  упругих  щечках  так  и  веяло
радостью жизни. Инар невольно улыбнулся ей, но вдруг застыл, побледнев.
     Чуть в стороне от нее стояла высокая тонкая девушка с иссиня-черными,
широко открытыми глазами. На бледном лице  эти  глаза  горели  тревожно  и
выжидательно.  Робость  полуребенка   и   проснувшиеся   девичьи   чувства
попеременно отражались на этом искреннем лице, еще не научившемся скрывать
свои волнения. От неожиданности резец выпал из рук Инара. Перед ним стояла
та, которую так хотел  видеть.  Ипут  удивительно  смотрела  на  смущенных
молодых людей. Наконец, она быстро сообразила: наверное, они  влюблены,  и
сейчас же бросилась на выручку сестре.
     - Меня зовут Ипут, а это моя сестра Тия!
     - Тия... Милое нежное имя. И как оно к ней подходит.
     - А как тебя зовут? - не дождавшись ответа, снова начала Ипут.
     - Инар.
     - Расскажи нам, как ты работаешь?
     Инар понемногу пришел в себя, но его глаза все возвращались к  Тие  и
не могли от нее оторваться.
     - Тия! Подойди ближе, ты так далеко не увидишь.
     Тия робко сделала два шага вперед и, опустив ресницы,  посмотрела  на
край  барьера,  где  по  черному  угольному  рисунку  уже  были  проведены
углубления резцом.
     - Дай мне попробовать! - щебетала Ипут. -  Вот  здесь  можно?  -  она
нацелилась вдоль начатого углубления.
     - Нет! Здесь нельзя, - с шутливой строгостью проговорил Инар. -  Если
испортишь, отвечать-то мне придется! Вот на этом кусочке можно!
     Он  быстрыми  скользящими  движениями  набросал  тот  же  рисунок  на
отдельном куске алебастра и краем резца нацарапал линии.
     Ипут, смеясь, взялась на резец и с силой начала ударять молотком.  От
первого удара появились трещины, от второго удара кусок  весь  разлетелся.
Все трое весело рассмеялись. Инар посмотрел на  Тию.  У  нее  были  ровные
тесные зубы с чуть голубоватым отливом. Глядя на ее нежную улыбку и сияние
огромных глаз, он почувствовал холод восторга перед ее красотой. Тети была
красивей, ярче. То была цветущая, сильная и гордая красота. Плечи Тии были
узки, талия очень тонкая, и вся она казалась похожей на  вытянувшийся  без
солнца нежный цветок, которому  нужна  защита.  Он  следил  за  изменчивым
выражением ее лица и думал с глубоким огорчением, что красоту человеческую
невозможно передать художнику. Можно передать форму,  черты,  наконец,  но
всю прелесть человеческого лица, все его оттенки в  беспрерывном  движении
чувств - не удастся ни одному человеку, ни одному художнику ни на полотне,
ни в камне. Вот улыбка сбежала с ее лица, и под его долгим  взглядом  лицо
стало серьезным, а глаза испуганными.
     Заметив удивленный