Ра-Атум, породивший бога  воздуха  Шу,  его
жена Тефиут; от них произошли бог земли Геб, богиня  неба  Нут,  их  дети:
Исида и Осирис, Сет и Нефтида] хранить в строжайшей тайне слышанное здесь.
И если нарушу клятву, да свершится надо мной  справедливый  и  беспощадный
суд жреческого братства!
     За ним подошел Яхмос. После  него  неторопливо  подходили  остальные.
Приглушенно звучали слова клятвы, запрещающей  разглашать  государственные
тайны.
     Ночной совет закончился.  Жрецы  с  факелами  начали  расходиться,  и
только Яхмос, задержавшись, пошел в другую дверь за верховным жрецом.  Зал
советов опустел. Все погрузилось в тишину и мрак.
     Ошеломленный Инар лежал на стене и, забыв обо всем на свете, наблюдал
за происходившим внизу. Впервые в его жизнь ворвались бурные  события.  Он
задумался о жизни родной страны. Он  и  не  подозревал,  что  положение  в
стране такое тяжелое, хотя  и  слышал  многое.  Вздрагивая  и  трепеща  от
сложного благоговейного чувства, слушал  он  клятвы  жрецов,  произносимые
глухими торжественными голосами.
     Но когда снова  стало  тихо  и  темно  внизу,  до  сознания  вдруг  с
ужасающей  ясностью  дошло,  что  он  присутствовал  на   совещании,   где
обсуждались  государственные  тайны.  Теперь   его   мысли   вернулись   к
собственному опасному положению. Если его обнаружат, он  не  только  будет
признан осквернителем  храма,  но,  что  во  много  раз  хуже,  человеком,
подслушавшим государственные секреты.  Он  вспомнил  клятву  жрецов.  Кому
нужны горечи его семьи, если весь народ живет в  жесточайших  лишениях,  а
жрецы беспокоятся не об улучшении  его  положения,  а  лишь  об  опасности
бунта. Кто поможет ему, когда миллионы  стонут  от  нищеты  и  гнета?  Кто
осмелится пойти против могущественных жрецов и  живого  бога,  заслоненных
армией и огромным аппаратом чиновников? Жрецы  никогда  не  пойдут  против
царя, хотя сами считают его  затею  разорительной.  Набавят  налоги?  Инар
горько усмехнулся.
     Он был взволнован и  напуган.  Ему  хотелось  лишь  одного:  покинуть
опасное место. Он лег на спину, чтобы успокоиться.
     В темно-синей, почти черной глубине неба горели и вздрагивали звезды.
Огромное, простое, оно хранило величавый покой и было недосягаемо  далеким
от мелкой человеческой суеты. Ветер обвевал  его  горячую  голову,  полную
горьких и трудных мыслей. Давно затих в глубоком сне  большой,  утомленный
долгим днем город. Настороженная тишина окутывала  храм  и  его  владения.
Только тихо шелестела листва. Постепенно он успокоился и начал  обдумывать
свое положение. До сего времени он не был замечен  никем.  После  дневного
изучения  он  хорошо  ориентировался  в  постройках,  окружающих  храм.  В
помещении храма Тети не могла быть. Видимо,  она  была  где-то  в  боковых
пристройках всяких  служебных  помещений,  которых  было  очень  много  на
площади, примыкающей к храму.
     Жажда,  мучившая  его  весь  день,  теперь  стала   нестерпимой.   Он
представил себе весь длинный путь, который надо было проделать,  а  совсем
близко  внизу  он  заметил   маленький   каменный   водоем,   сообщающийся
канальчиком с соседними помещениями. Система водоснабжения  в  храме  была
великолепной - это он хорошо рассмотрел сверху. Он даже видел, как  кто-то
из жрецов с аппетитом пил воду из этого водоемчика.
     Юноша мучительно размышлял. Как быть? Неужели  так  и  уйти?  И  дома
видеть как страдает мать? Страх его несколько  рассеялся,  и  он  решился.
Бесшумно обвязав крепкую льняную веревку вокруг каменного лотоса  колонны,
тихо спустил ее вниз. Несколько  минут  прислушивался,  но  слышал  только
собственное сердце. Зал внизу казался бездонным  колодцем.  Кругом  стояла
звенящая тишина. Инар  начал  спускаться  в  глубину,  она  представлялась
бесконечной в его душевном напряжении. Но вот ноги уперлись  в  землю.  Он
встал и прислушался. Тишина.
     Постепенно начал различать деревья, скамейки.  На  них  утром  сидели
жрецы. Осторожно продвинулся в сторону водоема. На каменном выступе смутно
белела кружка. Он с жадностью пил и думал, что вода никогда не была  такой
живительной. По его расчетам, шагах в десяти должна быть дверь, в  которую
вошел Яхмос. Не к сестре ли он пошел? Чуть слышно скрипя босыми ногами  по
песку, покрывавшему тонким слоем каменный пол, он  продвинулся  в  сторону
двери. Еще и еще.  И  вот  перед  ним  обозначился  черный  прямоугольник.
Загадочная и пугающая чернота, за которой была  неизвестность.  Он  стоял,
прислушивался и не знал, что  делать.  Было  страшно,  ведь  он  находился
вблизи жилища богов. Вспоминались жуткие  рассказы,  как  боги  наказывали
дерзких. Но сейчас перед глазами возникла  мать  и  сестра.  Он  беззвучно
зашептал горячие слова обращения к богам:
     - Справедливейший  из  богов,  мудрый  покровитель  наш  Птах!  Я  не
оскорблю твоего жилища.  Помоги  мне  освободить  сестру  -  радость  очей
стариков. Осирис, загубленный злым своим братом! Приди ко мне  на  помощь!
Гор лучезарный! Ты сам боролся со  злом!  Защити  меня.  Мать  страдающих,
Исида! Помоги мне. Не  для  себя  я  совершаю  святотатство.  Для  любящих
родителей, для сестры единой.
     Робко продвинул он ногу в зияющий мрак проема, потом другую.  Шаг  за
шагом продвигался Инар в кромешной тьме душного крытого коридора, ощупывая
рукой стену. Неожиданно стена эта  кончилась,  и  он  увидел  над  головой
синеющий клочок неба, усеянный звездами. Осторожно сделал шаг  в  открытое
помещение. Рука скользнула по стене и остановилась на какой-то  податливой
неровности... В темноте послышался шорох. Он  испуганно  сделал  несколько
шагов вперед, шорох смолк. Инар оглянулся и не  увидел  двери,  в  которую
вошел. Он не сразу понял, что случилось,  и  сделал  еще  несколько  шагов
вдоль стены. Кругом было тихо. Он вернулся, но везде стена была из гладких
плит, меж которыми прощупывались углубления швов.  И  сколько  он  не  шел
вперед, стена везде была совершенно однообразной. В смятении он прошел  по
всему помещению. Здесь были цветы в грядках, две  скамейки,  на  подставке
кувшин с водой и больше ничего. Но самое  странное:  ни  одной  двери.  Ни
одной двери? Но он же вошел через дверь. Ее  не  было  видно.  Тогда  Инар
понял, что произошло: случайно он  закрыл  ее  за  собой.  Раньше  не  раз
приходилось ему слышать, что в храмах  и  царских  дворцах  есть  двери  с
секретными запорами, которые только жрецы могут открыть. Но должно же быть
что-то, открывающее дверь с этой стороны. Прежде всего нужно найти  место,
где он вошел.  В  волнении  он  столько  раз  поворачивался,  что  не  мог
вспомнить. Он сел на пол, чтобы успокоиться, и стал припоминать, как  были
расположены звезды, когда он заглянул в дверь. Ах,  да!  Тогда  он  прежде
всего увидел Бычью Ногу [Бычья Нога - Большая Медведица]. А как  она  была
расположена? Не уверенный в том, что  вспомнил  правильно,  он  подошел  к
противоположной стене. Пожалуй, так. И начал терпеливо изучать стену,  все
ее неровности. Охваченный страхом, он уже не думал о цели прихода, а  лишь
о том, как бы вырваться отсюда, покинуть это страшное  место  и  вернуться
домой.
     - Боги Черной Земли! За что вы так наказываете  меня?  Видно,  мольбы
мои услышал коварный бог Сет.
     Небо начало блекнуть и розоветь. Теперь он лучше различал  швы  между
плитами, но какие из них маскировали  дверь?  Ни  одного  дерева  не  было
здесь, стены были слишком высоки, чтобы забраться.
     Рассвет наступал, и в его раннем сумраке, чуть  алеющем  на  востоке,
все стало ясно обозначаться. Измученный  Инар  метался  в  своей  западне,
тщетно стремясь вырваться из нее.



                               ПОСЛЕ СОВЕТА

     После совета Яхмос удалился вместе с верховным жрецом.  Властолюбивый
помощник верховного жреца вполне отдавал  себе  отчет  в  значении  дружбы
храма с царем. Он убеждал Птахшепсеса, что без всякого ущерба для огромных
богатств храма можно многое отдать из кладовых. Самое важное - чтобы  царь
благоговолил к нему и считал его важнейшей и надежнейшей  опорой.  А  ведь
всем заметно, как он все больше склоняется к храму Ра.  Недаром  в  именах
царевичей есть эта ненавистная частица - Ра - Хауфра, Бауфра, Джедефра.
     По мысли Яхмоса, щедрыми дарами надо унизить противника  и  завоевать
внимание царя. Остальные многочисленные храмы, мелкие и небогатые, были не
в  счет.  Храм  Тота  тоже  был  противником  храма  Ра!  Да   и   с   его
жрецом-заклинателем можно было договориться. Мен Кау Тот был ближе других.
Бог искусства и ремесла был ближе всех к богу письма.
     Птахшепсес в эту ночь подвергся сильнейшему натиску со стороны своего
помощника. Длинный список пожертвований все рос и рос по  мере  того,  как
ночь приближалась к  концу.  Птахшепсес,  радеющий  о  процветании  своего
храма, с беспокойством посматривал на собеседника, когда тот говорил:
     - Поверь, святейший  отец,  наш  храм  выйдет  победителем,  и  тогда
богатства его умножатся, а не оскудеют.
     Птахшепсес удивленно поднимал брови, Яхмос убежденно продолжал:
     - Истину говорю тебе. Строительство царской гробницы заканчивается, и
богатства с удвоенной скоростью потекут в наши кладовые. Недавно говорил с
чати, он утверждает,  что  через  несколько  месяцев  часть  строителей  и
каменотесов за ненадобностью отпускается. Но  сейчас  сокровищницы  живого
бога пусты. Кладовые совсем не имеют продовольствия для  рабочих  отрядов.
Закончится  строительство,  жизнь  наладится,   налоги   будут   поступать
регулярно, склады опять переполнятся зерном.
     Птахшепсес смотрел на столбец цифр и вяло возражал:
     - А если неурожай? Мы никогда не опустошали своих запасов,  учитывая,
что на страну могут обрушиться всяческие несчастья.
     - На этот год ожидается хороший урожай. Мы лишь освободимся от старых
запасов и пополним их свежими.
     Верховный жрец покорно наклонил блестящую, гладкую  голову.  В  конце
концов Яхмос прав: в  соперничестве  храмов  за  главенство  все  средства
хороши. Богатые дары живому богу были главным оружием в этой борьбе.  Было
время, когда, наоборот, цари дарили храмам  зерно,  рабов,  земли,  масло,
мед,  золото...  Можно   один   раз   и   пренебречь   строгими   наказами
предшественников, завещавших строго беречь запасы зерна и другие богатства
на случай бедствия. Законы вырабатывались многими  поколениями  жрецов,  и
разумность  их  подтверждалась  жизнью,  поэтому  они  свято  соблюдались.
Птахшепсес сгибался под тяжестью этого  долга,  но  еще  большей  тяжестью
давил на него  непререкаемый  тон  Яхмоса,  его  магнетически  неподвижный
взгляд, вкрадчивая убедительность голоса. Птахшепсес соглашался.
     Небо поблекло, погасли звезды,  и  восток  загорелся  ярким  пламенем
зари. Яхмос посмотрел на небо, скоро начнется новый день,  он  же  еще  не
ложился. Но это нечасто бывает, главное - он добился, чего хотел. Царь  не
может не заметить усилий жрецов Птаха, их огромной помощи.
     "Но что это за полоса на противоположной стене? Вчера ее не  было.  -
Он прошел через зал и остановился. - О!  Да  это  веревка.  Кто-то  проник
сюда! Вчера было секретное совещание. Вот и следы голых  ног  отпечатались
на тонком слое песка. Все жрецы в храме ходят в сандалиях".
     Охваченный  охотничьим  азартом,  он  шел  по  следам.   Вот   ночной
посетитель остановился у источника с  водой.  Пил.  Пошел  обратно,  долго
стоял перед темным коридором в нерешительности, что заметно  по  полукругу
отпечатков, когда человек топчется на месте, не зная, что предпринять.  Он
легко читал по ночным следам душевное смятение непрошеного гостя. И прежде
чем  увидел,  догадался,  кто  мог  им  быть.  Раза  два  он  видел  обоих
скульпторов вблизи храма, один  раз  совсем  рядом,  у  стен.  Они  искали
пропавшую девушку. Но они ее не найдут. Он не желает,  чтобы  ремесленники
знали об  этом.  В  столице  ремесленная  часть  населения  очень  велика.
Святейший Птахшепсес ничего об этом не говорит. Не знает? Или не хочет?
     Яхмос бесшумно шел по узкому коридору и  уверенно  остановился  перед
невидимой  дверью,  за  которой  слышалось   тяжелое   дыхание   усталого,
взволнованного человека в смятении забывшего об осторожности.
     Насмешливой судьбе угодно было, чтобы в этот момент Инар смог открыть
дверь. Она сдвинулась в сторону от  его  усилий  так  же  неожиданно,  как
неожиданно закрылась. Юноша увидел жреца  с  торжествующей  улыбкой.  Инар
отшатнулся от него, как от видения смерти, растерянный, смотрел и  молчал.
А тот медленно переступил порог и вошел.
     - Не удалось ограбить храм? - вкрадчиво начал жрец.
     Глаза  Инара  изумленно   расширились,   волна   нестерпимого   гнева
захлестнула его, и, забыв обо всем, он закричал:
     - Боги накажут тебя за ложь.  Мы,  простолюдины,  почитали  тебя  как
святого, а ты обокрал нашу семью! Ты знаешь,  зачем  я  здесь.  Отдай  мою
сестру.
     - Какую сестру?
     - Всем, господин, видно было, что ты не спускал  с  нее  глаз.  Верни
старикам их единственную радость! Отдай девушку.
     - Молчи, ничтожный! Ты находишься в святом месте  и  оскорбляешь  его
служителей. Может быть, ты скажешь, как сюда попал? Ты  просто  грабитель,
проникший в ночной темноте, а когда тебя  поймали,  сочиняешь  сказки  про
какую-то сестру.
     - Ты сам грабитель! - прозвенел в отчаянии голос Инара.
     - Молчи, несчастный!
     Рука Яхмоса, не всегда знавшая меру своей силы, толкнула дерзкого. Он
упал головой на стену и последнее, что услышал: "Сгною в каменоломнях!"
     В дверях уже толпились слуги. Они всегда  рано  вставали  для  уборки
храма, садов и всяких помещений. Теперь они прибежали на непривычный шум и
молча смотрели. Яхмос заметил их и угрюмо бросил:
     - Сходите за врачевателем и унесите отсюда этого ночного грабителя.
     Широкими величественными шагами жрец  удалялся  с  места  неприятного
происшествия.
     Кто-то из слуг побежал за  Джаджаманхом,  остальные  наклонились  над
бледным Инаром. Под ним расползалось по песку кровавое пятно.
     - О, боги праведные! Это же  наш  скульптор!  Он  работал  над  нашим
замечательным Аписом! Он, видно, сделал это ради сестры.
     - Молчи! Не твое это дело,  -  прошептал  второй  слуга,  оглянувшись
вокруг.
     - Жив ли он? Как ты думаешь? Что теперь будет?
     Птахшепсес был весь поглощен работой. Он вырисовывал четкие  красивые
иероглифы на желтоватом папирусе. То был новый псалом, сочиненный  Великим
Начальником Мастеров для Храма.
     Увлеченный своим занятием,  он  не  заметил  Яхмоса.  Кошачья  мягкая
походка жреца всегда удивляла бесшумностью. Постояв, Яхмос  требовательно,
но почтительно проговорил:
     - Да будет милостив к тебе Птах, святой отец!
     Верховный жрец кивнул головой и, улыбаясь, пригласил сесть на  кресло
рядом. Яхмос сел и, не спуская глаз с Птахшепсеса, начал:
     - Я пришел к тебе, святой отец, чтобы решить одно важное дело.
     - Говори,  слушаю.  Но,  может,  повременишь  до  вчера?  Мне  хорошо
работается.
     - Нет, святой отец, это дело надо решить немедленно!
     Зная настойчивый характер помощника, Птахшепсес с сожалением  отложил
свиток.
     - В прошлую ночь, когда проходил наш тайный совет, в храме  находился
чужой и подслушивал.
     Брови Великого Начальника Мастеров  высоко  поднялись,  глаза  гневно
сузились.
     - Кто же разгласил, что будет тайный совет?
     - Думаю, что никто из жрецов.
     - А пойман этот преступник?
     - Пойман мною.
     - За такое полагается смертная казнь по законам Кемет.
     - Я тоже так думаю, - лукаво потупил глаза Яхмос.
     - Но кто этот преступник?
     - Скульптор Инар из мастерской чати.
     - Инар? - переспросил пораженный Птахшепсес. - Этот  скромный  юноша?
Нет, он не похож на преступника. Зачем ему подслушивать?  -  Он  испытующе
посмотрел на своего помощника. - Я не хотел тебе говорить, но  ведь  слуги
шепчутся о том, что ты прячешь его  сестру.  Верно,  в  поисках  ее  он  и
забрался в наши  помещения.  Это  объясняет  его  поступок,  но  он  будет
наказан.
     - Не буду отказываться, святой отец! Но девушка очень красива, и  для
блага храма я задался целью сделать из нее жрицу. Но она  упряма  и  плохо
воспитана, поэтому мне  нужно  время,  чтобы  ее  подготовить.  Она  будет
украшением храма и привлечет для нас многие пожертвования.
     - Может быть, ты и прав, но нужно делать не так, а с  согласия  ее  и
родителей. Ты должен это исправить. А юношу мне жаль,  он  не  заслуживает
такого.
     - Именно ты, святой отец, не должен его жалеть.
     -  Ты  странные  речи  ведешь,  Яхмос!  -  с  недоумением  проговорил
Птахшепсес.
     Яхмос пристально, не мигая,  смотрел  выпуклыми  черными  глазами  на
собеседника.
     - Нет, святой отец! Ты более других  заинтересован,  чтобы  скульптор
исчез.
     - Но почему?
     - Давно уже замечают, что он не спускает глаз с твоей дочери,  и  она
отвечает взаимностью.
     - Тия? - взволнованно прошептал Птахшепсес и бессильно  откинулся  на
спинку кресла. Младшая Ипут, резвая и беззаботная, даже не  пришла  ему  в
голову.  Перед  ним  возникли  мечтательные  глаза  старшей.  Девушке  уже
четырнадцать лет. Пора замуж. А они с женой все  отказывают  женихам,  все
медлят... И жених есть. Настойчивый, красивый, царского рода. Вот  уж  два
года добивается ее руки. Он представил себе Инара. Ах!  Как  нравился  ему
этот юноша! Вспомнилось утро, когда скульптор появился в саду для  работы.
Тогда Тия побледнела, но они с женой не придали этому значения. Теперь ему
многое объяснилось в поведении любимой дочери.  Если  бы  этот  юноша  был
знатным! А вдруг это станет  известно  многим...  Его,  верховного  жреца,
засмеют. Его семья станет посмешищем при дворе. Этот Инар  околдовал  всех
своими ясными глазами, умными и добрыми. Даже сыновья в восторге от  него.
Но выдать за  него  Тию!  И  в  то  же  время  давно  забытое  чувство  от
воспоминания  собственных  юношеских  волнений  вызвало  у  него  глубокую
жалость к дочери. Боги! Что он делает? Ведь у Тии такой прекрасный  жених.
Только она к нему совсем равнодушна.  Скользит  глазами,  как  по  пустому
месту. И как это он, отец, умудренный опытом, не понял раньше, что  нельзя
приближать  к  дому  красивых  молодых   людей,   когда   в   семье   есть
девушки-невесты. В словах коварного жреца не приходилось сомневаться. Ясно
стало, что Яхмос и ему подставил ловушку, чтобы облегчить свое  дело.  Как
же опасен его помощник... Он только теперь понял и поверил тем, кто раньше
предупреждал его. Он у него в руках. Но нельзя допустить, чтобы изнеженная
дочь была женой ремесленника, работала на зернотерке, стирала. Может быть,
Яхмос  и  прав.  И  еще  придется   его   благодарить   за   своевременное
предупреждение.
     Яхмос поглядывал на верховного  жреца  и  опускал  глаза,  в  которых
искрились насмешка и торжество.
     Побледневший, как полотно, Птахшепсес, наконец, пришел в себя.
     - Откуда ты взял, что моя дочь увлечена скульптором?
     - Я наблюдал это не раз. Она даже бледнела при виде Инара. Об этом  и
слуги твои говорят.
     "Он даже знает, что  говорят  мои  слуги.  Вот  даже  как!"  -  думал
Птахшепсес, все больше поражаясь.
     - Неужели об этом есть разговоры в городе?
     - Пока еще нет. Но они будут непременно. Ты должен  их  предупредить.
Ты знаешь, что любовь не признает сословий. Тебе будет спокойней, если его
не будет.
     - Как не будет? Я ни в коем случае не соглашусь на казнь.  Тем  более
что наш храм обязан ему лучшим своим украшением.
     - Но в начале разговора ты, святой отец, сам предложил это, - ядовито
напомнил Яхмос.
     Птахшепсес устало возразил:
     - Но я не знал причины его поступка.
     Птахшепсес опять представил глаза дочери, когда она все узнает.  Нет!
Ради нее он должен смягчить участь Инара.
     - Что же ты предлагаешь?
     - Я соглас