начал высверливать отверстия по  прочерченной  линии.  И  невольно
думал о том, что здесь, среди каторжников, заклейменных на вечное рабство,
были люди, не боящиеся встать на защиту другого. Этот  чужеземец,  невесть
как попавший в рабство в чужую страну, был настоящим человеком.
     Вернувшись из Синайских рудников, Руабен узнал о несчастье Инара.  Он
был потрясен и упорно думал, как ему помочь. Отзывчивый и добрый, Инар был
горяч и неосторожен. Несчастия единственной в городе близкой семьи глубоко
тронули Руабена. Он решил сходить к  Хемиуну.  Вельможа  принял  его,  как
обычно, в саду, где он любил отдыхать и просматривать на  кусках  папируса
донесения начальников отрядов со строительства Ахет Хуфу.
     Далеко не уверенный в успехе  предприятия,  смущенный  необычайностью
своей просьбы, скульптор рассказал о несчастиях  в  семье  Анупу  и  робко
попросил вернуть домой девушку и облегчить наказание Инару.
     Хемиун  внимательно  слушал.  Гордый  и  властный,  он  был  в  своих
поступках требовательным, но справедливым.
     Он молча сидел, думал и хмурился. Пальцы холеных рук  с  раздражением
отрывали кусочки листьев от ветки оливы. В его мыслях шла борьба.  Он  был
зол на Яхмоса. В  скульптурной  мастерской  Хемиуна  выполняли  дорогие  и
сложные работы. Каждый ваятель  ценился,  и  мастерская  была  перегружена
срочными заказами. Благодаря непрошеному вмешательству  заносчивого  жреца
он лишился двух отличных мастеров, а вот третий ждет  его  помощи  и,  еще
чего доброго, попадет  в  какую-нибудь  новую  историю.  Он  считает  чати
всемогущим. И князь со злостью рвет ветку. Хемиун терпеть не  мог  Яхмоса,
но тот был страшно богат, знатен, способен на всякие козни,  как  бог  зла
Сет. И это еще полбеды. Со знатностью Хемиуна и его весом при дворе трудно
соперничать. И нрав у Хемиуна тверд  и  неуступчив.  По  натуре  он  боец,
обладает несокрушимой энергией. Но к чему поведет эта борьба,  когда  речь
идет всего лишь о ремесленниках. И может ли он, чати, один  из  знатнейших
князей Черной Земли, вступать в спор с жрецом  крупнейшего  храма  столицы
из-за какой-то хорошенькой простолюдинки? Как после этого  будет  смотреть
народ на поражение жреца из знатного сословия? Сам царский родственник, он
свято охранял привилегии своего сословия. Невозможно будет  замолчать  эту
историю, если он вмешается в нее.
     Несколько недель назад он вынужден был пойти  к  царю  и  доложить  о
трудностях  на  строительстве,  о  нехватке  продовольствия.  Царь  собрал
верховных жрецов храмов и обязал оказать помощь  из  своих  сокровищниц  и
продовольственных складов. Сколько раз приходилось за эти годы  обращаться
к храмам! Самые большие запасы зерна у них. И богаче всех храм  Птаха.  От
него поступил огромный вклад. На последнем совещании жрецов  именно  Яхмос
сыграл главную роль. Хемиун прекрасно знал, что хитрый честолюбец  мечтает
о  леопардовой  шкуре  верховного  жреца  и  поддержка   его   отнюдь   не
бескорыстна. Но окончание строительства  зависит  от  поддержки  храмов  и
особенно от самого богатейшего в стране. Высоко стал подниматься храм  Ра,
но ремесленники, да и многие другие, больше  всех  богов  почитают  своего
бога умельцев - Птаха. В храме Яхмос играет роль чуть ли не  большую,  чем
Птахшепсес.  Ссориться  с  Яхмосом  нельзя  из-за  сословных   и   деловых
соображений.
     Все эти мысли роем пронеслись в озабоченной голове Хемиура. Он глянул
на понурившегося любимца, и стало жаль его.
     - История твоих друзей не обещает хорошего конца. Твой друг  совершил
тяжелый проступок и избавить его от  наказания  невозможно.  Я  могу  лишь
облегчить его участь. Дня через три сообщу, что могу сделать. -  И  строже
добавил: - Я запрещаю тебе делать что-либо самому. На примере своего друга
ты должен понять, как опасно вмешиваться в дела храмов  и  государства.  Я
тебя ценю и не желаю терять из-за безрассудных  действий.  Если  тебе  что
потребуется, приходи - помогу.
     Руабен покорно приложился к сандалии вельможи лицом и тихо  побрел  к
выходу.
     Хемиун сдержал слово. Через два дня от  него  прибыл  вестник.  Князь
передал Руабену кусок папируса для начальника  каменоломен  с  разрешением
свиданий с рабом Инаром и передачи ему  вещей  и  пищи.  Хемиун  ободряюще
улыбнулся и проговорил:
     - Утешь  пока  своих  стариков,  потом,  может,  постепенно  уменьшат
наказание. При  встрече  посоветуй  Инару  держаться  покорно  и  во  всем
подчиняться надзирателям.
     Этот разговор принес  всем  облегчение.  Старики  деятельно  занялись
сбором большой корзины  с  едой  для  сына.  Свидания  разрешались  только
Руабену.



                           В СЕМЬЕ ПТАХШЕПСЕСА

     Тия была хорошо воспитанной  девушкой.  Она  глубоко  почитала  своих
родителей. Отец,  величавый  и  медлительный,  иногда  казался  ей  чем-то
похожим на бога - так он был суров, важен и далек. И не так-то было  легко
говорить с матерью. Она тоже старалась походить на  мужа,  быть  достойной
женой верховного жреца. Ближе всех была няня. С ней Тия болтала обо  всем.
Только о своей любви не могла говорить.
     За последние дни в  доме  было  какое-то  оживление,  суета.  Отец  с
матерью часто что-то обсуждали вполголоса и уединялись.
     Наконец, ее торжественно  вызвали  в  большую  столовую.  С  тревожно
бьющимся сердцем слушала она, как мать высокопарными  словами  сообщала  о
решении  выдать  ее  замуж  за  знатного  юношу.  Мать   перечисляла   его
достоинства и убеждала, что более удачного  выбора  не  может  быть.  Отец
взволнованно следил за Тией, безуспешно старался поймать ее взгляд.
     Но девушка стояла бледная, вытянутые ее руки были напряженно сжаты.
     В  назначенный  день  пришел  жених  с  родителями.  Она  спокойно  и
равнодушно глянула на него.
     Ночью  она  встала  и  подошла  к  столику,  где  стоял   малахитовый
светильник с белым лотосом. Она бережно гладила его и  видела  все  ту  же
картину: длинные сильные пальцы уверенно и быстро двигались, безошибочно и
ловко работали.
     Тия смотрела на далекую звезду на небе и шептала:
     - Слышишь меня, Инар? Я знаю, ты не спишь и думаешь обо  мне  и  тоже
смотришь на звезду. Наше с тобой счастье - это  тоже  звезда  и  такая  же
невозможная. Я совсем короткий миг была с тобой счастлива. Но  и  за  этот
короткий миг я поняла, что такое счастье, когда  люди  любят  друг  друга.
Слышишь ли меня, Инар? Твоя Тия будет женой другого. Но мой  ясноглазый  и
нежный! Всегда ты  будешь  моей  единственной  любовью.  Меня  не  научили
бороться за счастье, и я этого не умею. И ты меня не учил  этому.  Слышишь
ли меня, любимый?



                             В ЦАРСКОМ ДВОРЦЕ

     Руабен энергично работал над статуей царя, надеясь, что, окончив  ее,
он поедет домой за семьей, как обещал Хемиун.
     Много дней от  зари  до  зари  он  проводил  в  мастерской,  стараясь
ускорить окончание работы. Размечена глыба с трех сторон согласно  строгим
законам пропорций, размечены сетки, и в них - контуры  сидящего  в  кресле
царя  с  покоящимися  на  коленях  руками.  Божественное  величие   должно
отражаться в каменной статуе Хуфу. В нее переселится  Ка  -  двойник  души
фараона, когда он перейдет к отцу своему Ра и станет  Осирисом.  Чтобы  Ка
нашел свою земную оболочку, статуя должна походить на живого царя.
     Когда Руабен стесал ненужный камень, возникла  необходимость  увидеть
лицо царя. Однажды он  видел,  как  блистающего  золотом  и  торжественным
великолепием Хуфу пронесли на носилках. В памяти осталось  яркое  шествие,
полное блеска и ярких красок. Носилки проплыли вперед, а  лежащие  в  пыли
простолюдины подняли почтительные, но  тем  не  менее  любопытные  головы.
Вместе с другими Руабен увидел спину величественно и  неподвижно  сидящего
царя в бело-красном платке. Роскошные опахала из темно-коричневых и  белых
страусовых перьев защищали его от знойного солнца. Да, фараон в самом деле
походил на земного бога - такое сияние и блеск исходили от него.
     Теперь ваятель должен был увидеть его и  хорошо  изучить  особенности
лица, чтобы правдиво передать его в камне.  Хемиун  сам  пошел  с  ним  во
дворец.
     Во  дворе  стоял  большой  караван,  прибывший  из  Нубии.  Громадные
слоновые бивни, сваленные грудой на земле, стволы угольно-черного  дерева,
страусовые перья, мешочки с золотым песком - все это ждало своей очереди в
склады и  сокровищницы  большого  царского  двора.  Мимо  Руабена  провели
дрожащих антилоп. Их кроткие влажные  глаза,  боязливые  и  выразительные,
напомнили ему родные края, и сердце тоскливо сжалось.
     Носилки чати остановились у  широких  ступеней,  ведущих  во  дворец.
Руабен прошел за князем в зал  приемов,  и  они  остановились  в  соседней
комнате. Через высокие проемы, обрамленные колоннами,  можно  было  видеть
все, что происходило в тронном зале. Хемиун еще раз напомнил шепотом,  что
наблюдать царя надо так, чтобы он этого не  заметил,  и  ушел  куда-то  по
своим делам.
     Руабен встал на указанное место и начал осторожно заглядывать в  зал.
В конце зала на возвышении стояло высокое золотое кресло. В  кресле  сидел
неподвижный как статуя царь -  надменный  и  равнодушный.  Перед  ним,  на
узорчатом полу из ярко-желтых и  темно-зеленых  фаянсовых  плиток,  лежали
иноземные послы. Один из них что-то говорил.
     Спрятавшись за колонну, Руабен внимательно рассматривал суровое  лицо
грозного владыки, сидящего боком к нему.
     Скульптор испытывал  чувство  страха  и  недоумения.  Ведь  это  было
обыкновенное человеческое лицо, только очень жестокое. В его взволнованных
мыслях стояло поразительно похожее лицо земляка, жившего в родном селении.
Только тот был худее да ходил в истрепанной повязке. А здесь на  блестящем
троне восседал нарядный, холеный человек в клафте с драгоценным уреем надо
лбом. Какое-то разочарование шевельнулось в сознании Руабена, но он сейчас
же взял себя в  руки.  Лежащие  на  полу  важные  послы  напомнили  ему  о
неограниченном могуществе владыки, с которым он посмел сравнивать  жалкого
крестьянина. Теперь он внимательно изучал все черточки, стараясь запомнить
его особенности.
     Сзади послышался  шорох  легких  шагов.  Руабен  повернулся.  К  нему
подошла молодая женщина в легком прозрачном  платье.  Обнаженные  руки  ее
были унизаны  золотыми  браслетами,  на  ногах  блестели  обручи.  Дорогое
ожерелье спускалось на смуглые плечи и грудь. Задорное лицо  с  подвижными
лукавыми ямочками на упругих щечках выразило удивление.
     - Что ты здесь делаешь?
     - Я работаю над изображением его величества, да будет он жив,  здоров
и могуч!
     Она задала ему еще другие вопросы. Они  тихо  перешептывались,  когда
Хемиун вернулся. Он хмуро посмотрел на обоих, дама кивнула головой князю и
тихо удалилась.
     Вельможа молча вывел скульптора  из  дворца  через  большой  сад.  Он
ничего не сказал Руабену.
     В другой раз, когда  Руабен  вместе  с  чати  снова  пришли  во  двор
фараона, Хемиун ушел во дворец и  приказал  скульптору  ждать.  От  нечего
делать  тот  принялся   рассматривать   огромный   царский   двор.   Здесь
сосредоточились все хозяйственные постройки, склады  для  хранения  разных
материалов, а также царская кухня, разделенная на дома пищи.
     Недалеко от него под пальмовым навесом  писец  принимал  и  записывал
великолепные стволы ливанского кедра и киликийской сосны. Каждый  из  этих
стволов подносили  и  складывали  в  штабеля  рослые,  плечистые  рабы,  и
скульптор с сочувствием наблюдал, как рабы  пошатывались  от  тяжести.  Он
подошел  ближе.  Желтые  и  могучие  бревна  еще  хранили  аромат   смолы,
наполнявший их далекие леса на хребтах Ливана. За навесами,  под  которыми
хранились штабеля бревен и досок, располагалась мастерская. В  ней  делали
мебель для дворца. По соседству примостился небольшой склад  для  слоновых
бивней.  А  дальше  склады  с  кожей,  тканями,  посудой  и  сокровищницы,
охраняемые вооруженной стражей.
     По другую сторону двора располагалась обширная кухня. Дома  пищи  шли
рядами.  В  них  двигались  многочисленные   слуги,   бегали,   суетились,
переговаривались и о чем-то спорили. Ближе всех был  хлебный  дом.  Руабен
подошел и с интересом наблюдал, как строго разделялся между  людьми  труд.
Мужчины растирали зерно на зернотерках, двигаясь всем телом над  каменными
катками. Капли пота падали с их лиц и мокрых блестящих спин. Другие  сеяли
муку, третьи месили тесто, четвертые лепили  хлебцы,  пятые  сажали  их  в
очаги. Все работали молча, сосредоточенно.
     Рядом  был  дом  кондитеров.  Отсюда  разносились  дразнящие   запахи
пирожков, сдобных печений, сладостей, от которых  исходил  тонкий  медовый
аромат.
     В самом дальнем конце двора  возвышалось  множество  высоких  круглых
башен из необожженного кирпича. У башен стояли лесенки. Руабен знал, что в
таких башнях у богатых людей хранится зерно. По лесенкам втаскивали  мешки
и ссыпали в бездонные башни пшеницу и ячмень.
     Но у живого бога они все были полны. Зерно текло золотистой рекой  не
только с огромных царских поместий, большая его  часть  вливалась  в  виде
налогов  с  бесчисленных  крохотных  клочков  земледельцев,  и   тоненькие
ручейки, сливаясь вместе, наполняли обширные круглые хранилища. У подножия
одного из них копошился мужчина. Окончив свою работу, он с  полным  мешком
вернулся  к  Хлебному  дому.  Вместе  с  ним  шел  писец,  ведущий  запись
отпущенного зерна. Зерно всегда брали снизу через дверки,  поэтому  свежее
всегда находилось сверху.  А  у  земледельцев  никогда  не  было  несвежей
пшеницы или ячменя, его всегда не хватало. Руабен медленно  шел  дальше  и
изумлялся.  Сколько  же  было  этих  огромных  хлебных  башен!  Великая  и
справедливая Исида! Поистине только у бога может  быть  такое  неслыханное
богатство и изобилие! И сколько слуг! Как будто готовят  еду  для  большой
армии.
     Он рассматривал царский двор и удивлялся. Потом вернулся и присел  на
скамеечку у Хлебного дома. К нему подсел усталый потный пекарь,  отошедший
от жаркой печи.
     - Неужели так много еды нужно для его величества, да  будет  он  жив,
здоров и могуч!
     Пекарь усмехнулся.
     - А ты знаешь, сколько у живого бога жен, наложниц да детей? У каждой
из них слуги. Кроме них,  за  стол  садятся  придворные  вельможи,  жрецы,
родственники. Посмотри, сколько слуг  на  дворе,  писцов,  все  что-нибудь
делают, и всех их надо кормить.
     Руабен подумал про себя: много едоков сидит на шее народа.  Наверное,
и налоги потому такие большие.
     К нему подошел мальчик-слуга, посланный Хемиуном. Можно было идти  во
дворец - взирать на божественный  лик  царя  Кемет.  Скульптор,  волнуясь,
пошел за ним, горячо умоляя богов, чтобы и в этот раз все прошло спокойно.
     Руабену пришлось еще не раз ходить в царский  дворец.  И  каждый  раз
фараон кого-либо принимал. Знатнейшие  вельможи  лежали  перед  троном  на
животе, не смея поднять глаз.  Очень  часто  около  скульптора  появлялась
веселая Табуба. С ее приходом он оживлялся. Он с  улыбкой  отвечал  на  ее
вопросы, не смея задать своих. Кто была эта женщина, изящная, как мотылек,
унизанная дорогими украшениями?
     Однажды он сидел на полу, склонившись над листком  папируса.  Услышав
легкий шорох знакомых шагов, он  поднял  голову.  К  нему  подошла  Табуба
смущенная, раскрасневшаяся. Он молча почтительно поздоровался.
     - Почему ты долго не приходил?
     - Чати не мог пойти со мной, - шепотом ответил Руабен.
     - Приходи сегодня в полночь к храму Тота.
     Удивленный Руабен еще не успел ответить, как вдруг увидел  над  собой
озабоченное лицо Хемуина, который незаметно подошел и слышал слова Табубы.
Чати злыми глазами смотрел на молодую женщину, виновато опустившую голову.
Он отвел ее в соседнюю комнату, и до Руабена иногда доносился его сердитый
шепот, а потом  всхлипывания.  Через  несколько  минут  Хемиун  подошел  к
скульптору и непривычно резко сказал:
     - Пойдем!
     Они вышли из дворца  через  большой  двор.  Там  двое  слуг  избивали
третьего. Стоящий рядом писец хладнокровно считал удары. Избиваемый  глухо
стонал.
     Хемиун не сел, как обычно, в носилки, а молча прошел  вперед.  Руабен
уныло тащился за ним, чувствуя, что в чем-то сильно провинился.  Несколько
минут они петляли среди улиц. Хемиун был очень сердит и хмуро  посматривал
на Руабена, когда они присели в тени деревьев у храма  Тота.  Было  отчего
волноваться! Если эта вертушка Табуба позволит себе какую-нибудь вольность
и вовлечет в нее этого застенчивого парня, пропала тогда его голова. Да  и
ее тоже. За оскорбление божественной личности  фараона,  хотя  бы  в  лице
самой незначительной жены, полагается мучительная казнь. И  тогда  никакие
заступничества не помогут и никакие заслуги  не  облегчат  тяжелой  участи
провинившегося. Придворный вельможа слишком хорошо знал это. В его  памяти
было много дворцовых историй с мрачным концом. Страх сковывал уста  людей.
Об  исчезнувших  вспоминать  было  опасно.  Наивный   парень   просто   не
представляет, чем могут кончиться улыбки  легкомысленной  Табубы.  Хорошо,
что, кроме него, никто не слышал приглашения на  свидание.  Хемиун  прежде
всего был человеком дела. Лишаться из-за какой-то женщины царского  гарема
великолепного мастера он не собирался. Теперь он сидел в тени  сикимор,  у
его ног на земле согнулся Руабен. Он молчал  и  ждал  со  страхом.  Хемиун
усмехнулся и спросил:
     - Тебе нравится эта женщина?
     Руабен удивленно посмотрел на князя и, покраснев, ответил:
     - Моя жена красивей.
     - А ты знаешь, кто эта женщина?
     - Какая-нибудь придворная дама.
     - Нет! Я бы тогда не опасался за тебя. Это одна из жен царя, да будет
он жив, здоров и могуч!
     Скульптор побледнел и сжался. Он нанес двойное оскорбление и тем, что
посмел разговаривать с женой царя, и тем, что сравнил ее с какой-то жалкой
крестьянкой.
     Хемиун смотрел на своего любимца,  и  довольная  улыбка  появилась  в
углах его энергичного рта.
     - Если ты будешь заглядываться на женщин живого бога, не сносить тебе
головы.
     Скульптор сидел с посеревшим  лицом,  не  смея  заглянуть  на  князя.
Наконец, он поднял голову и, отвешивая низкий поклон, проговорил:
     - Мой великий господин! Я знаю всю глубину пропасти между неджесом  и
знатной дамой. Я никогда не заглядывался ни на одну женщину, так как люблю
свою жену.
     Чати, довольный, улыбнулся. Скульптор был понятлив, и многое  ему  не
надо было объяснять.
     Руабену больше не хотелось идти в царский дворец, он и  раньше  ходил
туда  неохотно.  Он  избегал  этого  места,  где  опасности   подстерегали
неопытного человека. И когда еще раз он побывал во дворце, Хемиун почти не
отходил  от  него.  Архитектор  посмотрел  его  рисунок,  вместе   кое-что
поправили  и  решили,  что  сходство  с  царем  очень  точное.  Табуба  не
появлялась. Хемиун очень выразительно с ней поговорил.
     В последний раз Хемиун  повел  скульптора  почему-то  через  сад,  по
пальмовой аллее. Сбоку, среди кустов оба заметили Табубу. Она стояла  одна
и  печальными  большими  глазами  смотрела  на  Руабена.  Тот  почтительно
поклонился и, бледнея, поспешил к выходу.
     Кладка слоев камня на пирамиде близилась к концу. Хемиун  поднимался,
чтобы своими глазами проверить состояние Ахет Хуфу.  Он  сидел  в  кресле,
которое несли восемь носильщиков. Они шумно дышали на крутом подъеме. День
был  жаркий,  но  опахала  отбрасывали  тень  на  князя.   Навстречу   шли
таскальщики,  поднявшие  глыбу.  Посторонились,  почтительно   склонились,
оглядывая князя исподлобья, - с любопытством одни, с неприязнью другие.  И
Хемиуну стало не по себе от этих взглядов исподлобья,  словно  говоривших:
тебе тяжело себя нести наверх, а каково нам поднимать камни? Он  остановил
носильщиков, отправил их вниз, сам стал подниматься. Дышалось т