й,  трамбовали.  Рыбаки  поправляли  старые   сети   и
занимались производством новых.
     Кругом шла подготовка к  праздникам  в  честь  разлива  благодатного,
щедрого Хапи. В хозяйствах храмов откармливали жертвенных  быков  и  птиц,
запасали масла и смолы.  Даже  бедняки  старались  сшить  новое  платье  и
передники к всенародным праздникам.  На  рынке  разбирались  ткани,  кожи,
сандалии и благовония для умащения.
     По  вечерам,  в  начале  июня,  народ  толпился  на   набережной,   с
нетерпением ожидая прибытия верхних вод.
     И вот, наконец, в назначенный жрецами  день  подошли  первые  зеленые
мутные воды. Гуляющий народ бурно приветствовал прибывающие валы,  которые
с шумом, бурля и пенясь, шли с юга, бороздили реку, расплывались,  уходили
на север, а за ними шли новые и новые массы воды.
     Люди радостно смеялись,  в  ладони  хлопали  дети.  Впереди  толпы  в
торжественных одеждах стояли  жрецы  храмов,  проверяя  точность  расчетов
прибытия воды. На порогах бедных хижин и на мраморных ступенях  дворцов  -
везде люди радостно встречали животворящие воды реки.
     Шли дни. Зеленые воды реки реки стали белыми, а потом красноватыми от
железистых солей.
     Вот уже и реке стало тесно в берегах. Воды пошли через каналы и узкие
места, охватывая все большие площади. Весело и суетливо хозяйки  переводят
скот на высокие места, убирают корма и  всякий  скот  от  подкрадывающейся
воды. Дома на улицах превратились в острова, кое-где люди со смехом  брели
по залитым улицам.  Ушедшие  утром  в  мастерские  возвращались  домой  на
лодках. Но на проказы могучего Хапи никто не сердился:  чем  больше  воды,
тем выше урожай, тем лучше жизнь. Большой  Хапи  разливается  широко,  как
море. Бесстрашно снуют по его стремительным водам утлые  челноки  рыбаков.
Горы блестящей трепещущей рыбы дарит щедрая река большому городу.
     Инар с Руабеном тоже решили половить рыбу. Анупу выпросил  на  полдня
лодку. И вот уже два друга, отпросившись у начальника мастерской, бороздят
мутные волны и  к  вечеру  возвращаются,  возбужденные  и  гордые  удачным
уловом. Мать и Тети встречают рыбаков и принимают добычу. Мужчины помогают
чистить рыбу, и все  весело  смеются,  забрызганные  прозрачной  блестящей
чешуей.
     Анупу возится у  очага,  мать  готовит  отварную  рыбу.  Инар  прячет
нечищенную в горячую золу, чтобы испечь для желающих. С огорода  смеющаяся
молодежь  приносит  пучки  лука,  чеснока,  петрушки.   Вечером   зажглись
светильники и пришла семья старшего сына Анупу -  Аму,  друзья  и  соседи.
Появились  кувшины  с  вином  и  пивом.  Шутки,  смех,  веселье  наполнили
маленький домик. После долгих дней труда  хорошо  отдохнуть  возле  добрых
друзей.
     Народные гулянья в честь разлива реки продолжаются. В  храмах  льются
ароматные масла, курятся мирра, ладан и другие смолы.  Откормленные  гуси,
журавли, быки приносятся в жертву и исчезают в обширных дворах храмов.
     Благодарный народ приходит на всенародные праздники в честь кормления
реки. Горы благоухающих синих, розовых и белых лотосов приносят девушки  и
дети к храмам.
     Радостно и шумно по всей  долине  Хапи.  Жизнерадостный  народ  Кимет
стремится хоть ненадолго забыть свои горести, неприглядную нужду и принять
участие  в  праздниках.  Жрецы  следят  за  уровнем  пребывающей  воды  по
вертикальным  шестам  с  делениями  в  локтях  и  ладонях,  размещенных  в
специальных колодцах, соединяющихся  с  рекой.  Вода,  наконец,  достигает
высшей точки. От нее зависит благоденствие  народа.  Если  она  на  высоте
четырнадцати локтей - уныние на лицах в  предчувствии  ожидающего  голода;
если ее высота семнадцать  локтей  -  будет  отличный  урожай,  если  река
намного выше  -  буйная  вода  наносит  бедствия  наводнениями,  разрушает
созданное тяжким трудом. Но в этом году вода на отличной отметке, и урожай
будет большим. Новости об уровне воды разносятся  быстро,  все  только  об
этом и говорят. Земледельцы особенно радуются.
     Но уже писцы вычисляют подати с урожая на каждом участке для Большого
дома и для многих других, кого обязан кормить земледелец.  Не  успеет  тот
еще обработать поле после ухода воды, как писцы принесут вести о налоге на
ячмень, полбу, лен, не забудут вписать и коз, и антилоп, и  всякую  птицу:
гусей, журавлей и даже неродившихся птенцов. Взгруснется  крестьянину,  но
жить надо. Придется гнуть спину на царя, на храмы, на  писцов,  потом  уже
думать о своих детях. Оттого и приходится выхаживать каждый  клочок  земли
бережней, чем ребенка.
     Вечером, теплым и ясным, идут друзья по берегу Большого  Хапи.  Народ
отдыхает от дневных забот.
     Полная  ясная  луна  освещает  город  с  его   садами   и   пальмами,
возвышающимися над крышами храмов и дворцов. На спокойной, лениво  катящей
свои воды  реке,  трепещут  блестящие  лунные  дорожки.  От  воды  исходит
живительная прохлада. Воздух, нещадно жаркий днем,  теперь  ласкает  своей
свежестью. Город постепенно затихает. Он кажется таинственным и незнакомым
под голубым лунным светом. Волшебно красивая река чуть слышно  плещется  у
берега, и листва ей вторит легким  шелестом.  Кажется,  и  деревья  стоят,
зачарованные серебряным потоком, льющимся с неба.
     Даже молодой смех звучит приглушенно, как будто боится резким  звуком
испортить красоту вечера. Друзья сидят на берегу молча,  любуясь  чудесной
ночью. Где-то близко, на веранде большого дворца, арфисты  под  мелодичный
перебор струн начали петь гимн родной реке:

                         Слава тебе, о Хапи!
                         Вышел ты из земли,
                         Чтобы жизнь разлилась
                         По Черной земле.

                         Созданный богом Ра,
                         Ты заливаешь поля,
                         Чтобы водой напоить
                         Все живое.

                         Ты - любимец бога земли,
                         Ты - избранник бога полей,
                         Ибо ты заставляешь цвести
                         Все, что создано Птахом.

     Хор девичьих голосов робко вступает в мелодию, и песня  уже  начинает
нестись над водой все дальше и дальше, окрепшая и сильная.

                         Ты выращиваешь ячмень,
                         Вызревать заставляешь полбу,
                         И тогда начинаются празднества
                         В каждом храме.

                         Но если промедлит Хапи
                         С благодатным разливом своим,
                         Замирает дыхание жизни,
                         И люди нищают.

                         Уменьшаются жертвы богам,
                         Алчность входит во все сердца,
                         Голодает и стар, и млад,
                         Гибнут тысячи людей.

                         Смута вспыхивает в стране,
                         В исступлении вся земля, -
                         Если Хапи разгневан.
                                 [подлинный гимн Древнего Египта]

     Молодые люди сидят и слушают прекрасную песню. Звуки полны то печали,
то радости. Кажется, весь город, даже река, затаили дыхание.
     Кончился гимн. Невидимые  певцы  начали  другую  песнь,  о  любви,  о
разлуке. Музыка звучит тихо, страстно и печально. И каждому думается,  что
это о нем звучат слова песни и это его душу подслушали  музыканты.  Руабен
смотрит на сестренку, как он называет Тети. Что-то в груди его значительно
вздрагивает, когда он встречается с ее  глазами.  Черные,  бездонные,  как
омуты, они смотрят пристально, с тоской  и  нежностью...  Руабен  вдруг  с
пугающей ясностью прозревает: так не  смотрят  на  брата.  Он  опускает  в
смущении свои глаза. Поняв его, Тети смотрит на реку.  Даже  веселый  Инар
глубоко задумался.
     Поздней  ночью  они  возвращаются  домой.  Бредут  непривычно   тихо,
завороженные музыкой, печалью и красотой.
     Как-то раз во время одной из прогулок Инар обратился к Тети:
     - Нам с Руабеном нужно зайти к одному вельможе. Он предлагает  работу
за хорошую плату. Посиди одна на скамейке. Мы вернемся скоро.
     Тети сердито посмотрела на брата:
     - А зачем вы брали меня  с  собой?  Будут  приставать  здесь  богатые
бездельники. Ты знаешь, что я одна не хожу.
     Инар и сам не любил оставлять ее одну. Он  нерешительно  топтался  на
месте.
     - Слушай, Тети! Нам обязательно нужно посмотреть вдвоем. Я тебя очень
прошу. Я тебе подарю что-нибудь за это.
     У Тети лукаво блеснули глаза.
     - Хорошо! Вон такое ожерелье. Видишь, пронесли даму в кресле?
     - Э, нет! Нам придется обоим долго  работать  за  такое  ожерелье,  а
нам-то что останется за работу? Тети, пойми! Мы не скоро пойдем теперь  на
прогулку. Сюда идти далеко, а из мастерской возвращаться поздно.
     - А если мы подарим тебе ножные браслеты? - спросил Руабен.
     Тети вспыхнула и, улыбаясь радостными глазами, ответила ему:
     - Согласна! Только скорее возвращайтесь!
     - Вон Чечи идет,  он  с  тобой  побудет.  -  Инар,  лукаво  улыбаясь,
посмотрел на сестру.
     - Ты что? - подозрительно спросила Тети.
     - Теперь ты не будешь одна, значит, и браслеты не за что дарить.
     - Ах! Вот как! Тогда вы никуда не пойдете!
     Руабен посмотрел  на  ее  задорное  личико,  не  подозревая,  сколько
восхищения было в его глазах.
     - Да нет! Не беспокойся, Тети! Мы подарим тебе, раз  обещали.  Мы  же
мужчины и обещание выполним.
     - Да будет над вами милость Птаха! - поздоровался подошедший Чечи.
     - Да будешь ты здоров! - ответили хором друзья.
     - Слушай, друг! Нам нужно  отлучится,  посиди  с  сестрой,  мы  скоро
вернемся.
     - Хорошо, Инар!
     Молодые люди ушли. Тети провожала их долгим взглядом, забыв о Чечи, а
тот сидел, не спуская глаз с девушки. Он думал, что  богини  при  рождении
Тети отобрали все лучшее и соединили это в ее лице  и  фигуре.  Как  нежна
линия ее круглого подбородка! И две  розовые  ямочки  на  щеках!  Молодого
скульптора бросало в дрожь, когда он сбоку  смотрел  на  ее  глаза.  Ну  и
ресницы! Как будто два черных страусовых  пера.  Одно  сверху,  а  другое,
поменьше - снизу. И между ними блестящая глубина черных с синевою глаз.  И
цвет лица,  как  у  лепестков  розового  лотоса.  Сколько  молодых  сердец
вздыхает о ней.
     Тети вдруг звонко рассмеялась.
     - Смотри, Чечи! Как шатается вон тот толстяк!  Верно,  выпил  лишнего
вина. Видишь ты его?
     Она совсем не замечала восторженного взгляда скульптора.  Чечи  сидел
взволнованный. Эта девушка давно не дает ему покоя.  И  во  сне  он  видит
только ее. Несколько раз намекал Инару, тот  только  отшучивается.  Сейчас
они вдвоем. Когда еще будет такой случай?
     - Я был бы самым счастливым человеком на земле...
     - Я желаю тебе этого, - рассеянно отозвалась Тети.
     - Но для этого счастья ты мне нужна, Тети. Я ведь  очень  давно  тебя
люблю. И не могу смотреть ни на одну девушку.
     Тети удивленно посмотрела  на  него.  И  этот  влюблен.  На  ее  лице
отразилась досада, но она сдержанно ответила:
     -  Я  очень  ценю  тебя  как  лучшего  друга  Инара.  Но...   -   она
остановилась, не зная, как ответить, чтобы не обидеть его.  -  Видишь  ли,
Чечи... Я не выйду замуж. От храма богини Хатор и от храма  Ра  предлагают
стать жрицей. Я, наверное, соглашусь.
     Чечи растерянно посмотрел на нее.
     - Но... мне кажется, что ты любишь  простую  жизнь,  детей,  домашнюю
жизнь.
     Тети улыбнулась:
     - Жрицей быть интересней. Сколько поклонения в народе!
     Чечи не нашелся,  что  ответить.  В  это  время  он  увидел  Инара  с
Руабеном. Но Тети увидела их раньше. Чечи посмотрел на  ее  лицо.  На  нем
вдруг вспыхнул яркий румянец, и в ее глазах  появился  особый  блеск.  Она
смотрела только на Руабена. И Чечи  понял,  почему  Тети  отказывала  всем
своим женихам, почему она была всегда почти  только  в  обществе  брата  и
Руабена. Она любила Руабена.
     - Ну, Тети! Будут тебе ножные браслеты, - весело проговорил Инар.
     - Пойдем, Чечи с нами. Погуляем еще.
     Но Чечи, расстроенный, отказался. Трое друзей отправились  дальше,  а
влюбленный неудачник поплелся  домой.  И  дорогой  он  удивлялся  капризам
богов. Зачем им нужно, чтобы Тети любила  Руабена?  Руабен  все  равно  не
может на ней жениться.
     Дома  Чечи  выпил  большую  кружку  вина  и  улегся  на  циновку.   В
захмелевшей голове было сумбурно. Он с досадой бормотал:
     - Великая девятка! [великая девятка - девять главных  богов  древнего
Египта] Зачем боги путают дела у людей? Зачем Тети любить  Руабена?  Проще
всего было бы, если бы она любила меня. Мы поженились бы. А как теперь все
это будет?



                            У СВЯЩЕННОГО АПИСА

     Инар  ходил  недовольный.  Вот  уже  несколько  дней  его  работа  не
продвигалась. Линии спины и шеи у каменного Аписа были  неправдоподобными.
Часами он стоял у своего незавершенного бога и мучительно  искал  решения.
Здесь же, на песке, набрасывал острием резца силуэт  быка,  стирал,  снова
рисовал, запальчиво бросал резец, швырял  с  досадой  мелкие  камни  и,  с
ушибленной ногой, хмурый, уходил куда-то.
     Перед обедом он зашел к Руабену, с увлечением работавшему над  глыбой
желтого  известняка,  и  невольно   залюбовался   его   ловкими   сильными
движениями.
     Почувствовав его взгляд, Руабен обратил внимание  на  рассеянный  вид
Инара и озабоченно спросил:
     - Чем огорчен, брат мой?
     Инар вздохнул:
     - Не получаются спина и шея. Сколько бьюсь, сделать ничего не могу.
     - Знаешь что? - обратился Руабен к другу. - Надо тебе сходить к Апису
и посмотреть.
     Инар согласился и предложил  пойти  вместе  в  храм  Птаха,  к  жрецу
Яхмосу.  Друзья  отпросились  у  начальника  мастерской  на  полдня.  Инар
оживился.
     Молодые люди пошли по кривым  улицам  района  ремесленников  к  храму
Птаха, где жил священный Апис - земное воплощение бога Птаха,  покровителя
ремесел и искусства. Храм находился на возвышенной площадке.  За  ним,  за
глухой высокой стеной, тянулся сад, за садом  -  многочисленные  хозяйские
постройки. Друзья вошли в боковой сумрачный проход, отделенный от  площади
стеной с полуколоннами. Таинственный мрак и  прохлада  невольно  создавали
настроение близости к могучим богам, чуждым мелким людским делам.
     С трудом продвигались они в крутом узком коридоре, пока не уперлись в
массивную дверь. Инар робко ударил молотком три  раза.  Минуты  через  две
дверь открылась, старый привратник строго спросил:
     - Что угодно вам от храма великого Птаха?
     - Будь милостив, проведи нас, благочестивый отец, к жрецу  Яхмосу,  -
попросил Инар. - Мы работаем над изображением священного Аписа для храма.
     - Хорошо! Сейчас узнаю, может ли он вас принять.
     Дверь закрылась, и они  снова  остались  одни  в  прохладном  сумраке
узкого  коридора.  Минут  через  пять  послышался  шорох,  и  дверь   тихо
распахнулась. Привратник молча пропустил  их.  Из  коридора  они  вошли  в
открытый дворик, служивший приемной при храме. Вокруг дворика  шла  крытая
галерея, навес которой опирался на кедровые  колонны,  украшенные  богатой
резьбой. Посредине возвышался водоем, окруженный  редкостными  незнакомыми
деревьями. Вокруг галерей росли цветы, распространявшие сильный аромат.
     - Сейчас жрец храма примет вас, - сухо проговорил привратник и  исчез
в одной из дверей.
     Друзья стояли притихшие и смущенные. Казалось, что  толстые  каменные
стены отделили их от всего мира, а огромные колонны,  уходившие  вверх  за
навес галереи, подавляли своей величиной.  Тяжелая  тишина  не  нарушалась
даже  шелестом  листвы.  Окруженные  высокими   стенами   деревья   стояли
беззвучные, словно и они боялись.
     Сбоку  послышался  легкий  шорох.  Повернувшись,  они  вздрогнули  от
неожиданности. Перед ними стоял могучего телосложения молодой жрец.  Белое
платье четко обрисовывало в тени галереи сильное мускулистое тело. Дорогие
сандалии были украшены золотыми пряжками. Тонкие сжатые губы были  суровы.
Спокойные выпуклые глаза испытующе смотрели на пришельцев из-под огромного
лба. Руабен сжался под этим  холодным,  без  всякого  человеческого  тепла
взглядом. Ему хотелось убрать куда-нибудь запыленные ноги  в  растоптанных
сандалиях бедняка, ноги, черные от загара, покрытые ссадинами, царапинами,
розовыми линиями шрамов. Спина его клонилась все ниже и  ниже,  до  самого
пола. Жрец стоял неподвижно, и его молчание  казалось  непомерно  тяжелым.
После низкого поклона Инар выступил на шаг вперед:
     -  О  праведный  и  благочестивый  слуга  нашего  Птаха,  да   будешь
долговечен, как Ра! Дозволь нам посмотреть на священного Аписа, ибо  я  по
малости своего разума не могу дать его правдивого  изображения  на  камне.
Ты, верно, не помнишь меня, ничтожного, я был однажды здесь. Я  работаю  в
мастерской для вашего храма.
     - Да, я помню тебя и готов помочь во имя  Птаха.  К  празднику  Аписа
твоя работа должна быть закончена. Сегодня  Апис  не  может  принять  вас,
приход ваш неудачен. Приходите завтра утром, но  не  слишком  рано.  И  да
будет над тобой простерта милость Птаха -  покровителя  искусных  рук.  Да
сопутствует тебе удача во славу нашего храма, - проговорил жрец,  и  глаза
его чуть потеплели. Блеск, появившийся на мгновение в его глазах,  смягчил
суровое, бесстрашное лицо, в легкой улыбке обнажились ослепительно  белые,
крупные зубы.
     Надменная голова жреца слегка склонилась, и он  бесшумно  удалился  и
исчез между колоннами.
     Привратник  вывел  молодых  людей  на  площадь.  Шумный:   сверкающий
красками мир снова принял их. Переход из таинственного мрака в  мир  суеты
был так резок, словно они побывали в царстве мертвых и вернулись к живым.
     А там, в храме Птаха, жрец Яхмос прошел из приемной дальше, во  двор,
отведенный для прогулок Аписа. Обширная  площадь,  покрытая  травой,  была
окружена густыми, разросшимися  сикиморами,  скрывавшими  высокие  толстые
стены, которыми  отгородился  храм  от  города.  В  центре  двора  блестел
полукруглый бассейн, выложенный крепким  серым  гранитом.  В  бассейн  вел
мягкий спуск, по нему в жару Апис заходил в воду и купался. С  полукруглой
стороны два ряда деревьев защищали бассейн от палящих солнечных лучей.
     Яхмос остановился на галерее, отгороженной серым  гранитным  барьером
от двора. Колонны, испещренные священными заклинаниями, поддерживали крышу
над галереей. Сбоку находились у стены покои Аписа,  а  рядом  размещались
службы для прислуги, ухаживающей за священным быком.
     Яхмос внимательно посмотрел на солнечные часы.  Сейчас  Аписа  должны
вывести на прогулку после спада полуденной жары. Жрец стоял,  задумавшись.
Как  много  времени  было  потрачено  на  поиски  нового   Аписа,   взамен
предшественника,  ушедшего  к  владыке  Молчания.  Сколько  пришлось  ему,
молодому жрецу, ездить по долине, по всей нижней Кемет, в поисках  редкого
избранника. После  долгих  и  мучительных  поисков,  наконец,  был  найден
молодой бык, и все двадцать восемь тайных и явных признаков божественности
избранника подтвердились на торжественном осмотре жрецов, и  выбор  Яхмоса
был признан.
     Воспитанный в школе жрецов, в замкнутой гордой касте, Яхмос отличался
сильным, непреклонным характером, неумолимостью и жестокостью в достижении
поставленных целей. Необычайная  физическая  сила  часто  помогала  ему  в
обращении со священным быком.
     В это время слуга открыл дверь из покоев Аписа во двор.  Великолепное
животное проделало привычный круг по двору. Яхмос невольно залюбовался им.
Могучий, редкой окраски, он находился в полном расцвете  сил.  Сделав  еще
два круга, Апис остановился, кося  горячим  глазом  на  слугу,  ставившего
скамейку  у  галереи.  Выхоленная  шкура  быка  отливала  атласом.   Белое
четырехугольное пятно на лбу словно подчеркивало избранника, живого  бога,
почит