на  скамейку,
закусила пирожками, потом еще походила по садику. Странно, но она никак не
могла понять, где же выход? Как можно уйти  из  садика?  Устав  от  обилия
впечатлений беспокойного дня, она прилегла на скамейку и незаметно уснула.
     Был уже вечер, когда она проснулась. Косые солнечные  лучи  скользили
по верхушкам деревьев и золотили их прощальным  светом.  Сверху  доносился
неясный  шум  большого  города.  Перед  девушкой  стоял  Яхмос,   от   его
пристального  взгляда  она  вздрогнула,  и  все  события  прошедшего   дня
мгновенно всплыли в ее памяти. Она вскочила и, смущенно  поправив  платье,
торопливо проговорила:
     - Мне  надо  скорее  идти,  мама  будет  беспокоиться.  Выведи  меня,
всемогущий господин, на улицу.
     Жрец усмехнулся:
     - Твои преследователи стоят и ждут. Следуй за мной.
     Девушка с готовностью взяла корзину и пошла за ним. И  опять  она  не
могла уловить, как он открыл выход  из  садика.  Она  вошла  в  коридор  и
остановилась в нерешительности. Темнота внушала страх. Жрец  обнял  ее  за
талию и вдруг  резким  движением  привлек  к  себе.  С  неожиданной  силой
отчаяния она оттолкнула его так, что он  ударился  об  стенку.  Яхмос  был
взбешен: его, красивого мужчину,  знатного  богача,  оттолкнула  ничтожная
простолюдинка. Его, перед которым трепетали  все  в  храме.  Его,  который
непременно будет Великим Начальником Мастеров.  Ему  хотелось  выгнать  ее
сейчас же на улицу.  Но  он  вспомнил,  сколько  месяцев  бредил  он  этой
девчонкой. Сколько раз бродил он по всему городу,  чтобы  только  хоть  на
мгновение увидеть ее  смеющиеся  глаза,  ее  ослепительную  улыбку.  Яхмос
прислонился спиной к стене. Как  много  строил  он  всяких  планов,  чтобы
добиться этой гордой простолюдинки. И отказаться сейчас, когда она  в  его
руках? Он сломит упорство  взбалмошной  девчонки.  Он  сумеет  сделать  ее
покорной. Она будет ползать у его ног.
     - Ты еще будешь умолять меня, - с  угрозой  проговорил  жрец.  -  Иди
вперед, я выведу тебя на улицу. - Он тяжело дышал.
     Девушка смотрела в темноту и не  знала,  что  делать.  Яхмос  уже  не
прикасался к ней, и она, осторожно ощупывая  ногой  плиты  пола,  медленно
пошла вперед, придерживаясь за стену. Путь в полной темноте  показался  ей
очень длинным. Сердце билось, как у пойманной птицы. С  тоской  и  страхом
она спрашивала себя: чем все это кончится?  Но  вот  нога  ее  уперлась  в
стену. Жрец с тихим шорохом открыл  дверь.  Тети  вошла  в  узкий  голубой
просвет и очутилась в небольшом помещении.  В  сумраке  она  разглядела  у
противоположной стены скамейку с  наброшенной  на  нее  циновкой.  Услышав
позади шорох, она резко повернулась, но перед ней была закрытая  стена,  а
за ней слышались удаляющиеся шаги и злорадный смех.
     Девушка в ужасе оглянулась. Она была в каменном мешке. Темнота быстро
густела. Недосягаемо высоко  появились  первые  звезды.  Молча  подошла  к
скамейке и села. У стены она рассмотрела каменную тумбу и на ней кувшин  с
водой, лепешку и глиняное блюдо с виноградом.
     В середине помещения росло несколько высоких кустов олеандра. Все это
она бегло оглядела, прошлась вокруг стен, но нигде не было выхода. В  углу
был небольшой каменный водоем и глиняный горшочек  с  содой.  Здесь  можно
было произвести омовение. Она дрожала от безотчетного страха, понимая, что
ждать помощи неоткуда. Впереди была долгая ночь и  неизвестность.  Она  не
знала, что эта ночь была только первой.
     Когда вечером этого же дня пришли с работы Инар с Руабеном  и  отцом,
мать встретила их тревожным вопросом:
     - Вы не видели по дороге Тети?
     Инар засмеялся:
     - Все считаешь нас маленькими.  Она  заигралась  с  детишками,  скоро
придет.
     Однако когда стемнело и предместье ремесленников затихло, в доме  все
забеспокоились.
     Инар с Руабеном пошли к Аму. В темноте ночи они чутко  прислушивались
к ночным звукам. Им все казалось, что они  встретят  запоздавшую  девушку.
Они прошли локтях в шестидесяти от Тети, готовившейся провести свою первую
ночь за стенами служебных  помещений  при  храме.  Погруженный  в  темноту
огромный храм молчал, и молодые люди, спотыкаясь о неровности, шли  дальше
к дому Аму. Там поднялась тревога, когда выяснилось, что Тети  даже  и  не
приходила. Молодые  люди  перебирали  всех  родственников  и  знакомых,  к
которым  девушка  могла  зайти.  Взволнованные,  они  до  полуночи  обошли
несколько домов, где их встречали сонные удивленные хозяева. Никто в  этот
день не видел Тети. На обратном пути,  когда  они  проходили  вдоль  стены
позади храма, им послышался плач. Они начали прислушиваться.  Но  каменная
громада молчала. Ни одного шороха  не  вырывалось  из  толстых  стен.  Они
вернулись домой.
     На другое утро Инар отпросился у начальника мастерской  и  отправился
на поиски сестры. Все старались ему помочь, но никто  ничего  не  мог  ему
сообщить. Никто ее не видел в тот день. В поисках прошло больше недели.
     Похудевший и угрюмый Инар шел по берегу реки и  раздумывал,  где  еще
нужно искать сестру. Он встретил одного  знакомого  парня,  работавшего  в
мастерской пищи при царском дворце. Юноша поведал ему:
     - Неделю назад  я  шел  около  храма  Птаха,  -  вспомнил  пекарь,  -
навстречу бежала перепуганная девушка, а за ней какие-то бродяги. Не  твоя
ли это была сестра? Помнится, на ней было желтое платье. Очень уж красивая
девушка.
     - Это Тети. Где же ты ее встретил?
     - На улице  Каменотесов,  около  площади.  Пока  мы  разговаривали  с
бродягами, она исчезла. Я думаю, что она побежала к храму.
     Инар горячо поблагодарил  и  побежал  домой.  Там  он  рассказал  все
Руабену. Они долго обсуждали. Вспомнили, какими глазами смотрел на девушку
Яхмос. Впервые они подумали, что виновником  исчезновения  Тети  мог  быть
Яхмос.



                           НА СИНАЙСКИХ РУДНИКАХ

     Неожиданно Руабена вызвали  к  Хемиуну.  Чати  требовался  отделочный
малахит, и он приказал скульптору отправиться  с  караваном  на  Синайские
рудники. Князь рассказал, какие  рисунки  ему  нужны,  и  записал  размеры
блоков. Руабен внимательно слушал, стараясь все хорошо запомнить, он знал,
как строг Хемиун. Князь  очень  спешил,  быстро  сел  на  носилки,  что-то
сердито сказал слугам, и  они  понесли  его  к  Ахет  Хуфу.  Руабена  мало
радовало внимание  вельможи.  Мастера  говорили,  что  Руабен  лучше  всех
чувствует камень, лучше всех разбирается в его  секретах.  Но  чем  больше
старался Руабен, тем дальше был он от дома.
     Захватив мешок с едой, он отправился на другое утро  с  караваном,  в
котором  было  несколько  десятков  ослов,  навьюченных  зерном,  едой   и
бурдюками с водой. Медленно продвигались они проторенными  дорогами  через
горячие пески и каменистые плоскогорья. Бесконечным был этот путь в сухом,
раскаленном воздухе, бесконечными были пески, голые скалы и  синяя  бездна
неба. Отвратительная вода, пропахшая овечьими шкурами,  нестерпимая  жара,
скучная пустыня - все  вызывало  уныние.  Он  мечтал  о  мастерской,  где,
несмотря на тяжелый труд, ему было хорошо. Там не  было  такой  угнетающей
жары,  а  вода  была  чистой,  свежей  и  прохладной.  Он  с   отвращением
проглатывал  вонючую  теплую  жидкость,  которая  не  утоляла  жажды.   На
солнцепеке она прогревалась и еще сильнее пахла.
     Руабен  одиноко  трясся  на  своем  ослике  в   конце   каравана   и,
задумавшись, часто отставал. Мимо плыла однообразная картина,  не  вызывая
интереса. Мысли уходили в  прошлое.  В  душе  странно  перемешивались  два
женских образа - Мери и Тети. Обе были дороги, обе были в беде, и ни одной
он не мог помочь.
     Горные кряжи Вади Магхара, расположенные в южной  части  Синая,  были
очень богаты медью. Они  славились,  кроме  того,  малахитом,  нужным  для
украшения дворцов и гробниц. Вот эти  богатства  и  были  причиной  многих
опустошительных войн. Страна Кемет давно рвалась к меди, с  тех  пор,  как
она стала заменять каменные инструменты медными.
     Несколько десятков  лет  назад  покорение  племен  Синая  победоносно
завершил царь Снофру. В память об  этом  событии  он  приказал  высечь  на
скалах гордую надпись о своих победах.
     Руабен полюбовался на древнейший памятник, увековечевший победу  царя
Семерхета над воинственными племенами этих мест, яростно защищавшими  свою
родину. На рельефе Семерхет поражал непокорного,  поверженного  ниц  перед
гордым царем. Как давно это было! Может быть, около трехсот лет! Сколько с
тех пор сменилось на Кемет царей! Но большой рельеф был поразительно свеж,
выполнен изящно и пропорционально.
     Руабен смотрел на него и думал о том, как трудно было работать  людям
на большой высоте. Сколько камнерезов, наверное,  сорвались  и  разбились,
пока на тысячелетия закрепляли память о завоеваниях жестоких царей.
     Теперь племена Ментиу и Шасу навечно стали рабами Черной Земли.
     Караваны,  нагруженные  медью,   инструментами,   синим   и   зеленым
малахитом, тонкими прерывистыми линиями двигались от гор Вади  Магхара  до
Менфе. Караваны несли голубую, как  небо,  бирюзу  на  украшения  женщинам
Кемет. Синай нужен был для страны и важен как  хлеб.  Его  зорко  берегли.
Стража и военные части смотрели строго за настроениями покоренного народа.
Меди требовалось все больше  и  больше.  Целые  горы  медных  инструментов
поглащала Ахет Хуфу. С каждым годом все больше караванов шло в Менфе.
     Медные копи были еще более безотрадны, чем каменоломни в окрестностях
Менфе. Там  близость  огромной  реки  и  цветущей  долины  скрашивали  вид
скальных  нагромождений  и   пыльных   голых   разработок,   изуродовавших
первозданную землю. Горькая  участь  рабов,  изнемогающих  в  этих  гиблых
местах, глубоко трогала Руабена. Он думал, что лучше не родиться, чем жить
на положении пожизненных рабов. Казалось, что жить здесь невозможно. И тем
не менее копи были полны движения, стуков, шумов,  криков.  Одни  добывали
породу, другие очищали ее от балласта, третьи - плавили. Ядовитые  газы  и
пыль у огромных плавильных костров отравляли людей, укорачивали им  жизнь.
Но люди все же находили в себе силы улыбаться и шутить. На перевозке  глыб
для Ахет Хуфу работа была тяжелее, но там были сроки, после которых  людей
отпускали. Здесь было страшнее, здесь не было надежды. Но, видимо,  таково
свойство жизни, сила ее - в надежде.
     У рабов были семьи, в которые они  возвращались  после  работы.  Царю
выгодно было иметь семейных рабов для производства работающих  армий.  Эти
рабы никуда не бежали, здесь была их родина.
     Для выплавки меди требовалось много древесины. Из окрестных и дальних
долин ее подвозили на быках и просто на  плечах,  потому  что  быков  было
мало. Леса вырубались,  и  обнажались  склоны  гор,  погибали  травянистые
покровы зеленых участков Вади Магхара, которые  кормили  коренных  жителей
гор. Увеличивалась сухость и без того жаркого района. Для медных рудников,
где скопилось много людей, не хватало воды. Люди  у  плавильных  печей,  в
каменных норах мучились от жажды.
     Руабен походил, посмотрел, как в  каменных  ямах  выплавляли  медь  и
потом отливали  из  нее  топоры,  молотки,  другие  инструменты  и  просто
блестящие крепные бруски,  которые  шли  потом  на  переработку  в  Менфе.
Осмотревшись, он долго ходил по карьерам, выбирая нужные  глыбы  малахита.
Обожженные  солнцем  скалы  дышали  жаром.  Но  люди  работали  энергично,
размахивая своими орудиями. Вместе с ними Руабен возился у скал,  стараясь
определить в тусклых  изломах  нужный  рисунок,  который  после  полировки
поразит глаз и порадует его прихотливым роскошным узором. До столицы  было
далеко: доставка крупных глыб через пустыню была тяжелейшим делом. Поэтому
он долго и тщательно отбирал  их.  Потом  их  откололи  от  скал  и  долго
отесывали. Руабен еще  пошлифовал  их  в  некоторых  местах,  чтобы  лучше
посмотреть оттенки и линии. Готовые камни  для  предосторожности  обложили
циновками и хорошо  закрепили  пальмовыми  веревками  на  носилках.  Снова
потянулся караван, но теперь  уже  в  обратном  направлении.  Он  медленно
двигался со своими тяжелыми грузами. Начальник каменоломен отправил с ними
группу рабов, чтобы проводить до полпути.  Рабы  несли  бурдюки  с  водой.
Переходы совершали в утренние часы до жары. Кое-где стояли одинокие  кусты
тамарисков и иерихонской розы, изнемогавшие  от  безводья.  Их  прикрывали
грубой  тканью  и  в  этой  скупой  тени  находили  приют  от  нестерпимой
полуденной жары.
     Вечером снова отправлялись в путь и шли, пока  можно  было  различить
караванную  тропу.  Молчаливый  Руабен  иногда  помогал   носильщикам   на
подъемах.
     С тех пор как он покинул Менфе, прошло больше месяца. Чем  ближе  был
город, тем больше росла его тревога. Как там без него? Что с Тети?
     Темнота быстро  сгущалась.  С  далекой  Великой  Зелени  дул  резкий,
холодный ветер. Инар ежился от непривычной прохлады и  смотрел  на  серую,
сердитую реку. Он слушал плеск волн и думал о том, что  больше  всего  его
волновало. С тех пор как он покинул дом Великого Начальника  Мастеров,  он
не видел Тию. Теперь он уже не старался ее встретить, боясь  повредить  ее
репутации. Окончательно продрогнув, он направился к дому и не заметил, как
ноги понесли его по знакомой дороге. Он очнулся  от  своих  мыслей  вблизи
дворца, где она жила, двигалась, грустила. Взошла луна, и стало светло. Он
постоял с минуту в переулке, разделяющим владения  вельмож,  посмотрел  на
знакомую калитку, за которой начинался  сад  и  в  нем  стройный  красивый
дворец, и повернул к дому. Совсем близко, за поворотом, была площадь перед
храмом Ра. Он шел в тени деревьев. Навстречу двигались  две  женщины.  Они
тихо разговаривали. Их голоса отозвались в душе чем-то очень  знакомым.  И
он вздрогнул от счастья и тревоги. Это была Тия и  ее  старая  няня.  Инар
остановился и ждал, когда они приблизятся.
     - Тия! - тихо прошептал он.
     Она остановилась, и в лунном свете он увидел ее глаза, полные радости
и смятения.
     - Инар! - она стремительно рванулась к нему. - Иди,  няня!  Я  догоню
сейчас!
     Не сговариваясь, они прошли в тень деревьев, к самой стене.
     -  Тия!  -  Инар  смотрел  на  нее  с  восторгом  и  болью,  не  смея
прикоснуться.
     - Инар! Как хорошо, что  я  встретила  тебя,  -  шептала  девушка.  -
Знаешь, я хотела тебя видеть!
     Она протянула к нему руки. Робкая и  застенчивая,  шагнула  навстречу
сама. Она сознавала, что их счастью  были  отмерены  считанные  минуты,  и
боялась их пропустить.
     Они забыли о времени.
     Подошла запыхавшаяся, перепуганная няня:
     - Что ты делаешь, скверная девочка? Что сделают с нами твои родители?
Где это видано, чтобы молоденькая княжна вешалась на шею простому парню! И
ты тоже хорош! - сердито шептала она. - А завтра меня,  старуху,  отправят
на самую черную работу, что не сумела уберечь тебя.
     - Прости, няня! Прощай, Инар!
     В ярком лунном свете она уходила, стройная и хрупкая. И вместе с  ней
уходило его сердце. Он медленно пошел вперед, чтобы дольше  видеть  ее.  И
вдруг страх, что он никогда ее не увидит, толкнул его вперед. Он  пробежал
несколько шагов. Она остановилась и повернулась к нему. И столько  было  в
их лицах тоски, что даже ворчливая, испуганная  няня  ничего  не  сказала.
Потом Инар медленно пошел, а Тия стояла и смотрела ему вслед, пока няня не
взяла ее за руку.
     Не видя ничего, Инар шел в сумраке под кронами деревьев  и  прошел  в
трех шагах мимо очень высокого мужчины, завернувшегося в темный  плащ.  Он
стоял у толстого ствола притаившись.  Довольная  улыбка  была  у  него  на
губах.
     А Тия вместе с няней вошла в комнаты, не встретив никого. Ипут спала,
родители были в гостях. Встревоженная няня долго сидела около Тии  и,  как
когда-то, гладила волосы своей любимицы. Сморщенная ее рука была мокрой от
молчаливых слез девушки.



                             ФАРАОН И ЗОДЧИЙ

     Дядя и племянник сидели недовольные друг  другом,  почти  не  скрывая
своего раздражения. Царь был в дурном настроении. Хотелось скорее  увидеть
белую пирамиду оконченной, перед глазами  же  все  еще  была  бесформенная
гора. А Хемиун пришел со своей заботой - нужно  пополнить  запасы  еды  да
создать новые отряды рабочих для ускорения окончания работ. Сидели молча.
     Хемиун глубоко задумался, сидеть на свежем ветерке было приятно.  Его
мучила мысль  о  дорожной  насыпи.  Скоро  с  вершины  начнется  облицовка
пирамиды трехгранными глыбами, под которыми скроются уступы слоев камня  и
грани обретут ровную  сбегающую  плоскость  -  то,  что  придаст  пирамиде
красоту. Для этого нужно  делать  нечто  несуразное:  разрушать  насыпь  и
укреплять. Разрушать для облицовки  и  потому  что  ее  нужно  убирать,  а
укреплять - для подвозки белых треугольников. Хорошо, что они легче  глыб,
но по мягкой  земле  их  не  повезешь,  салазки  завязнут.  Закрыв  глаза,
представил эту высоченную длинную гору, возводимую два десятилетия, да еще
боковые опорные насыпи и ужаснулся, что все надо сносить, да  еще  далеко,
ближе к пустыне, ведь вокруг пирамиды будет стена, за  ней  вельможи,  вся
городская знать занимают места и строят мастабы, чтобы и в царстве мертвых
быть ближе к царю. Надо еще выбрать место, куда  будут  сбрасывать  землю,
камни и кирпич с насыпей.
     Забыв о царе, он размышлял, как быть с дорогой. Если сначала  поднять
много глыб и, пока их шлифуют, подгоняют и устанавливают, снимать  верхние
слои насыпи, а потом укрепить дорогу и под полозья  настилать  доски?  Или
одновременно  уносить  землю,  опускать  дорогу  и  укреплять  только  под
полозьями узкую полосу?
     Он устало вздохнул. Захотелось беззаботно качаться на лодке,  вдыхать
влажный запах и, подняв лук, выбирать цель среди многочисленного  птичьего
царства. Экое раздолье создал бог творческой силы -  Птах!  Птах  -  самый
близкий бог, да еще Тот, наставляющий людей разуму. И молил он их о помощи
- довести до конца дело всей жизни. Уж немолод и не  рвался,  как  раньше,
под палящий зной солнца на Ахет Хуфу, где  наводил  страх  на  строителей.
Люди работали усердно, а он обрушивал на них гнев и  торопил,  и  торопил.
Жестоко наказывал расхитителей  и  тех,  кто  плохо  работал.  Не  хватало
инструментов: пил, молотов, сверл, древесины и многого другого.  И  вечный
недостаток средств  для  расплаты  с  постоянными  рабочими  отрядами,  на
которых держалась вся самая важная работа. А тут еще дядюшка брюзжит...  В
казне уже давно пусто.  Уменьшился  сбор  налогов,  земледельцы  обеднели.
Дотянуть бы до нового урожая. Хемиун  посетовал  на  трудности,  а  фараон
только и сказал:
     - Ты - чати. Вот и обратись к верховным жрецам за помощью.
     - Твое величество! Самое действенное слово в  Кемет  -  слово  живого
бога. Я теперь просто начальник Ахет Хуфу, а как чати что могу сделать при
пустой казне? Для выколачивания налогов есть много других чиновников.
     Фараон промолчал. Угрюмый и нелюдимый Хемиун молча поклонился дяде  и
направился домой. Хуфу смотрел ему вслед, как грузновато он  опускал  ноги
на ступени лестницы и неторопливо, с неловкостью пожилого человека  сходил
вниз.
     Вспомнилось, как два с  половиной  десятка  лет  назад  Хемиун  легко
сбегал вниз, был тонок и гибок,  как  пантера.  Оба  постарели.  Щеголь  в
прошлом,  Хемиун  пришел  в  измятой  юбке-переднике,  желтой   от   пыли,
потерявшей свою шелковистую белизну. Подобно двум волам в  одной  упряжке,
тащили они непомерно тяжелый плуг. Вот этот плуг - огромная гора, пока еще
бесформенная. Припонилось усталое лицо племянника. Царица  Хетепхерес,  да
будет ей прекрасно на полях Иалу, верно его оценила тогда.  Никто  другой,
кроме Хемиуна, не  смог  бы  создать  такую  пирамиду.  Даже  богоподобный
Имхотеп не додумался до такой совершенной формы.
     И Хуфу самодовольно