Триста шесть воинов, все патриции, все одного рода, из коих любого самый
строгий сенат во всякое время мог бы назначить вождем, шли, грозя
уничтожить народ вейян силами одного семейства. (5) Их сопровождала
толпа103: тут были и свои - родственники и друзья, забывшие про
обыкновенные надежды и страхи, помышлявшие лишь о великом; были и другие,
взволнованные заботой об общем деле, охваченные сочувствием и восхищением.
(6) Им желают сил, желают удач, чтоб не хуже начинания был исход; а на
дальнейшее - и консульских должностей, и триумфов, и всех наград, всех
почестей. (7) Когда проходили они мимо Капитолия, Крепости и других храмов,
то всем богам, которых видел и вспоминал народ, всякий раз возносил он
молитвы, чтобы счастлив был поход и удачен, чтобы вскорости вернулись все
невредимыми в отчизну к родителям. (8) Тщетны были эти мольбы.
Несчастливой104 улицей вышли они через правую арку Карментальских ворот из
Города и дошли до реки Кремеры105. Это место показалось подходящим для
постройки укрепления.
    (9) Затем Луций Эмилий и Гай Сервилий стали консулами [478 г.]. И, пока
действия ограничивались лишь разорением полей, Фабиев хватало не только для
защиты своего укрепления, но и всех земель вдоль границы римлян и этрусков;
охраняя свое, тревожа врагов, бродили они по обе стороны границы. (10)
Потом в набегах был небольшой перерыв - вейяне, вызвав войско из Этрурии,
осадили укрепление на Кремере, и римские легионы, приведенные консулом
Луцием Эмилием, сошлись лицом к лицу с этрусками. Впрочем, у вейян почти не
было времени развернуть войско: (11) еще среди первой сумятицы, пока они
после данного знака выстраивали ряды и размещали запасные отряды, внезапно
налетевшая сбоку конная ала106 римлян не дала им не только начать сражение,
но даже и устоять на месте. (12) Отброшенные назад, к Красным Скалам107,
где был у них лагерь, смиренно запросили они мира; а получив его, по
прирожденному непостоянству стали о том жалеть еще до отвода римских войск
с Кремеры.

50. (1) И вновь начались столкновения вейян с Фабиями - без подготовки,
какой требовала бы настоящая война; и все же дело не ограничивалось
разорением полей и внезапными нападениями на разорителей; несколько раз
сражались и под знаменами в открытом бою. (2) И часто один только римский
род одерживал победу над сильнейшим по тем временам этрусским городом. (3)
Вейяне сначала огорчились и негодовали; но потом, рассудив по
обстоятельствам, задумали заманить неустрашимого врага в ловушку и даже
радовались тому, что от успехов дерзость Фабиев все росла. (4) Не однажды,
когда выходили Фабии на добычу, навстречу им, как бы случайно, выпускали
скот, селяне разбегались, оставляя свои поля, а вооруженные отряды,
высланные для отпора, обращались в бегство, чаще в притворном, чем в
действительном страхе.
    (5) А Фабии уже настолько презирали врага, что поверили, будто он нигде
и никогда не сможет их победить. Эта самонадеянность и довела их до того,
что, увидев с Кремеры стадо, пасущееся далеко в поле, они к нему ринулись,
хотя кое-где и можно было разглядеть вооруженных врагов. (6) И, когда
Фабии, ничего не замечая, стремительно пронеслись мимо расставленных вокруг
дороги засад и, рассыпавшись по полю, стали ловить разбежавшийся в
переполохе скот, вдруг перед ними из засад появились враги. (7) Со всех
сторон сперва поднялся пугающий крик, затем полетели дротики; сходясь
отовсюду, этруски окружали Фабиев уже плотной толпой вооруженных, и, чем
сильней был напор врагов, тем меньше оставалось места для кольцевой обороны
(8) и делалось все заметней, как малочисленны Фабии и как много этрусков,
теснивших их все умножающимися рядами. (9) Тогда, перестав отбиваться по
всему кругу, обратились они в одну сторону. Действуя и оружием, и
собственным телом, они, построившись клином, пробивают себе дорогу. (10)
Путь их привел на высокий пологий холм. Здесь они сначала остановились; а
затем, когда выгодное местоположение позволило им перевести дух и
приободриться, даже отбили поднимавшихся к ним врагов. В столь удобном
месте малый отряд стал было побеждать, но посланные в обход вейяне вышли на
вершину холма. Превосходство опять было у врагов. (11) Фабии были все до
одного перебиты, а их укрепление взято. Все сходятся на том, что погибло
триста шесть человек и в живых остался только один почти взрослый отпрыск
Фабиева рода108, чтобы впоследствии в обстоятельствах трудных для римского
народа приносить ему величайшую пользу.

51. (1) Когда стало известно об этом несчастье, консулами были уже Гай
Гораций и Тит Менений [477 г.]. Менений тотчас был послан против этрусков,
гордых своей победой. (2) Но опять битва была неудачна: враги заняли
Яникульский холм, и не миновать бы осады Городу, теснимому, помимо войны, и
бесхлебьем {ведь по обе стороны Тибра стояли этруски), если бы не подоспел
консул Гораций, вызванный из земли вольсков. Война настолько приблизилась к
самым стенам Города, что сражаться пришлось сначала у храма Надежды109, где
не осилил никто и еще раз - у Коллинских ворот. (3) Тут римляне получили -
пусть незначительный - перевес, и это вселило в воинов прежнюю уверенность,
укрепив их для будущих битв.
    (4) Консулами сделались Авл Вергиний и Спурий Сервилий {476 г.].
Потерпевшие только что поражение, вейяне воздержались от битвы и начали
разорять поля; с Яникульского холма, как из крепости, они нападали на все
римские земли - ни скот, ни селяне нигде не были в безопасности. (5)
Пойманы были враги точно так же, как сами раньше поймали Фабиев. Гонясь за
выгнанным там и сям для приманки скотом, они угодили в засаду. Насколько их
было больше, настолько кровопролитней была резня. (6) Злость и ярость от
этой неудачи послужили причиной и началом еще худшего поражения. Переплыв
ночью Тибр, они подступили к лагерю консула Сервилия. Отбитые, с большими
потерями, кое-как возвратились они на Яникул. (7) Консул тотчас сам
переходит Тибр и становится лагерем под Яникулом. Утром следующего дня он,
ободренный вчерашней удачей и жаждавший битвы, а главное, побуждаемый
нехваткою продовольствия к предприятиям хоть опасным, да более скорым,
опрометчиво повел строй вверх по Яникулу на вражеский лагерь, но был отбит
с еще большим позором, чем накануне враги, (8) и только прибытием второго
консула он и войско его были спасены. (9) Оказавшись между двух консульских
армий и обращая тыл то к одной, то к другой, этруски были полностью
уничтожены. Так счастливая опрометчивость положила конец вейской войне.

52. (1) С установлением мира продовольствие в Городе стало даже дешевле
прежнего: и потому, что было привезено зерно Кампании, и потому, что, когда
исчезла угроза грядущего голода, каждый вытащил припрятанное на черный
день. (2) От сытости в праздности люди вновь распустились и, когда не стало
прежних зол внешних, затосковали по внутренним. (3) Трибуны стали
возбуждать плебеев своим зельем - земельным законом, подстрекать их против
сопротивляющихся сенаторов, не только против всех вообще, но и против
отдельных лиц. Квинт Консидий и Тит Генуций, предложившие земельный закон,
вызвали в суд Тита Менения. Ему вменяли в вину гибель укрепления на
Кремере, когда он, будучи консулом, стоял лагерем неподалеку. (4) Это его
погубило, хотя сенаторы старались ради него не меньше, чем когда-то ради
Кориолана, и общее расположение к отцу его Агриппе тоже еще не позабылось.
(5) Наказание, однако, трибуны умерили: хоть и требовали они смертной
казни, приговорили его к выплате двух тысяч ассов110. Но и это обернулось
смертным приговором. Он, как рассказывают, не перенес позора и горя,
заболел и умер.
     (6) Другой обвиняемый, Спурий Сервилий, как только истек срок его
консульства, был - при консулах Гае Навтии и Публии Валерии [475 г.], уже в
начале года, - вызван в суд трибунами Луцием Цедицием и Титом Стацием; но
он в отличие от Менения встретил трибунское нападение не просьбами, своими
или сенаторов, но твердой верой в свою невиновность и в свое влияние. (7) И
ему вменяли в вину сражение с этрусками у Яникула. Но он, человек горячий,
своей дерзостью отвел от себя опасность, как прежде - от государства: в
резкой речи обличил он не только трибунов, но и всех плебеев, обвиняя их в
осуждении и смерти Тита Менения, чьему отцу обязаны они тем, что,
возвращенные некогда в Город, обрели для себя те законы, тех самых
трибунов, благодаря которым теперь и свирепствуют111. (8) Помог Сервилию и
товарищ его Вергиний - вызванный как свидетель, он поделился с ним своей
славой; но наибольшую пользу ему принесло все-таки дело Менения - так
переменилось общее настроение.

53. (1) Внутренние распри закончились; началась война с вейянами, к которым
присоединились сабиняне. Консул Публий Валерий призвал вспомогательные
отряды от латинов и герников и, посланный с войском к Вейям, тотчас напал
на сабинский лагерь, расположенный перед стенами союзников, и навел такой
страх, что, покуда враги пытались небольшими рассеянными вылазками сдержать
напор римлян, он ворвался в лагерь через первые же атакованные им ворота,
(2) а внутри была уже скорее резня, чем сражение. Смятение из лагеря
перекидывается и в город; как если бы Вейи были взяты,- в таком страхе
кидаются вейяне к оружию. Часть их идет на помощь сабинянам, другая
нападает на римлян, полностью занятых вражеским лагерем. (3) Ненадолго
римлян удалось привести в замешательство; но затем они, обратив в обе
стороны свои знамена, выдерживают натиск, а конница, высланная консулом,
рассеивает этрусков и обращает их в бегство. В течение часа два войска, два
сильнейших и многолюднейших соседних народа были побеждены.
     (4) Пока шла эта война под Вейями, вольски и эквы стали лагерем на
латинской земле и разоряли поля. Но латины сами в союзе с герниками, без
римской подмоги и предводительства, выбили их из лагеря, (5) отбив
собственное добро и сверх того захватив большую добычу. Тем не менее из
Рима против вольсков был послан консул Гней Навтий; в Риме, думаю, не
понравилось, что без римского войска и предводителя воюют союзники
собственными силами и разумением. (6) Каких только бед и обид не пришлось
теперь вытерпеть вольскам, и все же римлянам не удалось принудить их
драться в открытом бою.

54. (1) Затем были консулы Луций Фурий и Гай Манлий [474 г.]. Манлию по
жребию достались Вейи. Войны здесь, однако, не было; по просьбе вейян
заключено было сорокалетнее перемирие112; их обязали поставлять зерно и
платить дань. (2) С установлением мира незамедлительно возобновились
внутренние раздоры. Трибуны предложили земельный закон, и возбужденный этим
простой народ бушевал. Консулы, не устрашенные ни осуждением Менения, ни
опасностью для Сервилия, всеми силами сопротивлялись. По сложении ими
полномочий народный трибун Гней Генуций тут же потребовал их к суду.
    (3) Луций Эмилий и Опитер Вергиний вступили в консульство [473 г.];
впрочем, в некоторых летописях вместо Вергиния консулом значится Вописк
Юлий. В этом году, на чье консульство он бы ни приходился, Фурий и Манлий,
привлеченные к ответу перед народом, в скорбных одеждах обходят не столько
плебеев, сколько младших сенаторов. (4) Убеждают, предупреждают,
предостерегают от должностей, от участия в делах государства; говорят им,
что консульские фаски, окаймленную тогу, курульное кресло следует почитать
разве за погребальное великолепие, ведь украшенные этими знаками, как
жертвенное животное лентами, консулы обречены на заклание. (5) А если для
них все же так прельстительно консульство, то пусть поймут, что оно теперь
в плену и под гнетом трибунской власти; консул, будто прислужник трибуна,
все должен делать по его указке и приказанию; (6) если он только напомнит о
себе, если уважит сенаторов, если подумает, будто в государстве есть еще
что-нибудь, кроме плебеев, то пусть перед взором его будет изгнание Гнея
Марция, осужденье и смерть Менения. (7) Возбужденные такими речами,
сенаторы стали тогда совещаться не в курии, а частным образом, не доводя
дела до сведения слишком многих. И поскольку решено было правдой или
неправдой, но вырвать обвиняемых из-под суда, то самое крайнее мнение имело
наибольший успех; нашелся и исполнитель отчаянного замысла. (8) Итак, в
день суда сошедшиеся плебеи стояли на форуме в ожидании, сначала они
удивлялись, почему не является трибун; (9) затем, когда задержка его стала
уже подозрительной, сочли, что запуган он знатью, стали сетовать, что
брошено и предано народное дело. Наконец из дома трибуна приходит известие,
что он найден у себя мертвым113. Когда эта весть обошла собравшихся, они
все разбежались кто куда, как войско рассеивается, потеряв вождя.
Сильнейший страх напал на трибунов: гибель товарища показала им, что
никакие законы о священной неприкосновенности им не защита. (10) А сенаторы
не старались сдерживать радость; и настолько никто не тяготился виной, что
даже непричастные желали казаться соучастниками и открыто шли разговоры о
том, что трибунская власть должна быть укрощаема карой.

55. (1) Сразу после этой пагубнейшей победы был объявлен набор, и,
поскольку трибуны были запутаны, консулы провели его беспрепятственно. (2)
Плебеи меж тем больше гневались на молчанье трибунов, чем на могущество
консулов, и говорили, что с их свободой покончено, что снова вернулись к
старому. С Генуцием погибла и похоронена трибунская власть. Чтобы выстоять
против сенаторов, нужно думать и действовать иначе, (3) а путь к этому
только один: чтобы плебеи, лишенные всякой другой защиты, сами себя
защищали. Двадцать четыре ликтора состоят при консулах, и сами они -
плебеи; нет власти презреннее и бессильнее, были бы люди, способные ее
презирать, а то каждый внушает себе, что она велика и страшна. (4) Такими
речами они возбуждают друг друга, а между тем консулы послали ликтора к
Волерону Публилию, плебею, который отказывался служить рядовым, потому что
прежде был центурионом. (5) Волерон взывает к трибунам. Так как никто не
пришел ему на помощь, консулы приказывают раздеть его и высечь. "Обращаюсь
к народу,- говорит Волерон,- поскольку трибунам приятней смотреть, как
секут римского гражданина, чем самим гибнуть в своей постели от ваших
кинжалов!" Чем громче кричал он, тем ожесточеннее рвал с него ликтор
одежду. (6) Тогда Волерон, который и сам был сильнее, да еще помогали ему
заступники, оттолкнув ликтора, бросается в гущу толпы, где наиболее громок
был крик негодующих, и оттуда уже кричит: "Взываю, молю народ о защите! (7)
На помощь, граждане, на помощь, соратники, нечего ждать от трибунов,
которым самим впору искать вашей помощи!" (8) В возбуждении люди готовятся
будто к битве; стало ясно, что ждать можно чего угодно и никто ни во что не
поставит ни общественное, ни частное право. (9) Когда консулы явились на
форум встретить эту страшную бурю, они убедились сразу, что без силы
величие беззащитно. Ликторы были избиты, фаски сломаны, а консулы с форума
были загнаны в курию и не знали, как воспользуется Волерон своею победой.
(10) Когда волнение улеглось, они созвали сенат, стали сетовать на
причиненные им обиды, на насилие простонародья, на дерзость Волерона. (11)
Но над множеством раздраженных голосов взяло верх мнение старших сенаторов,
которые не захотели сталкивать гнев сенаторов с безрассудством плебеев.

56. (1) Отдав свое расположение Волерону, плебеи на ближайших выборах
избрали его народным трибуном - в тот год [472 г.], когда консулами были
Луций Пинарий и Публий Фурий. (2) Все полагали, что Волерон воспользуется
трибунским званием для преследования прошлогодних консулов; но он, поставив
общее дело выше личной обиды, ни словом не задев консулов, предложил народу
закон о том, чтобы плебейские должностные лица избирались в собраниях по
трибам. (3) В безобидном на первый взгляд предложении речь шла о предмете
отнюдь не малозначительном; но о том, чтобы отобрать у патрициев
возможность через посредство своих клиентов добиваться избирать угодных
себе трибунов. (4) Этой мере, столь желательной для плебеев, всеми силами
сопротивлялись сенаторы, и, хотя ни консулам, ни знатнейшим людям не
удалось своим влиянием добиться того, чтобы кто-нибудь из трибунов выступил
против (а это была единственная возможность провалить предложение), тем не
менее дело это, по самой своей значительности чреватое спорами, растянулось
на целый год. (5) Плебеи вновь избирают трибуном Волерона; сенаторы,
полагая, что дело дойдет до решительного столкновения, избирают консулом
Аппия Клавдия, сына Аппия, ненавистного и неугодного плебеям уже памятью о
стычках с его отцом. В товарищи ему дают Тита Квинкция.
    (6) С самого начала года [471 г.] речь прежде всего пошла о новом
законе. Но теперь поборником закона, предложенного Волероном, был и товарищ
его Леторий, только что взявшийся за это дело; он был еще решительнее. (7)
Горячности добавляла ему громкая слава, обретенная на войне, ибо вряд ли
был в то время более храбрый воин. И если Волерон не говорил ни о чем,
кроме закона, воздерживаясь от порицания консулов, то Леторий выступил с
обвинением Аппия и его семейства, надменнейшего и жесточайшего к простому
народу: не консула, (8) утверждал он, избрали сенаторы, а палача, чтобы
терзать и мучить плебеев. Грубый язык военного человека был недостаточен
для его свободолюбивого духа. (9) И вот, когда не хватило ему слов, он
сказал: "Не так складно я говорю, квириты, как держусь сказанного; будьте
здесь завтра. Я либо погибну на ваших глазах, либо проведу закон".
    (10) На следующий день трибуны занимают освященное место114. Консулы и
знать приходят в собрание, чтобы помешать принятию закона. Леторий
приказывает удалить всех, кроме участников голосования. (11) Знатные юноши
стояли перед посыльными, не двигаясь с места. Тогда Леторий приказывает
схватить кого-нибудь из них. Консул Аппий возражает; право трибунов,
говорит он, распространяется лишь на плебеев, (12) это должность не
общенародная, но только плебейская; даже и сам он, по обычаям предков, не
мог бы своей властью разгонять народ, ведь говорится так: "Если вам угодно,
удалитесь, квириты". Такими пренебрежительными рассуждениями о праве он
легко выводит Летория из себя. (13) Кипя негодованием, направляет трибун к
консулу посыльного, консул - к трибуну ликтора, выкрикивая, что трибун -
частный человек, нет у него власти, нет должности; (14) не миновать бы
насилия, если бы все собрание не восстало яростно за трибуна против
консула, а взволнованная толпа не сбежалась на форум со всего города. Но
Аппий, невзирая на эту бурю, упорно стоял на своем; (15) столкновение
готово было обернуться кровопролитием, если бы не второй консул - Квинкций;
он поручил консулярам115 силой, если иначе нельзя, увести товарища с
форума, он смягчил мольбами разбушевавшийся простой народ, он уговорил
трибунов распустить собрание: (16) пусть уляжется раздражение - время не
лишит их силы, но прибавит к ней разумение, и отцы подчинятся народу, и
консул - отцам.

57. (1) Трудно было Квинкцию утихомирить плебеев, еще труднее сенаторам -
второго консула. (2) Когда наконец народное собрание было распущено,
консулы созвали сенат. Там страх и гнев заставляли говорить разное, но, по
мере того как в ходе долгого заседания порыв уступал место обсуждению,
сенаторы отвращались от вооруженной борьбы и наконец уже благодарили
Квинкция за то, что его стараниями успокоена была распря. (3) Аппия
уговаривали, чтобы он искал такого величия консульской власти, какое
совместимо с согласием среди граждан: а пока трибуны и консулы тянут каждый
в свою сторону, никакой средней силы не остается, разъято и растерзано
оказывается государство - думают больше о том, в чьих оно будет руках, чем
о том, чтобы сохранить его в целости. (4) Аппий, напротив, призывал богов и
людей в свидетели того, что государство предано и покинуто из трусости, что
не сенату недостает консула, а консулу - сената; законы принимаются более
тягостные, чем были приняты на Священной горе. Однако, побежденный
е