па. (5) Вейяне не знали, что
даже их собственные прорицатели, даже чужеземные оракулы их предали, что
богов уже зовут к дележу вейской добычи, а других богов выманили из
собственного города обетами и теперь их ждет новое жилище во вражеских
кумирнях. Не знали вейяне и того, что этот день станет для них последним.
(6) Но менее всего могли они ожидать, что под стенами вырыт подземный ход и
в крепость уже проникли враги. Вооружившись чем попало, горожане бросились
к стенам. (7) Они недоумевали, что случилось: на римских укреплениях в
течение стольких дней не было заметно никакого движения - и вдруг римляне,
словно охваченные внезапным бешенством, ринулись на приступ.
     (8) К этому моменту приурочивают обычно такую легенду: вейский царь
приготовился к совершению жертвенного обряда, и гаруспик объявил, что
победа даруется тому, кто разрубит внутренности именно этого животного.
Услышав его слова из подкопа, римские воины вывели подземный ход наружу,
похитили внутренности жертвенного животного и принесли их диктатору47. (9)
Когда описываешь столь глубокую древность, то и правдоподобное принимаешь
за правду: зачем подтверждать или опровергать то, чему место скорее на
охочих до чудес театральных подмостках, чем в достоверной истории48.
     (10) Тем временем некоторые опытные воины с оружием в руках вышли из
подземного хода и оказались в храме Юноны, прямо посреди вейской крепости.
Тут одни с тыла напали на врагов, стоявших по стенам, другие сбили засовы с
ворот, третьи запалили крыши домов, поскольку женщины и рабы швыряли оттуда
камни и черепицу. (11) Повсюду поднялся вопль, в котором разноголосье ужаса
и угроз смешалось с плачем женщин и детей. (12) В мгновение ока со всех
стен были сброшены вооруженные защитники, а ворота отворены, и в то время,
как одни римляне толпой стали прорываться в город, другие начали
карабкаться по оставленным горожанами стенам. Город наполнился римлянами,
(13) бой шел повсюду. После ужасающей резни битва начала ослабевать. Тогда
диктатор приказал глашатаям объявить, чтобы не трогали безоружных, что и
положило конец кровопролитию.
     (14) Горожане стали складывать оружие и сдаваться, а воины с
разрешения диктатора бросились грабить. Говорят, что, когда Камилл своими
глазами увидел, насколько эта громадная добыча превосходит ценностью все
упования, он воздел руки к небу и молился, (15) чтобы не слишком дорогой
ценой пришлось платить за все это ему и римскому народу - ведь то
невероятное счастье, которое досталось сегодня ему самому и всем римлянам,
может вызвать зависть у богов и людей. (16) Передают, что посреди своей
молитвы он оступился и упал: несколькими годами позже, когда Камилл был
осужден, а Рим взят и разграблен, многие вспомнили про этот случай и сочли
его предзнаменованием. (17) А тогда день прошел в избиении врагов и
ограблении богатейшего города.

22. (1) Назавтра диктатор продал в рабство свободных граждан. Государству
достались только эти деньги, но и этим плебеи были недовольны. Даже за ту
добычу, которую плебеи принесли с собой, они не были признательны
командующему, негодуя, что тот передал сенату дело, которое имел право
решить самолично; по их мнению, он хотел лишь найти прикрытие для своей
скупости. (2) Не были они благодарны и сенату, но лишь семье Лициниев, из
коих сын сделал доклад сенату, а отец внес там свое столь понравившееся
народу предложение.
     (3) Когда все земные богатства были из Вей унесены, римляне приступили
к вывозу даров божественных и самих богов, но проявили здесь не
святотатство, а благоговение. (4) Из всего войска были отобраны юноши,
которым предстояло перенести в Рим царицу Юнону. Дочиста омывшись и
облачившись в светлые одежды, они почтительно вступили в храм и сначала
лишь набожно простирали к статуе руки - ведь раньше даже на это, согласно
этрусскому обычаю, никто не посягал, кроме жреца из определенного
семейства. (5) Но затем кто-то из римлян, то ли по божественному наитию, то
ли из юношеского озорства, произнес: "Хочешь ли, о Юнона, идти в Рим?" Тут
все остальные стали кричать, что богиня кивнула. (6) К этой легенде
добавляют еще подробность, будто слышен был и голос, провещавший изволение.
Во всяком случае известно, что статуя была снята со своего места с помощью
простых приспособлений, а перевозить ее было так легко и удобно, будто она
сама шла следом. Богиню доставили на Авентин, где ей отныне предстояло
находиться всегда; (7) именно туда звали ее обеты римского диктатора49.
Позднее тот же Камилл освятил там для нее храм.
     (8) Так пали Вейи. Самый богатый город этрусского племени даже в
собственной гибели обнаружил величие: ведь римляне осаждали его долгих
десять лет и зим, в течение которых он нанес им поражений куда больше, чем
от них претерпел, и даже когда в конце концов пал по воле рока, то был взят
не силой, но хитростью.

23. (1) Пусть были получены благоприятные знамения, пророчества
прорицателей и оракул Пифии, пусть римляне сделали все, что могло в таком
деле зависеть от человеческого разумения, и избрали командующим Марка
Фурия, величайшего из полководцев,- (2) все равно, когда до Рима донеслась
весть о взятии Вей, ликованию не было предела. Столько лет длилась эта
война! Столько было испытано поражений! (3) Не дожидаясь решения сената,
римские матроны заполонили все храмы, вознося благодарения богам. Сенат
распорядился провести четырехдневные молебствия - ни в одной предыдущей
войне не назначались такие сроки. (4) Въезд диктатора также был обставлен
торжественнее, чем когда-либо раньше: люди всех сословий высыпали его
встречать, и триумф далеко превзошел все почести, обычные в такой день. (5)
Самое сильное впечатление производил сам диктатор, въехавший в город на
колеснице, запряженной белыми конями: он не походил не только на
гражданина, но даже и на смертного. (6) Эти кони как бы приравнивали
диктатора к Юпитеру и Солнцу50, что делало церемонию кощунственной. По
этой-то причине триумф был скорее блестящим, нежели радостным51. (7) Тогда
же Камилл наметил на Авентине место для храма царицы Юноны и освятил капище
Матери Матуты. Закончив все торжественные и мирские дела, он сложил с себя
диктаторство.
     (8) Затем стали обсуждать вопрос о даре Аполлону. Когда Камилл
напомнил, что обещал ему десятину от добычи, понтифики сочли, что следует
освободить народ от этого священного обязательства: (9) невозможно было
заставить его отдать свою добычу, чтобы часть из нее выделить для
выполнения религиозного обета. (10) Наконец сговорились на том, что
казалось самым легким: пусть каждый, кто хочет освободить себя и свое
имущество от обязанности благочестия, сам оценит собственную добычу и
отдаст государству десятую часть этой стоимости, (11) дабы на эти средства
создать дар, достойный римского народа и соразмерный величию храма и
могуществу бога. Упомянутый взнос также отвратил от Камилла души плебеев.
     (12) Среди всех этих событий явились просить о мире послы от вольсков
и эквов. И они получили его: пусть это было недостойно римлян, но
государство, измученное столь долгой войной, нуждалось в отдыхе.

24. (1) На следующий год [395 г.] после взятия Вей избрали шестерых военных
трибунов с консульской властью: двух Публиев Корнелиев (Косса и Сципиона),
Марка Валерия Максима во второй раз, Цезона Фабия Амбуста во второй, Луция
Фурия Медуллина в пятый, Квинта Сервилия в третий. Воевать с фалисками
выпало по жребию Корнелиям, с Капенами - Валерию и Сервилию. (2) Они не
осаждали города и не брали их приступом, но разорили поля и забрали в
добычу все продовольствие, не оставив там ни одного плодоносящего дерева,
ни одного колоса. (3) Это несчастье потрясло капенский народ, он запросил
мира и получил его. Война с фалисками продолжалась.
     (4) Между тем в Риме не затихали разнообразные распри, и для смягчения
их было решено вывести колонию в землю вольсков. Туда записались три тысячи
римских граждан, и выбранные для этого триумвиры нарезали каждому по три и
семь двадцатых югера земли52. (5) Эта раздача вызвала лишь негодование,
поскольку ее сочли подачкой, призванной отвлечь народ от надежд на большее:
зачем усылать плебеев к вольскам, когда под боком великолепный город Вейи,
земли которого плодороднее и обширнее римских? (6) К тому же плебеи явно
предпочитали Риму Вейи из-за их удобного местоположения, роскошных площадей
и зданий, как общественных, так и частных. (7) Именно тогда зародился
замысел переселения в Вейи53, наделавший столько шума уже после взятия Рима
галлами. (8) Предполагалось, что часть плебеев и часть сената переберутся
туда, чтобы два города могли быть объединены в одно государство и населены
римским народом.
     (9) Против этого выступили лучшие граждане54, заявляя, что они готовы
скорее умереть, но только здесь, на виду у народа римского; (10) ведь
теперь даже и в одном городе вон сколько раздоров - что же будет при двух
городах? Неужели кто-то предпочтет побежденную родину победившей, допустит,
чтоб взятые Вейи принесли больше несчастья, чем невредимые? (11) Одним
словом, пусть сограждане оставят их на родине, а сами могут отправляться в
Вейи за градозиждителем Титом Сицинием (именно он внес это предложение от
имени народных трибунов). Их же никакая сила не принудит покинуть бога
Ромула, сына бога, отца-основателя града Рима.

25. (1) Все эти споры сопровождались недостойными перепалками: патриции
привлекли на свою сторону часть военных трибунов; одно не давало плебеям
распустить руки - (2) лишь только поднимался крик, грозивший перерасти в
потасовку, старейшие сенаторы первыми бросались в гущу толпы, призывая на
себя побои, раны и смерть. (3) Поскольку чернь не смела осквернять
достоинство почтенных старцев, то и в прочих грубых поползновениях
почтительность заступала дорогу гневу.
     (4) Камилл же везде и всюду бесперечь выступал с такими речами:
неудивительно, что государство сошло с ума, если оно, будучи связано
обетом, считает любую заботу важнее заботы об исполнении религиозного
долга. (5) Что уж тут говорить о сборе десятины, а вернее, милостыни,- ведь
каждый выплачивает ее частным порядком, а народ в целом освобожден. (6) Но
ему, Камиллу, совесть не позволяет умолчать, что десятина назначается
только из добычи в виде движимого имущества. О городе же, о попавшей в руки
римлян земле, никто и не обмолвится - а они ведь тоже включены в обет.
     (7) Поскольку этот вопрос показался сенату спорным, обратились к
жрецам. Понтифики, собравшись и побеседовав с Камиллом, сочли, что Аполлону
была посвящена десятина от всего, что перед принесением обета принадлежало
вейянам, а потом перешло римлянам. Таким образом, при оценке следовало
учитывать и город с землей (8). Деньги достали из казны, и военным
трибунам-консулярам было поручено закупить на них золото. Поскольку его не
хватало, матроны, посовещавшись об этом, обещали отдать военным трибунам
золото - и действительно передали в казну все свои украшения. (9) Это
деяние вызвало у сената глубочайшую признательность. Передают, что именно
благодаря той щедрости матронам было предоставлено право выезжать в
четырехколесных повозках к священнодействиям и на игры, а в одноколках как
по праздничным, так и по будним дням55. (10) Взвесив и сосчитав полученное
от отдельных лиц золото, трибуны уплатили за него деньгами. Решено было
отлить золотую чашу, которая и была послана в Дельфы как дар Аполлону.
     (11) Только люди отвлеклись от дел благочестия, как народные трибуны
возобновили смуту. Они науськивали толпу на всех знатных, но вперед других
- на Камилла: (12) он, мол, обратил в ничто вейскую добычу поборами в казну
и на священные нужды. На отсутствующих народные трибуны обрушивались с
ожесточением, присутствующих же робели, особенно если те сами шли навстречу
их ярости. (13) Поскольку было очевидно, что этой тяжбы не закончить в
истекающем году, на следующий народными трибунами были переизбраны те же
лица - авторы законопроекта56. А патриции настояли на том же в отношении
противников этого закона. Таким образом, народные трибуны были в
большинстве своем переизбраны.

26. (1) На выборах военных трибунов патриции, приложив все усилия, добились
избрания Марка Фурия Камилла [394 г.]. Они притворялись, будто в
рассуждении войны заботятся о полководце, а на самом деле им требовался
противоборец трибунским щедротам. (2) Вместе с Камиллом57 военными
трибунами с консульской властью были избраны Луций Фурий Медуллин в шестой
раз, Цезон Эмилий, Луций Валерий Публикола, Спурий Постумий, Публий
Корнелий58 во второй раз.
     (3) В начале года, пока Марк Фурий не отбыл в землю фалисков, война с
которыми была ему поручена, народные трибуны не давали делу хода. В конце
концов из-за проволочек о нем вообще забыли, а Камилл, чьего прекословия
трибуны больше всего опасались, стяжал себе славу в войне с фалисками. (4)
Дело в том, что враги почли за благо удалиться под защиту стен, считая это
самым безопасным, а он, грабя поля и сжигая селения, принудил их выйти из
города. (5) Однако страх не дал им продвинуться далеко - почти в миле от
города они разбили лагерь. Выбранное место казалось им надежным лишь на том
основании, что подход к нему был затруднен обрывами, крутыми склонами, а
дороги были труднодоступны. (6) Но Камилл, выбрав в проводники пленного,
родом из этих мест, глубокой ночью снялся с лагеря и уже на рассвете
появился значительно выше той точки, где был неприятель. (7) Римские
триарии принялись возводить укрепления, а прочее войско стояло, готовое к
бою. Когда враги попытались помешать строительству, полководец разбил их и
обратил в бегство. Фалисков объял такой страх, что, захваченные повальным
бегством, они бросились к городу мимо собственного лежащего вблизи лагеря.
Многие были убиты и ранены, (8) прежде чем охваченное паникой войско
ворвалось в ворота. Лагерь был взят, добыча же отдана квесторам, к сильному
недовольству воинов. Однако, сломленные суровостью командования, они при
всей ненависти к Камиллу восхищались его непреклонностью. (9) Затем, во
время осады, горожане совершали вылазки против римских укреплений, и даже
заставы иногда подвергались беспорядочным нападениям. Происходили мелкие
стычки: так тянулось время, но ни одна из сторон не получала перевеса, а
между тем у осажденных продовольствия и других запасов было приготовлено
больше, чем у осаждающих. (10) Казалось, что здесь потребуются усилия,
столь же длительные, как под Вейями, но вдруг судьба даровала римскому
полководцу вместе со скорой победой и случай проявить свою доблесть, однако
не на военном поприще, где она была общеизвестна, а в деле неожиданном.

27. (1) У фалисков велось, чтобы учителем и воспитателем у ребенка был один
и тот же человек; кроме того, на попечении одного воспитателя обычно
находилось по многу детей, что и посейчас принято в Греции59. Детей знатных
граждан, как это часто бывает, учил некий человек, преуспевший в науках.
(2) Так вот, он еще во дни мира взял за правило выводить детей для игр и
упражнений за город. Не отступился он от своей привычки и во время войны,
уводя их то ближе, то дальше от ворот, и однажды, когда представился
случай, завлек детей играми и беседами дальше обычного, привел к вражеским
постам, потом к римскому лагерю и, наконец,- в палатку Камилла. (3) Там он
преступное свое деяние усугубил речью еще более преступной: что-де, передав
во власть римлян этих детей, (4) чьи родители главенствуют в Фалериях, он
тем самым и город отдал в их руки. (5) Услыхав такое, Камилл сказал: "Не
похожи на тебя, злодей, ни народ, ни полководец, к которым ты явился со
своим злодейским даром. (6) Той общности, которая устанавливается между
людьми по договору, у нас с фалисками нет, но есть и пребудет та, что
природой врождена всем. Война так же имеет законы, как и мир, а мы умеем
воевать столь же справедливо, сколь и храбро. (7) Наше оружие направлено не
против тех, чей возраст принято щадить даже при взятии городов, но против
вооруженных мужей, которые в свое время сами напали на римский лагерь под
Вейями без всякого повода или вызова с нашей стороны. (8) Насколько было в
твоих силах, ты, пожалуй, превзошел их еще большим злодеянием, я же
собираюсь победить по-римски: доблестью, осадой и оружием, как это было и с
Вейями". (9) Потом он приказал раздеть этого человека, связать ему руки за
спиной и передать детям для возвращения в Фалерии, да велел вручить им
розги, чтобы они гнали ими предателя к городу.
     (10) Первым делом на это удивительное зрелище сбежался смотреть весь
народ; затем должностные лица созвали сенат, чтобы обсудить неслыханное
происшествие. Оно настолько изменило направление умов, что все без
исключения стали требовать мира. А давно ли они, обезумев от злобы и
ненависти, предпочитали скорее погибнуть, как вейяне, чем, подобно
капенцам, попросить о мире. (11) И на форуме, и в курии все прославляли
честность римлян, справедливость полководца. Со всеобщего согласия в лагерь
к Камиллу были отправлены послы; оттуда они с его разрешения поехали в Рим,
чтобы известить сенат о сдаче Фалерии. (12) Передают, что, когда их ввели в
сенат, они заявили следующее: "Отцы-сенаторы! Мы сдаемся вам, побежденные
вами и вашим полководцем, но победа эта такого свойства, что не может
вызвать ничьей зависти - ни божеской, ни человеческой. Мы думаем, что нам
лучше будет жить под вашей властью, чем под сенью собственных законов,- а
что может быть слаще для победителя, чем такая уверенность побежденного!
(13) Исход этой войны являет роду человеческому два достойных подражания
примера: вы благородство в войне предпочли верной победе, мы же добровольно
уступили ее вам, потрясенные этим благородством. Мы покоряемся вам. (14)
Можете присылать за оружием и заложниками. Город открыл ворота - берите
его. Ни вам не придется разочароваться в нашей верности, ни нам в вашей
власти". (15) Камиллу были принесены благодарности как от врагов, так и от
сограждан; с фалисков взыскали деньги на годовое жалованье воинам, чтобы
освободить римский народ от подати, и по заключении мира войско вернулось в
Рим.

28. (1) Победив врагов справедливостью и великодушием, Камилл вернулся в
город. Его встречали куда теплее, чем в тот раз, когда он ехал по улицам в
колеснице триумфатора, запряженной белыми лошадьми. Одного его скромного
молчания было достаточно, чтобы сенат без промедлений освободил его от
невыполненного обета.
     (2) А золотую чашу в дар Аполлону повезли Луций Валерий, Луций Сергий
и Авл Манлий, отправленные послами в Дельфы. Недалеко от Сицилийского
пролива их военный корабль был перехвачен липарскими пиратами и уведен на
Липары60. Тамошняя община обыкновенно делила добычу между всеми, считая
плоды разбоя как бы государственным достоянием. (3) Но случилось так, что в
этом году высшую должность у них занимал некто Тимасифей, муж, более
похожий на римлянина, чем на своих соотечественников. (4) Он не только сам
исполнился почтения к посольскому достоинству, к священному дару, к тому
богу, которому дар был послан, и к той причине, что побудила дар послать,
но и сумел внушить благоговение черни, которая всегда такова, каков
правящий ею. Он предложил послам гостеприимство от имени государства, затем
отправил их в Дельфы, дав еще и кораблей в охрану, а оттуда невредимыми
вернул в самый Рим. (5) Сенат заключил с ним договор гостеприимства61 и
послал ему подарки от казны.
     В течение этого года продолжалась война с эквами, шедшая с переменным
успехом, так что и в самом войске, и в Риме не могли поначалу решить,
победили они или побеждены. У римлян там командовали военные трибуны Гай
Эмилий и Спурий Постумий. (6) На первых порах они вели войну вместе, но
затем, когда неприятель в открытом бою был разбит, решили, что Эмилий
станет на стоянку в Верругине, а Постумий начнет опустошать окрестность.
(7) Последнему сопутствовал успех, и потому его войско двигалось без всякой
осторожности, не соблюдая строя. Тут-то на них и н