ая надежда, но еще
не тревога: они сокрушались об участи последнего, которого обступили трое
Куриациев. (7) Волею случая он был невредим, и если против всех вместе
бессилен, то каждому порознь грозен. Чтобы разъединить противников, он
обращается в бегство, рассчитав, что преследователи бежать будут так, как
позволит каждому рана. (8) Уже отбежал он на какое-то расстоянье от места
боя, как, оглянувшись, увидел, что догоняющие разделены немалыми
промежутками и один совсем близко. (9) Против этого и обращается он в
яростном натиске, и, покуда альбанское войско кричит Куриациям, чтобы
поторопились на помощь брату, победитель Гораций, убив врага, уже
устремляется в новую схватку. Теперь римляне поддерживают своего бойца
криком, какой всегда поднимают при неожиданном обороте поединка
сочувствующие зрители, и Гораций спешит закончить сражение. (10) Итак, он,
прежде чем смог подоспеть последний, который был недалеко, приканчивает еще
одного Куриация: (11) и вот уже военное счастье сравнялось - противники
остались один на один, но не равны у них были ни надежды, ни силы.
Римлянин, целый и невредимый, одержавший двойную победу, был грозен, идя в
третий бой; альбанец, изнемогший от раны, изнемогший от бега, сломленный
зрелищем гибели братьев, покорно становится под удар. (12) И то не было
боем. Римлянин восклицает, ликуя: "Двоих я принес в жертву теням моих
братьев, третьего отдам на жертвенник того дела, ради которого идет эта
война, чтобы римлянин властвовал над альбанцем". Ударом сверху вонзает он
меч в горло противнику, едва держащему щит; с павшего снимает доспехи. (13)
Римляне встретили Горация ликованием и поздравлениями, и тем большею была
их радость, чем ближе были они прежде к отчаянию. Обе стороны занялись
погребением своих мертвых, но с далеко не одинаковыми чувствами - ведь одни
выиграли власть, а другие подпали чужому господству. (14) Гробницы можно
видеть и до сих пор на тех самых местах, где пал каждый: две римские
вместе, ближе к Альбе, три альбанские поодаль, в сторону Рима, и врозь -
именно так, как бойцы сражались.

26. (1) Прежде чем покинуть место битвы, Меттий, повинуясь заключенному
договору, спросил, какие будут распоряжения, и Тулл распорядился, чтобы
альбанская молодежь оставалась под оружием: она понадобится, если будет
война с вейянами. С тем оба войска и удалились в свои города.
     (2) Первым шел Гораций, неся тройной доспех, перед Капенскими воротами
его встретила сестра-девица, которая была просватана за одного из
Куриациев; узнав на плечах брата женихов плащ, вытканный ею самою, она
распускает волосы и, плача, окликает жениха по имени86. (3) Свирепую душу
юноши возмутили сестрины вопли, омрачавшие его победу и великую радость
всего народа. Выхватив меч, он заколол девушку, воскликнув при этом: (4)
"Отправляйся к жениху с твоею не в пору пришедшей любовью! Ты забыла о
братьях - о мертвых и о живом,- забыла об отечестве. (5) Так да погибнет
всякая римлянка, что станет оплакивать неприятеля!"
     Черным делом сочли это и отцы, и народ, но противостояла преступлению
недавняя заслуга. Все же Гораций был схвачен и приведен в суд к царю. А
тот, чтобы не брать на себя такой прискорбный и неугодный толпе приговор и
последующую казнь, созвал народный сход и объявил: "В согласии с законом,
назначаю дуумвиров, чтобы они вынесли Горацию приговор за тяжкое
преступление"87. (6) А закон звучал устрашающе: "Совершившего тяжкое
преступление да судят дуумвиры; если он от дуумвиров обратится к народу,
отстаивать ему свое дело перед народом; если дуумвиры выиграют дело,
обмотать ему голову, подвесить веревкой к зловещему дереву88, засечь его
внутри городской черты или вне городской черты"89. (7) Таков был закон, в
согласии с которым были назначены дуумвиры. Дуумвиры считали, что закон не
оставляет им возможности оправдать даже невиновного. Когда они вынесли
приговор, то один из них объявил: "Публий Гораций, осуждаю тебя за тяжкое
преступление. Ступай, ликтор, свяжи ему руки". (8) Ллктор подошел и стал
ладить петлю. Тут Гораций, по совету Тулла, снисходительного истолкователя
закона, сказал: "Обращаюсь к народу". (9) Этим обращением дело было
передано на рассмотренье народа. На суде особенно сильно тронул собравшихся
Публий Гораций-отец, объявивший, что дочь свою он считает убитой по праву:
случись по-иному, он сам наказал бы сына отцовскою властью90. Потом он
просил всех, чтоб его, который так недавно был обилен потомством, не
оставляли вовсе бездетным. (10) Обняв юношу и указывая на доспехи
Куриациев, прибитые на месте, что ныне зовется "Горациевы копья", старик
говорил: "Неужели, квириты, того же, кого только что видели вступающим в
город в почетном убранстве, торжествующим победу, вы сможете видеть с
колодкой на шее, связанным, меж плетьми и распятием? Даже взоры альбанцев
едва ли могли бы вынести столь безобразное зрелище! (11) Ступай, ликтор,
свяжи руки, которые совсем недавно, вооруженные, принесли римскому народу
господство. Обмотай голову освободителю нашего города; подвесь его к
зловещему дереву; секи его, хоть внутри городской черты - но непременно меж
этими копьями и вражескими доспехами, хоть вне городской черты - но
непременно меж могил Куриациев. Куда ни уведете вы этого юношу, повсюду
почетные отличия будут защищать его от позора казни!" (12) Народ не вынес
ни слез отца, ни равного перед любою опасностью спокойствия духа самого
Горация - его оправдали скорее из восхищения доблестью, нежели по
справедливости. А чтобы явное убийство было все же искуплено очистительной
жертвой, отцу повелели, чтобы он совершил очищение сына на общественный
счет.
     (13) Совершив особые очистительные жертвоприношения, которые с той
поры завещаны роду Горациев, отец перекинул через улицу брус и, прикрыв
юноше голову, велел ему пройти словно бы под ярмом. Брус существует и по
сей день, и всегда его чинят на общественный счет; называют его "сестрин
брус"91. Гробница Горации - на месте, где та пала мертвой,- сложена из
тесаного камня.

27. (1) Но недолог был мир с Альбой. Недовольство черни, раздраженной тем,
что судьба государства была вручена трем воинам, смутило суетный ум
диктатора, и, поскольку, действуя прямо, он ничего не выгадал, Меттий
принялся бесчестными ухищрениями домогаться прежнего расположения
соотечественников. (2) Как прежде, в военное время, он искал мира, так
теперь, в мирное, ищет войны, и, сознавая, что боевого духа у его сограждан
больше, чем сил, он к прямой и открытой войне подстрекает другие народы,
своему же оставляет прикрытое видимостью союза предательство. (3) Фиденяне,
жители римского поселения, дали склонить себя к войне с Римом, получив от
альбанцев обещание перейти на их сторону. Войдя в соглашение с вейянами,
они взялись за оружие. (4) Когда фиденяне отпали, Тулл, вызвав Меттия и его
войско из Альбы, повел их на врага. Перейдя Аниен, он разбил лагерь при
слиянии рек. Между этим местом и Фиденами перешло Тибр войско вейян. (5)
Они в боевом строю не отдалились от реки. занимая правое крыло; на левом,
ближе к горам, расположились фиденяне. Против вейян Тулл выстроил своих, а
альбанцев разместил против легиона фиденян. Храбрости у альбанского
полководца было не больше, чем верности. Не отваживаясь ни остаться на
месте, ни открыто перейти к врагу, он мало-помалу отступает к горам. (6)
Решив, что дальше отходить не надо, он выстраивает все войско и в
нерешительности, чтобы протянуть время, поправляет ряды. Замысел его был -
на ту сторону привести свои силы, на какой окажется счастье. (7) Римляне,
стоявшие рядом, сперва удивлялись, видя, что их крыло остается незащищенным
из-за отхода союзников; потом во весь опор прискакал конник и сообщил царю,
что альбанцы уходят. Среди всеобщего замешательства Тулл дал обет учредить
двенадцать салиев92 и святилища Страху и Смятенью. (8) Всадника он
отчитывает громким голосом - чтоб услыхали враги - и приказывает вернуться
в сраженье: тревожиться нечего, это он, Тулл, послал в обход альбанское
войско, чтобы оно напало на незащищенные тылы фиденян. И еще царь
распорядился, чтобы всадники подняли копья. (9) Когда это было исполнено,
от большей части римской пехоты был загорожен вид уходящего альбанского
войска, а те, кто успел увидеть, доверились речи царя и сражались тем
горячее. Страх теперь переходит к врагам; они слышали громкий голос Тулла,
а большинство фиденян, жителей римского поселения, знали латинский язык.
(10) И вот, чтобы не оказаться отрезанными от своего города, если альбанцы
с холмов внезапно двинутся вниз, фиденяне поворачивают вспять. Тулл
наступает, и, когда крыло, которое занимали фиденяне, было рассеяно, он, с
еще большим воинским пылом, вновь обращает рать против вейян, устрашенных
чужим испугом. Не выдержали натиска и они, но бежать как придется не давала
протекавшая сзади река. (11) Добежав до нее, одни, постыдно бросая щиты,
слепо ринулись в воду, другие медлили на берегу, колеблясь меж бегством и
битвой, и были раздавлены. Из всех сражений, что до сих пор дали римляне,
ни одно не было более ожесточенным.

28. (1) Тогда альбанское войско, оставшееся зрителем битвы, спустилось на
равнину. Меттий поздравляет Тулла с полной победою над врагами; со своей
стороны Тулл любезно разговаривает с Меттием. Он велит соединить, в добрый
час, альбанский лагерь с лагерем римским и готовит очистительное
жертвоприношение к следующему дню.
     (2) На рассвете, когда все было приготовлено по заведенному обычаю,
Тулл приказывает созвать на сходку оба войска. Глашатаи, начав с дальнего
конца лагеря, первыми подняли альбанцев. А тех и самое дело, бывшее им в
новинку, побудило стать впереди, чтобы послушать речь римского царя. (3) Их
окружает римский легион под оружием - так было решено заранее; центурионам
было вменено в обязанность исполнять приказания без задержки. (4) Тулл
начинает так:
     "Римляне, если в какой-либо из войн раньше всего следовало благодарить
бессмертных богов, а потом вашу собственную доблесть, так это во вчерашнем
сражении. Биться пришлось не столько с врагами, сколько с предательством и
вероломством союзников, а эта битва и тяжелей, и опасней. (5) Пусть не
будет у вас заблуждений - без моего приказа поднялись альбанцы к горам, и
не распоряжался я ходом битвы, но схитрил и притворился, чтобы вы не знали,
что брошены союзниками, и не отвлеклись от сраженья и чтобы враги,
вообразив себя обойденными с тыла, в страхе ударились в бегство. (6) Та
вина, о которой я говорю, лежит не на всех альбанцах: они пошли за своим
вождем, как поступили бы и вы, если бы я захотел увести вас отсюда. Меттий
- вот предводитель, за которым они пошли, тот же Меттий - зачинщик этой
войны, Меттий - нарушитель договора меж Римом и Альбой. Когда-нибудь и
другой дерзнет ва подобное, если сегодня не покажу я пример, который будет
наукой всем смертным".
     (7) Вооруженные центурионы обступают Меттия, а царь продолжает: "Да
послужит это ко благу, пользе и счастью римского народа, моему и вашему
счастью, альбанцы,- вознамерился я весь альбанский народ перевести в Рим,
простому люду даровать гражданство, старейшин зачислить в отцы, создать
один город, одно государство. Как один народ, составлявший общину
альбанцев, был поделен некогда на два, так теперь пусть они воссоединятся в
один". (8) На это альбанцы, безоружные в кольце вооруженных, хоть и думают
об этом по-разному, но, объединенные общим страхом, отвечают молчанием. (9)
Тогда Тулл говорит: "Меттий Фуфетий, если бы и ты мог научиться хранить
верность и соблюдать договоры, я бы тебя этому поучил, оставив в живых; но
ты неисправим, а потому умри, и пусть твоя казнь научит человеческий род
уважать святость того, что было осквернено тобою. Совсем недавно ты
раздваивался душою меж римлянами и фиденянами, теперь раздвоишься телом".
(10) Тут же подали две четверни, и царь приказал привязать Меттия к
колесницам, потом пущенные в противоположные стороны кони рванули и,
разодрав тело надвое, поволокли за собой прикрученные веревками члены. (11)
Все отвели глаза от гнусного зрелища. В первый раз и в последний
воспользовались римляне этим способом казни, мало согласным с законами
человечности; в остальном же можно смело сказать, что ни один народ не
назначал более мягких наказаний.

29. (1) Между тем уже были посланы в Альбу всадники, чтобы перевести
население в Рим, за ними шли легионы разрушать город. (2) Когда они
вступили в ворота, не было вовсе смятения и безудержного отчаяния, обычного
в только что взятом городе, где взломаны ворота, иди повалены стены, или не
устояли защитники крепости,- и вот уже повсюду слышен вражеский крик, по
улицам носятся вооруженные и все без разбора предается огню и мечу. (3) А
тут немая скорбь и молчаливое горе сковали сердца: забывшись в тревожном
ожидании, не в силах решиться, люди спрашивали друг у друга, что оставить,
что брать с собою, и то застывали на порогах, то блуждали по дому, чтобы
бросить на все последний взгляд. (4) Но вот крики всадников, приказывавших
уходить, зазвучали угрожающе, послышался грохот зданий, рушимых на краю
города, и пыль, поднявшись в отдалении, окутала все, словно облако; тогда,
второпях унося то, что каждый мог захватить, оставляя и Ларов с пенатами93,
и стены, в которых родились и выросли, альбанцы стали уходить,- (5) вот
сплошная толпа переселяющихся заполнила улицы; вид чужого горя и взаимное
сострадание исторгали из глаз новые слезы, слышались и жалостные женские
вопли, особенно громкие, когда проходили мимо священных храмов, занятых
вооруженными воинами, и как бы в плену оставляли богов. (6) После того как
альбанцы покинули город, римляне все здания, общественные и частные,
сравнивают с землею, в один час предав разрушению и гибели труды четырех
столетий94, которые стоял город Альба; храмы богов, однако,- так указано
было царем - были пощажены.

30. (1) Рим между тем с разрушением Альбы растет. Удваивается число
граждан, к городу присоединяется Целийский холм95, а чтобы он заселялся
быстрее и гуще, Тулл избирает его местом для царского дома и с той поры там
и живет. (2) Альбанских старейшин96 - Юлиев, Сервилиев, Квинтиев, Геганиев,
Куриациев, Клелиев - он записал в отцы, чтобы росла и эта часть
государственного целого; построил он и курию, священное место заседаний
умноженного им сословия,- она вплоть до времени наших отцов звалась
Гостилиевой97. (3) И, чтобы в каждое сословие влилось подкрепление из
нового народа, Тулл набрал из альбанцев десять турм98 всадников, старые
легионы пополнил альбанцами, из них же составил новые.
     (4) Полагаясь на эти силы, Тулл объявляет войну сабинянам, которые в
те времена лишь этрускам уступали в численности и воинской мощи. (5) С
обеих сторон были обиды и тщетные требования удовлетворения. Тулл
жаловался, что на людном торжище у храма Феронии99 схвачены были римские
купцы; (6) сабиняне - что еще до того их люди бежали в священную рощу100 и
были удержаны в Риме. Такие выставлялись предлоги к войне. Сабиняне отлично
помнили, что в свое время Таций переместил в Рим часть их собственных
воинских сил и что вдобавок римское государство еще усилилось недавним
присоединением альбанского народа, а потому и сами стали осматриваться
вокруг в поисках внешней помощи. (7) Этрурия была по соседству, ближе всех
из этрусков - вейяне. Там еще не остыло после прежних войн озлобленье, умы
были особенно возбуждены и склонны к измене, и поэтому оттуда сабиняне
привлекли добровольцев, а кое-кого из неимущего сброда соблазнила плата. Но
от вейского государства сабиняне никакой помощи не получили, и вейяне
остались верны условиям договора, заключенного с Ромулом (то, что прочие
этруски не помогли сабинянам, не так удивительно). (8) Так обе стороны
всеми силами готовились к войне, исход которой, казалось, зависел от того,
кто нападет первым. Тулл, опережая противника, вторгся в Сабинскую область.
(9) Жестокая битва произошла близ Злодейского леса, и победою римляне
обязаны были не столько мощной пехоте, сколько недавно пополнившейся
коннице. (10) Внезапным ударом всадники смяли ряды сабинян, которые не
смогли ни устоять в битве, ни без больших потерь спастись бегством.

31. (1) После победы над сабинянами, когда и царь Тулл, и все римское
государство были в великой славе и великой силе, царю и отцам донесли, что
на Альбанской горе шел каменный дождь. (2) Так как этому почти невозможно
было поверить, послали людей взглянуть на небывалое знамение, и на их
глазах, совсем как гонимый ветрами на землю град, без счета сыпались с неба
камни. (3) Посланные будто бы услышали даже громовой голос с самой вершины
горы - из рощи, повелевавший, чтобы альбанцы, по отеческому обычаю,
совершали жертвоприношения, о которых они забыли (как будто боги были
брошены вместе с отечеством), и либо усвоили римские обряды, либо - как это
часто бывает,- разгневавшись на судьбу, вовсе бросили почитать богов101.
(4) Римляне из-за этого знамения тоже устроили девятидневное общественное
священнослуженье - то ли, как передают иные, вняв небесному гласу с
Альбанской горы, то ли по совету гаруспиков102; во всяком случае, и до сих
пор всякий раз, как донесут о таком знамении, устанавливаются девять
праздничных дней.
     (5) Немногим позже пришло моровое поветрие. Оно принесло с собой
нежелание воевать, но воинственный царь не разрешал выпускать оружие из рук
и был даже уверен, что здоровью молодежи военная служба полезней, чем
пребывание дома. Так длилось до тех пор, покуда и сам он не был разбит
долгой болезнью. (6) Тут вместе с телом был сломлен и его свирепый дух, и
тот, кто раньше ничто не считал менее царственным, чем отдавать свои
помыслы священнодействиям, теперь вдруг стал покорен всему - и важным
предписаниям благочестия, и жалким суевериям,- обратив к богобоязненности и
народ. (7) Все уже тосковали по временам Нумы и верили, что нет от болезни
иного средства, кроме как испросить у богов мир и прощенье. (8) Передают,
что царь сам, разбирая записки Нумы, узнал из них о неких тайных
жертвоприношениях Юпитеру Элицию и всецело отдался этим священнодействиям,
но то ли начал, то ли повел дело не по уставу; и не только что никакое
знамение не было ему явлено, но неверный обряд разгневал Юпитера, и Тулл,
пораженный молнией, сгорел вместе с домом. Царствовал он с великой воинской
славой тридцать два года.

32. (1) По смерти Тулла вновь, как установилось искони, вся власть перешла
к отцам и они назначили интеррекса. На созванном им сходе народ избрал
царем Анка Марция103; отцы утвердили этот выбор. Анк Марций был внуком царя
Нумы Помпилия, сыном его дочери. (2) Едва вступив на царство, он, памятуя о
дедовской славе и единственной слабости прекрасного в остальном предыдущего
царствования - упадке благочестия и искажении обрядов, а также полагая
важнейшим, чтобы общественные священнодействия совершались в строгом
согласии с уставами Нумы, приказал понтифику извлечь из записок царя все
относящиеся сюда наставленья и, начертав на доске, обнародовать. Это и
гражданам, стосковавшимся по покою, и соседним государствам внушило
надежду, что царь вернется к дедовским нравам и установленьям.
     (3) И вот латины, с которыми при царе Тулле был заключен договор,
расхрабрились и сделали набег на римские земли, а когда римляне потребовали
удовлетворенья, дали высокомерный ответ в расчете на бездеятельность нового
царя, который, полагали они, будет проводить свое царствование меж святилищ
и алтарей. (4) Анк, однако, был схож нравом не только с Нумою, но и с
Ромулом; сверх того, он был убежден, что царствованию его деда, при
тогдашней молодости и необузданности народа, спокойствие было гораздо
нужнее и что достойного мира, который достался его деду, ему, Анку, так
просто не добиться: терпенье его испытывают, чтобы, испытав, презирать, и,
стало быть, время сейчас подходящее скорее для Тулла, чем для Нумы. (5) Но,
чтобы установить и для войн законный порядок, как Нума установил обряды для
мирного времен