ан путь к высшим должностям. Пусть только плебеи получат возможность
перевести дух от патрицианских просьб, смешанных с угрозами, они при
голосовании не забудут о своих людях, а, предоставляя поддержку, будут и
притязать на власть. (13) Чтобы покончить с искательством, было решено, что
трибуны внесут на рассмотрение закон, запрещающий оторачивать белым одежду,
выказывая этим свои домогательства. Ныне это показалось бы пустяком и едва
ли было бы принято всерьез, а тогда вызвало жаркие споры между плебеями и
патрициями. (14) Трибуны, однако же, одержали верх, и закон был принят70.
Раздраженные плебеи явно собирались оказать поддержку своим. Чтоб не давать
им волю, было принято сенатское постановление о назначении консульских
выборов.

26. (1) Поводом к назначению консульских выборов послужило готовящееся
нападение эквов и вольсков, о котором сообщили латины и герники. (2)
Консулами стали Тит Квинкций Цинциннат, сын Луция, по прозвищу Пуниец, и
Гней Юлий Ментон [431 г.]. Угроза войны на этот раз не рассеялась. (3)
Набрав воинов на основании священного закона71, который имел чрезвычайную
силу при наборе на военную службу, два сильных войска с двух сторон сошлись
у Альгида и там стали лагерем, эквы - своим, вольски - своим. (4) К
укреплению лагеря, как и к закалке воинов, никогда еще не прилагали столько
стараний предводители эквов и вольсков. (5) Известия об этом только
усиливали тревогу в Риме. Сенат решил назначить диктатора, ибо эти народы,
хоть и часто бывали разбиты, никогда еще не приступали к войне с такой
решимостью, тогда как в Риме стольких мужчин истребила чума. (6) Но главное
- всех пугало криводушие консулов, их раздоры и стычки при совещаниях.
Некоторые летописцы говорят о неудачном сражении, данном этими консулами на
Альгиде, каковое и послужило причиной избрания диктатора. Известно только,
что, несогласные в прочем, они лишь сошлись, противодействуя воле сенаторов
и препятствуя избранию диктатора до тех пор. Но вот стали поступать вести,
одна страшней другой. (7) А поскольку консулы сенату не подчинились, Квинт
Сервилий Приск, выказавший свои достоинства на высших должностях, обратился
к народным трибунам: (8) "К вам, раз уж дело дошло до крайности, взывает
сенат, чтобы в столь решающий миг вы своею властью понудили консулов
избрать диктатора". (9) Трибуны, вняв этому обращению и найдя в нем
возможность для расширения своего влияния, удаляются, а затем от имени всей
коллегии объявляют о том, что консулам надлежит повиноваться решениям
сената, а если они и далее будут противиться единодушному мнению высшего
сословия, трибуны отдадут приказ о заточении их в темницу. (10) Консулы
предпочли покориться трибунам, а не сенату, обвиняя сенаторов в том, что те
пожертвовали полномочиями верховной власти и отдали консульство во власть
трибунов, коль скоро те в состоянии принудить к чему-либо консулов и даже -
что может быть страшнее для частного лица? - заключить их в оковы! (11)
Назначить диктатора по жребию - ибо даже и в этом консулы не смогли прийти
к согласию - должен был Тит Квинкций. Он объявил диктатором Авла Постумия
Туберта, своего зятя, правителя очень строгого; тот назначил начальником
конницы Луция Юлия. (12) Тут же объявляется набор, прекращение
судопроизводства и запрет заниматься в городе чем бы то ни было, кроме
подготовки к войне. Разбор дел об уклонении от военной службы откладывается
до окончания войны. Теперь и те, кто, быть может, не подлежал призыву,
предпочли записаться. От герников и латинов тоже затребованы были
ополченцы; и те и другие ревностно исполнили приказ диктатора.

27. (1) Все это произошло очень быстро. Оставив для обороны Города консула
Гнея Юлия, а начальника конницы Луция Юлия - для снабжения войска в
неожиданных обстоятельствах, чтобы все, что потребуется, доставлялось в
лагерь без промедления, (2) диктатор по предписанию верховного понтифика
Авла Корнелия дал ввиду тревожного положения обет устроить Великие игры72
и, поделив войско с консулом Квинкцием, выступил из Города на врага. (3)
Увидав два неприятельских лагеря, разделенные небольшим промежутком, они и
сами примерно в тысяче шагов от врага стали двумя лагерями - диктатор ближе
к Тускулу, консул - к Ланувию73. (4) Таким образом четыре войска в четырех
крепостях окружили равнину, достаточно просторную не только для небольших
вылазок и стычек, но и для развертывания всех сил обоих неприятелей. (5) С
того дня, как против двух лагерей стали два других, легкие стычки
происходили непрерывно, причем диктатор допускал это и даже велел своим
воинам наращивать силы в надежде на конечную победу, мало-помалу нащупывая
удачу в сражениях.
     (6) Тогда неприятель, потерявший надежду на победу в честном бою,
ночью напал на лагерь консула, рассчитывая на случайный успех. Внезапно
поднявшийся шум разбудил не только стражу консула, а потом и все войско, но
и диктатора. (7) Там, где дело требовало немедленных действий, консулу
хватало и духу, и рассудительности: частью воинов были усилены посты у
ворот, часть воинов он поставил цепью вдоль вала. (8) Насколько спокойнее
было в другом лагере, у диктатора, настолько же там легче было следить за
тем, чтобы все делалось как следует. К лагерю консула было тотчас выслано
подкрепление во главе с легатом Спурием Постумием Альбой; сам диктатор с
отрядом, сделав небольшой крюк, вышел к отдаленному от схватки месту, чтобы
оттуда неожиданно ударить на врага. (9) В лагере он оставил легата Квинта
Сульпиция, а легату Марку Фабию поручил конницу, которую не велел вводить в
бой до рассвета, ибо ею трудно управлять в ночном сражении. (10) Все, что
предпринял и довершил бы при таких обстоятельствах всякий усердный и
осмотрительный военачальник, по порядку предпринял и довершил диктатор. Но
вот пример исключительной проницательности и присутствия духа, снискавших
ему необычайную славу: узнав о том, что большая часть неприятельского
войска выступила из лагеря, он послал Марка Гегания брать приступом лагерь
с отборными когортами. (11) Тот подошел, когда внимание оставшихся в лагере
поглощено было опасностями, угрожавшими их товарищам, так, что они не
позаботились о страже и караулах, и овладел лагерем едва ли не прежде, чем
неприятель догадался о нападении. (12) Как только диктатор заметил поданный
оттуда дымом условленный знак, он громко воскликнул, что вражеский лагерь
взят, и велел всех о том оповестить.

28. (1) Уже становилось светло, и все открылось взорам. Фабий напал со
своей конницей, и консул вышел из лагеря на уже напуганного неприятеля; (2)
диктатор же, напав с тыла на части подкрепления и вторую линию, со всех
сторон бросал на врагов, захваченных врасплох и поворачивавшихся на шум,
победоносную пехоту и конницу. (3) Полностью окруженные, враги все до
одного поплатились бы теперь за развязанную войну, если бы не вольск Веттий
Мессий, более славный подвигами, чем происхождением, который с бранью
набросился на своих, уже сбившихся в кучу, и громко сказал: (4) "Вы хотите
быть перебитыми тут, не сопротивляясь, не мстя?! Трусы на войне, храбрецы
дома, зачем вам оружие, зачем вы начали войну? На что вы надеетесь,
оставаясь здесь? Не думаете ли вы, что боги вас защитят и вырвут отсюда?
Надо мечом проложить себе дорогу! (5) Идите туда, куда я, идите со мной,
если хотите увидеть дом, родителей, жен и детей! Ведь не стена и не вал, а
воины противостоят воинам. Доблестью равные им, вы превосходите их крайним
и лучшим средством - безысходностью положения". (6) За ним, делом
подтвердившим свои слова, вольски перешли в наступление на окружавшие их
когорты Постумия Альба и поколебали победителя, пока к уже отступающим
римлянам не подоспел диктатор и не изменил этим всего хода сражения. Удача
неприятеля держалась на одном только Мессии. (7) Много раненых было с обеих
сторон и повсюду много убитых. Даже римские полководцы сражались раненными.
(8) Только Постумий, которому проломили голову камнем, покинул строй, но ни
диктатора рана в плечо, ни Фабия его пригвожденное к коню бедро, ни консула
обрубленная рука не заставили выйти из боя, исход которого еще не был ясен.

29. (1) Через трупы его врагов атака вынесла Мессия с кучкой храбрейших
соратников к лагерю вольсков, который еще не был взят. Туда же подошло и
все войско. (2) Консул, преследовавший бегущих до самого вала, пошел на
приступ лагеря, с противоположной стороны туда двинул войско диктатор. (3)
Взятие лагеря было столь же стремительно, что и битва. Консул даже
перебросил через вал знамя, чтоб воины устремились туда с большим рвением,
и первый приступ был, говорят, предпринят с целью вернуть знамя; диктатор
сквозь пробитый вал перенес сражение в лагерь. (4) Тут неприятели стали
бросать оружие и сдаваться; по взятии и этого лагеря вражеские воины - все,
кроме сенаторов, - были проданы в рабство. Латинам и герникам возвратили ту
часть добычи, в которой они узнали свое имущество, прочее продал с торгов
диктатор; оставив лагерь под началом консула, он вошел в Рим с триумфом и
сложил с себя полномочия. (5) Память о славной диктатуре омрачена
рассказами тех, кто сообщает об Авле Постумии, который собственного
сына-победителя обезглавил за то, что тот без приказа оставил свое место,
увлеченный случаем отличиться в сражении. (6) Этому верить и не хочется, и
не следует, ибо есть и другие мнения, опровержением же служит то, что мы
называем такую суровость Манлиевой74, а не Постумиевой; и отмечен
прозвищем, прославляющим его жестокость, мог быть лишь тот, кто дал первый
образчик такой суровости. Прозвище у Манлия было Грозный, а на имени
Постумия нет никакого зловещего знака.
     (7) В отсутствие другого консула Гней Юлий сам, а не по жребию
посвятил храм Аполлону. Вернувшись в город после роспуска войска Квинкций
воспринял это болезненно, но жалобами в сенате ничего не добился.
     (8) Тот год [431 г.], ознаменованный великими событиями, отмечен еще
одним, которое тогда казалось не имеющим отношения к римским делам: во
время сицилийских междоусобиц карфагеняне, ставшие потом столь грозными
врагами римлян, впервые - для подкрепления одной из противоборствующих
сторон - переправили войско на Сицилию75.

30. (1) В Городе народные трибуны побуждали избрать военных трибунов с
консульской властью, но не имели успеха. Консулами стали Луций Папирий
Красс и Луций Юлий [430 г.]. Послы эквов, обратившиеся к сенату с просьбой
о договоре, в ответ услышали требование сдаться, но добились перемирия на
восемь лет; (2) а у вольсков, потерпевших поражение на Альгиде, дело дошло
до заговоров и ожесточенной борьбы между теми, кто стоял за войну, и теми,
кто за мир, так что римлян все оставили в покое. (3) Благодаря
предательству одного из народных трибунов консулам стало известно, что те
готовят любезный народу закон о предельном размере пени; консулы успели
предложить такой закон раньше от своего имени76.
     (4) Консулами следующего года стали Луций Сергий Фиденат во второй раз
и Гостилий Лукреций Триципитин [429 г.]. В их консульство не случилось
ничего достойного упоминания. Вслед за ними консулами были Авл Корнелий
Косс и Тит Квинкций Пуниец во второй раз [428 г.]. На владения римлян
совершали набеги вейяне. (5) Прошел слух, что в этих грабежах принял
участие и кое-кто из фиденян, и Луцию Сергию, Квинту Сервилию, а также
Мамерку Эмилию было поручено расследование дела. (6) Тех, о ком не было
точно известно, почему в указанные дни они отсутствовали в Фиденах, выслали
в Остию. Было увеличено число поселенцев, и им была передана земля погибших
на войне77. (7) В тот год случилась сильная засуха, воды недостало не
только с неба, но и земля, оскудевшая природною влагой, едва питала большие
реки. (8) Отсутствие воды в других местах привело к падежу домашних
животных, подыхавших от жажды возле пересохших родников и ручьев; часть
скота пала от чесотки, и зараза распространилась на людей. Поначалу она
бушевала в селах и среди рабов, а затем перекинулась в город. (9) Не только
тела подвержены были заразе, но и души были охвачены разнообразными и по
большей части чужеземными суевериями. Стараньями тех, кто наживался на
людском легковерии, в домах устанавливался новый порядок жертвоприношений,
(10) до тех пор пока знатнейшие граждане не осознали, сколь позорно для
всего общества, что на каждом углу и в каждом святилище милость богов
вымаливают принесением жертв по непривычному и чуждому обычаю: (11) эдилам
было поручено проследить за тем, чтоб никакими иными способами, кроме
принятых в отечестве, и никаким иным богам, кроме римских, не поклонялись.
     (12) Месть вейянам была отложена до следующего года [427 г.], когда
консулами стали Гай Сервилий Агала и Луций Папирий Мугилан. (13) Но и тогда
страх богов еще не позволил тотчас объявить войну и выслать войско и было
решено прежде послать фециалов для предъявления требований78. (14) Хотя
незадолго перед тем вейяне разгромлены были в сражении между Номентом и
Фиденами и мир заключен не был, а только объявлено перемирие, срок которого
истек и которое еще раньше было нарушено новым восстанием, мятежом, фециалы
все-таки были посланы. Но и их речи, хоть требования они выдвигали, принося
присягу по обычаю предков, услышаны не были. (15) Поэтому возник спор,
объявлять ли войну от имени народа, или достаточно будет сенатского
постановления. Верх взяли трибуны, угрожавшие воспротивиться набору, и
консул внес предложение о войне в народное собрание. Все центурии
высказались за войну. (16) И тут плебеи вновь добились успеха, настояв на
том, чтоб на ближайший год не выбирали консулов.

31. (1) Избрали четырех военных трибунов с консульской властью - Тита
Квинкция Пунийца, бывшего консула, Гая Фурия, Марка Постумия и Авла
Корнелия Косса [426 г.]. (2) В Риме остался Косс, трое других, снарядив
войско, двинулись на Вейи и показали, сколь вредно на войне многовластье.
Отстаивая каждый собственное решение (ведь всякий предпочитает свое), они
предоставили хорошие возможности противнику: (3) пока войско, с одной
стороны слыша приказ о наступлении, а с другой - об отходе, пребывало в
недоумении, вейяне улучили миг для нападения. Римляне в замешательстве
побежали и укрылись в лагере, до которого было недалеко. Позора было
больше, чем потерь. (4) Уныние охватило непривычный к поражениям Город; в
досаде на трибунов стали требовать диктатора, возлагая на него все надежды.
Но так как и здесь богобоязненность не позволяла назначить диктатора без
участия консула79, обратились к авгурам, и те нашли, что благочестие от
этого не пострадает. (5) Авл Корнелий объявил диктатором Мамерка Эмилия, а
тот его самого назначил начальником конницы. Так, когда положение
государства потребовало человека, воистину доблестного, то и цензорское
взыскание нисколько не помешало обрести главу государства в доме,
незаслуженно заклейменном80.
     (6) Окрыленные успехом, вейяне разослали по всей Этрурии послов,
хвастаясь победой в одном сражении над тремя римскими полководцами, и, хотя
им не удалось добиться прямой поддержки союза, все-таки отовсюду привлекли
польстившихся на добычу добровольцев. (7) Только фиденский народ постановил
возобновить войну, и, как будто бы нечестиво не осквернить начало войны
преступлением, фиденяне обагрили свое оружие кровью новых поселенцев (как
прежде - послов) и присоединились к вейянам. (8) Затем вожди обоих народов
стали совещаться, вести ли войну из Вей или из Фиден. Решили, что из Фиден.
И тогда, переправившись через Тибр, вейяне перенесли военные приготовления
в Фидены. (9) Римом овладел страх. Отозвав от Вей войско, приведенное в
замешательство неудачей, лагерь разместили у Коллинских ворот, по стенам
расставили вооруженных воинов, в Городе прекратили судопроизводство,
закрыли лавки, и Рим стал больше походить на военный лагерь, чем на город.

32. (1) Разослав глашатаев по всему городу, диктатор созвал встревоженных
граждан на собрание и разбранил их за то, (2) что малейшая неудача делает
их малодушными, и за то, что они, хотя понесенное ими мелкое поражение было
следствием не храбрости вейян или трусости римлян, но лишь раздоров между
тремя полководцами, испугались вейян, противника, уже шесть раз
побежденного, и Фиден - города, который сдавали едва ли не чаще, чем
осаждали. (3) И римляне, и неприятели, говорит он, остались теми же, что
были всегда: столько же у них мужества, столько же сил и оружие то же, что
прежде; и сам он - тот же диктатор Мамерк Эмилий, что у Номента рассеял
вейян и фиденян вкупе с фалисками81; (4) и начальником конницы в бой идет
тот же Авл Корнелий, что в минувшую войну, будучи военным трибуном, на виду
у обоих воинств убил царя вейян Ларта Толумния и принес тучные доспехи82 в
дар храму Юпитера Феретрия. (5) Пусть же римляне берутся за оружие, памятуя
о том, что это у них триумфы, у них снятые с врага доспехи, у них победа, а
их враг убийством послов попрал установления народов, в мирное время
перебил поселенцев в фиденах, нарушил перемирие и в седьмой раз на свое
несчастье разорвал с Римом. (6) Он, диктатор, вполне уверен, что стоит
только двум лагерям стать друг против друга, и оскверненному злодействами
неприятелю уже не придется радоваться позору римского войска, а народ
римский уразумеет, (7) что государство куда большим обязано тем, кто в
третий раз объявил его диктатором, нежели тем, кто за отобранную им у
цензоров царскую власть наложил клеймо на вторую его прошлогоднюю
диктатуру. (8) Произнеся вслед за тем обеты, диктатор выступил и, прикрытый
справа горами, а слева Тибром, поставил лагерь, не доходя полутора миль до
Фидена. (9) Легату Титу Квинкцию Пунийцу он приказал занять в горах и тот
скрытый из виду перевал, что в тылу у врага.
     (10) На следующий день, когда этруски, вдохновленные скорее удачным,
чем выигранным накануне, сражением, вступили в бой, диктатор чуть-чуть
помедлил, пока разведчики не донесли ему о том, что Квинкций вышел к
перевалу недалеко от фиденской крепости83, и тогда, подняв знамена, двинул
на врага стремительную пехоту, (11) а начальнику конницы не велел вступать
в бой без приказа: если понадобится помощь конницы, он, мол, сам подаст
знак. Вот тогда, в деле, пусть не забывает про поединок с царем, про тучный
свой дар Ромулу и Юпитеру Феретрию. (12) Полон ярости напор легионов.
Пылает ненавистью римлянин, обзывает нечестивцем фиденянина, предателем
вейянина, а их обоих нарушителями перемирия, злодейски пролившими кровь
послов и запятнавшими себя кровью поселенцев в своем городе, неверными
союзниками и трусами: и делом и словом утоляет он свою ненависть.

33. (1) При первом же столкновении римляне поколебали неприятеля, как вдруг
из распахнувшихся ворот Фиден вырвалось новое воинство, доселе неслыханное
и невиданное: (2) большая толпа, вооруженная огнем, вся озаренная пылающими
факелами, в каком-то исступлении хлынула на врага и своим необычным оружием
поначалу смутила римлян. (3) Тогда диктатор, бросив в бой конницу под
предводительством Авла Корнелия и отозвав с гор отряд Квинкция, сам
поспешил на левое крыло, отступавшее в сражении, похожем скорей на пожар, и
прокричал: (4) "Уж не дым ли одолел вас, что вы, как пчелиный рой,
изгнанный из улья, уступите безоружному противнику? Или вам не сбить
пламени мечами? И почему, если надо сражаться уже не мечом, а огнем, вы и
сами не пустите в ход факелы, отобравши их у врага? (5) Ну же, во имя Рима
и в память об отчей и собственной вашей доблести, обратите это пламя на
вражеский город, уничтожьте Фидены их же огнем, коли вы не смогли замирить
их благодеяниями. Этого требуют от вас разоренные земли, кровь ваших послов
и поселенцев". (6) Приказ диктатора воодушевил все войско. Одни
подхватывали брошенные факелы, другие выхватывали их из вражеских рук
силой, и оба войска вооружились огнем. (7) Начальник конницы тоже придумал,
как всадникам сражаться по-новому: приказав разнуздать коней, он первым
пришпорил своего и ринулся в самую гущу огней, и все остальные кони,
раз