о такое и что  ее  удивляет  подобное
его предложение. Адамс поддержал ее в  этом  решении  и  похвалил;  так  что
Джозефу ничего не оставалось, как терпеливо  ждать  до  третьего  публичного
оглашения; и он добился лишь того,  что  Фанни  в  присутствии  Адамса  дала
согласие приступить к оглашениям сразу же по их прибытии домой.
     Солнце давно уже взошло, когда Джозеф,  с  удивлением  убедившись,  что
нога его в полном порядке, предложил двинуться в путь. Но когда  они  совсем
уже собрались выйти, их  задержало  одно  непредвиденное  обстоятельство,  а
именно: счет от хозяина, составивший семь шиллингов, - сумма невысокая, если
мы учтем поглощенное мистером Адамсом безмерное количества  эля.  Они  и  не
оспаривали правильность счета, и сомнения вызвала у них  только  возможность
его оплаты, ибо человек, отобравший кошелек Фанни, к несчастью, позабыл  его
вернуть. Баланс выглядел так:

                                                        $ шилл. пен.
      Причитается с мистера Адамса и Кo. . . . . . . .  0   7    0
      В кармане у мистера Адамса . . . . . . . . . . .  0   0    6 1/2
         "    "  мистера Джозефа . . . . . . . . . . .  0   0    0
         "    "       мисс Фанни . . . . . . . . . . .  0   0    0
                       Недостает . . . . . . . . . . .  0   6    5 1/2

     Они стояли молча несколько минут, взирая друг на друга, а  затем  Адамс
выбежал на цыпочках к хозяйке и спросил, нет ли в этом  приходе  священника.
Она ответила, что есть.
     -  Он  богатый?  -  спросил  пастор;  на   что   она   также   ответила
утвердительно.
     Тогда Адамс, прищелкнув пальцами, вернулся обрадованный к своим друзьям
с возгласом: "Эврика, эврика!" Но так как те его не  поняли,  он  сказал  им
просто по-английски, чтоб они не тревожились,  потому  что  у  него  есть  в
приходе брат, который заплатит по счету; он сейчас  же  направится  к  нему,
получит у него деньги и незамедлительно вернется к ним.


                                 Глава XIV
               Свидание пастора Адамса с пастором Траллибером

     Пастор Адамс явился в дом к пастору Траллиберу и застал его  в  жилете,
фартуке и с ведром в руке - только что от свиней, ибо мистер  Траллибер  был
пастором по воскресеньям, а прочие шесть дней недели с  большим  правом  мог
быть назван фермером. Он занимал собственный клочок земли и в придачу брал в
аренду значительно больший. Его жена доила ему  коров,  управляла  сырней  и
носила на рынок масло  и  яйца.  Свиньи  же  были  главным  образом  на  его
собственном попечении, и он заботливо ходил за ними дома и сам же отвозил их
на ярмарки, давая повод к постоянным шуткам, поскольку он, воздавая  должное
элю, достиг объема, мало уступавшего объему продаваемых им животных. В самом
деле, он был одним из самых толстых людей,  каких  вы  могли  б  увидеть,  и
отлично сыграл бы  роль  сэра  Джона  Фальстафа,  не  прибегая  к  толщинке.
Добавьте к этому, что округлость  его  живота  делала  его  малый  рост  еще
короче, так что его фигура отбрасывала тень почти одинаково  длинную,  когда
он лежал на спине и когда стоял на ногах. Голос у него был громкий,  сиплый,
а  речь  протяжная;  в  довершение  всего,  когда  он  ходил,  его   поступь
величавостью напоминала поступь гуся, только он шагал медлительней.
     Мистер  Траллибер,  услышав,  что  кто-то  хочет  с   ним   поговорить,
немедленно скинул свой фартук и облачился в  старый  шлафрок  -  одеяние,  в
каком он всегда принимал на  дому  посетителей.  Его  жена,  сообщая  ему  о
мистере Адамсе, допустила небольшую ошибку: она сказала супругу, что к  нему
пришел  какой-то  человек  -  как  ей  кажется,  по   поводу   свиней.   Это
предположение побудило мистера Траллибера выйти к гостю со всею  спешностью.
Едва увидев Адамса, он, ничуть не усомнившись, что цель посетителя та самая,
какая вообразилась пасторше, сказал, что тот пришел в  самое  доброе  время,
так как в этот же день он ждет к себе торговца, и добавил, что  они  у  него
все чистые и жирные, потянут каждая на четыре сотни фунтов.  Адамс  ответил,
что хозяин, наверно, не знает его.
     - Что ты, что ты, - перебил Траллибер, - я часто видел тебя на ярмарке;
да как же, мы не раз делали с тобой дела и раньше, уверяю тебя.  Да,  да,  -
вскричал он, - мне запомнилось твое лицо! Только не говори больше ни  слова,
покуда сам не увидишь их, хоть я до сих пор  никогда  не  продавал  тебе  на
ветчинку таких славных окороков, как те, что ты  у  меня  сейчас  увидишь  в
хлеву.
     Тут  он  обхватил  Адамса  и   силком   поволок   его   к   свинарнику,
находившемуся, впрочем, в двух шагах от  его  залы.  Едва  они  подошли,  он
закричал:
     - Ты их только пощупай! Да  входи  же,  дружок,  и  можешь  щупать  без
стеснения - купишь или нет.
     Открыв с этим дверь, хозяин втолкнул Адамса в хлев, настаивая  на  том,
чтобы гость пощупал свиней, перед тем  как  сказать  ему  хоть  одно  слово.
Адамс,  обладая  прирожденной  вежливостью  превыше  всякой   искусственной,
вынужден был подчиниться, перед тем как приступить к объяснениям; он схватил
одну свинью за  хвост,  и  строптивое  животное  сделало  такой  неожиданный
скачок, что опрокинуло бедного Адамса прямо в навоз. Траллибер,  чем  помочь
бы ему подняться, разразился хохотом  и,  войдя  в  хлев,  сказал  Адамсу  с
некоторым презрением:
     - Как? Ты не умеешь ощупать окорок? - и потянулся  сам  было  за  одной
свиньей; но Адамс, решив, что выказал  уже  достаточно  учтивости,  поспешил
встать и, отступив на почтительное расстояние от животных, прокричал:
     - Nihil habeo cum porcis {Не имею никакого дела со свиньями (лат.).}. Я
священник, сэр, и пришел не за тем, чтобы покупать свиней.
     Траллибер ответил, что он сожалеет об ошибке, но в ней-де виновата  его
жена, и добавил, что она у него дура и всегда  попадает  впросак.  Потом  он
предложил гостю войти в дом и обчиститься, сам же он только  запрет  хлев  и
тотчас последует за ним. Адамс попросил  разрешения  посушить  у  огня  свой
кафтан, парик и шляпу, и  Траллибер  милостиво  разрешил.  Миссис  Траллибер
хотела принести ему таз с водой, чтобы  умыться,  но  муж  велел  ей,  дуре,
сидеть смирно, не то она только наделает новых промахов, и направил Адамса к
колодцу. Покуда Адамс умывался, Траллибер, которому  внешний  вид  гостя  не
внушил большого почтения, запер дверь в залу и повел его теперь в кухню,  со
словами, что ему, как он думает, не вредно будет подкрепиться  кружкой,  сам
же потихоньку шепнул жене, чтоб она  принесла  немного  эля  поплоше.  После
краткого молчания Адамс заговорил:
     - Вероятно, сэр, вы теперь уже разглядели, что я священник?
     - Да, да, - сказал с усмешкой Траллибер, - я вижу на вас рясу,  вернее,
то, что от нее осталось.
     Адамс согласился, что ряса на нем не из самых лучших, и  объяснил,  что
имел несчастье лет десять тому назад разорвать ее, перелезая через изгородь.
     Миссис  Траллибер,  вернувшись  с  элем,  сказала  своему   мужу,   что
джентльмен, как она полагает, путешественник и что он, верно, будет не прочь
перекусить. Траллибер  предложил  ей  придержать  свой  бестолковый  язык  и
спросил  ее:  как  это  могут  пасторы  путешествовать  без  лошадей?  А   у
джентльмена, добавил он, лошади чет, раз он не в сапогах.
     - Нет, нет, сэр, - говорит Адамс, - лошадь у меня  есть,  но  только  я
оставил ее по пути.
     - Рад слышать, что у вас есть лошадь,  -  говорит  Траллибер,  -  право
слово, не люблю я, чтобы священники  ходили  пешком;  это  неприлично  и  не
отвечает достоинству сана.
     Тут Траллибер начал длинную речь о достоинстве  пасторского  сана  или,
точнее, облачения, не стоящую, однако, того, чтобы нам ее передавать, а жена
его тем часом накрыла на стол и  принесла  ему  на  завтрак  миску  овсяного
киселя. Тогда он сказал Адамсу:
     - Не знаю, приятель, с чего вы надумали навестить меня; но раз  уже  вы
тут, если вы не прочь поесть, так ешьте.
     Адамс принял приглашение, и оба пастора сели вместе за стол,  а  миссис
Траллибер стала за стулом своего мужа, как это было, видно, у нее  заведено.
Траллибер уписывал вовсю, но не мог отправить  в  рот  ни  одной  ложки,  не
отметив какого-либо недостатка в  стряпне  своей  жены.  И  все  это  бедная
женщина терпеливо сносила. В самом деле,  она  так  безусловно  преклонялась
перед величием и важностью своего супруга, о которых часто слышала  суждения
из его собственных уст, что мнила его чуть ли не вовсе непогрешимым. Сказать
по  правде,  пастор  наставлял  ее  не  одним,  а  разными  путями;  и   для
благочестивой женщины его проповеди оказались столь  назидательны,  что  она
научилась принимать дурное наряду с  хорошим.  Поначалу,  правда,  она  была
несколько строптива, но супруг давно уже взял над нею верх, пользуясь частью
ее любовью к одним вещам,  частью  страхом  ее  перед  другими,  частью  тем
почтением, какое он сам к себе питал, частью тем, с каким относились к  нему
прихожане, - словом сказать,  она  целиком  ему  подчинилась  и  боготворила
своего мужа, как Сара Авраама, величая его  если  не  господином  своим,  то
хозяином.
     Пока они сидели за столом, супруг явил ей новый пример своего  величия,
ибо, как только она налила эля Адамсу, он выхватил кружку  из  его  руки  и,
прокричав: "Я потребовал первым!", вылил содержимое себе в горло. Адамс стал
это отрицать; спор передали на суд хозяйки, которая, хоть  и  склонялась  на
сторону гостя, не посмела последовать голосу совести  и  высказаться  против
своего супруга. И тот объявил:
     - Нет, сударь, нет, я бы не был так груб, чтоб отобрать у  вас  кружку,
когда бы вы сами потребовали первым; но да будет вам известно,  не  такой  я
человек, чтобы позволить  хотя  бы  наивысшему  лицу  в  королевстве  выпить
наперед меня в моем собственном доме, когда первым потребовал я!
     Как только они кончили завтракать, Адамс начал так:
     - Я думаю, сэр, теперь самое время объяснить вам,  какое  дело  привело
меня к вам в дом. Я был в путешествии и теперь вашими краями  возвращаюсь  к
своей пастве в обществе молодой четы, юноши  и  девицы,  моих  прихожан;  мы
остановились в одном странноприимном доме в этом приходе, там меня направили
к вам, как к приходскому священнику...
     - Хотя я только младший священник, - перебивает  Траллибер,  -  я,  мне
думается, не беднее самого нашего пастора, да, пожалуй, и пастора  соседнего
прихода. Я мог бы, пожалуй, купить их обоих вместе.
     -  Сэр,  -  возглашает  Адамс,  -  меня  это  радует.  Дело  мое,  сэр,
заключается в том, что у нас, в силу ряда случайностей,  отобрали  все  наши
деньги и мы не можем оплатить наш счет, составляющий семь шиллингов. Поэтому
я обращаюсь к вам с просьбой выручить  меня  и  дать  мне  взаймы  эти  семь
шиллингов и к ним еще семь шиллингов, которые я вам, разумеется,  верну;  но
если бы я и не вернул их,  я  убежден,  что  вы  с  радостью  воспользуетесь
случаем скопить себе сокровища в лучшем месте, нежели наша земная юдоль.
     Вообразите, что в контору адвоката входит незнакомец, принимаемый им за
клиента, и когда адвокат уже потирает ладони в  предвкушении  гонорара,  тот
протягивает ему исполнительный лист. Вообразите себе, что аптекарь в  дверцу
кареты, в которой подкатил к нему  прославленный  своим  искусством  великий
врач,  вместо  вызова  к  больному  протянет  микстуру  для  самого   врача.
Вообразите, что министр вместо кругленькой суммы почтит лорда ***, или  сэра
***, или  сквайра  ***  доброй  метлой.  Вообразите,  что  приживальщик  или
прихлебатель,  вместо  того  чтобы  напевать  своему   покровителю   о   его
добродетели и чести, станет жужжать ему в уши о его пороках и  бесчестье,  о
безобразии, глупости и о  всеобщем  к  нему  презрении.  Вообразите,  что  к
светскому щеголю пришел портной  со  счетом  и  щеголь  с  первого  же  раза
заплатил; или что портной, если щеголь это сделал, скостил  добровольно  тот
лишек,  который  он  накинул,  в  расчете,  что  придется   ждать.   Словом,
вообразите, что угодно, - вы никогда  не  сможете  себе  представить  ничего
равного тому изумлению, какое охватило Траллибера, когда Адамс  кончил  свою
речь. Он выкатил глаза и некоторое время молча взирал то на  Адамса,  то  на
жену;  потом  потупил  свой  взор  долу,  потом  возвел  горе.  Наконец,  он
разразился следующей тирадой:
     - Мне думается, сэр, я и сам не хуже  всякого  другого  знаю,  где  мне
копить мое скромное сокровище; я, слава богу,  хоть  и  не  так  богат,  как
некоторые, но зато вполне довольствуюсь тем, что имею; это лучший  дар,  чем
богатство; и кому он дан, тот не требует большего. Это  лучше,  чем  владеть
миром,  ибо  человек  может  владеть  миром  и  не  быть  довольным.  Копить
сокровища! Что в том, где копятся сокровища человека, - лишь бы  сердце  его
было в Священном писании! Ибо только в нем все сокровище христианина.
     Эти слова исторгли слезы из глаз Адамса; и,  схватив  в  восторге  руку
Траллибера, он сказал:
     - Брат! Да благословит небо случай, который привел меня к вам! Я прошел
бы много миль ради того, чтобы с  вами  побеседовать,  и,  поверьте  мне,  я
вскоре навещу вас опять;  но  мои  друзья,  боюсь  я,  смущены  моим  долгим
отсутствием, так что вручите мне деньги без промедления.
     Тогда Траллибер напустил на себя строгий вид и закричал:
     - Уж не хочешь ли ты меня ограбить?
     При этих словах его жена, заливаясь слезами, упала на колени и взвыла:
     - О добрый сэр, ради господа бога, не  грабьте  моего  хозяина,  мы  же
бедные люди...
     - Вставай, дура ты этакая, - сказал Траллибер, - и не суйся не  в  свое
дело; ты думаешь, этот человек станет рисковать своей жизнью? Он нищий, а не
грабитель!
     - Совершенно справедливо! - отозвался Адамс.
     - От души сожалею, что здесь нет сейчас  нашего  констебля,  -  крикнул
Траллибер, - я бы тебя велел наказать, как бродягу,  за  такое  бесстыдство!
Четырнадцать шиллингов! Куда загнул! Да  я  не  дам  тебе  и  фартинга!  Ты,
сдается мне, такой  же  священник,  как  эта  женщина  (он  указал  на  свою
супругу); а если и священник, то нужно содрать с тебя рясу  за  то,  что  ты
слоняешься в этаком виде по округе.
     - Я прощаю это подозрение, - говорит Адамс, - но допустим, я и  вправду
не священник; все же я твой брат, и ты по долгу христианина, в большей мере,
чем по долгу священника, обязан помочь мне в моей беде.
     - Ты мне тут проповедуешь, - ответил Траллибер,  -  ты  смеешь  поучать
меня моему долгу?
     - Вот это мне нравится! -  кричит  миссис  Траллибер.  -  Проповедовать
моему хозяину!
     - Женщина, молчать! - кричит  Траллибер.  -  А  ты  знай,  приятель,  -
обратился он к Адамсу, - что от таких, как ты, я не стану слушать  поучений.
Я знаю сам, что такое долг милосердия: не в том он состоит, чтобы  раздавать
милостыню бродягам!
     - К тому же, хотим мы или нет, - кричит  жена,  -  обложение  в  пользу
бедных принуждает нас отдавать так много!..
     - Фу-ты! Ну и дура! Обложение в пользу  бедных!  Держи  при  себе  свою
глупость, - перебил ее Траллибер и затем, отнесшись к Адамсу, повторил,  что
ничего ему не даст.
     - Я  сожалею,  -  ответил  Адамс,  -  что  вы,  зная,  что  такое  долг
милосердия, не следуете ему как нужно. Я должен  вам  сказать:  вы  напрасно
уповаете на то, что ваше знание вас оправдает; вы будете обмануты, даже если
приложите к нему веру, но без добрых дел!
     - Бездельник, - вскричал Траллибер, - ты в моем доме рассуждаешь против
веры? Ступай за дверь! Я не желаю больше  оставаться  под  одной  кровлей  с
вольнодумцем, который говорит так дерзостно о вере и о Священном писании.
     - Не поминай Писания, - говорит Адамс.
     - Как это не поминать Писания? - кричит Траллибер. - Ты уже и в Писание
не веруешь?
     - Я верую, а ты нет, - ответил Адамс, - если судить по твои делам,  ибо
его повеления так ясны, его награды и  кары  так  безмерны,  что  невозможно
человеку твердо  верить  и  не  подчиняться  им.  И  ни  одно  повеление  не
выражается в нем яснее, ни один долг не внушается  настоятельней,  чем  долг
милосердия. Следовательно, кто чужд милосердия, о том я без зазрения совести
провозглашу, что он - не христианин.
     - Не советую  тебе,  -  говорит  Траллибер,  -  утверждать,  что  я  не
христианин; я этого от тебя не потерплю, ибо я уверен, что вполне тебя  стою
(и  правда,  хотя  теперь  Траллибер  слишком  раздобрел  для   атлетических
упражнений, в молодости он был одним  из  первых  по  графству  в  драке  на
дубинках и в кулачном бою).
     Его жена, видя, что он сжал кулаки, вмешалась и стала его молить, чтобы
он не дрался, а показал бы себя истинным христианином и притянул  бы  своего
гостя к ответу. Так как ничто не могло вызвать Адамса на бой, кроме  прямого
нападения на него самого или на его друга,  он  улыбнулся  гневному  виду  и
жестам  Траллибера  и,  сказав,  что  ему  прискорбно  видеть  таких   людей
облеченными в сан, удалился без дальнейших церемоний.


                                  Глава XV
           Неожиданное приключение - следствие явленного пастором
                    Адамсом нового примера забывчивости

     Когда он вернулся в  гостиницу,  Джозеф  и  Фанни  сидели  вдвоем.  Его
отсутствие не только не показалось им слишком долгим, как он того боялся, но
они его даже не почувствовали и ни разу не  вспомнили  о  пасторе.  Оба  они
часто меня уверяли потом, что провели те часы в приятном разговоре,  но  так
как мне не удалось добиться ни от него, ни от нее, о чем они беседовали,  то
я не могу поведать это читателю.
     Адамс сообщил влюбленным о безуспешности своего предприятия.  Все  трое
были сильно смущены, не зная, как уйти, и ни  один  из  них  не  мог  ничего
придумать, пока Джозеф не предложил вызвать хозяйку и попросить ее, чтоб она
им поверила в долг, - на что Фанни никак не надеялась, потому  что,  сказала
она, ей никогда еще не доводилось видеть женщину с таким кислым лицом.
     Но она была приятно разочарована: не успели они высказать свою просьбу,
как хозяйка охотно согласилась и с улыбкой и поклонами пожелала  им  доброго
пути. Однако, чтобы  читатель  не  почел  Фанни  плохой  физиономисткой,  мы
позволим себе указать на ту причину, которая, может быть, склонила хозяйку к
такому доверию и благодушию. Адамс, заявив, что идет навестить своего брата,
невольно обманул Джозефа и Фанни, которые оба подумали, что он имеет в  виду
брата по крови, а не во Христе, - и так они и объяснили это  хозяйке,  когда
та у них спросила, где пастор. Мистер  Траллибер,  надо  сказать,  благодаря
своему видимому благочестию, своей  важности,  строгости  и  замкнутости,  а
также славе богатея пользовался у себя в приходе  таким  влиянием,  что  все
жили в страхе и трепете перед ним. Поэтому хозяйка, зная, что, скажи  пастор
слово - и ей  в  жизни  не  продать  больше  ни  кружки  пива,  не  посмела,
разумеется, оскорбить его мнимого брата отказом в кредите.
     Они уже выходили, когда Адамс вспомнил, что оставил у  Траллибера  свой
кафтан и шляпу. Так как он не желал  еще  раз  заходить  к  своему  собрату,
хозяйка, не имея в доме слуг, предложила сама принести ему вещи.
     Это  была  неудачная  затея,  так  как  хозяйка  скоро  убедилась,  что
составила себе ошибочное представление об Адамсе,  которого  Траллибер  стал
поносить грубейшими словами - особенно когда услышал, что тот имел  дерзость
притязать на близкое с ним родство.
     Поэтому, едва возвратившись, хозяйка совершенно  изменила  тон.  Стыдно
людям путешествовать, сказала она, выдавая себя не за то, что  они  есть;  к
тому же налоги высоки, и она со своей стороны обязана  платить  за  то,  что
имеет; поэтому она никак не может и не станет верить кому-либо в долг - хоть
родному отцу; и никогда еще у нее не было так туго с деньгами,  а  ей  нужно
собрать изрядную сумму. Так чт