о они должны заплатить ей перед тем, как  уйти
из ее дома.
     Адамс был в сильном смущении; но так как он  знал,  что  мог  бы  легко
занять такую сумму в своем собственном приходе, и знал, что сам  он  одолжил
бы ее всякому, кто попал в беду, то он снова  набрался  храбрости  и  обошел
весь приход, однако безуспешно: он вернулся, как вышел, без гроша, вздыхая и
жалуясь, что в стране, исповедующей христианство, человек  может  умереть  с
голоду на глазах у ближних, процветающих в изобилии.
     В его отсутствие хозяйка, стоя на страже при Джозефе и Фанни,  занимала
их разговором о доброте пастора Траллибера. И в самом  деле,  он  не  только
пользовался в округе самым добрым именем  за  прочие  достоинства,  но  слыл
великим благотворителем, ибо, хоть он в жизни не  дал  никому  ни  фартинга,
слово "благотворительность" не сходило у него с языка.
     Как только Адамс вернулся из второго своего  похода,  буря  разыгралась
вовсю, причем хозяйка среди прочих заявлений сказала, что если они попробуют
улизнуть, не заплатив, то она их быстро нагонит с приказом об аресте.
     Платон и Аристотель или кто-то еще сказали, что там, где  не  преуспело
самое тонкое хитроумие,  там  часто  спасает  случай,  и  самым  неожиданным
образом. Вергилий это выразил очень смело:

                 Turne, quod optanti divum promittere nemo
                 Auderet, volvenda dies, en! attulit, ultro {*}.
                 {* Туры, что никто из богов обещать не дерзнул бы молящим,
                 Время приносит само во вращенье своем неустанном (лат.)
                                                 (Вергилий. Энеида, IX, 6-7)}

     Я сослался бы на многих еще великих людей,  если  б  мог;  но  так  как
память изменяет мне, то лучше я далее подкреплю сии замечания примером.
     Случайно (ибо Адамс не был так хитер, чтобы подогнать к этому  нарочно)
в кабаке сидел в то время человек, который когда-то  служил  барабанщиком  в
Ирландском полку, а теперь ходил  по  деревням  коробейником.  Этот  человек
внимательно прислушался к речам хозяйки, а потом отвел Адамса  в  сторону  и
спросил, за какую сумму их задерживают. Получив ответ, он вздохнул и выразил
сожаление, что сумма великовата: у него в кармане только шесть  с  половиной
шиллингов, которые он от всего сердца рад им одолжить. Адамс  подпрыгнул  на
месте и вскричал, что этого как раз хватит, потому что еще полшиллинга  есть
у него самого.
     Таким  образом,  бедняков,  не  сыскавших  сострадания  у  богатства  и
благочестия,  в  конце  концов  выручило  в  их  беде   милосердие   бедного
коробейника.
     Предоставляю моему читателю  выводить  из  этого  случая  какие  угодно
заключения; для меня же достаточно будет  сообщить  ему,  что  Адамс  и  его
спутники горячо поблагодарили коробейника и, объяснив ему,  куда  прийти  за
уплатой долга, вышли втроем из  гостиницы,  причем  хозяйка  не  сказала  им
доброго слова на прощанье, как, впрочем,  и  они  ей;  мистер  Адамс  только
объявил, что постарается больше никогда сюда  не  заходить,  а  хозяйка,  со
своей стороны, заверила, что ей такие гости не нужны.


                                 Глава XVI
           Весьма любопытное приключение, в котором мистер Адамс
           больше проявил сердечной простоты, нежели искушенности
                              в мирских делах

     Наши путешественники, удалившись мили на две от гостиницы, которую  они
могли почесть за рыцарский замок с большим основанием, чем Дон  Кихот  любую
из тех, где ему довелось  побывать  (если  вспомнить,  с  каким  трудом  они
вырвались из ее стен), дошли до околицы соседнего прихода и увидели  вывеску
харчевни. В дверях сидел, покуривая трубку,  джентльмен,  у  которого  Адамс
спросил   дорогу   и   получил   такой   учтивый   и   обязательный   ответ,
сопровождавшийся такой открытой улыбкой, что добрый пастор,  чье  сердце  по
природе своей всегда лежало к любви и приветливости,  стал  ему  задавать  и
другие вопросы, - в частности, как именуется  этот  приход  и  кто  владелец
дома, высившегося невдалеке  перед  ними.  Джентльмен  отвечал  все  так  же
обязательно; а дом, сообщил он, принадлежит ему самому.
     Дальше он сказал следующее:
     - Сэр, я вижу по  вашей  одежде,  что  вы  духовное  лицо;  а  так  как
путешествуете вы пешком, я полагаю, стакан доброго пива будет вам кстати;  и
я могу порекомендовать вам пиво у хозяина этого  дома  как  лучшее  в  нашем
графстве. Может быть, вы сделаете небольшой привал  и  мы  с  вами  покурим?
Лучшего табака нет во всем королевстве.
     Приглашение показалось Адамсу приятным, тем более что за весь  день  он
не утолял жажды ничем, кроме эля из погреба миссис Траллибер, а этот напиток
был воистину по крепости и вкусу  немногим  выше  того,  что  перегоняли  из
зерна, которым великодушный ее супруг  оделял  своих  свиней.  Итак,  горячо
поблагодарив джентльмена за его  любезное  приглашение  и  позвав  за  собою
Джозефа и Фанни, он вошел в кабак, где перед ними поставили большой каравай,
сыр  и  жбан  пива,  вполне  оправдавшего  отзыв  о  нем,  -  и  наши   трое
путешественников принялись за еду с такою прожорливостью, какой не встретить
и в самых изысканных ресторациях в приходе св. Джеймса.
     Джентльмен   выразил   большой   восторг   перед   простосердечием    и
жизнерадостностью  Адамса;  особенно  же  понравилось  ему,   что   он   так
дружественно обращается с Джозефом и Фанни, часто называя их своими  детьми.
Пастор же объяснил, что под этим словом  он  разумеет  не  более  как  своих
прихожан, и добавил, что  ко  всем,  кого  бог  вверил  его  попечению,  он,
конечно, должен относиться, как отец. Джентльмен,  пожав  ему  руку,  горячо
одобрил такое суждение.
     - Ваш  образ  мыслей,  -  сказал  он,  -  отвечает  истинным  принципам
христианского священника, и я от души  хотел  бы,  чтобы  он  был  всеобщим;
однако должен с прискорбием сказать, что  пастор  нашего  прихода,  напротив
того, не только не почитает своих неимущих прихожан членами своей семьи, но,
пожалуй, не видит в них даже существ одной с  ним  породы.  Он  редко  когда
заговаривает с ними - разве что кое с кем из самых богатых, а перед  прочими
даже и  шляпу  не  приподнимет.  Я  часто  смеюсь,  когда  вижу,  как  он  в
воскресенье проходит вперевалку, точно индюк,  по  церковному  двору  сквозь
ряды своих прихожан, а те кланяются ему так же покорно и встречают  в  ответ
такое же пренебрежение, как толпа раболепных царедворцев  самого  надменного
государя в христианском мире. Но если в  светском  человеке  такая  гордость
смешна, то, конечно, в лице духовного звания она гнусна и омерзительна; если
такой надутый пузырь, расхаживая в княжеских одеждах, справедливо возбуждает
насмешку, то, несомненно, в облачении священника  он  должен  вызывать  наше
презрение.
     - Спору нет, -  ответил  Адамс,  -  ваше  мнение  правильно;  но  такие
примеры, я надеюсь, редки. Те духовные  лица,  каких  я  имею  честь  знать,
держатся совсем иного поведения; и вы со мною согласитесь, сэр, что излишняя
готовность многих мирян выказывать неуважение  к  сану  является,  возможно,
одной из причин того, что духовенство избегает чрезмерного смирения.
     - Вполне справедливо, - говорит джентльмен. - Я вижу, сэр,  вы  человек
выдающегося ума, и я счастлив, что благоприятный случай  познакомил  меня  с
вами: может быть, наша встреча окажется небезвыгодной и для  вас.  Сейчас  я
скажу вам только, что священник нашего прихода стар и немощен,  а  замещение
вакансии зависит от меня. Доктор, дайте мне вашу руку и считайте твердо, что
после его смерти приход за вами.
     Адамс ответил, что ничто  в  жизни  так  его  не  смущало,  как  полная
невозможность  чем-либо  воздать  за  столь  благородную   и   незаслуженную
щедрость.
     - Сущий пустяк, сэр, - восклицает джентльмен, - место едва стоит  того,
чтобы вы его приняли: оно дает всего три с лишним сотни в год.  Ради  вас  я
желал бы, чтоб оно давало вдвое больше.
     Адамс отвесил поклон и  прослезился  от  благодарного  волнения;  затем
джентльмен спросил, женат ли он и есть ли у него дети помимо  тех,  кого  он
зовет своими детьми в духовном смысле.
     - Сэр, - ответил пастор, - у меня, к  вашим  услугам,  жена  и  шестеро
детей.
     - Жаль, - говорит джентльмен, - а то я взял бы вас домашним священником
и поместил у себя; впрочем, у меня есть в приходе еще один дом, и я его  для
вас обставлю (потому что пасторский домик у нас не  очень  хорош).  Скажите,
ваша жена знает толк в молочном хозяйстве?
     - Не возьму на себя смелость утверждать, что знает, - говорит Адамс.
     - Это обидно, - вымолвил джентльмен, - я бы дал вам штук шесть коров  и
отменные луга для их прокорма.
     - Сэр, - сказал Адамс в полном упоении, -  вы  слишком  щедры,  нет,  в
самом деле слишком.
     - Ничуть, - восклицает джентльмен, - я ценю богатство  лишь  постольку,
поскольку оно дает мне возможность делать добро; а  я  никогда  не  встречал
человека, которому услужил бы с большей радостью, чем вам.
     С этими словами он горячо пожал пастору руку  и  сказал,  что  дом  его
достаточно просторен, чтобы  дать  приют  и  ему,  и  его  спутникам.  Адамс
взмолился, что не хочет доставлять ему столько хлопот, и, забывая, что у них
нет на всю братию и шести пенсов, сказал, что они преотлично устроятся здесь
у хозяина. Джентльмен не принимал отказа и,  справившись,  куда  они  держат
путь, сказал, что и думать  нечего  идти  такую  даль  пешком;  он  попросил
соизволения прислать им своего слугу с лошадьми и еще добавил, что если  они
не откажут  ему  в  удовольствии  провести  с  ним  всего  два  дня,  то  он
предоставит им карету шестерней. Адамс, повернувшись к Джозефу, сказал:
     - Как счастлива для тебя наша встреча с этим добрым джентльменом; я так
боялся, что ты не выдержишь до конца с твоей больной ногой.
     И, отнесясь затем к лицу, расточавшему эти щедрые  обещания,  он  после
долгих поклонов воскликнул:
     - Благословен тот час, который впервые  свел  меня  с  таким,  как  вы,
благодетелем; вы истинный христианин, такой, какими были христиане в  первые
века,  и  делаете  честь  стране,  где  проживаете.  Я  охотно  совершил  бы
паломничество в святую землю, чтоб увидеть вас; счастье мое от выгоды, какую
извлекаем мы из вашей доброты, ничтожно по сравнению с моей радостью за вас,
ибо я вижу, какие сокровища вы накапливаете для себя в стране  непреходящей.
А посему, великодушнейший сэр,  мы  принимаем  вашу  доброту  как  в  смысле
любезно предложенного вами ночлега, так и в отношении лошадей наутро.
     Тут он принялся искать свою шляпу, а Джозеф свою; и уже они оба, как  и
Фанни, были вполне готовы, когда джентльмен, вдруг остановившись и как будто
подумав про себя с минуту, воскликнул:
     - Вот неудача! Я забыл, что  моя  домоправительница  ушла  со  двора  и
заперла все мои комнаты; я, правда, мог бы взломать для вас двери, но  я  не
смогу дать вам постель, потому что она к тому  же  убрала  куда-то  все  мое
белье. Я рад, что вспомнил об этом до того, как  доставил  вам  беспокойство
пройтись со мною до дому; впрочем, я уверен, что и  тут  вы  найдете  лучшие
удобства, чем могли  бы  ожидать.  Хозяин,  вы  дадите  этим  людям  хорошие
постели, да?
     - Как же, ваша милость! - воскликнул кабатчик. - Такие дам постели,  на
какие не погнушался бы лечь ни один лорд или судья в королевстве.
     - Я  глубоко  огорчен,  -  говорит  джентльмен,  -  что  обстоятельства
сложились так несчастливо. Решено, больше я ей никогда  не  позволю  уносить
ключи!
     - Пожалуйста, сэр, пусть это вас не беспокоит, - восклицает Адамс, - мы
устроимся здесь превосходно; я и то не знаю, чем мы вас отблагодарим  за  ту
милость, что вы нам даете ваших лошадей.
     - Да, да! - сказал сквайр. -  Назначьте  час,  и  лошади  будут  завтра
поданы вам сюда.
     Итак, обменявшись с Адамсом многими учтивыми словами, слишком скучными,
чтоб их повторять, многими рукопожатиями и любезными улыбками и взглядами  и
пообещав прислать лошадей к семи утра, джентльмен распростился и ушел. Адамс
же со своими спутниками вернулись к  столу,  где  пастор  выкурил  еще  одну
трубку, после чего они удалились на покой.
     Мистер Адамс встал очень рано; он поднял с  постели  Джозефа,  и  между
ними возник ожесточенный спор о том,  ехать  ли  Фанни  на  одной  лошади  с
Джозефом  или  со  слугою  джентльмена.  Джозеф  настаивал,  что  он  вполне
поправился и может позаботиться о Фанни не хуже всякого другого. Адамс же не
соглашался и заявил, что не решится посадить ее с Джозефом,  потому-де,  что
он слабее, чем думает сам.
     Спор затянулся и грозил разгореться очень жарко, когда пришел слуга  от
их доброго друга  сказать  им,  что  тот,  к  сожалению,  лишен  возможности
предоставить своих лошадей, так как конюх  без  его  ведома  задал  им  всем
слабительное.
     Это сообщение сразу примирило спорящих.
     - Кого и когда, - вскричал Адамс, - так преследовала неудача, как этого
бедного джентльмена! Уверяю вас, я огорчен  за  него  больше,  чем  за  себя
самого. Ты видишь, Джозеф, как с  добрым  человеком  обращаются  его  слуги?
Ключница запирает от него белье, конюх поит слабительным его лошадей, и, мне
думается, - судя по тому, что вчера он ужинал в этом доме, - дворецкий запер
его погреб. Боже мой! Вот как в этом мире  злоупотребляют  добротой!  Да,  я
больше огорчен за него, чем за себя.
     - А я так нет, - вскричал Джозеф, - пешее путешествие меня не  смущает,
но я озабочен тем, как мы выберемся из этого дома, разве что бог пошлет  нам
на выручку еще одного коробейника. Впрочем, вы так  полюбились  джентльмену,
что он охотно ссудит вас суммой и побольше той, что мы тут задолжали; с  нас
следует четыре-пять шиллингов, не более.
     - Правильно, дитя мое, -  ответил  Адамс,  -  я  напишу  ему  письмо  и
осмелюсь, пожалуй, попросить у него полторы кроны; два-три лишних шиллинга в
кармане нам не помешают, - они могут нам понадобиться,  ведь  нам  предстоит
еще пройти добрых сорок миль.
     Фанни уже встала, и Джозеф пошел ее проведать,  оставив  Адамса  писать
письмо; и пастор, кончив, отправил письмо с мальчишкой, а сам сел у  порога,
разжег свою трубку и предался размышлениям.
     Посыльный был в отсутствии дольше, чем казалось  потребным,  и  Джозеф,
вернувшись вместе с  Фанни  к  пастору,  высказал  опасение,  что  дворецкий
сквайра запер также и его кошелек. На что Адамс ответил, что  и  это  вполне
возможно и что дьявол способен надоумить дурного слугу сыграть  любую  шутку
со своим достойным хозяином; но, добавил он,  так  как  сумма  невелика,  то
такой благородный джентльмен легко достанет ее в своем приходе, - если  этих
денег не окажется у него в кармане. Будь это пять-шесть  гиней,  сказал  он,
или еще того больше, тогда бы другое дело!
     Они сели завтракать элем с гренками, когда посыльный вернулся и сообщил
им, что джентльмена нет дома.
     - Прекрасно! - сказал Адамс. - Но  почему  же,  дитя  мое,  ты  его  не
подождал? Ступай, мой добрый мальчик, и  дождись  его  прихода:  он  не  мог
уехать куда-нибудь далеко, раз все его  лошади  больны,  и  кроме  того,  он
совсем не собирался уезжать: ведь он же приглашал нас провести у него в доме
весь этот день и завтрашний. Так что ступай назад, дитя, и жди, пока  он  не
придет домой.
     Посыльный  ушел  и  вернулся  назад  очень  скоро  с  донесением,   что
джентльмен отправился в дальнее путешествие и будет дома не раньше как через
месяц. При этих словах  Адамс,  видимо,  очень  расстроился  и  сказал,  что
стряслось, вероятно, что-нибудь непредвиденное, болезнь или смерть кого-либо
из родных или еще какое-нибудь неожиданное несчастье; и, обратившись затем к
Джозефу, вскричал:
     - Жаль, что ты не напомнил мне занять у него эти деньги с вечера.
     Джозеф ответил с улыбкой, что QH очень ошибся бы в джентльмене, если бы
тот не нашел какого-нибудь предлога, чтобы отказать в этом займе.
     - Признаться, - сказал он, - мне и раньше не слишком-то нравилось, что,
едва познакомившись с вами, он проявляет к вам столько любезности: в Лондоне
я слышал от джентльменов в ливреях много подобных историй о господах.  Когда
же мальчик принес известие, что джентльмена  нет  дома,  я  уже  понял,  что
последует дальше, потому что когда светский человек не желает исполнять свое
обещание, то он обыкновенно предупреждает слуг, что  его  никогда  не  будет
дома для того просителя, которому оно дано. В Лондоне я сам не раз  говорил,
что сэра Томаса Буби нет дома. А когда  человек  протанцевал  у  подъезда  с
месяц или больше, он под конец узнает, что  джентльмен  уехал  из  города  и
ничего не может предпринять по его делу.
     -  Боже  милостивый!  -  говорит  Адамс.  -   Какая   испорченность   в
христианском мире! Она, скажу я, почти равна тому, что я читал о  язычниках.
Но,  право  же,  Джозеф,  твои  подозрения  касательно   этого   джентльмена
несправедливы; каким глупцом должен быть человек, который без всякой корысти
возьмет на себя труд дьявола? А скажи, пожалуйста, на какую  выгоду  мог  он
надеяться, обманывая нас своими предложениями?
     - Не мне, - ответил Джозеф, - объяснять поведение людей такому, как вы,
ученому человеку.
     - Ты говоришь справедливо, - изрек Адамс, - знание людей  приобретается
только из книг; прежде всего из книг Платона и Сенеки, а  этих  авторов  ты,
дитя, боюсь, никогда не читал.
     - Правда, сэр, не читал, - ответил Джозеф, - а только нам  в  лакейской
известно правило, что те господа, которые больше всех обещают,  меньше  всех
делают для других; и я часто слышал от своих товарищей,  что  самые  хорошие
подарки получали они в тех домах, где им не обещали ничего. Но, сэр, чем нам
дальше  обсуждать  такие  материи,  умнее  будет  поискать  способ,  как  бы
выбраться из этого дома: потому что щедрый джентльмен мало что не оказал нам
никакой услуги, но еще оставил на нас весь счет.
     Адамс хотел ответить, когда вошел кабатчик и сказал с усмешкой:
     - Ну что, господа, сквайр еще не прислал вам лошадей? Бог  ты  мой,  до
чего легко иные люди раздают обещания!
     - Как! - вскричал Адамс. - Вы и раньше знали за ним такие поступки?
     - Я-то? Ого! - ответил кабатчик. - Мне, знаете,  не  пристало  говорить
что-нибудь этакое джентльмену в лицо, но теперь, когда его здесь нет, я могу
вас заверить, что другого такого не сыщешь на трех ярмарках.  Признаться,  я
едва не рассмеялся, когда услышал, как он  вам  предложил  место  пастора  в
нашем приходе; вот отколол штуку! Я уже подумал,  не  предложит  ли  он  вам
вслед за тем мой дом, потому что то и другое одинаково не в его власти.
     При этих словах Адамс, призвав на себя благословение божие, сказал, что
даже не читал никогда о таком чудовище.
     - Но больше всего меня удручает, - сказал он, - что  он  втянул  нас  в
большой долг перед вами, который мы не сможем заплатить, потому  что  у  нас
нет при себе денег и - что еще того хуже - мы  проживаем  так  далеко,  что,
если вы и поверите нам в долг, я боюсь, вы потеряете ваши деньги, так как мы
не найдем оказии переслать их вам.
     - Поверить вам, сударь? - говорит хозяин. - С  превеликой  радостью!  Я
слишком уважаю церковь, чтобы не поверить священнику в долг такую малость, и
к тому же мне нравится ваше опасение, что вы мне не заплатите вовсе. У  меня
пропало за людьми немало денег, и каждый раз меня уверяли,  что  мне  вернут
долг в самое короткое время. Я ради одной новизны готов подождать с уплатой.
Это будет у меня - верно вам  говорю  -  первый  такой  случай.  Но  что  вы
скажете, сударь, не распить ли нам на прощанье еще один жбанчик? Возьмем  на
мелок немного больше, только и всего; а если вы не уплатите мне ни шиллинга,
потеря меня не разорит.
     Адамсу это приглашение пришлось очень по душе, тем более что  оно  было
сделано так сердечно. О