близких и далеких, с башни и из храма, с холма, со стены  и  из
крепости слышалась разноголосица гонгов, колоколов и рогов.  Не  слышалось
только барабанного боя. Великий  хан  весьма  мудро  приказал  не  бить  в
барабан, ибо каждому катайцу известно, что  барабан  будит  драконов.  Бой
барабана считался голосом дракона. То был голос грома и молнии - а гром  и
молнию вызывали драконы. Драконы же вызывали и дождь - а  дождя  было  уже
достаточно. Оставалось только  молиться,  чтобы  его  было  не  более  чем
достаточно.


   Так великий хан не допускал наводнений. Но теперь Хубилай - и даже  его
императорские почтовые станции - был слишком далеко, а  муссонный  паводок
поднимался все выше в сплетении водных путей болота Шести Драконов, что  в
вассальном царстве Чамба. Ибо дожди вассалами человеку не приходились.
   Сидя на ветвях раскидистого бананового дерева, Марко в страхе наблюдал,
как мрачные волны подбираются к бокам ошалевших  коней.  Отец  его  бубнил
себе под нос что-то про четыре десятка камушков бирюзы, каждый размером  с
ноготь на большом пальце взрослого сарацина. А дядя все вздыхал об Италии,
где на ветвях деревьев рассиживаются не люди, а пухлые голуби. Монгольские
и татарские всадники, не переставая отрывать пьявок от своих  кровоточащих
тел, о чем-то глухо переговаривались. Ученый Ван...  странствующий  рыцарь
Хэ Янь... татарский раб Петр... Оливер со своим немым  пажом  -  все  они,
хмурые, промокшие до нитки, липли к надземным корням мощного банана.
   А маленький сфинкс, которого путники вызволили из зловещей  пещеры  феи
Облачного Танца, восседая на затейливо изогнутой ветви,  лениво  вылизывал
свою мокрую золотистую шерстку.
   - Сфинкс! - возопил Марко. - Прелестный сфинкс! Ведь ты  мастер  всяких
загадок! А здесь слишком влажно для существа, привыкшего к жаркому  солнцу
пустынь!  Наше  грозное  оружие  и  быстрые  кони,  наши  сильные  руки  и
серебряные пропуска здесь нам не подмога! Скажи, как нам выбраться из этой
проклятой сырости!
   "Шлеп-шлеп", продолжал шлепать маленький язычок. А потом сфинкс все  же
заговорил...



21

                                               Люй: Странствие.
                                               Огонь пылает на горе;
                                               Стойким путникам - счастье.

   - Попроси банан  унять  это  жуткое  наводнение,  -  отозвался  сфинкс,
продолжая вылизывать свою золотистую шерстку. А потом загадочно улыбнулся.
   - Марон!  Мало  того  что  в  этом  Богом  проклятом  месте  мы  должны
рассиживаться  на  ветвях  подобно   растрепанным   голубям   венецианской
Терра-Фирмы! Так нам еще, как последним психам,  предлагают  пообщаться  с
деревом! - возмутился Маффео. -  Лично  я  не  собираюсь  болтать  с  этим
переросшим кустом.
   - И я... с тобой... тоже... - послышался  голос  -  будто  тихий  вздох
ветра.
   - Ну вот, ты еще и  оскорбил  этот  спасительный  банан,  -  недовольно
заметил сфинкс. - Теперь нам крупно повезет, если мы не утонем.
   - ...утонем...  -  прошелестел  тихий  голос  оскорбленного  бананового
дерева.
   - Марон! Тут ни от кого  разумного  слова  не  добьешься,  -  проворчал
Маффео, чувствительно дергая себя за бороду. - А тем  временем  кони  -  и
люди, между прочим, - сатанеют, оказавшись в такой подлой ловушке!
   Уставившись на  бурные  воды,  Марко  вспоминал  рассказ  своего  деда,
переданный тому его дедом, - историю о последствиях одного проступка слуги
дожа Марчелло,  когда  однажды  летом  вопреки  всем  известным  наукам  и
традициям, разуму и логике этот дурень допустил, чтобы растение, именуемое
"громовым чертополохом",  лишилось  подпорок  на  краю  крыши  Герцогского
дворца. Как небо почти тотчас потемнело, как оглушительно загрохотал  гром
и как хлынули потоки неистового ливня. Беременные женщины, кобылы  и  овцы
все разом выкинули. Повсюду вдруг скисло все молоко, а сыры примыкающей  к
Венеции Терра-Фирмы весь тот сезон выходили порченые.
   Те,  кто  опрометчиво  поспешил  вставить  в   свои   окна   новомодные
застекленные рамы (а стекло, искусством  дутья  которого  особо  славилась
Венеция, надо заметить, прежде использовалось лишь для сосудов,  да  и  то
людьми богатыми, не удовлетворявшимися посудой глиняной), - так  вот,  эти
модники уже после первого удара грома могли собирать  осколки.  С  третьим
раскатом пузыри на концах стеклодувных трубок лопнули  в  мелкую  пыль.  С
четвертым все стеклодувы оказались на коленях, распевая "Dies Irae... dies
ilia... teste David cum Sibylla", в полной уверенности, что тот самый день
гнева наконец пришел.
   Новое вино в кадках, трубках и бочонках, вспенившись, хлынуло прочь. То
же, что осталось, скисло и прогоркло, - даже рабы  из  Арсенала  пить  его
отказывались, угрожая скорее  мятежом.  Вконец  разбушевавшаяся  Адриатика
разнесла все дамбы вдоль Лидо. Бросаясь на берег будто табун  взбесившихся
коней, море грохотало подобно целой армии, ведущей ожесточенную битву, - и
затопило все суда во всех бухтах.
   К счастью, проступок негодного  раба  не  остался  незамеченным  и  его
приволокли к ногам дожа. А тот, не рискуя тратить время на  созыв  сената,
приказал тотчас казнить болвана. Труп подняли на тот самый край крыши, где
слуга еще недавно сидел, болтая ногами и сшибая -  вот  глупец!  -  побеги
громового цветка.
   И оставили сидеть в том же положении - но уже с отрубленной головой  на
окровавленных коленях.
   Гром еще поворчал, но постепенно стих. И тут по всей Венеции и даже  по
Терра-Фирме до самого острова Азолы все мало-мальски здравомыслящие матери
вытащили своих детей из-под перин, где те в страхе прятались. И  заставили
каждого ребенка проглотить хотя бы три драхмы прославленного венецианского
бальзама, помогающего  решительно  от  всего,  кроме  "черной  смерти",  и
содержащего 365 ингредиентов, включая плоть ядовитых гадов.
   Но мало того. Мощь и размах незваной грозовой  бури  оказались  таковы,
что несколько купцов сбились в своих подсчетах. Сбились! Допустили  ошибки
в подсчетах! И это венецианские  купцы,  которые,  как  известно,  никогда
голову не теряли!  Даже  когда  татары  с  помощью  катапульт  забрасывали
распухшие трупы в их зарубежные фактории!
   Долго же оправлялась венецианская торговля от этого несчастья!  Агат  и
сердолик, индийский миткаль и мальвовые ткани, а также  обе  разновидности
нарда - все упало в цене на малую долю дуката. И еще  многие  месяцы  даже
самые богатые едва могли предложить на  рынок  длинный  (иначе  -  желтый)
перец, белладонниум и ликиум, мальчиков-певчих, кабульскую медь,  шелковый
газ (как выпряденный, так и нераспутанный), а  также  свинец  для  чеканки
фальшивых монет.
   И все - из-за простого пренебрежения к законам мира растений.  А  разве
старый отец Павел не вдалбливал в  Марко  мудрые  слова  Плиния  Старшего?
"Дикая местность суть одна громадная аптека". И  что,  если  бы  Марко  не
попросил своего опрометчивого дядю Маффео остеречься и не оскорблять более
мощный банан, на котором они расселись?..


   - Ну что, чужеземные трюкачи? Может, знаете пару-другую фокусов,  чтобы
отсюда спастись? - Воспоминания Марко внезапно прервал назойливый голос  с
верхних ветвей дерева.
   Сфинкс взглянул наверх, помахал своим львиным хвостом - и нахмурился.
   - Кто это там, сфинкс? - спросил Марко.
   -  Ваш  старый  неприятель.  Царь  обезьян,  что  охраняет  пещеру  феи
Облачного Танца.
   - Далеко же его оттуда занесло. Ведь  может  статься,  лукавая  госпожа
наконец обратится к нему после стольких столетий -  а  он  не  услышит  ее
бессмертных слов.
   - Для Великого Мудреца из Пещеры водного занавеса расстояние ничего  не
значит! По остроте мой слух не уступает моему разуму! - затараторила белая
короткохвостая обезьяна, ловко перепрыгивая по упругим  ветвям  поближе  к
измученным путникам.
   - Что же привело тебя к нам в это затопленное болото? - поинтересовался
Марко.
   - Меня привел долг. Переродившись, госпожа приобрела  кроткий  облик  и
теперь очень одинока. Облачная плясунья желает, чтобы сфинкс вернулся в ее
пещеру, - она скучает по его пустой, но забавной болтовне.
   -  Вот  еще!  -  возмутился  сфинкс,  не  переставая  вылизывать   свою
золотистую шерстку. -  Я  никогда  не  болтаю.  Тем  более  -  впустую.  И
возвращаться в эту мерзкую пещеру у меня нет ни малейшего желания.
   - Перерожденная госпожа стала кротка и  ласкова  как  бабочка.  Или  ты
предпочитаешь сидеть с жалкими смертными на этой подмоченной деревяшке?  -
фыркнула обезьяна.
   - Никакие мы не жалкие смертные, - прорычал рыцарь  Хэ  Янь,  угрожающе
покачивая алебардой.
   - ...и не подмоченные деревяшки... - тихо прошелестел банан.
   - Марон! Подумаешь, госпожа! - проворчал дядя Маффео.
   А Марко подумалось, что все это  как  сцена  из  катайской  оперы.  Все
выделывают пируэты и дуют в трубы, а главный волшебник тем временем  важно
расхаживает туда-сюда, делая пробные взмахи боевым топором. Но ведь сейчас
они не в опере.
   - Послушайте-ка  вы  все!  -  закричал  Царь  обезьян.  -  Да  вы  хоть
понимаете, кто я такой? Известно ли  вам,  что  сам  Нефритовый  император
зовет меня  "равным  небу"?  Знаете  ли  вы,  что  я  способен  одолеть  и
перехитрить самых могучих и смекалистых демонов, духов звезд и  гигантских
многоглавых людоедов?
   - И все же забрать маленького сфинкса против его воли ты не  можешь,  -
заметил Марко.
   - Знаете, знаете, кто я такой? - продолжала  бахвалиться  обезьяна,  от
возбуждения переходя на визг. - Знаете? На небесных Персиковом и  Коричном
пирах я сижу рядом с Нефритовым императором  лицом  к  двери!  Мне  ведомы
Внутренние и Внешние превращения! Сила моя такова,  что  я  запросто  могу
доставить в пещеру госпожи всю вашу компанию! А там  госпожа  высосала  бы
вас, как паук мотыльков, -  не  подвергнись  она  перерождению  в  кротком
облике!
   - Ну,  жалких  смертных  ты,  может,  и  доставишь,  -  пожав  плечами,
отозвался Марко, - но я сильно сомневаюсь, что  ты  способен  захватить  с
ними и их коней.
   - Никто не смеет сомневаться в силе Великого Мудреца, равного небу,  из
Пещеры водного занавеса! -  вскричал  Царь  обезьян.  Красные  глазки  его
запылали гневом и неистовством. Вдохнув в себя ветер,  он  вдруг  сделался
невообразимо огромен и многорук. Бесчисленные эти руки  тотчас  подхватили
сфинкса, людей, коней - и потащили их в небо.  Наконец,  оседлав  грозовое
облако, Царь обезьян вместе со своей ношей полетел прочь  от  затопленного
болота.
   Напрасными были возгласы изумления и страха.  И  излишней  была  улыбка
маленького сфинкса, когда все они поплыли под пасмурным куполом.
   Облегченно вздохнув, банановое дерево снова погрузилось в свои  древние
бессвязные грезы.
   Грозовое облако то ныряло, то подпрыгивало,  словно  бумажный  змей  на
отчаянном ветру. Зажатый в одной из могучих  рук  Царя  обезьян,  Марко  с
тошнотворной смесью страха и  надежды  смотрел  вниз.  Затопленное  болото
осталось позади. Теперь они летели над  прибрежной  равниной,  где  густые
леса то и дело сменялись пахотными землями. Вот бы как-нибудь выскользнуть
из обезьяньей хватки...
   - Я продрог и хочу есть, - заявил маленький сфинкс.
   - Очень скоро тебе будет тепло и сытно  в  пещере  кроткой  госпожи,  -
пророкотала могучая обезьяна.
   - Не-ет, - захныкал сфинкс. - Мне  холодно!  Я  проголодался!  Если  ты
немедленно меня не накормишь, я пожалуюсь госпоже, что ты жестоко со  мной
обращался! Я обижусь и не стану развлекать ее шутливой беседой! Тогда  она
разгневается - и уже никогда не скажет тебе второго слова!
   - Но  здесь  нет  еды,  -  проворчал  Царь  обезьян.  -  Придется  тебе
подождать.
   - Я не могу ждать! Немедленно опусти меня вон туда - в ту  крестьянскую
деревушку! Я вижу там буйвола с плугом. Где  буйвол,  там  молоко.  А  для
сфинксов нет ничего лучше молока.
   -  Марон!  В  этих  краях  даже  такая  мелочь  разборчивей  франкского
монаха... - начал было Маффео, но старший брат и племянник тут же на  него
зашикали.
   - А если я опущу тебя вниз полакать молока - ты  похвалишь  меня  перед
госпожой? - спросил Царь обезьян.
   - О, тогда я обязательно выскажу госпоже все, что на самом деле о  тебе
думаю, - ответил сфинкс.
   - Ну, раз так, то ладно, - пробормотала обезьяна. - Только  поторопись.
- И, соскочив с облака, Царь обезьян  поплыл  вниз  -  к  свежевспаханному
рисовому полю. Похожие на  грибов  в  своих  соломенных  шляпах  крестьяне
завопили благим матом при виде многорукого привидения и стали  разбегаться
кто куда.
   Тут Поло и их люди, следуя примеру крестьян, ловко  повыскальзывали  из
массивных обезьяньих рук - и тоже бросились врассыпную.  Сфинкс  же  успел
вспорхнуть на плечо улепетывающему Марко.
   - Стойте! - проревел Царь обезьян.
   - Спасибо за прогулку! - крикнул Марко через плечо.
   А пока кони и их хозяева спасались бегством, Хэ Янь со своей  алебардой
- вдруг показавшейся Марко больше, чем когда-либо раньше, -  и  Оливер  со
своим громадным боевым топором  и  изящным  пажом  сдерживали  оторопевшую
обезьяну в бушующем смерче яростного  боя.  Три  человека  вновь  и  вновь
схватывались с гигантским и многоруким Царем обезьян, вооруженным огромным
посохом, который он  вытащил  из-за  уха.  И  противники  оказались  столь
искусны и достойны  друг  друга,  что  ни  капли  крови  за  весь  бой  не
пролилось.
   Монгольские и татарские всадники издали пускали в Царя обезьян  стрелы,
но он превращал их в розовые лепестки, что мягко падали  к  его  ногам.  И
все-таки тяжело ему было сражаться в столь неуклюжем обличье. Вскоре  Царь
обезьян стал заметно уставать.
   Наконец, громогласно рыгнув, Великий Мудрец из Пещеры водного  занавеса
выпустил из себя ветер - и восстановил  свой  обычный  обезьяний  облик  и
размеры. Отчаянно гримасничая, Царь обезьян прыгнул в  ближайшее  грозовое
облако и был таков.
   -  Блестяще,  сфинкс,  -  выдохнул  Марко,  пока  все  наблюдали,   как
гримасничающая обезьяна уплывает,  грозя  им  украденным  у  Царя  морских
драконов железным посохом - теперь сжавшимся до размеров иглы.
   - Ты же  просил  меня  вызволить  вас  с  той  подмокшей  деревяшки,  -
самодовольно улыбаясь, ответил золотистый сфинкс.
   - А нельзя было как-нибудь попроще? - поинтересовался Марко.
   - Мы, сфинксы, не получаем удовольствия, когда выходит попроще. Зато мы
получаем  громадное  удовольствие,  лакая  теплое  молоко   буйволицы,   -
восхитительнее даже козьего молока в землях Греции и Египта!  -  И  сфинкс
нетерпеливо облизнулся.



22

                                             Да-го: Переразвитие великого.
                                             Высокие воды скрывают лес.
                                             Стропила прогибаются.

   - Размышляя о своем гневе,  я  просто  поражаюсь  своей  терпимости,  -
обращаясь к Марко, заметил  хан  ханов  одним  весенним  днем,  когда  они
прохаживались среди цветущих персиковых деревьев  его  личного  дворика  в
Ханбалыке. Хубилай и одет был в персикового цвета парчовый халат, расшитый
золотистыми цветками персика. - Разве меньше года назад не отказало мне  в
дани одно туземное племя?  Разве  не  нанесли  они  серьезное  оскорбление
скромному чиновнику,  собиравшему  весьма  умеренный  пятидесятипроцентный
зерновой налог для Трона Дракона? Поверит ли кто? Но это  правда!  Великий
Чингис, дед нынешнего Сына Неба, возвел бы  целую  башню  из  их  голов  -
которая вскоре стала бы башней из черепов. Но разве Мы так поступили? Нет.
Мы так не поступили! Разумеется, Наши войска - впрочем, давай, друг Марко,
говорить без церемоний - разумеется,  Мои  войска  были  победоносны.  Мои
войска всегда победоносны. Таков неизбежный закон  природы.  Но  разве  я,
имея на то все основания, содрал с бунтовщиков кожу? Посадил их на  колья?
Нет! Ничего подобного...
   Я их всего-навсего сослал - всех до единого.  Разумеется,  всех.  Разве
станет Сын Неба на Троне Дракона разрушать  семьи?  С  моим  неизменным  и
безграничным  милосердием  я  позволил  им,  забрав   поклажу   и   обозы,
отправиться в царство Чамба,  что  у  самых  границ  Нам  Вьета.  В  столь
интересное место! Ведь там можно увидеть,  как  дикие  слоны  забавы  ради
выдергивают из земли целые деревья! Весьма нередко. И даже днем там  можно
услышать вой призраков. Как они называются, эти призраки, что  воют  днем?
А, По-ло?
   - Привидения, о повелитель?
   - Да нет! Не привидения! Или привидения? Проклятие! А-а! Гиббоны! Такие
белые, тощие, вроде призраков -  и  воют  днем.  Что,  несомненно,  должно
повышать у человека уважение  к  его  предкам.  "Гиббоны"  -  вот  как  их
называют. Н-да. Такова, По-ло, моя беспредельная терпимость.  А?  Ну,  что
скажешь, юноша?
   Марко, не испытывая никакого желания слушать чей-либо вой в любое время
дня и ночи, посмотрел прямо в круглое багровое лицо великого  хана  -  что
при более формальных обстоятельствах могло повлечь немедленную казнь  -  и
слегка возвысил голос:
   - Просто так, о великий повелитель, "Великим Повелителем" не назовут.
   - Разумеется, - отозвался Хубилай-хан. -  Всегда  говори  со  мной  без
страха, Марко, ибо я желаю слышать только правду. Хотя никакие  уловки  со
мной не...
   Но те цветки персика в императорском  дворике  давно  увяли.  И  теперь
Марко... хоть и не в изгнании... но тем не менее  по  воле  великого  хана
заброшен в это царство, где днем воют подобные призракам гиббоны. Воют они
здесь, впрочем, и ночью.


   Запах первым оповестил путников о том, что неряшливая кучка  соломенных
хижин, выстроенных  на  сваях  вдоль  заросшего  буйной  зеленью  морского
рукава, где в линию росли длинные  пальмы  с  фараоновыми  орехами,  -  не
просто безымянная рыбацкая деревушка. Запах поведал им, что они  входят  в
предместья рыночного города: запах навоза и пряностей,  кипящего  масла  и
пота, мусора и соленого воздуха. И чего-то еще -  безымянного,  но  в  чем
Поло безошибочно распознавали "аромат торговли".
   Вскоре,  миновав  глиняные  стены,  они   оказались   в   беспорядочном
нагромождении  низеньких  деревянных  домишек  и   поразительных   храмов,
непохожих на все, виденные Марко прежде. Напоминали они большие побеленные
колокола с длинными шпилями, покрытыми как бы золотистой  листвой,  весело
поблескивавшей под солнцем. Звучно  распевающие  монахи  носили  оранжевые
хламиды, а желтоватая их кожа отсвечивала  золотом.  Они  ставили  дымящие
латунные жаровни с ладаном перед громадными идолами, усеянными рубинами  и
увешанными ароматными венками. Чертами лиц  эти  идолы  смутно  напоминали
греков. "Интересно, - подумал Марко,  -  это  из-за  каких-нибудь  древних
купцов... или сюда добрались войска Александра Великого? Нет, вряд  ли.  А
впрочем, неважно".
   - Рубины размером с пуп чамского Будды, -  пробормотал  мессир  Никколо
Поло, перебирая свои лучшие нефритовые четки.
   Нюх вел путников по узким проулкам, где воняло  прогорклым  маслом  для
жарки и застоялой мочой, где играли голые ребятишки,  а  тощие  желтоватые
псы, встрепанные цыплята  и  бледно-розовые  свиньи  слонялись  в  поисках
объедков. Проулки внезапно закончились у мелкого залива, на глади которого
покачивались рыбацкие  джонки  с  прямоугольными  парусами.  Вдоль  берега
располагались временные лотки, с которых торговали овощами и рыбой, мясной
закуской и ремесленным товаром. Беззубые чамбские женщины, одежда  которых
ограничивалась отрезом яркой ткани вокруг бедер, сидели на корточках перед
горками странно пахнущих драконьих яиц  и  экзотических  фруктов.  Яростно
препираясь с  покупателями,  они  одновременно  умудрялись  кормить  своих
детишек. Коричневые, как орех, мальчуганы с полосками ткани в  паху  и  на
голове правили красочно татуированными слонами, которые важно топали среди
крытых соломой лотков, неся в татуированных хоботах бревна черного дерева.
И