м, столь  же  неизменно,  следовала
финальная сцена - та самая, что не переставала завораживать Марко.
   Призывались чародеи в темно-бордовых  халатах,  пред  которыми  тут  же
ставился обязательный вопрос: "Придет ли к воинству великого хана, который
также Сын Неба, победа?" Слово "поражение" в таких случаях никто  даже  не
упоминал. Дурной знак. Дурной и опасный знак.
   Ламы  и  шаманы,  подобно  всем  прочим  колдунам  и   оракулам,   были
беззастенчиво многословны. Ведь ни один оракул в мировой  истории  никогда
не ответил просто "да"  или  "нет".  Но  все  же  в  конце  концов,  после
длительных  песнопений  и  плясок,  махания  кадилом  и  нудного  зудения,
верховный шаман, чьи волосы были стянуты в  аккуратный  узел  на  затылке,
выступал вперед с двумя любопытными бледно-золотистыми жезлами. Издав  для
начала  невнятный  вопль,  он  затем  заявлял,  что   один   жезл   служит
Хубилай-хану, великому хану ханов, который также Сын Неба.
   - А вот этот ничтожный жезл, - голосил он,  потрясая  палкой,  которая,
судя по гибкости, была сплетена  из  тростника,  -  этот  служит  негодным
бунтовщикам - негодным, низким и подлым!
   Чтобы подчеркнуть всю низость и подлость ничтожных  бунтовщиков,  шаман
тут же совал жезл в открытое бронзовое кадило и пачкал его  пеплом.  Затем
бросал второй жезл на землю и наклонялся, чтобы аккуратно  положить  рядом
первый.
   А потом,  разведя  тощими  руками,  отступал  назад.  Тут  нечто  вроде
неумелого оркестра начинало играть на весьма подозрительных  инструментах:
гулких глиняных мисках вместо барабанов, связках оленьих  копыт,  свистках
из  свежего  тростника,  нанизанных  на  проводки   кусочках   железа.   И
поразительно было, как все это музыкальное безобразие вдруг превращалось в
отчетливый шум сражения. Марко слышались выкрики воинов, топот несущихся в
атаку коней, бряцание оружия...
   Но то чудо, что слышали его уши, не шло ни  в  какое  сравнение  с  тем
чудом, что видели его глаза. Ибо  неведомо  как,  но  золотистый  жезл  из
сплетенного тростника, гибкий и податливый, - жезл  Хубилай-хана  -  будто
сам собой корчился, принимая форму человека, потом облик  коня,  а  когда,
наконец, замирал... Боже милостивый! Да  это  же  вооруженный  всадник  на
боевом коне!
   Итак: бледно-золотистый жезл.
   И: жезл, выпачканный в пепле.
   Кто, кто тогда мог сказать, сколько они уже бьются?
   Они бились. Снова и снова схватывались, кололи копьями. Бились!
   Под конец,  порой  скорый,  порой  не  очень,  одного  из  лжедуэлянтов
прибивали к земле, пинали и топтали. Причем, по опыту  Марко,  никогда  на
земле не оказывалась бледно-золотистая фигурка. Нет, всегда  там  недвижно
лежала ничтожная пепельно-серая.
   И наступала мертвая тишина.
   Голосом сухим, надтреснутым,  измученным  -  но  уже  по  крайней  мере
человеческим - верховный шаман разбивал эту тишину вдребезги, объявляя:
   - Хубилаю, сыну Тулуя, сыну Чингиса, - великому хану ханов всех  морей,
который также Сын Неба, - ему и его воинству победа!
   Последнее слово, "победа",  верховный  шаман  дико  выкрикивал.  А  все
присутствующие разом испускали облегченный вздох.  После  чего  раздавался
общий, еще более дикий и оглушительный, вопль:
   - Победа! Победа! Победа!
   Это могла быть победа над Престером Иоанном, над Горным Старцем или над
самим Верховным Турком - но  не  над  продуваемой  всеми  ветрами  грязной
деревушкой какого-то варварского племени по ту  сторону  Великой  стены  в
10000 ли. Великому хану Хубилаю  и  его  воинству  неизменно  присуждалась
победа.


   А теперь  эти  же  самые  ламы  и  шаманы  бесновались  вокруг  носилок
лучезарной Спящей Красавицы. Темно-бордовые халаты  так  и  порхали,  узлы
волос на макушках подпрыгивали. Странными  и  зловещими  голосами  чародеи
распевали странные и зловещие песни под сопровождение гулких  барабанчиков
из человеческих черепов и  заунывных  горнов  опять-таки  из  человеческих
берцовых костей. Вертели жезлами с развевающимися лентами всех  расцветок.
Смазывали лоб Спящей Красавицы стимулирующими  бальзамами  и  нежными,  но
действенными маслами. Прыгали и вопили, дергались  и  хрипели,  падали  на
колени, лаяли и выли, будто дикие псы.
   И все тщетно. Небрежно подпирая рукой голову. Спящая Красавица как ни в
чем не бывало продолжала мирно  дремать.  Наконец,  все  колдуны  склонили
головы и погрузились в долгое молчание.
   - Ну? - с хмурым выражением на широкоскулом лице вопросил великий хан.
   Верховный лама поднял голову, откашлялся и нараспев заговорил:
   - Представляется, что Сияющая Госпожа мало подходит для чести оказаться
в гареме Сына Неба, ибо она никак не смертная женщина...  а  великолепная,
хотя и  не  самая  значительная  богиня,  что  пребывает  в  покое  своего
собственного эфирного царства.
   - Богиня! - воскликнул Хубилай, а лицо его прояснилось, как небо  после
грозы. - Значит, она богиня? Это еще сильнее разжигает  мою  страсть,  ибо
кто знает, какое тайное знание скрывается под  этим  нежным,  как  персик,
лбом! Наверняка есть какой-то способ ее пробудить! Мы должны это  сделать!
Эй, ученый Ван, а что там сказано в свитке?
   Оправив свой величавый халат  ученого,  Ван  Лин-гуань  дождался,  пока
глаза всех присутствующих не сосредоточились на нем. Затем он  медленно  и
церемонно вынул свиток из лакированной эбеновой шкатулки,  а  потом  -  из
разноцветного шелкового футляра. Удалив промасленные шелковые обертки,  он
развернул подшитую шелком бумагу с палочками камфорного  дерева  сверху  и
снизу и приготовился читать вслух.
   Тут великий хан,  хмурясь,  начал  постукивать  пальцами  по  эбеновому
подлокотнику кушетки. Ван сразу  же  узнал  команду  кончать  церемонии  и
переходить к делу. Тогда он наконец заговорил...
   - Каллиграфия сия весьма древняя, и понять ее крайне  затруднительно...
- начал ученый.
   - Затем я вас, дармоедов, и держу! - нетерпеливо рявкнул великий хан.
   - О да, Сын Неба, конечно. Если мое ничтожное истолкование сего  свитка
верно, то единственный намек на пробуждение содержится в следующей  фразе:
"Дремота растает от поцелуя царской весны;  однако  опасайся  мороза,  что
низложит царское величие".
   - Вот! Вот и ответ! - заулыбался великий хан, игриво подталкивая локтем
недужного  царевича  Чингина,  на  бледном  лице  которого  ясно  читалась
внутренняя  боль.  -  Вы  говорите,  что  нашли  ее  среди  снежных  пиков
варварского Тибета. Она как пить дать пребывает в зимней спячке - и только
подобное весне тепло моего царского поцелуя может ее пробудить!
   Бодро поднявшись на распухшие от подагры  ноги,  великий  хан  протянул
руки к погонщикам слонов.
   - Помогите мне спуститься, - приказал он. -  Я  должен  поцеловать  мою
прекрасную невесту...
   -  Нет,  о  повелитель!  -  вмешался  Марко.  -  Это  было  бы   весьма
безрассудно...
   Все обратили недоуменные взгляды на отважного молодого венецианца.
   Дядя Маффео отчаянными жестами пытался призвать  Марко  к  молчанию,  а
Никколо побледнел и принялся что-то бормотать, перебирая свои четки.
   - Ты осмеливаешься заявлять, что Сын Неба лишился рассудка? -  прорычал
Хубилай.
   - Хан ханов неизменно мудр и рассудителен, - торопливо ответил Марко. -
Но мой скромный долг - предупредить повелителя об опасности. Тем более что
и свиток предупреждает о морозе, что низложит царское величие. Эта госпожа
дремлет - но в  то  же  время  она  весьма  могущественна.  Когда  главарь
куманских бунтовщиков попытался ее обнять, он  тут  же  упал  замертво  от
обморожения.
   - Так ты к тому же полагаешь, что богиня не сумеет отличить ненавистные
объятия ничтожного бунтовщика от царского поцелуя великого хана? - сверкая
глазами, произнес Хубилай - и продолжил спускаться с  эбеновой  сторожевой
башни, водруженной на спины четырех татуированных слонов. -  Не  смей  мне
противоречить, молодой По-ло, если не хочешь лишиться моего  благоволения!
Не терплю, когда мне противоречат! Моя  невеста  непременно  проснется  от
моего царского поцелуя!
   - Постой, отец! - вдруг крикнул Чингин.  Никогда  Марко  не  видел  его
столь слабым и изнуренным - и в то же время столь властным и  решительным,
каким и подобает быть настоящему монгольскому принцу.



40

                                         Суй: Последование.
                                         Гром рокочет в болотах.
                                         В сумерки царевич почиет с миром.

   Царевич Чингин, любимый, хоть и недужный,  сын  Хубилай-хана,  нетвердо
поднялся с кушетки в эбеновом шатре и дал знак  погонщикам  слонов  помочь
ему сойти на землю. Сын и его царственный  отец  встали  лицом  к  лицу  у
носилок меж двух лохматых пони, где покоилась Спящая Красавица.
   - Постой, отец, - повторил Чингин. - Я  не  могу  допустить,  чтобы  ты
рисковал собой... и империей.
   - Значит, ты согласен с молодым По-ло, что обнять ее опасно? - вопросил
Хубилай. - Но как мне тогда разбудить мою невесту? И как узнать ее тайны?
   - Я поцелую ее, отец, - ответил Чингин. - Ибо красота ее тронула и  мое
царственное сердце. Я теперь близок к смерти. Очень близок. Жизнь,  каждый
ее день, не приносит мне ничего, кроме  боли.  Ты  позвал  меня  встретить
лучезарную госпожу в надежде, что она меня вылечит. Так  давай  попробуем.
Мой царственный поцелуй разбудит ее - тогда и станет ясно, лечит  она  или
убивает.
   - Прекрасно, сынок, - кивнул Хубилай. - Я останусь в стороне и  позволю
действовать тебе, ибо ты мой наследник. Истинная правда и то, что не  след
мне опрометчиво рисковать Монгольской империей. И то, что больше всего  на
свете меня заботит твое слабеющее здоровье. Вид спящей  госпожи  дал  тебе
силу  обратиться  ко  мне  как  подобает   истинному   правнуку   великого
Чингис-хана.  Может  статься,  прикосновение  к  ней  восстановит  и  твои
телесные силы. А если она  предпочтет  твои  юные  объятия  моим,  что  ж,
значит, на то воля  Господа  -  того,  что  зовется  степными  кочевниками
Тенгри, а катайской знатью - Тянь и которому безразлично, под каким именем
вершить наши судьбы.
   Все замерло в пахнущем осенью лесу. Даже ветер  стих.  Музыканты  бодро
заиграли монгольскую свадебную песнь - а царевич Чингин медленно опустился
на колени и нежно поцеловал лучезарную Спящую  Красавицу  в  губы.  Время,
казалось, свернулось кольцом в сине-фиолетовой пустоте  подобно  извечному
змею, ухватившему себя за хвост.  Время,  казалось,  замерло  на  какое-то
бесконечное мерцающее мгновение...
   Наконец Чингин взглянул на отца и сказал:
   - Теперь мне гораздо лучше.
   А потом распростерся на земле в глубоком,  скорее  похожем  на  смерть,
обмороке.
   Но Марко видел, что лицо его давнего друга не было  искажено  привычной
гримасой страдания. Лицо это разгладилось. Теперь царевич Чингин  спокойно
и  ласково  улыбался.  И  лучезарная  Спящая  Красавица  тоже,   казалось,
улыбается...
   Все молча опустились на колени. Придворные  лекари,  обследовав  пульсы
Чингина, объявили, что царевич все еще  жив,  но  уже  не  очнется  -  так
постепенно и будет угасать до мирной кончины.  Когда  врачи  подняли  тело
царевича  в  закрытые  носилки,  придворные   ламы   затянули   монотонную
буддийскую песнь по умирающему...
   - "Ушел, ушел, нет его... ушел к дальнему берегу горького моря жизни  и
смерти..."
   - Сынок! - с безумным видом возопил  Хубилай.  -  Воистину  благо,  что
кончина твоя будет мирной, но как мне тебя оплакать? Надеть  ли  дерюгу  и
рыдать в соломенной хижине, как делает катайская знать? Отвезти твое  тело
к священным горам  Алтая,  где  под  могильными  курганами  покоится  прах
потомков великого Чингиса? Исполосовать себя плетьми  и  убивать  каждого,
кто попадется мне по дороге, чтобы  кровь  смешивалась  с  моими  слезами?
Уподобиться дикому степному вождю? Как Сыну Неба оплакать своего  любимого
сына? Как?
   Потом великий хан уставился на Спящую Красавицу.
   - Ты! - вскричал он. - Ты это проделала! И ты знаешь ответы на все, что
меня тревожит!
   Никколо Поло принялся нервно перебирать свои янтарные четки.
   - Ох, боюсь, не обрадует она великого хана, - шепнул он Маффео.
   Часто Марко видел, как в критические моменты хан ханов движется  быстро
и решительно. Видел он и как из-за злосчастной  подагры  Хубилай  движется
скованно и вымученно. Теперь же Марко  видел,  как  великий  хан  движется
быстро и вымученно. Взобравшись на одного из пони, что  везли  носилки  со
Спящей Красавицей, Сын Неба погнал упряжку в густой лес.
   - Куда это он? - спросил Марко.
   Стоявший рядом с хозяином татарин Петр пояснил:
   - Он следует древнему монгольскому обычаю похищения невесты и покорения
ее в борцовском поединке. Обычно это просто игра, которая по душе и парню,
и девушке. А порой - настоящая битва. Например, когда семьи  враждуют  или
когда девушка подобна Яркой  Луне,  воинственной  дочери  Хайду-хана.  Эта
царевна столь сильна, что пообещала  выйти  за  любого  знатного  молодца,
который сможет поставить сто коней на то, что повалит ее на  землю.  Замуж
Яркая Луна так пока и не вышла. Ни один мужчина  не  смог  ее  одолеть.  А
конюшни  Хайду  тем  временем  пополнились  десятью  тысячами   прекрасных
животных.  Надеюсь,  великому  хану  будет  немного  проще.  Мои   дьяволы
подсказывают нам последовать за ними и посмотреть...


   Великий хан привез подвешенные меж двух пони носилки  Спящей  Красавицы
на светлую лесную поляну. Там он остановился, с трудом спешился и  сел  на
мшистый лесной ковер рядом с носилками.  Долго-долго  смотрел  он  на  лик
лучезарной девы.
   Потом, наконец, заговорил.
   - Как мне пробудить тебя, блистательная невеста? Должен же  я  с  тобой
поговорить... мне надо задать  тебе  столько  вопросов...  даже  Сын  Неба
растерян пред столькими загадками. Надеть ли мне оленью шкуру и  сражаться
с тобой как с Яркой Луной, дочерью подлого Хайду? Рискнуть ли мне в  столь
тяжких  битвах  завоеванной  Монгольской   империей   ради   сомнительного
удовольствия твоих ледяных объятий? Могу ли я коснуться тебя, моя невеста,
или впаду в морозный сон?
   Затем, вытащив из-под собольего плаща крепкую руку, великий хан  поднес
ее к самому лбу Спящей Красавицы и продолжил:
   - И все-таки - если я уже не готов к риску  и  опасностям  подобно  тем
жалким катайцам, что предшествовали мне на Троне  Дракона,  -  могу  ли  я
по-прежнему именоваться ханом ханов, внуком  непобедимого  Чингиса?  -  На
круглом  багровом  лице  катайского   властителя   появилось   решительное
выражение - и он нежно погладил восково-бледный  лоб,  небрежно  подпертый
изящной ладонью. Казалось, все тело его вдруг охватила страшная дрожь, - и
Хубилай было отшатнулся... но тут же выпрямился.
   А Спящая Красавица открыла  мерцающие  глаза  и,  глядя  прямо  в  лицо
великому хану, заговорила:
   - Я чувствовала, как вы меня зовете - ты и твой сын... призываете  меня
с самого пика небесной горы в центре мироздания, где я пью сладкий  нектар
из плодов с древа вечной жизни и танцую с бессмертными средь света и тени.
Мой облик, который ты видишь и который так  тебе  приятен,  -  всего  лишь
одежда, в которой я решила навестить твое царство. Остаться же с  тобой  я
смогу лишь ненадолго. Так как же мне послужить тебе, о повелитель?
   - Скажи, что сталось с Чингином... и что будет со мной? Я  уже  стар  и
полон сомнений. Кости  мои  болят,  а  силы  стремительно  уходят.  Чингин
умирает, а его старший сын, Тимур, мой теперешний  наследник,  еще  только
подросток. Тяжкая ноша могучей империи великого Чингиса покоится  на  моих
усталых плечах. Не знаю, сколько еще смогу ее  выносить.  Приснилось  мне,
как мой дед стреляет грифов и кричит: "Готовься  к  походу...  готовься  к
войне!" Не знаю, есть ли у меня еще сила ответить на его суровые  призывы.
Ты тут говорила о бессмертии, сияющая госпожа... прошу тебя, причасти меня
твоим тайнам...
   - Царевичу Чингину уготована была мучительная смерть.  Однако  поцелуй,
которым он меня разбудил, удостоил его мирной кончины. Теперь его  никакой
поцелуй уже не пробудит. И все же это был отважный  муж,  ибо  пожертвовал
своей жизнью  ради  защиты  Трона  Дракона.  А  теперь  дай  мне  руку,  о
повелитель, - если тебе хватит отваги меня обнять.
   - С радостью, моя невеста, - ответил Хубилай. Медленно протягивая руку,
он смело готовился к морозному прикосновению. Вот пальцы их встретились  -
и Хубилай заметно вздрогнул, словно  от  пробежавшей  по  всему  его  телу
страшной судороги. Кожа его побледнела как лед, глаза закрылись.  Казалось
- он впал в забытье. А потом на ладонь катайскому  властителю  из  перстня
Спящей Красавицы упал светящийся лунный камень. И Хубилай  вдруг  очнулся.
Лицо его буквально лучилось неистовой энергией и силой.
   -  Благодарю  тебя,  моя  невеста,  -  сказал  хан  ханов,  внимательно
разглядывая загадочный лунный камень у себя на ладони. Но Спящая Красавица
не ответила - ибо сияющие ее глаза вновь смежил глубокий сон.
   Тогда великий хан поднялся с земли  -  встал  бодро  и  энергично,  без
малейших следов болезненной скованности. Потом, легко  оседлав  ближайшего
пони, без единого признака  слабости  или  боли,  помчался  обратно  через
осенний лес - к своим подданным. В носилках же мирно  покачивалась  Спящая
Красавица.  Марко  и  Петр  вместе  с   его   дьяволами   последовали   за
повелителем...
   Все несказанно подивились тому, как Хубилай скачет на пони -  будто  не
знакомый ни с какими недугами монгольский юноша.
   - Воистину подагра великого хана теперь вроде одной  из  его  роскошных
одежд, которую он надевает и снимает когда ему вздумается, - шепнул на ухо
Пикколо Поло его младший брат Маффео.


   Великий Хубилай-хан, в собольем  плаще,  кожаных  доспехах  и  шлеме  с
серебряным наконечником, лихо сидел в седле также  облаченного  в  доспехи
боевого  коня  подобно  подлинному  монгольскому  полководцу.  Когда  люди
окружили своего повелителя, он звучно и твердо заговорил:
   -  Мы  вернемся  прямо  в  Ханбалык  и  подготовимся  к  окончательному
покорению мятежного Бир-мяня. На Зеленом  Холме,  что  у  карпового  пруда
Великого Уединения, я возведу ступу-шатер из  чистейшего  белого  нефрита.
Шатер сей станет усыпальницей моего обожаемого  сына  Чингина,  когда  ему
придется  надеть  золотую  посмертную  маску.  А  рядом  я  возведу  белую
храм-ступу в форме колокола как покои для моей дремлющей невесты -  и  для
той любопытной карты, что привела нас к ней. Ибо я знавал женщин всех  рас
и народностей, но эта женщина воистину не похожа ни на одну из них.
   - О да, да, о повелитель! - разом вскричали все сановники  и  генералы,
все сокольничие и врачи, все пускатели  воздушных  змеев,  ламы  и  низшие
слуги - и тут же все пали ниц пред реющими на ветру знаменами с солнцем  и
луной.
   - Марон! - пробормотал своему брату Маффео. - Не знаю, что и  подумать.
Обрадовала его эта драгоценная госпожа - или не очень? И  вознаградит  нас
Его Величество богатством и золотым пропуском домой - или нет?
   С тревогой ожидая дальнейших слов великого хана, Никколо Поло затеребил
свои янтарные бусы  и  еле  слышно  зашептал:  "Далее:  витой  браслет  из
небесно-голубых камушков  бирюзы  с  зелеными  крапинками,  нанизанных  на
золотую проволочинку; ценою же сказанный  браслет  в  десятимесячный  сбор
таможенной пошлины за въезд в небольшой, обнесенный стенами город, в коем,
впрочем, имеется базилика и не менее пяти гильдий..."
   Наконец, взгляд великого хана упал на Никколо, Маффео и Марко Поло -  и
он обратился непосредственно к ним:
   - Муж, вершащий судьбы Империи, не имеет права рисковать  своей  жизнью
без нужды. Поистине великая, неимоверная честь для  вас,  По-ло,  что  это
рискованное предприятие я вместо себя доверил вам. Мне  известно,  что  вы
хотите отбыть на родину. И вы туда отбудете. Причем  отбудете  с  миром  и
почестями. Вы получите золотой про