замечательный византийский манускрипт. Сейчас я его  переведу.  "Соль
святого Григория; делается сказанная соль из  нарда,  нашатыря,  петрушки,
перца и имбиря. Сие  есть,  как  утверждается,  превосходное  средство  от
облысения, расстройства селезенки, излишне обильного слезотечения,  кашля,
каким заходятся в полночь, и... - На  лице  великого  хана  уже  появилась
кислая мина от  перечисления  недугов,  свойственных  людям  много,  много
старше его, но мессир  Никколо  на  триумфальной  ноте  закончил:  -  ...и
подагры!"
   - И подагры! Ага, значит, и подагры! - обрадовался хан ханов. - А какой
именно нард - поменьше или побольше? Какой перец - длинный черный, зеленый
или белый? А нашатырь следует получить из верблюжьего  навоза  или...  Где
главные аптекари? Ты, По-ло, обязательно все им переведи. Они  перепробуют
все варианты, а когда найдут нужное  сочетание,  немедленно  доставят  его
мне... мне! Эх, если бы мне  сесть  в  седло,  я  бы  сразу  отправился  в
провинцию вокруг Да-тона у западной границы. Самолично бы выяснил,  почему
урожай проса там намного меньше, чем в прошлом году. Ведь это  безобразие!
И последствия могут быть самыми тяжкими.  Если  налог  там  выплачивают  в
просе, то как смогут платить больше налога, если стало меньше  проса?  Что
мне брать у них в качестве налога? Желтую  грязь,  из  которой  там  лепят
хижины? Это падение урожая вполне может вызвать перебои в починке дорог...
- И Хубилай дал Никколо знак подняться  с  блестящего  мраморного  пола  в
неофициальном приемном зале.
   Потом великий хан еще раз махнул рукой и испустил  хриплый  смешок,  от
чего жемчужные подвески его повседневной золотой короны закачались.
   - Ну хватит! Закончишь ты наконец с этими смехотворными поклонами? А то
еще лоб разобьешь - как нам тогда составить лекарство от подагры? Скажи-ка
мне вот что, Поло. Этот твой святой Гулег-али -  он  один  из  тех  добрых
святых духов, что обитают на небесах? Да?  Верно?  Еще  бы!  Я  знаю!  Вот
видишь - я знаю! Бесполезно скрывать что-то от Сына Неба. Никто,  впрочем,
и не осмелится. Мастер ритуалов,  можешь  приблизиться.  Только  поскорее.
Можешь опустить шесть из шестнадцати положенных поклонов. Но не больше - а
то в головах зародится крамола. И не  меньше  -  иначе  мы  тут  всю  ночь
проторчим.
   Мастер ритуалов понемногу подполз к подножию неофициального  трона  (на
сооружение которого ушел целый лесок  черного  дерева  и  кедра).  Наконец
мастер ритуалов выполнил последний поклон.
   -  Слушай  внимательно,  -  сказал  великий  хан.  -  Иноземному   духу
Гулег-а-ли долженствует присвоить ранг  Облачного  Бога  второго  разряда.
Подготовь подобающие приношения. Теперь иди.
   Мастер ритуалов удалился. Словно его там и не было.
   - Подагра,  -  пробормотал  Хубилай-хан.  -  Просо.  Когда  нет  проса,
неизбежен голод.  Налоги...  голод...  война...  -  Бормотание  постепенно
перешло в низкое неразборчивое урчание.
   Марко подумал, что доведись великому хану жить в  христианской  стране,
то (не имея характера Будды Шакьямуни) вряд ли стал бы он  великим  святым
для Господа нашего.
   Свечи, толщиной с руку крепкого мужчины, заколебались под залетевшим  в
зал ветерком ранней зимы. А где-то далеко, много западнее желтых  просяных
полей Да-тона, ветерок этот был диким ветром из Гоби. При  одной  мысли  о
тамошних ветрах Марко передернулся.
   Хотя придворные аптекари  перепробовали  все  возможные  сочетания  для
"соли святого Григория", хотя недавно назначенному Облачному Богу  второго
разряда были сделаны соответствующие приношения, средства от  подагры  для
великого  хана  так  и  не  нашлось.  Ни  средства  от  подагры,   ни   от
приближающейся  слабости  и  старости.  Так   что   поиски   продолжались.
Продолжались и продолжались. Карабкаясь вслед за поющим  колокольчиком  по
зловещим горам, Марко прочитал про себя краткую,  но  предельно  искреннюю
молитву святому Григорию.



31

                                        Сяо-чу: Воспитание малым.
                                        Ветер несет по небу плотные тучи.
                                        Но нет дождя на западных окраинах.

   - Ты о чем-то крепко задумался, мой сын, - негромко заметил Никколо.
   Марко кивнул:
   - Да, отец, множество воспоминаний. Никак не могу избавиться от  мыслей
об одной строчке из свитка великого  хана.  "Отведай  моря  там,  где  нет
моря..."
   Никколо наклонил голову. Длинное  лицо  его  сделалось  еще  задумчивее
обычного.
   - Тут есть какая-то связь с теми мыслями, что посещали  меня,  когда  я
прятался под грудой валунов  от  гигантского  барса.  О  чем  же  я  тогда
подумал? О чем? Пусть все немного помолчат.
   Марко жестом призвал спутников к тишине. Все умолкли.  Отец  его  долго
размышлял  и  прикидывал.  Прикидывал  и  размышлял.  Затем  откашлялся  и
потеребил свои лучшие нефритовые четки. Наконец, кивнул.
   - Нет, никак не припомню, - сказал он. - Но припомню. Обязательно...
   Теперь уже  казалось,  что  они  бредут  здесь  сутками...  неделями...
месяцами... Сколько они уже следуют  за  хрустальным  звоном  колокольчика
странствующего  травника  Хуа  То  по  безлюдным  и  однообразным   горным
перевалам,  именуемым  Такой-Ла  или  Этакий-Ла?  Сколько  уже  эти  сухие
пронизывающие ветра воют у них в  ушах  и  задувают  в  ноздри  мельчайшие
песчинки? День - или год - их кони топали под пыльными горными ветрами - а
отец Марко все напрягал свою память.
   Но вот ветры стихли. Один за другим люди начали отнимать от лиц одежду,
которой прикрывались от пыли. Дядя Маффео несколько раз яростно чихнул,  а
потом разразился очередной тирадой.
   - Марон! Вот бы выдуть эту проклятую пыль из глаз было  так  же  легко,
как из ноздрей, - прорычал он. - Или пусть бы песчинки  у  меня  в  глазах
сделались жемчужинами - в возмещение всех неудобств!
   Послышалось несколько негромких  смешков,  к  которым  присоединился  и
старший брат Маффео. Затем Никколо вдруг вскинул голову.
   "Сотня и еще десяток отборных коричневых жемчужин в полном блеске  -  с
архипелага Киноцефалов, или Песьеголовых, каждая размером с набухший сосок
дородной  кормилицы..."  Отрывок  из  столь  часто  повторяемого   перечня
самоцветов, который Никколо успокоения ради цитировал, прячась под  грудой
валунов от гигантского барса.
   - Жемчужины!
   Все подняли головы и посмотрели на Никколо.
   - Жемчужины! Жемчужины! Вот о чем речь! В свитке великого хана сказано:
"Отведай моря там, где  нет  моря..."  А  откуда  берутся  жемчужины?  Они
берутся из раковин, оплодотворяемых свежей дождевой водой! Так?  Дожди  их
оплодотворяют! А где? Где? В море! Так?
   Марко задумчиво нахмурился. Затем быстро перевел спутникам слова своего
отца. Никто, похоже, ничего не понял.  Кроме,  разумеется,  ученого  Вана,
который немедленно возразил:
   - О нет, старший господин Никколо. Вовсе не так.  Жемчужин  в  устрицах
порождают вовсе не дождевые капли, а вспышки молнии. Свидетельство тому  -
наши катайские рисунки и  гравюры,  где  изображаются  небесный  дракон  и
небесный жемчуг...
   Но Никколо лишь досадливо махнул рукой на достоверные данные  восточной
науки.
   - Неважно! Ведь жемчужины происходят из моря. Так, сын  мой  Марко?  А,
брат Маффео?
   Марко кивнул. С неохотой. Что сказал? Ничего не сказал.
   Кивнул и дядя  Маффео.  Потом  немного  пожевал  свою  седую  бороду  и
ответил:
   - Из моря? Ну да, из  моря.  Жемчужины?  А  почему  жемчужины?  Почему,
скажем, не янтарь? Или не амбра? А почему, скажем, не раковины каури?  Те,
которыми пользуются вместо серебра или золота - или вместо  этих  забавных
денег великого хана. Жемчуг, янтарь, амбра, каури - все это происходит  из
моря. Ну и что? Здесь-то нет никакого моря... - И, словно в подтверждение,
Маффео развел загорелыми руками.
   - Лично я не вижу никакого  моря.  Не  вижу  ни  каури,  ни  янтаря.  И
жемчужин. Ты что, намерен искать их... -  Тут  голос  изменил  Маффео.  Он
обвел руками окрестности, а  запекшиеся  губы  лишь  изобразили  последнее
слово: - ...здесь?
   Вокруг же высились сухие и безжизненные скалы.


   Прошли еще сутки... неделя...  месяц...  а  путники  все  следовали  за
звоном хрустального колокольчика по горным тропам.
   - А как насчет соли? - спросил наконец Марко.
   - Что насчет соли? - устало осведомился его отец.
   - Разве соль не имеет вкус моря? И разве травник Хуа То не сказал,  что
в этих краях есть горы черной соли?
   - Соль... жемчужины... Устал  я  от  этой  игры  в  догадки,  -  сказал
Никколо, перебирая свои нефритовые четки. - Что нам теперь - вечно бродить
по этому безлюдью, пытаясь решить загадку  проклятого  свитка?  Пока  наша
одежда не станет лохмотьями, а мозги не обратятся в пыль?
   - Спрошу-ка я у травника насчет этих соленых гор. Может статься, они  и
дадут нам ответ - или хотя бы лекарство от подагры для  великого  хана,  -
решил Марко. И погнал запыхавшегося  коня  вперед,  оставляя  отца  устало
перебирать свои четки.
   - Загадку? - спросил сфинкс, высовывая голову  из  переметной  сумы.  -
Кто-то хочет поиграть в загадки?
   - В моей ничтожной фармации, о младший господин, есть более двух  тысяч
лекарств,  -  ответил  Хуа  То  на  вопрос  Марко.  -  Среди   них   -   и
сильнодействующая черная соль, найти которую  можно  лишь  в  скалах  этих
западных гор, где мы оказались. Будь я и впрямь здесь, я отбил бы  кусочек
черной каменной соли - к примеру, вон там - и дал вам попробовать...
   Марко кинул кусочек себе в рот. Точно! Вкус моря!
   - "Отведай моря там, где нет моря"! - вскричал он.  -  Вот  и  решилась
одна из загадок свитка великого хана! Наконец-то мы на верном пути!
   - Одна из загадок... хочешь поиграть в загадки?  -  снова  подал  голос
сфинкс, на сей раз  целиком  выскакивая  из  переметной  сумы.  Золотистое
тельце его заметно дрожало.
   - В самом  деле,  прелестный  сфинкс,  загадай-ка  ты  мне  загадку,  -
снисходительно усмехнулся Марко, ероша нежный  пух  на  голове  маленького
создания.
   - Скажи, отчего дрожит сфинкс из дремотно-жарких пустынь?
   - Ну... от холода, наверное, - ответил Марко.
   - Холод уже не первый день меня  кусает,  -  пожаловался  сфинкс.  -  А
дрожать я начал только сейчас.
   - Быть может, ты дрожишь от  волнения?  Оттого,  что  решилась  загадка
свитка  про  вкус  моря?  Нет?  Ну,  тогда  это  очень  хитрая  загадка...
Пожалуйста, милый сфинкс, скажи мне ответ.
   - Ответ лежит здесь, в твоей переметной суме, - сказал  сфинкс.  -  При
одном упоминании о горах черной соли этот любопытный  ковер,  что  до  той
поры служил мне уютным гнездышком, вдруг свернулся, будто живая кобра, - и
оставил меня дрожать от лютого холода!
   - Прости, о гордый сфинкс, но ты  должен  был  сразу  мне  сообщить!  -
вскричал Марко.
   - Сфинксы ничего не сообщают. Они спрашивают.
   Марко заглянул в переметную суму и убедился, что  сфинкс  не  сочиняет.
Вот красновато-золотистый тибетский ковер, на котором те же рунные символы
"шипа", что и на амулете Оливера, а также на  загадочном  свитке  великого
хана. Прежде он защищал сфинкса от ледяных  ветров,  а  теперь  свернут  и
напряжен, будто готовая к броску змея. И стоило Марко  отвести  в  сторону
верхний клапан переметной  сумы,  как  ковер  вдруг  метнулся  вверх  -  в
разреженный воздух.
   Там он лениво развернулся и поплыл  над  головами  у  путников  подобно
громадной бабочке, которой снится, что она сделалась потертым  красноватым
ковром. Или это ковру снилось, что он стал бабочкой?
   - Мои дьяволы подсказывают мне, что мы уже  почти  у  цели,  -  заметил
татарин Петр.
   Онемев от  изумления,  все  следили,  как  порхающий  в  воздухе  ковер
неторопливо скользит вперед.  Наконец  он  привел  их  к  скользкой,  едва
заметной боковой тропке, что круто шла вниз по узкому каменному ущелью - к
зеленеющей далеко внизу долине.
   Отряд принялся спускаться в потаенную долину, и с каждым  шагом  воздух
становился все более влажным и густым. Голые скалы высокогорных троп стали
покрываться зеленоватыми бархатными мхами.  На  самом  дне  долины  весело
журчал ручей,  по  берегам  которого  росли  плакучие  ивы  и  абрикосовые
деревья, сохранившие остатки прошлого урожая. Здесь  путники  помедлили  -
досыта напились свежей воды и наелись кисловатых абрикосов, разделив  свою
трапезу со щебечущей стайкой желтых пташек. Но плывущий по воздуху  ковер,
неустанно порхая на легком ветерке, не желал дожидаться людей - и тянул их
все дальше по извилистому ущелью.
   - Много лет бродил я по этим горам - а тут никогда не бывал, -  заметил
оборванный  травник  Хуа  То,  чавкая  сморщенным  абрикосом  и  удивленно
оглядывая изобильную долину. А трехлапая жаба тем  временем,  выпрыгнув  у
него из рук,  радостно  зашустрила  по  влажным  мхам  в  поисках  лакомых
личинок.
   Потом все вдруг остановились, принялись глазеть и  тыкать  пальцами.  И
немудрено. На выступе скалы в самом устье узкого ущелья высился  волшебный
белокаменный замок в форме колокола с длинным шпилем, окруженный  плотными
зарослями ежевики. На мощных крепостных валах величественного замка  реяли
выцветшие красновато-золотистые знамена - и на  каждом  красовался  рунный
символ ковра, амулета и свитка!
   А рунный ковер полетел еще быстрее - стремясь скорее попасть домой.



32

                          Сун: Тяжба.
                          Небеса и пучина - каждый сам по себе.
                          Триста дворов отступают пред могучими недругами.

   Сжимая в руке свой серебряный крестик,  чтобы  отвадить  незримое  зло,
Марко с победным криком пустил коня вскачь. Вперед  -  вслед  за  плывущим
рунным ковром, а остальные держались у него на хвосте!
   По мере приближения к белокаменной  ступе-крепости  Марко  все  сильнее
поражали ее колоссальные размеры. Окружавшие ее стены вырастали  прямо  из
скалистого мыса в устье  долины  -  и  скрывались  под  густым  сплетением
ежевики  и  колючей  лозы.  Крепостные  валы  с  развевающимися  на  ветру
красновато-золотистыми рунными знаменами  возвышались  над  всем  ущельем.
Увитые лозой фасады куполообразного строения были  пусты,  лишены  окон  -
если не считать рядов узких бойниц, где  могли  располагаться  вооруженные
воины. Громадные стропила, сплошь покрытые резьбой и красочными рисунками,
поддерживали загнутые кверху свесы крыш над  верандами  и  коньки  в  виде
летящих фениксов. Охряная черепица сияла под ярким горным солнцем, а шпиль
с золотым кончиком, казалось, воткнут прямо в кобальтовое небо.
   Уже почти под самыми уходящими ввысь стенами крепости к  стуку  конских
копыт стало примешиваться какое-то гудение. Привязав коней в ивовой рощице
у быстрого ручья, дальше путники двинулись пешком. Тут-то Марко  и  понял,
что замок на вид совсем заброшен и лишен  обитателей  -  если  не  считать
множества жужжащих шершней, чьи гнезда из высохшей грязи облепили чуть  ли
не все полуразрушенное строение.
   Вблизи замок уже не казался тем сияющим дворцом, каким виделся  издали.
Белые  стены  осыпались,  рунные  знамена  висели  лохмотьями,  а  охряная
черепица крыш над  верандами  так  растрескалась,  что  крыши  эти  сильно
смахивали на рот с обломками зубов. Плотная  занавесь  ежевики  разрослась
столь буйно, что пролезла  буквально  повсюду,  угрожая  длинными  шипами,
сразу напоминавшими о рунном знаке на ковре,  знаменах  и  свитке.  Буйная
ежевичная лоза покрывала осыпающиеся  стены,  ворота  и  крепостные  валы,
свисала из узких бойниц и с  гнилых  стропил  под  заплесневелыми  свесами
крыш. А вокруг ступы-крепости, подобно гудящему  черному  облаку,  роились
крупные смертоносные насекомые.
   Марко осмотрел полный ила и тины старый карповый пруд рядом  с  увитыми
лозой воротами и не на шутку задумался, как же им войти в крепость.  Может
этот заброшенный замок быть уютным пристанищем Спящей Красавицы - или  они
проделали столь трудный путь по ложному маршруту?
   Но тут из крепости вдруг послышался грохот огромных барабанов и басовое
подвывание длинных тибетских горнов. А потом из каждой  узкой  бойницы  на
путников уставились хмурые  глаза.  Присмотревшись  повнимательнее,  Марко
понял, что глаза эти сверкают из-под бритых  макушек  и  бровей  одетых  в
темно-бордовые халаты монахинь какой-то  колдовской  секты.  Трое  Поло  и
ученый Ван приветствовали монахинь низкими поклонами - но  идолопоклонницы
не ответили.
   Вместо ответных поклонов раздался такой грохот цимбал, что  сотряслась,
казалось, вся долина, а монахини подняли мощные  луки.  Монголы  и  татары
бросились к своим коням за оружием, но не успели они вставить стрелы,  как
из замка посыпался целый град  ярко  раскрашенных  деревянных  снарядов  в
форме летящих  фениксов  -  причем  из  каждого  оперенного  хвоста  валил
зеленоватый дым.
   - Марон! - выругался Маффео. Никколо же  тем  временем  перебирал  свои
четки.
   Затянув  какую-то  нудную  и  распевную  сутру,  воинственные  монахини
продолжали  осыпать  оторопевших  людей  градом  деревянных  фениксов.  Но
снаряды не взрывались подобно начиненным  громовым  порошком.  Лишь  мягко
приземлялись на мшистое дно долины - и  наводили  там  густой  зеленоватый
туман.
   Монголы и татары выпустили, наконец, первые стрелы - но те, резко взмыв
вверх,  дали  недолет.  Тогда  люди  принялись  яростно  топтать  фениксов
тяжелыми войлочными башмаками. Дым повалил еще сильнее, а  к  зеленоватому
его цвету стал примешиваться лиловый оттенок. Один за другим  люди  начали
шататься, словно от тяжелых ударов, и падать на землю, забываясь  глубоким
сном.
   Марко и Петр пытались избежать летучей отравы, но не сумели спастись от
долинных ветров, что  разносили  клубы  приторно-сладкого  дыма  -  вились
вокруг них... вились... вились... Рокот барабанов и вой  горнов,  победные
распевы монахинь и снотворный зеленый туман - все  это  мешалось  в  одно,
пока Марко и Петр, наконец, не рухнули на сырую землю в полном  сновидений
беспамятстве.


   "Великий хан... порой - гений, лишенный страстей; порой же - едва ли не
испорченный ребенок..." Кто это сказал? Да сам  Марко  и  сказал.  Сказал,
адресуясь к  отцу  и  дяде  после  неофициальной  аудиенции  Сына  Неба  у
раскисшего берега карпового пруда Великого Уединения в  Ханбалыке,  зимней
цитадели хана ханов. Незадолго перед отбытием на ежегодную весеннюю охоту.
   Великий хан: мудрый и справедливый. Милостивый  и  жестокий.  Щедрый  и
жадный.
   - Я - Сын Неба и, подобно небу, неподсуден, - заявил  хан  ханов  одним
пыльным и ветреным мартовским днем, когда они  направлялись  на  ежегодную
охотничью вылазку к югу от столицы.
   Великий хан никогда не путешествовал налегке. Нет  -  не  иначе  как  с
любимыми  сыновьями,  с  наложницами  и  приближенными   чиновниками,   со
множеством лекарей и астрологов,  пускателей  бумажных  змеев,  поваров  и
слуг. Все размещались в роскошных куполообразных юртах,  подбитых  толстым
войлоком, тигровыми шкурами и собольим мехом, увенчанных развевающимися на
ветру знаменами с солнцем и луной.
   Более десяти тысяч лесников  и  сокольничих  в  алых  с  синим  ливреях
сопровождали императорский кортеж - так, что вся колонна растягивалась  на
целый  день  пути.  Лесники  вели   с   собой   охотничьих   мастиффов   и
дрессированных львов, а также пятнистых, похожих на леопардов,  охотничьих
зверей, которые на самом деле  леопардами  не  были.  При  сокольничих  же
находилось пять тысяч соколов  и  орлов,  кречетов  и  сапсанов.  Вся  эта
звериная рать и призвана была обеспечить грандиозное развлечение  великого
хана.
   Сам хан ханов ехал в водруженном на спины четырех татуированных  слонов
затейливом деревянном шатре, обтянутом переливчатыми шелками и  мягчайшими
львиными шкурами. Подобный вид  транспорта  Хубилаю  приходилось  выбирать
из-за своей подагры. Там же,  заодно  с  лучшими  соколами,  ехали  и  его
приближенные.