ши  великого  хана?  Или   тут
новенькое, да не то?
   - Тут, о благородный господин, нечто совсем иное, - с улыбкой и  низким
поклоном ответил Хуа То. Потом нагнулся и подобрал с пола свою жабу. - Ибо
прозрачная госпожа эта - ни здесь, ни там. Или - и здесь, и там.  Она  как
бы зависла меж этим миром и следующим. Ни  отсюда,  ни  оттуда.  Или  -  и
отсюда, и оттуда. Она - ни земная женщина, ни богиня. Но в то же время - и
земная женщина, и богиня. Она и живет среди нас, и в то же время  -  живет
не вполне. Одновременно - и среди нас, и...
   - Марон! Да говори же толком, приятель! - рявкнул Маффео. - Можем мы ее
разбудить? Ведь это главное! Так можем или нет?
   - Будь ничтожный лекарь Хуа То и впрямь здесь, он  мог  бы  испробовать
все две тысячи лекарственных трав из своей  скромной  фармации  -  включая
укрепляющий  экстракт  императорского  маньчжурского  женьшеня,  а   также
эликсир из оленьего  рога,  что  поднимает  на  ноги  даже  самых  древних
старцев.
   - Так-так, хорошо, - обрадовался Никколо.
   - Он воспользовался бы своими лучшими акупунктурными иглами с  золотыми
кончиками  и  сжег  бы  ватные  конусы  по  двенадцати  меридианам,  чтобы
восстановить равновесие Инь  и  Ян.  Однако,  если  нижайше  извиняющемуся
лекарю  Хуа  То  позволено  будет  говорить  без  обиняков,  ему  придется
признать, что на самом деле он не  знает,  как  разбудить  эту  лучезарную
госпожу, - закончил травник со вздохом, на который тут же  эхом  отозвался
Никколо.


   "Будет ли доволен великий хан? - гадал  Марко.  -  Или  если  поставить
вопрос так: будет ли великий хан разочарован?" Ибо недовольство хана ханов
представляло собой зрелище, малоприятное для любого смертного...
   Марко припомнил ветреный ноябрьский день в нефритовом чайном  павильоне
на вершине холма перед карповым прудом  Великого  Уединения  в  Ханбалыке.
Упираясь крепкими руками в колени, Хубилай  сидел  на  невысокой  парчовой
кушетке рядом с недужным царевичем Чингином в окружении небольшой  группки
своих  приближенных  и  слуг.  Все  потягивали  горячее  рисовое  вино  из
сиреневых фарфоровых чашечек и  разглядывали  навезенные  со  всех  концов
империи деревья. Придворные музыканты тем  временем  наигрывали  печальные
мелодии на струнах своих сладкозвучных лютен.
   Наконец великий хан, хмурясь, нарушил молчание.
   - Далеко на юге есть большой остров Церендиб, также именуемый Цейлон. И
есть там царь, скипетр которого украшен рубином - красным,  как  огонь,  и
крупным, как мой кулак. Почему он мне его не предложит? Разве мои торговые
суда не ходят туда и обратно? Ему следует предложить мне рубин.  Разве  не
так?
   Все-все в один голос:
   - О да, великий хан, конечно, великий хан.
   - Я поддерживаю мир на нескольких морях,  которые  нас  разделяют.  Ему
следует это знать и быть благодарным. Пусть  ему  незамедлительно  на  это
укажут... Рубин, крупный, как мой кулак... Если он мне  его  предложит,  я
передам ему пожизненный доход от большого города. Хотя, быть может,  и  не
из самых больших. И не из самых доходных. Если  же  он  не  предложит  мне
рубин, я отправлю туда мой военный флот.  Возведу  горы  из  черепов...  В
конце концов, я внук великого Чингис-хана!
   Затем,  отхлебнув  из  чашки  рисового  вина,  великий  хан   обратился
непосредственно к одному из придворных:
   - Далее. Мы приказали  восьмидесяти  семи  семьям  из  селения  Мира  и
Добродетели,  заслуженно  славящегося  своими  превосходными   топорищами,
приготовиться принять в свою общину тринадцать  новых  семей  мастеров  по
топорам - с тем чтобы скорее  можно  было  соединять  топор  с  топорищем.
Таково  было  Наше  настоятельное  императорское  требование  к   Миру   и
Добродетели, ибо разве это не предпочтительнее  пятидневного  путешествия,
предпринимаемого затем лишь, чтобы доставить топор к топорищу?  И  вот  те
на! У этого Мира и Добродетели здравого смысла оказалось не больше, чем  у
самой склочной базарной торговки! Там осмеливаются тянуть Наше драгоценное
время! Растрачивать его на пустопорожнюю болтовню! Заявляют, мол, "увы, но
у нас нет места"! Что, Мир и Добродетель думает с Нами препираться?.. Нет.
Разумеется, нет.  Следует  незамедлительно  отрубить  головы  сорока  трем
протестующим. Тогда у этих безмозглых выкидышей из  черепашьих  яиц  сразу
появится место. Вот подлые хамы! Ленивые скоты! Как же ненавидим Мы лень и
хамство! А теперь прочти мне указ!
   -  Сорок  селян  из  Мира  и  Добродетели,  за  отказ   в   подчинении:
обезглавить, - зачитал придворный, изящно жестикулируя длинными ухоженными
ногтями на своих тонких руках.
   - Разве Мы сказали не сорок три? - холодно поинтересовался Хубилай.
   - Десять, о повелитель, суть число удачи. Двадцать - суть число двойной
удачи. Сорок - суть число удвоения  двойной  удачи.  Число  же  сорок  три
поднимает  нас  в  сферы  метафизики,  где  простолюдины   оказываются   в
замешательстве...
   И глаза великого хана, начавшие уже было угрожающе посверкивать,  снова
утонули под полузакрытыми веками.
   - Достаточно, - заключил хан ханов.
   Все смотрели, как придворный быстро и бесшумно пятится к двери. Он спас
три жизни под угрозой потери собственной -  зато  семьи  спасенных  станут
теперь его вечными должниками.
   И с топорами в центре Срединного Царства теперь будет проще.  Когда  же
людям снова захочется протестовать, пусть они об этом припомнят.
   Утробный рык великого хана уже сменился негромким ворчанием.
   - Что же касается моих каллиграфических талантов, то  несколько  весьма
важных, хотя и подчиненных мне царей  писали,  что  только  сознание  моей
невероятной занятости удерживает их от нижайших просьб позаниматься  с  их
сыновьями каллиграфией. Касательно же моего искусства вождения  колесницы,
то оно всем миром неизменно признавалось  не  заслуживающим  ни  малейшего
упрека.  Скажу  даже  больше.  Если  вспомнить,  что  учитель  Кун-фу-цзы,
которого вы, варвары... - тут  Хубилай  обратил  благосклонный  взгляд  на
старших Поло и Марко, - именуете "Конфуцием" - забавно, не правда ли?..
   Так вот.  Насколько  я  помню,  учитель  Кун  утверждал,  что  вождение
колесницы, владение каллиграфией и  сдержанные  манеры  суть  наипервейшие
качества благородного мужа. Разве не так? А, главный ученый? -  И  великий
хан резко повернулся к неизменно  присутствовавшему  на  подобных  приемах
старцу - столь древнему, что, как утверждали злые языки, он уже при  жизни
превратился  в  мумию.  -  А?  Разве  досточтимый  учитель  Кун  этого  не
утверждал?
   Старец ответил без промедления:
   - Утверждал, о Сын Неба. И весьма нередко.
   Ученый был стар. Очень стар. Совсем стар и дряхл. Но  все  же  стар  не
настолько, чтобы не задумываться о неудовольствии великого хана.


   - Все наши способы мы уже перепробовали; пусть теперь чародеи  великого
хана ее пробуждают, - подвел  итог  Никколо,  негромко  пощелкивая  своими
вторыми по  значению  четками.  Эти  были  сработаны  из  двадцати  одного
янтарного шарика - каждый размером с плод ююбы, -  нанизанных  на  двойную
нить из льна  и  шелка;  ценою  же  -  в  пару  сильных  волов,  способных
вспахивать почву жесткую, непосильную для коней.
   - Точно, братец, - согласился  Маффео,  ожесточенно  крутя  свою  седую
бороду. - Благо еще до того, как мы пустились в эту сумасшедшую  авантюру,
великий хан заметил, что  его  колдунам  подобная  работенка,  несомненно,
придется по вкусу. Так не будем откладывать  их  языческую  забаву.  Пусть
наши люди соорудят из  красного  дерева,  что  растет  в  ущелье,  красный
невестин паланкин. Пора подаваться прочь из этих лихих мест -  прямиком  в
Ханбалык. А там пусть великий хан со своими придворными ламами и чародеями
забавляется новой игрушкой. Мы же  с  радостью  примем  его  благосклонную
награду - золотой заграничный пропуск - и вернемся наконец в Наисветлейшую
Венецию!
   - Если великий хан сочтет, что мы заслуживаем именно такой  награды,  -
напомнил своему нетерпеливому дяде Марко.
   Подняв Спящую Красавицу с ее  алебастрового  ложа,  Поло  завернули  ее
прохладное, но полное жизни тело в рунный ковер, который немедленно  замер
вокруг своей лучезарной хозяйки. И поспешили вниз -  прочь  от  сверкающей
хрустальной башни.
   Вниз по узкой лестнице в черный обсидиановый зал чудовищных  демонов...
вниз по другой лестнице в густо-синий зал совокупляющихся идолов... и вниз
по последнему лестничному пролету в нефритово-зеленый зал могучих дьяволов
и полубогов. Медлили путники ровно настолько, чтобы дать глазам привыкнуть
к меняющемуся свету и посмотреть, не поджидает ли их  в  призрачных  залах
какая беда. А еще - ровно настолько, чтобы мессир Никколо  Поло  несколько
поправил свое самочувствие,  подобрав  с  полу  (и,  разумеется,  сунув  в
карман) случайно попавшиеся ему на глаза изумруд и сапфир.
   Наконец, через красочный резной портал они вышли во двор - и с радостью
покинули волшебный замок-ступу. Осторожно неся  свою  драгоценную  добычу,
под предвечерним солнцем  люди  пустились  в  обратный  путь.  И  тут  все
заметили какую-то перемену. Что  же  изменилось?..  Глаза  и  уши  тут  же
подсказали путникам, что изменились шершни. Злобные черные твари уже вовсе
не безжизненно висели в воздухе. Нет. В отличие от Спящей Красавицы шершни
проснулись.  И  проснулись  в  бешенстве  от  столь   наглого   ограбления
волшебного замка. Об этом ясно говорило их низкое  монотонное  жужжание  -
пока шершни выстраивались в боевой порядок и готовились к яростной атаке.



35

                                Цзянь: Течение.
                                Солнце в зените - и древо растет неспешно.
                                Дикие гуси летят к девичьей горе.

   Монголо-татарским стражникам не пришлось приказывать взяться за  оружие
и плотной фалангой встретить сужающееся кольцо разъяренных шершней.  Но  в
то же время рассудок подсказывал людям, что это - лишь жест отчаяния.  Ибо
как могло их оружие противостоять громадному рою смертоносных насекомых? А
потом один молодой монгольский конник, выкрикнув резкое степное проклятие,
указал куда-то в сторону бойниц. Марко тоже взглянул туда и увидел, что  в
бойницах снова появились бритоголовые языческие  монахини,  -  стоят  там,
пристально уставившись  на  людей  горящими  безбровыми  глазами.  Вставив
стрелы в торопливо вытащенные луки, окруженный отряд приготовился  принять
бой.
   Вот и первый залп - но, несмотря на  точный  прицел,  стрелы  бессильно
упали на землю. А шершни тем временем  все  плотнее  сжимали  свое  черное
смертоносное кольцо...
   Потом из ярко разукрашенного  входа  в  замок  начали  выходить  жуткие
демоны черного зала - невесть как  пробудившиеся.  Буйные  языки  красного
пламени вкруг множества их чудовищных  голов  опаляли  затейливую  резьбу.
Выпученные глаза... торчащие клыки... бесчисленные руки с  отвратительными
клешнями, что сжимали длинные  обсидиановые  ножи...  На  чешуйчатых  шеях
смрадных демонов болтались гирлянды из человеческих  черепов.  От  каждого
шага мощных ног дрожала сама земля! А из окровавленных  пастей  вырывалось
глухое рычание!
   - Марон! - возопил Маффео, когда дрожащий сфинкс в  страхе  метнулся  к
нему на грудь. - Лучше бы меня сразу прикончили и отправили в ад к  самому
Сатане!
   - Похоже, нам как-то удалось разбудить сразу все иллюзии этого замка...
кроме  госпожи,  -  заметил  ученый  Ван,  своим  белым   веером   пытаясь
отмахнуться от зловещего кольца разъяренных шершней.
   Потом Марко поднял глаза к небу и увидел, что оттуда, очень издалека, к
ним приближается нечто весьма странное. Больше всего это  напоминало  клин
перелетных гусей. Но даже на столь почтительном расстоянии было видно, что
эти огромные переливчатые птицы с мерцающими хвостами - вовсе  не  обычные
гуси. А на поблескивающей спине передней птицы, похоже, кто-то сидел.
   Сияющий клин все приближался (как, между прочим, и  шершни  с  мрачными
демонами) - пока, наконец, не принялся кружить над путниками  (шершни  тем
временем уже начали бросаться им прямо в глаза).  Люди  кричали,  указывая
пальцами (не забывая к тому же уворачиваться от демонов и шершней, а также
прицеливаться в воинственных монахинь, что по-прежнему свирепо глазели  из
бойниц). Сражение вовлекло всех в единый беспорядочный вихрь.
   Гигант Оливер схватился в открытом бою с  главным  многоруким  демоном.
Орудуя своим громадным боевым топором, будто ветряная мельница,  северянин
то и дело отхватывал чешуйчатую руку или клыкастую  голову.  А  окруженное
языками пламени чудище размашистыми  ударами  обсидиановых  ножей  пускало
алую нордическую кровь. В очередной раз  отмахнувшись  от  бросившихся  на
него  шершней,  Марко  почувствовал  мерзкие  жала  в  шее  и  предплечье.
Венецианец  уклонялся  от  вразвалку  ковылявшего  за  ним  демона   -   и
одновременно поглядывал на кружащий в небе клин. Кто там - друг или  враг?
Или, быть может, иллюзия?
   Вот огромная стая опустилась прямо  во  двор  замка  -  в  царящий  там
кавардак, и Марко наконец понял, что состоит она вовсе не из гусей. Нет  -
из белых нефритовых фениксов. А на спине самого роскошного феникса с самым
длинным переливающимся хвостом, бешено сверкая  красными  глазками,  летел
столь хорошо знакомый путникам Царь обезьян.
   Мессир Никколо Поло как  раз  высунул  голову  из-под  мехового  плаща,
которым прикрывался от шершней, и в благоговейном ужасе воззрился на белых
нефритовых птиц. Потом увидел белую обезьяну, вслух простонал  -  и  снова
спрятал лицо под плащом.
   А оседлавший величественного нефритового феникса Царь  обезьян  вскочил
на задние лапы и завопил:
   - Я Великий Мудрец, равный небу!  Я  полакомился  волшебными  небесными
персиками и выпил изготовленный Тайшан Лао-цзюнем  эликсир  бессмертия!  Я
пил райское вино вместе с Нефритовым императором,  и  тело  мое  сделалось
твердым и неразрушимым, как  алмаз!  Госпожа  Облачного  Танца  из  Пещеры
посылает свои приветствия  Сияющей  Госпоже  из  Замка!  Переродившаяся  в
кротком облике облачная плясунья послала меня выручить вас,  безмозглых  и
неблагодарных смертных, ибо опасается, что милый ей сфинкс может оказаться
в беде. Я привел с собой стаю белых нефритовых фениксов из небесного  зала
Загадочной Мглы. Они и доставят вас, недостойных, в безопасное место.
   Дальнейших приглашений Поло и их люди дожидаться не стали  -  и  быстро
взобрались на прохладных лучистых фениксов. Шершни тем временем  бросались
в новые атаки, демоны угрожающе ревели,  а  бритоголовые  монахини  злобно
сверкали горящими глазами.
   - А с хвастливой обезьяной мы уж как-нибудь разберемся,  -  пробормотал
Маффео, помогая осторожно разместить завернутую в ковер  Спящую  Красавицу
на спине одной из нефритовых птиц.
   - Что это у вас там в ковре?  -  поинтересовался  Царь  обезьян,  когда
переливающаяся стая уже оторвалась от земли.
   - Да так, поклажа, - ответил Маффео. -  А  как  насчет  наших  коней  и
припасов?
   - Проще простого! - с громким  хохотом  выкрикнул  Царь  обезьян.  -  Я
перенесу их в рукавах. В конце концов, точно так же они сюда и попали.
   - Как по-твоему, братец, что он имел в виду? - поинтересовался  Маффео,
когда они уже перелетали через стену замка, оставляя  разъяренных  шершней
далеко позади.
   - Мало ли что в этом Богом  проклятом  месте  можно  иметь  в  виду?  -
проворчал Никколо, перебирая свои вторые по значению янтарные четки и  для
успокоения разгулявшихся нервов  еле  слышно  бормоча:  -  Нитка  с  двумя
десятками и еще  дюжиной  отборных  сердоликов;  каждый  ярок  и  ал,  как
медвежий глаз под фонарем ночного охотника. Ценою  же  сказанная  нитка  в
первоклассную венецианскую гондолу со всеми приличествующими украшениями и
непременными серебряными колокольцами.
   Когда стена колдовского  замка  осталась  позади,  глазам  Марко  снова
предстали осыпающиеся, сплошь  заросшие  колючками  руины.  Затем  фениксы
подлетели к привязанным в ивовой  рощице  коням.  И  тут  случилось  нечто
совершенно  поразительное  -  даже  в  столь  поразительном  месте.  Белая
передняя  лапа  Царя  обезьян  вдруг  сделалась  непомерно  огромной  -  и
потянулась к земле. А потом, скомкав коней, будто шарики  рисовой  бумаги,
сунула их в рукав короткого обезьяньего халата пурпурной парчи.
   - Марон! - взвыл Маффео. - Проклятая обезьяна раздавила наших коней!
   А Марко вдруг вспомнилась та ночь у  пещер  Мирной  и  Гневной  Памяти,
когда призрачная  фигура  (весьма  похожая  на  пропавшего  рыцаря,  порой
именуемого Хэ Янем) аккуратно  развернула  вытащенного  из  рукава  белого
бумажного мула...
   - В потрепанном рукаве того шустрого рыцаря куда больше одного  фокуса,
- словно читая мысли Марко, усмехнулся Царь обезьян.
   - Стойте! - воскликнул странствующий травник Хуа То,  когда  они  снова
начали подниматься. - Раз уж на  самом  деле  меня  тут  и  не  было,  то,
надеюсь,  благородные  господа  не  станут  возражать,  если   я   скромно
откланяюсь, ибо очень хочу  поискать  в  этой  потаенной  долине  целебные
горные грибы. - И  с  этими  словами,  придерживая  свою  трехлапую  жабу,
оборванный лекарь легко  спрыгнул  с  феникса.  Оказавшись  же  на  земле,
странная парочка разом отвесила ошарашенным Поло прощальный поклон.
   - Куда ты нас везешь? -  выкрикнул  Маффео,  когда  нефритовые  фениксы
взмыли в самое небо.
   - Сфинкса я везу обратно в  уютную  пещеру  феи  Облачного  Танца,  ибо
перерожденная в кротком облике госпожа испытывает одиночество и скучает по
его забавным загадкам. Вам,  жалким  смертным,  конечно  же  не  под  силу
должным образом позаботиться о столь драгоценном создании. Что же касается
вас... то вас я никуда не везу. Ну, если не станете гневить  меня  всякими
вашими фокусами, могу сбросить  вас  где-нибудь  по  дороге.  -  И  словно
иллюстрируя эти слова, их феникс вдруг дал головокружительный крен, а Царь
обезьян зашелся громким хохотом.
   - Нет! Пожалуйста, не надо нас сбрасывать! - завопил  Марко.  Потом  он
обратился к сфинксу: - Каково же твое желание, прелестный сфинкс?
   Тот ненадолго перестал вылизывать свою  золотистую  шерстку  и  зевнул.
Потом загадочно улыбнулся.
   - Когда сфинкс - не сфинкс? - спросило маленькое существо. А не услышав
ответа, само же и ответило на свою загадку:  -  Когда  он  спит!  Устал  я
суетиться с вами, смертными. Ведь время вашей жизни так коротко,  что  все
приходится делать на бегу. Далеко и тяжко будет мне добираться с  вами  до
горячих песков родных пустынь. Лучше я пока что вздремну в  уютной  пещере
переродившейся в кротком облике госпожи.
   - Пусть так и будет, - сказал Марко, ероша мягкую  шерстку  на  макушке
сфинкса. - Когда же нам наконец позволят вернуться в  родную  Венецию,  мы
пошлем в пещеру гонца, чтобы ты смог присоединиться к нашему  каравану.  А
до той поры, прелестный сфинкс, будем очень  скучать  по  твоим  играм,  и
загадкам.
   -  Я  буду  ждать  вашего  гонца  -  и  скучать  по  вашей  итальянской
любезности, - приглаживая свою шерстку, отозвался сфинкс.
   Затем Марко обратился к летевшей впереди обезьяне:
   - Сфинкс отправляется отдыхать в пещеру госпожи - надеемся,  ненадолго.
А нас ты можешь где-нибудь высадить. Только осторожно - и так,  чтобы  нам
легче было вернуться в обжитые катайские провинции.
   Будто воздушные змеи, плыли они и по кобальтовым небесам, и по  небесам
клубящейся мглы, и по  небесам,  взбаламученным  бурей.  Летели  прочь  от
ледяных гор Тибета. Парили подобно орлам над  обжитыми  зелеными  долинами
Срединного царства.


   Глядя вниз,  мессир  Никколо  Поло  и  впрямь  чувствовал  себя  орлом.
Вспомнилось ему, как, пусть и не так уж много орлов  вьют  свои  гнезда  в
Наисветлейшей   республике   Венеции,   двое   все   же   свили   их    на
полуразвалившейся башне, ошибочно приняв ее (как утверждалось)  за  скалу.
Насмешники, издеваясь над зодчими и хозя