о хохота и хранили в памяти чарующую бессловесную
песнь феи Облачного Танца.



14

                                         Цзи-цзи: Уже конец.
                                         Огонь мерцает под водами.
                                         Благородный муж берется за оружие
                                         прежде, чем нагрянет беда.

   Туманные указания "проклятого" свитка великого хана вели отряд на юг  -
по  ту  сторону  извилистых  горных  гребней   на   приграничных   землях.
Приблизительные  карты  кое-как  направляли  их  по  настоящему  лабиринту
проселков, которые то заворачивали на запад, в обход  неприступной  горной
гряды, то на восток, мимо людного  торгового  города,  ибо  появление  там
отряда  могло  возбудить  подозрения  катайских  горожан,  которые  обычно
держались настороже в отношении иноземных (и чаще всего - особенно жадных)
сборщиков налога для великого хана.
   Много   утомительных   дней   спустя    бесплодные    желтые    пустыни
северо-западного Катая сменились темной, изобильной почвой влажных  речных
долин.   Путники   ненадолго   остановились,   чтобы   пополнить    запасы
продовольствия и  дать  отдых  животным,  у  грубой  перевозной  пристани,
расположившейся среди скалистых ущелий, где  вили  свои  гнезда  ласточки.
Затем лодочники переправили отряд  через  мутную  и  широкую  реку  Янцзы,
которая и обозначала границу Южного Катая.
   Еще несколько дней отряд  двигался  дальше  на  юг,  и  путешественники
подмечали поразительные перемены в окружавшем  их  пейзаже.  Лежала  здесь
широкая зеленая долина, изобильно орошаемая целой сетью извилистых ручьев,
что стекали с дальних величественных гор к  дальней  полноводной  реке.  В
роскошный ковер долины и террас  на  окружавших  ее  холмах,  чьи  верхние
склоны заросли  плотными  бамбуковыми  чащами,  вплетены  были  просторные
рисовые поля. Попадались тут и деревушки с грубыми глинобитными  хижинами,
крытыми  соломой,  где  простые  крестьяне  жили  бок  о  бок  со   своими
собратьями-буйволами, работая от зари до той поры,  когда  почва  начинала
припахивать ночью.
   Здесь-то отряд и остановился - не  столько  от  усталости,  сколько  от
неуверенности  в  дальнейшем   маршруте.   Отдохновение   и   очищение   в
стремительном горном потоке  оказалось  воистину  желанным.  Люди  напоили
животных и напились досыта сами. Сняли  поклажу,  седла  и  упряжь  (кроме
недоуздков). А потом все долго-долго мылись и плескались.
   Затем какие-то дикие животные - дикие козы, овцы...  или,  быть  может,
необычные антилопы? - которые явно привыкли ходить  сюда  на  водопой,  не
возымели достаточно  сообразительности,  чтобы  нарушить  привычку.  Мигом
полетели острые стрелы, а прямо по воде,  поднимая  тучи  брызг,  побежали
полуголые люди с ножами в зубах...
   И вот - свежее мясо. Свежеподжаренное. Наконец-то - разнообразие.
   Деревенские девушки, спустившиеся  к  речушке,  чтобы  набрать  воды  в
глиняные  кувшины,  остановились  похихикать  и  поглазеть  на  чужеземных
странников. Позднее, уже в сумерки,  они  вернулись  с  яркими  лентами  и
весенними полевыми цветами, вплетенными  в  длинные  черные  волосы,  и  с
глиняными кувшинами, полными приправленного имбирем рисового вина, которое
им хотелось обменять на соль. Их энергичная южная речь казалась  не  менее
странной, чем  жужжание  ночных  насекомых  в  прибрежном  тростнике.  Они
остались полакомиться жареным мясом и пряным вином  -  и  вскоре  их  смех
сделался для усталых мужчин  просто  сладкой  музыкой.  Ибо  язык  веселых
схваток в зарослях тростника един для всех.
   Как славно было бы обосноваться в этом местечке! Но великий хан посылал
их не затем, чтобы они где-то обосновывались.
   При неверном  свете  костра  Марко  записал  в  свой  путевой  дневник:
"Воистину земля Катая столь обширна и неисчерпаема, что диву даешься,  как
монголы - или любой другой народ, даже самый жестокий, - может покорить ее
и удерживать".
   Тут к Марко подошел странствующий рыцарь, чаще всего именуемый Хэ Янем,
как раз вернувшийся из очередного своего загадочного похода за  провизией.
Рыцаря заинтересовало, о чем пишет молодой господин.  Когда  Марко  прочел
вслух свое несколько крамольное наблюдение,  Хэ  Янь  глубоко  вздохнул  и
негромко заметил:
   - И впрямь удивительно. Ибо хотя воины великого завоевателя  Чингиса  и
убили почти половину населения Катая, этого не должно было случиться.
   - В самом деле? - тоже понизив голос, спросил Марко. - А мне  говорили,
что слабая династия Сун не сумела поднять армию настолько  сильную,  чтобы
защитить Катай от непобедимых монголов.
   - Ты услышал то, в чем тебя хотели  убедить  ученые  и  аристократы,  -
ответил Хоу  Инь  по-прежнему  тихо,  но  и  с  заметным  жаром.  -  Когда
чжурчжэни, предки  маньчжуров,  взяли  северную  столицу  Кайфын,  великий
крестьянский  вождь  поднялся  на  юге.  Юэ  Фэй  было  его  имя,  и  мать
вытатуировала у него на спине девиз: "Преданное Служение Родине".  Могучая
крестьянская армия Юэ Фэя сокрушила чжурчжэней в битве при Янцюани,  и  ей
вполне по силам было отвоевать весь Катай.
   -  Что  же  случилось?  -  спросил  Марко,  оглядываясь  и  лишний  раз
убеждаясь, что их не подслушивают.
   - Изнеженная сунская знать  боялась  победоносной  армии  Юэ  Фэя  куда
больше, чем чжурчжэней, татар и всех  остальных,  ибо  взаимная  неприязнь
между учеными аристократами и темными  крестьянами  существовала  в  Катае
всегда. И тогда сунский император согласился на  мирный  договор,  который
делал его вассалом чжурчжэней. А первый императорский министр, его жена  и
двое сообщников -  этот  трусливый  союз  четырех  -  арестовали  и  убили
храброго Юэ Фэя. Таким образом, чжурчжэни властвовали на севере,  а  знать
Южной Сун вовсю услаждала  себя  живописью,  поэзией  и  музыкой  в  своей
столице  Кинсае,  на  величественных  берегах  Западного   озера...   где,
погребенный под соснами, лежит храбрый Юэ Фэй. Так что впоследствии мощная
монгольская армия Чингиса нашла  там  легкую  добычу  для  своих  огненных
стрел.
   - И таким образом внук Чингиса, великий хан  Хубилай,  вновь  объединил
Катай и поднял его из руин, - громко и твердо  объявил  Марко  (просто  на
случай, что их все-таки подслушивают). А потом резко сменил  тему:  -  Да,
видел  я  людный  и  прекрасный  город  Кинсай  на  берегу  поразительного
Западного озера, что к югу от Янчжоу на Великом канале,  куда  нас,  Поло,
великий хан посылал собирать солевой налог.  Запомнились  мне  благородные
особняки и сады вокруг озера, плавающие там громадные прогулочные баржи  -
какая с драконом, а какая с птицей на носу, -  полностью  снаряженные  для
роскошных пиров, которые так любят чувственные жители Кинсая.
   Тут к разговору со своими собственными замечаниями  присоединился  дядя
Маффео:
   - И правда, племяш Марко, ничто так не освежает, как вояж по  Западному
озеру. Разглядываешь острова  и  храмы,  дворцы,  павильоны  и  пагоды  по
берегам - и потягиваешь тем временем местное рисовое  вино  цвета  янтаря.
Прислушиваешься к играющим на лютнях певичкам - а тебе меж тем  подают  на
обед запеченную в  глине  дичь,  подслащенную  маринованную  рыбу,  сочных
некрупных крабов и угрей, дикие грибы и засахаренные  фрукты  -  все,  чем
славится та изобильная провинция. Так давай же, друг рыцарь, поговорим  об
этих сладостных воспоминаниях - ибо нет мудрости в памяти о горьком.


   Еще некоторое время они провели в том  месте,  давая  отдых  измученным
членам  и  поправляя  снаряжение.  Наконец,  Никколо  Поло,  как  старший,
заговорил о дальнейшем маршруте.
   - Про север и восток даже речь вести не стоит. Мы оттуда пришли, и я не
вижу смысла следовать обратно по нашим же следам.  Так  что  я,  со  своей
стороны, предложил бы двигаться дальше на юг, за тот  уединенный  водопад,
что примерно в пол-ли по течению. - Тут Никколо помедлил, и за  это  время
монголы и татары успели что-то пробормотать, а катайцы сплюнуть.
   Потом отец Марко продолжил:
   - Как я понимаю, вдоль этой реки  идет  тропа  -  следует  рядом  с  ее
быстрыми водами  от  одного  скалистого  водоема  к  другому.  Здесь  река
питается родниками, что бурлят на дне, и если мы пойдем на север, вверх по
течению, то в конце концов доберемся  до  еле  заметного  ручейка.  Юг  же
приведет нас к местам,  пригодным  для  установки  водяных  мельниц,  -  а
значит, к селениям.
   Маффео на время  прекратил  увлеченно  глодать  жареную  ногу,  облизал
пальцы и откашлялся.
   - Как всегда, - начал он, - я с уважительным  вниманием  слушал  своего
брата. И совершенно согласен с  ним  насчет  севера  и  востока.  Конечно,
никакого севера. Разумеется, никакого востока. Но вот что касается  юга...
Мне говорили, что катайцы так любят шум водяных мельниц, что даже поминают
его в своих стихах. Полезные, конечно, штуковины. И где водяные  мельницы,
там народ. Причем самый простой.  Любящие  поглазеть  и  полюбопытствовать
горожане. Верно?
   Когда жареная нога на этот вопрос  ему  не  ответила,  Маффео  укоряюще
хватанул ее зубами и продолжил:
   - Далее. Если то, что мы ищем, это город, городские предместья или  еще
что-то неподалеку от города, мы уже теперь наверняка знали бы, что это  за
город. Ибо у нашего царственного господина,  если  так  можно  выразиться,
весьма острый слух, и название искомого города давно достигло бы его ушей.
- Сделав это не вполне  точное,  но  достаточно  ясное  замечание,  Маффео
умолк.
   Но лишь ради еще одной задумчивой паузы и очередного  кусочка  жареного
мяса.
   - Теперь что касается запада... - продолжил он затем. -  Идти  в  дикую
местность, где только камень и песок... и где не знаешь, когда в следующий
раз добудешь воды... н-да, не слишком приятная перспектива.
   Однако великий хан посылал их не развлечений ради.
   - Но если север, восток и юг отпадают, - размышлял Маффео, - то что  же
остается? Пусть и с неохотой, но отвечать надо. Остается запад.  Запад.  -
Он уставился на свою жареную ногу, словно ожидая,  что  та  ему  возразит.
Когда нога не ответила, Маффео погрузился в хмурое молчание.
   Луноликие  монголы  принялись,  по   своему   обыкновению,   о   чем-то
переговариваться.
   Теперь настала очередь Марко.
   Хотя он конечно же слышал речи отца и дяди - и даже уяснил их смысл,  -
думалось ему все это время о своем. "Заросшая тростником река на троянском
берегу". Почему эта старая, знакомая со времен ученичества  строчка  вдруг
всплыла у него в голове? При чем здесь Троянская  война?  Какое  отношение
имеет она ко всему тому, что происходит сейчас?
   И все  же  где-то  на  задворках  его  сознания  мысль  эта  продолжала
следовать своей тайной тропкой. Совершенно не сознавая, что  он  делает  и
почему, Марко накинул седло на спину своего  коня,  взнуздал  его  и  сел.
Потом он провел  глазами  по  реке  в  сторону  водопада  -  и  дальше,  к
скалистому ущелью. Затем взглянул вверх по течению, где  поток  сужался  и
почти исчезал из виду в узкой полоске  зелени.  Наконец,  посмотрел  прямо
через реку - в сторону  безмолвной  пустыни,  где  из  земли  тянулись  не
растения, а скалы.
   Взгляд на юг... взгляд на запад... а потом глаза Марко  задержались  на
желтовато-зеленой  от  тростника  болотистой  местности,  что  лежала   на
юго-западе. "Заросшая тростником река..." И разум вдруг прояснился.
   - Марко, сынок, мы ждем твоего слова...
   - Давай, племяш Марко... давай говори...
   Младший из Поло кивнул. Потом поднял правую руку.
   - Следуйте за мной, - произнес он. И, не оглядываясь, двинулся вперед -
не на юг и не на запад, а на юго-запад. На юго-запад - диагональным курсом
через заросшее тростником болото, в сторону от реки.
   Ехал Марко медленно. Когда все остальные оседлали и навьючили животных,
он был еще в поле зрения.
   И все последовали за ним через тростниковые заросли.


   Путь, избранный Марко, со временем привел отряд в безлюдную  местность,
изобилующую крутыми  известняковыми  холмами,  одетыми  плотными  рощицами
зеленого бамбука. Меж этих холмов, будто  язык  демона,  высунутый  поверх
оскаленных зубов, вилась быстрая  речушка,  вдоль  которой  путники  долго
следовали своим тростниковым курсом.
   - В пещерах этих похожих на зубы демона холмов водятся демоны, - заявил
татарин Петр. - По крайней мере так говорят мои дьяволы...
   Но все остальные не слышали ни демонов, ни дьяволов - а  только  топоры
лесорубов да вопли сорок и обезьян. Попалось им  и  несколько  намеков  на
чье-то жилье, но местность здесь была  слишком  пересеченной  для  пахоты.
Как-то  раз  встретился  угрюмый  охотник  в  грубой  конопляной   одежде,
сандалиях и  широкой  соломенной  шляпе.  Желания  остановиться  и  просто
поболтать с людьми великого хана  мужчина  не  изъявил,  но  не  отказался
обменять несколько только что убитых им  кроликов  на  кусок  соли  из  их
запасов.
   - Лицо его - сплошные загадки, - выразился маленький крылатый сфинкс  в
переметной суме у Марко.
   Позднее отряд наткнулся на  рыбаков,  баграми  перетаскивавших  хрупкие
тростниковые плоты из одного мелкого водоема в другой, сетями  выуживавших
жирных рыбин, в чем  им  помогали  остроклювые  птицы,  шеи  которых  были
обернуты плотными соломенными воротниками.  Птицы  эти  послушно  загоняли
рыбу в расставленные сети хозяев - а воротники не позволяли им  проглотить
даже лакомых пескарей.
   - Там, где есть рыбаки, должны быть рыбные рынки. А значит, и  селения,
- заметил Никколо.
   - А там, где есть селения, можно получить ценные сведения  о  том,  что
нас ждет по  дороге  дальше.  Ибо  следует  признать,  что  убогие  карты,
невразумительный свиток Хубилая и наши собственные умные  догадки  привели
нас только лишь сюда, заставив испытать массу переживаний, - сказал Марко.
И все с ним согласились.
   Вскоре река  стала  шире,  и  на  ней  появились  небольшие  деревянные
сампаны, переправлявшие товары из крестьянских деревушек,  что  лежали  во
мгле меж зелеными холмами. Все здесь очень напоминало картины классической
пейзажной живописи Катая. Марко теперь наблюдал весьма оживленное движение
- кто с шестом, кто на веслах, а  кого  тянут  запряженные  крестьяне  или
животные - вверх по реке  к  рыночному  городу,  который  был  всего  лишь
неясной отметинкой на их приблизительных картах.
   Наконец  однажды  на  закате  за  поворотом  реки  путникам   открылась
сторожевая пагода и кирпичные стены города. Город этот, погруженный в тень
коричных деревьев, отчего и назывался  Куэ-линь,  не  имел  ни  славы,  ни
особой важности в мировой торговле - и  все  же  он  был  экономическим  и
культурным центром этой отдаленной провинции.
   Окруженные  рвом  кирпичные  стены   в   несколько   раз   превосходили
человеческий рост. Массивные главные  ворота  сколочены  были  из  толстых
досок, а сверху выложены нежно-зеленой черепицей  цвета  окружавших  город
холмов. Обсаженный рядами деревьев центральный въезд роскоши ради даже был
вымощен гладкими камнями - в отличие от извилистых боковых  проулков,  где
сырая земля мешалась с навозом. По сторонам проулков за стенами  прятались
особнячки с хлевами, садами и огородами.
   Уже зажигались масляные фонари, и все Поло, их люди и  животные  быстро
присоединились к толпе, что  спешила  пройти  в  ворота  прежде,  чем  они
закроются на ночь. Потом отряд побродил по  главным  улицам  города,  мимо
плотных  кучек  невысоких  строений  с  побеленными  кирпичными   стенами,
деревянными балками  и  серыми  черепичными  крышами.  На  улицу  выходили
маленькие лавчонки, позади  которых  дома  их  хозяев  образовывали  тихие
внутренние дворики.
   Марко заметил, что в освещенных фонарями лавчонках и  палатках  торгуют
обычным набором катайских  товаров:  рулонами  хлопка  и  шелка,  рисом  и
кунжутным маслом, пухлыми  дынями,  луком-резанцем  и  капустой,  нитками,
свечами и ладаном, лекарственными травами,  вяленой  рыбой,  маринованными
овощами и консервированными яйцами, лапшой  и  горячими  плюшками,  нежным
белым творогом, хрустящими побегами и  темным  соленым  соусом  из  соевых
бобов.
   На улицах толпились крестьяне  и  торговцы  вразнос  в  коротких  синих
куртках и штанах из  хлопчатника,  соломенных  сандалиях  и  остроконечных
шляпах.  Товары  свои  они  таскали  в  плетеных  корзинах,  свисавших   с
бамбуковых наплечных шестов. Иногда  попадались  молчаливые  товары  -  но
частенько из корзин слышались поразительные  симфонии  визга  и  хрюканья,
кудахтанья и лая.
   Помимо крестьян встречались  купцы  и  ученые  чиновники  в  просторных
шелковых халатах, шлепанцах с войлочным верхом и шляпах. А жены  их  ехали
на мягких парчовых  подушках  в  занавешенных  паланкинах,  которые  несли
домашние слуги, - ибо миниатюрные спеленатые ножки красавиц мало  годились
для ходьбы.
   Бритоголовые буддийские монахи и  монахини,  непрерывно  распевая  свои
песни, то и дело совали Поло свои чаши для  приношений,  в  то  время  как
даосы в строгих черных рясах и высоких шапках  пытались  продать  им  свои
магические амулеты. Местный люд  с  холмов  в  ярких  вышитых  одеяниях  и
филигранных  браслетках  взирал  на  диковинных   чужеземцев   изумленными
глазами, вокруг которых красовались темные татуировки.  Уличные  музыканты
пели, подыгрывая себе на лютнях, а жонглеры подбрасывали в  воздух  чашки,
ножи и фрукты.  Повсюду  стремглав  носились  мальчуганы  с  разрезами  на
штанишках - для скорейшего удовлетворения своих природных потребностей.
   Все-все оборачивались  и  удивленно  глазели  на  высоких  круглоглазых
чужеземцев с длинными носами и пышными  бородами,  сопровождаемых  конными
воинами великого хана.
   - Марон! До  чего  бесцеремонно  глазеют!  -  возмутился  Маффео.  -  И
все-таки приятно снова вдохнуть городской  воздух,  насладиться  ароматами
торговли и кухонной стряпни.
   - А по-моему, тут скорее воняет содержимым ночных горшков,  -  возразил
татарин Петр.
   - Если только это не смрадное дыхание демона  -  или  его  человеческих
приспешников, - пробормотал рыцарь Хэ Янь.
   Проигнорировав   замечания   дерзкого   слуги   своего   племянника   и
странствующего рыцаря, Маффео с воодушевлением продолжил:
   -  Воистину,  брат  Никколо,  я  считаю,  что  если  не  считать   нас,
венецианцев, то у катайцев острейший торговый  нюх  в  мире...  ну,  если,
конечно, не считать еще и евреев. И эти хитрые катайцы производят вдобавок
и изрядное количество народу, чтобы покупать товар у любого купца.
   Людные улицы наглядно подтверждали это замечание, и Маффео подвел итог:
   - Давай-ка, Марко, найдем для ночлега  приличный  постоялый  двор,  где
можно на славу выпить и закусить, а потом помыться и с удобством  поспать.
Так, чтобы над нашими несчастными  седыми  головами  была  крыша,  а  наши
усталые кони получили свежее зерно. Завтра надо будет расспрашивать  народ
насчет дальнейшего пути - а сегодня  вечером  мое  пустое  брюхо  гудит  и
грохочет,  требуя  доброй  пищи.  Давайте,  в  конце  концов,   насладимся
радостями этого городка!
   - Хотелось бы посоветовать вам благоразумнее наслаждаться радостями,  -
тоном предупреждения заметил Петр, оглядываясь на четыре мрачные фигуры  в
грубых плащах из овечьих шкур.
   - Ты о чем? - спросил Марко. - О каком  благоразумии  может  идти  речь
среди всех этих любопытствующих взглядов?
   - Я о том, что мои дьяволы - и два моих острых глаза - говорят мне, что
за нами не просто наблюдают. За нами следят, - ответил татарин Петр.



15

                                            Дин: Жертвенник.
                                            Огонь занимается от растопки.
                                            Чистится перевернутый котелок.

   Просторный постоялый двор  с  соседней  таверной  выглядели  заманчиво.
Разноцветные занавеси с рисунками пионов в залитом лунным светом  проходе.
Изысканно в