ырезанные  и  раскрашенные  деревянные  веранды  и  балконы.  В
аркадах меж низенькими домиками, где среди цветущих растений и  карликовых
деревьев в глиняных горшках расставлены столы,  висят  яркие  фонарики  из
золоченой и  малиновой  промасленной  бумаги.  Веселые  певички  распевают
вместе с гостями и пьют из фарфоровых чашек горячее рисовое вино.
   Приветливый хозяин в длинном халате бледно-голубого шелка и синей шляпе
стоял   перед   своим   заведением   вместе   с   женой   и    несколькими
служанками-наложницами. Все они тепло приветствовали  порученцев  великого
хана низкими поклонами со  сложенными  у  груди  руками  -  и  широчайшими
улыбками. Слугам было велено отвести коней в стойла, помыть и накормить, а
также подать в задней столовой ужин всем всадникам, Петру и Хэ Яню.  Потом
хозяин постоялого двора провел троих Поло  и  ученого  Вана  к  низенькому
столику в личной своей комнате, примыкающей к главной трапезной.
   - Слуга и наложницы этого человека - катайцы, - заметил Никколо.  -  Но
он сам и его жена - нет. Быть может, они сарацины?
   Выставив на стол сиреневый глазурованный  кувшин  с  горячим  вином  из
цветков сливы и блюдо с запеченными в тесте яблочками, хозяин сказал:
   - Мы из народа хуи-хуи - секты, которая учит книгу и  удаляет  из  мяса
сухожилия. Мое ничтожное семейство  ведет  свое  происхождение  из  старой
столицы в Кайфыне, где у нас был  процветающий  постоялый  двор  на  улице
Земляного рынка, неподалеку от храма Чистоты и Истины. Но большой пожар за
одну ночь уничтожил наше благополучие. Потеряв все, мы  отправились  вдоль
южного канала Линь, чтобы  обосноваться  в  этом  провинциальном  городке.
Здесь у моего  дяди  имелось  кое-какое  хозяйство  -  и  нам  выпал  шанс
попытаться вернуть себе благосклонность судьбы.
   - Другими словами, вы евреи, - кивнул Никколо. - На родине, в  Венеции,
- до возвращения куда я все же надеюсь  дожить  -  знавал  я  много  ваших
сородичей - с которыми опять-таки надеюсь еще поторговать. Ладно. Теперь я
по крайней мере буду думать, что пища ваша здоровая и что эти пироги -  не
с собачиной. - Сказав это, он разломил запеченное в тесте яблоко.
   - О нет, что вы, - ответил хозяин  постоялого  двора,  вытирая  жестким
полотенцем вспотевший лоб. - У нас подают только  наилучшую,  свежайшую  и
вкуснейшую баранину.
   - Язык подсказывает мне, что вы  говорите  истинную  правду,  -  сказал
Маффео, отправляя  ароматный  кусочек  себе  в  рот...  и  вспоминая,  как
счастлив был его язык и прочие органы в прискорбно  далеких  пиршественных
залах родной Венеции... когда подходил черед приготовленных с медом или со
знаменитыми  александрийскими  цветными  сахарами  фруктовых  тортов,  что
подавались вместе с лучшим имбирным конфитюром. Дальше  следовали  лакомые
ломтики  соленых  тунцов,  пойманных  в  дурной  славы  сицилийские  рыбьи
ловушки, где громадных рыбин забивают острогами, - и, сказывали,  в  такие
дни само море делается  красным.  А  потом  -  вино  в  больших  оловянных
кувшинах; один кувшин на четверых. И как однажды  при  этом  один  богатый
болван из захолустной синьории вытащил из-под полы собственный кубок, весь
усыпанный самоцветами...
   Никколо, разумеется, пришлось  взглянуть  на  кубок  -  тем  более  что
деревенщина никак не замечала ухмылок и смешков, вызванных столь наивным и
старомодным жестом. И Никколо  зашептал  мужчине  на  ухо,  прося  его  не
смущать хозяев демонстрацией кубка "столь дорогого и  роскошного"  -  чего
хам, впрочем, добивался сознательно. Хотя, по правде, сосуд тот не стоил и
дохлого поросенка. Да, верно, Венеция славилась своим стеклом. Но если  бы
мастеровой хоть  однажды  осмелился  продать  свой  товар  как  самоцветы,
сделать это второй раз в жизни ему бы уже не  пришлось.  "Что,  -  позднее
заметил Никколо, - единственно правильное..."
   - Здесь вы отдохнете как дома, - прерывая воспоминания Маффео,  заверил
хозяин постоялого двора. - А после ужина сможете насладиться игрой  труппы
бродячих  актеров,  которая  сегодня  вечером   дает   в   нашем   дворике
представление.
   - Прежде чем мы сядем обедать,  -  сказал  Марко,  -  нам  бы  хотелось
выяснить, что за люди таятся там на улице и почему они нас выслеживают. Вы
их случайно не знаете?
   - О нет, я никогда раньше не  видел  этих  хулиганов,  а  их  плащи  из
овечьих шкур кажутся мне более чем странными для столь мягкого и  влажного
начала весны. Бывает, шляются тут банды негодяев из глухих мест - и грабят
путников среди бела дня. Я теперь же пошлю слуг, чтобы выяснить  намерения
этих людей - или прогнать их отсюда.
   - Может статься, они не бандиты... и не иллюзия, - заметил ученый  Ван.
- Возможно, это шпионы, нанятые врагами великого хана, которым  желательно
выяснить, что нам тут нужно... хотя мы и сами едва ли сможем  ответить  на
столь иллюзорный вопрос.
   Впрочем, стоило слугам хозяина постоялого двора приблизиться к  четырем
незнакомцам в овечьих шкурах, как  те  немедленно  смешались  с  суетливой
толпой. И исчезли.


   Труппа артистов расположилась на невысоком помосте  в  главном  дворике
постоялого  двора,  над  которым,  прикрепленные  к  бамбуковой   решетке,
обросшей  ароматно-цветущим  жасмином,  висели  цветные  фонарики.  Позади
помоста встали трое музыкантов в  черных  шелковых  халатах  и  шляпах,  с
кушаками из зеленой парчи. Еще  дальше  висел  занавес,  где  изображалась
сценка из жизни горной деревушки.
   Шумная отобедавшая толпа  собралась  за  расставленными  вкруг  помоста
столами и то и дело требовала полные кувшины горячего вина у  сбившихся  с
ног слуг. Наконец один музыкант принялся перебирать  струны  своей  лютни,
другой занялся трещотками и  барабаном,  а  третий  задудел  на  флейте  с
боковым отверстием. Совместные их усилия рождали, по мнению старших  Поло,
стопроцентную какофонию.
   Потом к краю помоста выступил верзила  в  охряной  хлопковой  куртке  и
штанах, окаймленных узором из  листьев.  Лицо  его  покрывал  карикатурный
грим, а на голове красовался  грубый  конопляный  колпак  клоуна-хулигана.
Вызывая громкий хохот и привлекая внимание толпы, здоровяк принялся  очень
похоже подражать  голосам  домашних  животных  -  петуха  и  свиньи,  пса,
куры-несушки и коня.  Потом  нараспев  завел  пролог  к  пьесе  на  основе
популярных  "Преданий  изгнанников  с   болот   Лян-шань".   Ученый   Ван,
откашлявшись, начал пояснять троим Поло речь паяца...
   - Зовут меня Тан-Вол, и кувшин  теплого  вина  куда  милей  мне  теплой
женщины. Трудно утолить мою воловью жажду, и трудно раздобыть мне  деньги.
Сегодня вечером отправился  я  на  поиски  моего  старого  доброго  друга,
уважаемого чиновника Сон Цзяня, в надежде занять у него пару-другую  монет
на кувшин-другой славного напитка. Прослышал я, что  Сон  получил  немного
денег.
   Тут Тан-Вол принялся шастать взад-вперед по помосту, как бы высматривая
Сон Цзяня, а потом уныло пропел:
   - Видать, мамаша Ян успела перехватить его первой.  Надеется  примирить
Сона со своей дочкой По-ши, холодной и неверной его наложницей.
   И Тан-Вол убрался со  сцены.  Занавес  с  деревенской  сценкой  тут  же
заменили другим,  где  изображалась  спальня  По-ши.  Вот  резная  кровать
черного дерева под красным шелковым балдахином, вот  вешалка  для  одежды,
лакированный столик и керамическая ванна. В центре сцены, занятые  ссорой,
стояли чиновник  Сон  Цзянь  и  его  неверная  наложница  По-ши.  Все  это
по-прежнему сопровождалось музыкальным безобразием.
   На густо загримированном Соне  был  длинный  халат  алого  шелка,  полы
которого украшали роскошно  вышитые  белые  журавли.  Обмахиваясь  круглым
веером белого шелка, Сон гневно запел:
   - Твоя мать настояла, чтобы  я  пришел  повидаться  с  тобой  и  выпить
немного вина, но ты так холодна со мной, что  я  просто  без  толку  трачу
время.
   Высокая и стройная По-ши носила парчовый халат  персикового  цвета,  на
просторных рукавах которого были  вышиты  цветки  персика.  Густые  волосы
красавицы с помощью элегантных  гребней  слоновой  кости  уложены  были  в
низкую прическу. Лицо - напудрено до белизны, составляя  контраст  с  ярко
нарумяненными щеками и подчеркнуто  черными  глазами  и  бровями.  Длинные
ногти по тону  гармонировали  с  цветом  халата.  Пальцы  По-ши  наигранно
подрагивали, когда она пропела:
   - Тогда верни мне договор купли-продажи, чтобы я могла выйти  замуж  за
того, кого люблю!
   - С радостью передам твой договор этому несчастному, - пропел  в  ответ
Сон Цзянь.
   - И передай мне всю свою собственность! - потребовала По-ши.
   - Что я, по-твоему, дурак? - рассмеялся Сон.
   -  Конечно,  дурак.  Иначе  не  стал  бы  снимать  свой   пояс,   когда
присаживался выпить.  Ведь  я  припрятала  содержимое  твоего  кошелька  -
включая золотой слиток и письмо от главаря мятежников из  болот  Лян-шаня,
где он благодарит тебя за былые заслуги. Увидев  утром  это  письмо,  твой
начальник, уважаемый судья, сильно удивится.
   Теперь уже задрожали пальцы у Сона.
   - Я всегда хорошо относился к тебе и к  твоей  матери.  Можешь  забрать
договор... и золото... только верни мне письмо! Иначе судья  поменяет  мой
прискорбный чиновничий стол на еще более прискорбную тюремную камеру!
   Громко рассмеявшись, По-ши отказалась вернуть компрометирующее  письмо.
Тогда, в панике, Сон набросился  на  женщину,  и  они  схватились.  Актеры
успели исполнить несколько невероятных акробатических прыжков и  кульбитов
- а потом Сон вытащил из-за пояса нож и  перерезал  горло  своей  неверной
любовнице. Действие это, впрочем, хоть  и  фатальное,  не  помешало  По-ши
исполнить весьма продолжительную жалобную песнь...


   Потягивая рисовое вино, Марко Поло во все глаза следил за  экзотическим
представлением. Еще подростком в родной Венеции он любил смотреть  комедии
уличных актеров, а порой даже мечтал о том, чтобы примкнуть к какой-нибудь
беззаботной бродячей труппе.
   В особенности внимание Марко привлекала молодая женщина, игравшая  роль
По-ши. Черты лица вроде бы катаянки - но глаза и нос  более  выразительны.
Да и ростом выше большинства катайских женщин.  В  густых  черных  волосах
мелькал рыжеватый оттенок. Двигалась актриса со змеиной грацией.  А  самое
приятное - ножки ее были нормального размера в  отличие  от  уродливо  (по
мнению  Марко)  перебинтованных  лотосовых  ступней  придворных   катаянок
высшего сословия.


   Для второго действия снова  сменили  занавес.  Теперь  там  изображался
фамильный храм  Сона,  с  большим  золотым  Буддой  на  алтаре.  Музыканты
ударились в нестройные буддийские мотивы. Отчаявшийся Сон Цзянь прятался в
нише под алтарем - а тем временем важно вышагивающий полицейский  чиновник
явился арестовать его за убийство По-ши.
   Только  молящего  о  снисхождении  Сона  увели  прочь,  как  на   сцену
выпрыгнула  чернобородая  фигура.  Тот  же  атлетичный  актер,  что  играл
Тана-Вола,  теперь  переоделся  в  главаря  мятежников,  Черного   Смерча,
намалевав на бородатом лице яростную черно-красно-белую маску. На нем были
кожаный шлем, куртка и штаны. Грозно топая босыми ногами  по  помосту,  он
выступил вперед с двумя  громадными  боевыми  топорами,  чьи  обоюдоострые
лезвия буквально слепили глаза. Потом, мечась  по  сцене  и  бешено  крутя
своими топорами подобно смерчу, от которого он и  получил  свое  прозвище,
главарь  мятежников  во  всем  блеске  показал  искусство  неистового  боя
"кун-фу". Когда Черный Смерч освободил Сон Цзяня и помог  ему  скрыться  в
болотах Лян-шань, музыканты (особенно тот, что с трещотками) учинили такой
гвалт, что старшие Поло начали опасаться за свои барабанные перепонки.
   Третье   действие   разворачивалось   в   дремучем   лесу   на   склоне
туманно-голубой горы. Музыканты неистово били в барабаны, пока Сон Цзянь в
одиночку пробирался через зловещую чащу.  Внезапно  ему  предстал  призрак
По-ши в хмурой рогатой  маске  ведьмы,  размалеванной  синими  и  зелеными
полосками. Упираясь в Сона выпученными черными глазами,  бывшая  наложница
скрежетала острыми волчьими клыками. Длинные волосы ее были распущены - и,
бешено мотнув головой, ведьма  откинула  их  назад.  А  потом,  вцепившись
трясущимися руками в Сона, с нечеловеческой силой поволокла его  вслед  за
собой в преисподнюю.
   Как раз в преисподней и проходило четвертое и последнее действие пьесы.
На занавесе позади сцены изображались окруженные  языками  пламени  десять
быкоголовых  судей  Властелина  Смерти.  Сон  Цзянь  стоял  перед  вратами
преисподней, умоляя стража его отпустить.  Стража  играл  тот  же  могучий
актер, которого зрители уже видели в ролях Тана-Вола и Черного Смерча,  но
теперь у него был  простой  конопляный  халат,  вьющаяся  седая  борода  и
длинные волосы отшельника.
   - Меня зовут Хэ Янь, - пропел он. - При жизни я  был  отшельником,  что
сторожил врата столицы  древнего  царства  Вэй.  Однажды  наследный  принц
оказал мне дружеские почести, и я поведал ему тайный способ, как  защитить
его царство от злого  властителя  Цао.  Когда  жизнь  принца  оказалась  в
опасности, я сам перерезал себе горло - из преданности тому, кто  удостоил
меня уважения, - и улетел в преисподнюю на спине белого журавля.  Воистину
смешон мне твой ужас при виде этого места...
   - Марон! Да ведь так зовут странствующего рыцаря, что прибился к нашему
отряду! - вырвалось у дяди Маффео.
   - Во всяком случае, это одно из его имен, - уточнил Никколо...
   Вдруг на сцену выскочила фигура в свободной шелковой блузе и шароварах,
с  веселой  обезьяньей   маской   на   лице   -   и   принялась   выдавать
головокружительные акробатические прыжки и перевороты. Марко  сразу  узнал
актрису, игравшую роль По-ши.
   - Я Мудрец из Пещеры водного занавеса, - пропела обезьяна, - и я требую
поведать мне причину беспорядков, из-за которых  прервались  мои  глубокие
размышления.
   -  О  Великий  Мудрец,  равный  небу,  этот  слабовольный   человечишка
заявляет, что ему здесь не место, - с низким поклоном ответил страж.
   - Почему же ты не проверишь по небесной книге? - вопросил Царь обезьян.
- Там должно быть указание, предписано ему прибыть сюда  сегодня  или  тут
какая-то дьявольская ошибка.
   Недовольный страж сверился со своим толстенным фолиантом и выяснил, что
Сон Цзяня и в самом деле нет среди тех, кому назначено встретить смерть  в
этот день. Тогда заносчивая обезьяна освободила  Сона  -  под  музыкальное
бесчинство и общий восторг публики,  -  чтобы  тот  соединился  со  своими
друзьями, мятежными изгоями из болот Лян-шань...


   Когда восторги и музыка стихли, Марко кивком подозвал одного из слуг  и
прошептал ему на ухо:
   - Я хотел бы увидеться с той  рыжеволосой  актрисой.  Быть  может,  она
поужинает у меня в комнате?



16

                                              Сяо-го: Переразвитие малого.
                                              Гром грохочет над горой.
                                              Певчая птица летит низко.

   Марко отвели в непритязательную комнату с кафельным полом  и  видом  на
задний дворик, где цвели сливовые деревья. На  резной  деревянной  кровати
лежал соломенный матрас, а поверх него - толстые стеганые одеяла  и  синие
шелковые покрывала с  вышитыми  пионами.  Оловянный  светильник  стоял  на
струганом лакированном столе красного дерева, по обе стороны  от  которого
располагались два одинаковых стула. Рядом с бело-голубой фаянсовой  ванной
на низеньком деревянном столике лежало жесткое  полотенце.  Все  помещение
наполнял аромат жасмина из голубой глазурованной вазы на том же  низеньком
столике. Марко давно не приходилось отдыхать в столь уютной комнатке  -  и
он со вздохом глубокого облегчения  снял  свои  запыленные  в  странствиях
кожаные башмаки и подбитый мехом плащ.
   Слуга наполнил ванну теплой водой, чтобы Марко мог вымыть лицо, руки  и
ноги. Потом положил на лакированный стол две пары палочек слоновой кости и
поставил туда же две лакированные фарфоровые чашечки для вина. Дождавшись,
пока слуга удалится, Марко с удовольствием вымылся.
   Вскоре слуга вернулся с белым  лакированным  подносом  в  форме  цветка
лотоса. На подносе, в чаше с теплой водой, стоял  сиреневый  глазурованный
кувшин, полный вина из цветков сливы. На небольших  фарфоровых  тарелочках
разложена была  разнообразная  закуска  из  маринованных  овощей,  соленых
орешков  и  зерен,  кремовых  консервированных  яиц,  ломтиков   холодного
цыпленка и рыбы, хрустящих пончиков с рубленой бараниной и луком-резанцем.
Вскоре после того, как слуга с поклоном удалился, послышался легкий стук в
дверь. Марко поторопился открыть.
   За дверью стояла приглашенная им актриса. Глаза девушка опустила  долу.
На ней был изумрудно-зеленый стеганый халат поверх салатной шелковой блузы
и длинной юбки и зеленые  же  атласные  туфельки.  Густые  черные  волосы,
уложенные с помощью пары простых гребней слоновой кости над  ее  лебединой
шейкой, поблескивали  в  свете  лампы.  Проскользнув  в  комнату,  девушка
стыдливо присела на самый краешек лакированного стула.
   Марко  разлил  по  чашечкам  теплое  вино.  Оба  выпили  и,   пользуясь
палочками, закусили.
   - Мне очень понравилось представление, - начал Марко, стараясь нарушить
неловкое молчание. - Но после таких сложнейших  трюков  вы,  должно  быть,
проголодались. Несравненное удовольствие доставила мне  обезьяна,  которую
вы играли... Между прочим, мы  недавно  встретили  этого  плута  у  пещеры
бессмертной феи в безлюдных северо-западных степях.
   - Здесь многие утверждают, что видели Царя обезьян - и его трюки.  Сама
я его никогда не видела,  но,  говорят,  мое  жалкое  подражание  довольно
искусно, - красивым, звучным  голосом  ответила  девушка.  -  Кстати,  тут
поблизости как раз та самая пещера Царя драконов, освещенная  единственной
сияющей жемчужиной, откуда в стародавние времена Царь обезьян выкрал  свой
громадный посох.
   - Как хотелось бы мне взглянуть на  эту  пещеру!  -  воскликнул  Марко,
позабыв на время о подчеркнуто сдержанных катайских манерах.
   - Возможно, я смогу ее  вам  показать...  когда-нибудь...  если  получу
разрешение моего уважаемого хозяина, -  ответила  девушка  все  с  той  же
робостью и неловкостью.
   - Меня зовут Мар-ко По-ло, и я из далекой латинской земли, что  зовется
Венецией, - решил, наконец, познакомиться Марко.  -  Мои  отец  и  дядя  -
оказавшиеся в Катае купцы, где великий хан своей милостью предоставил  нам
скромные должности сборщиков солевого налога.
   - А меня зовут Си-шэнь, - сказала девушка. - Хотя иногда,  за  гибкость
моего тела, меня  еще  зовут  Змеиной  Грацией.  Фамилии  у  меня  нет,  и
происхождение мое неизвестно. Помню себя только катайской девочкой-рабыней
при караване, пересекавшем пыльные пустыни на шелковых путях. Так  что  я,
можно сказать, дитя верблюжьего кизяка. Говорят, отец  мой  был  искателем
приключений из травянистых гуннских степей. Наверное, оттого я так  высока
и рыжеволоса... Хотя кто знает? Как  сироту  меня  еще  озорной  девчонкой
продали этой доброй труппе бродячих актеров. С ними я с тех  пор  и  живу,
совершенствуя жалкие акробатические трюки, чтобы  наполнить  свою  рисовую
чашку. - Тут она еле заметно поклонилась и протянула вперед гибкие руки  -
словно эту чашку в них и держала.
   - Так значит, тебе знакомо, каково не иметь постоянного  пристанища?  -
спросил Марко, не сводя с девушки разгоревшихся от вина глаз. - Каково  не
принадлежать  ни  Европе,  ни  Катаю...  всегда  быть  чужаком,  сторонним
наблюдателем... каково глядеть через деревянные  решетки  на  теплый  свет
ламп в чужих домах - не имея ни собственного дома, ни собственной семьи?
   - Да, хорошо знакомо, - просто ответила девушка.  И  тут,  к  удивлению
Марко, две слезинки из ее раскосых черных глаз покатились  по  белоснежной
коже щек.
   Марко протянул руку, чтобы стереть эти слезинки, - и девушка сж