что
покушение на Кенига в вилле  приписывается  Пеневу,  тем  более  что  другой
возможный виновник пока не обнаружен.  Так  или  иначе,  наследник  Горанова
находится под наблюдением И это обстоятельство не только дает  ему  обильную
пищу для раздумий, но и толкает на мысль, что  надо  скорее  смываться,  что
отныне ему придется быть на нелегальном положении.
   Быть на нелегальном положении - где? Если  человек  ухитрился  бежать  за
границу, если ему удалось сменить шумный Мюнхен на тихий Берн, это вовсе  не
означает, что он может непрерывно прыгать с места на  место,  особенно  если
учесть, что ЦРУ не по вкусу подобные шалости. Но пусть от этого болит голова
у Пенева.
   Сейчас важно, чтобы сделка состоялась без каких-либо осложнений. Этой  же
ночью. В соответствии с договоренностью Пенев  первым  покидает  прокуренный
багровый полумрак сексуального подвала, а немного спустя я тоже выхожу и еду
следом за "шевроле", сохраняя дистанцию. У меня нет сколько-нибудь серьезных
оснований тревожиться, что наследник Горанова сделает попытку обмануть  меня
и выдать. Сейчас его положение слишком незавидно, и он  не  может  позволить
себе такую роскошь. Но все же - чем черт не шутит - я  предпочитаю  особенно
не отставать от Пенева, чтобы можно было видеть, если он  вздумает  свернуть
куда-нибудь в сторону с прямой дороги.
   Судя по картине, пробегающей перед моими глазами в зеркале заднего  вида,
хвост за нами не  тянется.  Однако,  как  уже  отмечалось,  я  не  сторонник
принимать  кажущееся  за   действительное.   Нынче,   в   эпоху   небывалого
технического прогресса, существуют всевозможные способы совершенно незаметно
держать тебя под наблюдением. Именно поэтому сделка должна состояться только
в три часа ночи, чтобы прошло достаточно времени с тех пор, как мы с Пеневым
разошлись по домам и предположительно легли спать.
   Три часа ночи Обстановка, предельно ясная для  людей  старого  поколения,
которые все еще помнят сердцещипательную песню:
   Брожу в тиши безлунной ночи,
   как сладок липы аромат!
   Что касается липы, то это, разумеется, поэтическая вольность - у  меня  в
саду липа не растет, - а все остальное - чистая правда.
   Безлунной ночью под пышными кронами яблонь я  пробираюсь  в  самый  конец
сада, где на низкой ограде, разделяющей две усадьбы, возвышается  никому  не
нужная каменная ваза.
   Мрак не мешает мне видеть, что возле вазы, по другую сторону ограды,  уже
ждет Пенев.
   - У меня пистолет, Лоран, - предупреждает он, - поэтому, если у вас  есть
какие-то дурные мысли, лучше выбросьте их из головы. Я продырявлю вам брюхо,
не боясь потревожить окрестных жителей.
   - У меня тоже кое-что имеется, - вру я  нахальнейшим  образом.  -  Но,  я
полагаю, мы пришли сюда не затем,  чтобы  дырявить  друг  друга.  Доставайте
лучше бумаги.
   - Сперва доставайте брильянты!
   Я вытаскиваю из кармана уже знакомую коробочку и открываю ее.  Хотя  ночь
безлунна, брильянты заиграли веселым блеском даже при тусклом свете  уличных
фонарей,  с  трудом  проникающем  сквозь  яблоневую  заросль.  Не  в   силах
сдержаться, сосед протягивает к заветному сокровищу жадную руку.
   - Не трогать! - предупреждаю я. - Выкладывайте бумаги!
   Он отдергивает руку, в свою очередь роется в кармане  пиджака  и  достает
какие-то тонкие листочки, свернутые вдвое.
   - Похоже, они были при вас и в кабаре...
   - Естественно. Так же как ваши камни...
   -  Мы  запросто  могли  обменяться  товаром  под  столиком.  Но  с  таким
мнительным человеком, как вы...
   Как бы в подтверждение моей правоты Пенев вдруг спрашивает:
   - А где гарантия, что эти камни настоящие?
   - А где гарантия, что ваши досье  настоящие?  -  отвечаю  я  вопросом  на
вопрос. - У вас по крайней мере преимущество: вы хоть знаете,  как  выглядят
камни. А я ведь понятия не имею, что собой представляют досье. Только  -  об
этом я уже напоминал - если  вместо  настоящих  документов  вы  мне  всучите
невинные клочки бумаги  или  вообще  какую-нибудь  фальшивку,  вы  неизбежно
будете казнены, Пенев, и незамедли-тельно"
   - Я не ребенок, - бормочет сосед. - Давайте камни!
   - Успеется. Сперва я должен  выслушать  вашу  информацию.  Где  находятся
остальные полосы?
   Он молчит какое-то время, взвешивая возможный риск. Потом шепчет:
   - У К„нига. Не знаю, говорит ли вам что-нибудь это имя...
   - Оно мне говорит о ЦРУ.
   Пенев молчит, но в таких случаях молчание бывает красноречивее слов.
   - Теперь давайте камни!
   - Вот они, я кладу их на ограду. А вы положите рядом бумаги.
   Он выполняет указание. И, не сосчитав до трех - за какую-то долю  секунды
до трех не досчитав, - каждый из нас хватает свою добычу.
   - Один совет, - говорю я  ему,  перед  тем  как  удалиться.  -  Исчезайте
немедленно. Ваша жизнь и впрямь висит на волоске.
   Он что-то тихо бормочет, вроде "я не  ребенок",  и  уходит  в  темноту  в
направлении виллы.
   Мне ровным счетом наплевать на  то,  что  его  жизнь  висит  на  волоске.
Предатель в момент предательства сам ставит на себе  крест.  Но  сейчас  мне
крайне важно, чтобы он скорее убрался отсюда, и как можно дальше. Прежде чем
установит истинную цену камней, И прежде чем его нынешний  хозяин  пронюхает
каким образом он их получил.
   Я пробираюсь во мраке к дому, поднимаюсь бесшумно по лестнице и  вхожу  в
кабинет. Напряжение мое не столь велико, чтобы сердце у меня разрывалось,  -
давно уже миновало то время, когда  мне  были  свойственны  такие  юношеские
переживания. Однако было бы неверно утверждать, что  я  совершенно  спокоен.
Риск, что мне подкинули фальшивку, хотя и невелик, но все же есть.
   Я  зажигаю  настольную  лампу  и  быстро  просматриваю  досье.  Тонкая  с
прожилками бумага сильно измята от перелистывания и основательно выцвела  от
времени. Потускнел и машинописный текст, так что абсурдно считать, будто эти
бумаги приготовлены специально для меня. Машинопись - оригинал, а не  копия,
хотя в данном случае меня это мало интересует. Что касается содержания,  оно
сводится  к  перечню  географических  названий,  напечатанных  в  столбик  с
неодинаковыми интервалами: Искыр... Огоста...  Росица...  Янтра...  Места...
Осым... Названия нередко повторяются, но их  сопровождают  различные  цифры:
Искыр-2... Искыр-3... Всего пятьдесят два словесных обозначения. Признаться,
не ожидал я такого половодья.
   Солидное приданое прошлого. Пятьдесят два предателя, которые периодически
действовали либо были готовы к действию  при  определенных  обстоятельствах.
Пятьдесят два агента, которые будут целиком в распоряжении противника,  если
их вовремя не обезвредить. А насколько это возможно,  пока  сказать  трудно,
потому что на лежащих передо мной листах обозначены только маски, а истинные
лица значатся на недостающем втором куске рукописи.
   Полоски бумаги, до которых я докопался, весьма горькая победа. И все-таки
победа. Потому что предположения, высказанные до  начала  операции,  целиком
подтвердились. И потому что  теперь  у  меня  есть  точное  представление  о
степени   грозящей   опасности,   которую   необходимо    возможно    скорее
предотвратить. И потому. наконец, что теперь я знаю,  где  находится  другая
часть досье.
   Только эта другая часть - не вторая, самая важная,  а  третья,  насколько
можно верить дополнительным сведениям, полученным от Пенева еще в кабаре.
   Об этом и шла речь в заключительной части нашего разговора:
   - Как бумаги попали в руки другого лица?
   - Наверно, их взяли из сейфа сразу после убийства.
   - А копии досье разве не существовало?
   - Вы что, Горанова идиотом считаете? Картотека, говорил он, вот здесь!  -
И Пенев многозначительно  постукивает  указательным  пальцем  по  голове.  -
Старик был стреляный воробей. Хотя и он ушел в мир иной.
   - А почему ушел?
   - Да потому, что дал маху  с  Караджовым...  который  оказался  вовсе  не
Караджов... не знаю, в курсе ли вы...
   - Я в курсе.
   - Глупее всего то, что старик накололся именно  при  попытке  обезопасить
себя. Боясь, что его накроют ваши, сообщил о  своей  промашке...  Иксу.  Икс
послал на выручку меня, и, казалось, все обошлось. Но  потом  появились  эти
женщины... Розмари, Флора... И  стало  ясно,  что  за  стариком  установлена
слежка. Дальше больше, раздался этот телефонный звонок...
   - Звонок?
   - Я тогда подумал, что это ваша работа. Кто-то  настаивал  на  встрече  с
ним... Невразумительно намекнул на что-то там... видимо, не подозревая,  что
телефонные разговоры старика подслушиваются... Это и решило судьбу Горанова.
   - Они бы не  стали  его  устранять,  если  бы  вы  не  сообщили  им,  что
существуют досье, что все записано черным по белому, - вставляю я только для
того, чтоб поддержать разговор. - Ни один дурак не станет заносить  руку  на
живую картотеку, пока не выудит из нее все, что может пригодиться.
   - Думайте, что хотите, - отвечает Пенев.
   - И что же это за бумаги, унесенные из сейфа?
   - Третий раздел.
   - А второй?
   - Я же вам сказал: насчет второго обращайтесь к самому Горанову.
   То, что отсутствует именно  второй  раздел,  содержащий  подлинные  имена
агентов, с одной стороны, плохо, но с другой - хорошо. К„ниг и его люди пока
не располагают подлинными именами. Сведения, содержащиеся в третьем разделе,
достаточно важны, однако  не  могут  иметь  практической  пользы,  поскольку
отсутствуют имена соответствующих исполнителей.
   С   этой   в   какой-то   степени   утешительной    мыслью    я    достаю
фотокамеру-зажигалку и начинаю снимать листки с машинописным текстом. Снимаю
дважды, на две различные пленки.  Одна  завтра  утром  отправится  в  тайник
"вольво". А другая... другая тоже может пригодиться.
   - Вы идете по улице, и вдруг вам на голову падает цветочный  горшок.  Что
это, случайность или судьба? -  спрашивает  Бенато,  глядя  на  меня  сквозь
толстые очки круглыми младенческими глазами.
   - Да, - отвечаю я без промедления.
   - Что "да"? - снова спрашивает  он  уже  с  ноткой  недовольства.  -  Вы,
дорогой мой, просто не слушаете меня.
   - Признаюсь, я маленько отвлекся, - тихо говорю я, отмахиваясь  от  своих
мыслей.
   - При этой вашей рассеянности немудрено и обед пропустить, - все  так  же
недовольно отмечает мой компаньон и смотрит на часы. - Не  кажется  ли  вам,
что ваша дама заставляет нас слишком долго ждать?
   - Мне кажется, что нам уже пора делать заказ, -  предлагаю  я,  поскольку
разговор этот происходит в уютном уголке "Золотого ключа"  и  поскольку  как
раз в этот момент у входа появляется импозантная фигура Флоры и словно  туча
закрывает собой белый свет.
   Я встаю  и  исполняю  неизбежный  церемониал  представления,  после  чего
усаживаю  даму  между  собой  и  Бенато.  На  Бенато  Флора  явно  произвела
впечатление, правда, исключительно своим ростом. Он, как мне кажется,  давно
уже вступил в тот возраст, когда на женщин смотрят только как  на  возможных
собеседников.
   После короткого совещания с Феличе, который всегда готов  предложить  все
самое дорогое,  мы  заказываем  аперитив  и  обсуждаем  меню.  Затем  Бенато
возвращается к прежней теме, только теперь  он  направляет  свои  испуганные
детские глаза не на меня, а на Флору:
   - Дорогая госпожа, представьте себе, что вы идете  по  улице  и  на  вашу
очаровательную головку откуда-то падает цветочный горшок. Как  вы  считаете,
случайность это или судьба?
   - Цветочный горшок, - коротко отвечает немка.
   - Ну конечно, но все же какая-то сила привела его в движение.
   - Земное притяжение, - уточняет дама.
   - А вот мысль о фатуме вам не приходила?
   - Видите ли, господин, если вам на голову  свалится  цветочный  горшок  и
если вы при этом уцелеете, лучше всего подумать не о фатуме, а о том, как бы
вызвать по телефону "скорую помощь". Ну, а если не уцелеете... Что ж, в этом
случае вы можете быть уверены: проблема фатума вас больше никогда  не  будет
беспокоить.
   Справившись таким образом с трудным  философским  вопросом,  Флора  берет
только что налитый бокал "дюбоне" - Феличе ни секунды не заставил себя ждать
- и отпивает большой глоток. Полагаю, что вопреки проискам зловредной судьбы
Бенато сделал бы то же самое, если бы не  ухитрился  опрокинуть  свое  вино.
Правда,  пострадал  костюм  не   дамы,   а   его   собственный.   Вездесущий
соотечественник Бенато подоспел как  раз  вовремя,  чтобы  прикрыть  залитую
скатерть двумя салфетками и подать  новую  порцию  "дюбоне".  Опасаясь,  что
случившееся может повториться, я и  Флора  следим  за  развитием  событий  с
известным напряжением, да и сам Бенато, как видно, не свободен  от  подобных
опасений, потому что предпочитает одним духом опорожнить свой бокал.
   Пока мой партнер в ожидании салата из крабов обсуждает  с  нами  одну  из
своих любимейших тем, а  именно  непрекращающиеся  зверские  убийства,  что,
конечно же, дело рук  мафии,  немка  слегка  наклоняется  ко  мне  и  шепчет
безучастным тоном:
   - Сегодня утром убит этот, как его, Пенеф.
   - Как?
   - Так же, как Гораноф: ножом в спину.
   - Но вы, как я вижу, не слушаете меня? - бормочет с легким укором Бенато.
- А я говорю о том, что в наше время преступность приобретает  действительно
угрожающие масштабы...
   Наконец на столе появляются крабы, а затем и  телятина  по-итальянски,  с
зеленью и овощами, кофе и по наперстку коньяку, чтоб лучше усваивалась пища.
Таким образом, если не принимать во внимание несколько  разбитых  бокалов  и
опрокинутые приборы, обед проходил вполне нормально не только для Бенато, но
даже для  Флоры,  которая,  несмотря  на  преждевременную  гибель  знакомого
соседа, явно не утратила аппетита.
   - Давайте выпьем еще по чашечке кофе, - предлагаю я  в  надежде  услышать
то, что и слышу:
   - Прекрасная идея, но лично мне пора. Не хотелось бы расставаться с такой
приятной компанией, но у меня неотложная встреча.
   Бенато не только расстаться с нами трудно, он уже говорит с  трудом,  так
его разбирает послеобеденная сонливость, и встреча  с  собственной  постелью
для него и в самом деле неотложна.
   Мне остается только смириться  с  этим,  и,  заказав  еще  один  кофе,  я
обращаюсь к Флоре;
   - Когда это обнаружилось?
   - В одиннадцатом часу.  Возвращается  домой  Виолета,  идет  на  кухню  и
натыкается в прихожей на труп. В спине торчит нож. Его убили,  вероятно,  за
несколько минут до ее прихода. Когда Виолета ушла из дому, чтобы съездить на
Остринг, в кондитерскую, был десятый час.
   - Между десятью и одиннадцатью - исправно действуют, - заключаю я.
   - Пускай над этим ломает голову полиция,  мой  мальчик.  Для  нас  важнее
другое - кто следующий?
   - Уместный вопрос. Я рад, что ты над этим призадумалась.
   - Чему тут радоваться?
   - Скорее поймешь, что тебе полезно сотрудничать со мной.
   - Если ты не станешь водить меня за нос, - вставляет Флора.
   - Об этом можешь не беспокоиться. Лучше подумай о другом: у тебя  опасные
соперники, дорогая.
   - Я это и без тебя знаю. Надеюсь, они не только мои соперники, но и твои.
   - Меня не интересуют...
   Фраза  остается  незаконченной,  потому  что   моя   собеседница   знаком
предупреждает  меня  о  приближении  кельнера.  А  когда  Феличе  удаляется,
разговор принимает иное направление:
   - Ну как, встреча состоится?
   - Я затем и пришла, чтобы тебя  осчастливить.  Ее  ирония  не  предвещает
ничего хорошего.
   - Где и когда?
   - Ровно в шесть. Внизу, у лифта.
   - У какого лифта? Что у кафедрального собора? - невинно спрашиваю я.
   - Да. У лифта Эмпайр Стейтс билдинг не так удобно.
   До шести еще далеко. И так как  Флоре  захотелось  остаться  в  центре  и
сделать кое-какие покупки на главной улице, я еду к  Острингу  с  намерением
узнать подробности убийства от своей сожительницы - милая Розмари всегда все
знает.
   Оказывается, ее нет дома. После памятной ночи, которую я провел у  Флоры,
в наших отношениях с квартиранткой стал  ощущаться  легкий  холодок.  Совсем
легкий и едва заметный, но все же холодок.
   - У меня создалось впечатление, что вы слишком  усердно,  я  бы  сказала,
чересчур самоотверженно кинулись в атаку  на  эту  немку,  -  заметила  было
Розмари, когда я пришел домой на следующее утро.
   - Если мне память не изменяет, вы сами поставили передо  мной  задачу,  -
попытался я оправдываться.
   - Да, но не в этом, не в сексуальном смысле, как вы это поняли.
   - В сексуальном смысле... Стоит ли преувеличивать...
   - Вы не подумайте, я не ревную, просто я боюсь за вас, - сказала Розмари,
- отклонения от нормального вкуса начинаются с пустяков -  скажем,  человека
потянет на вульгарную бабищу или что-нибудь в этом роде. А  потом  незаметно
дело доходит и до грубых извращений.
   - Стоит ли преувеличивать? - примирительно повторяю  я.  -  Все  делается
только ради вас.
   - Ну и какой же результат? Я имею в виду не то, что вас так  занимает,  а
то, что интересует меня.
   - Если вы полагаете, что такую крепость, как Флора, можно взять  за  одну
ночь...
   - И сколько же вам понадобится, чтобы полностью овладеть этой  цитаделью?
Тысяча и одна ночь? Или чуть больше?
   - Ваша ирония  становится  безвкусной,  милая.  Отрицать  не  стану,  это
доставляет мне некоторое удовольствие. Но возможно, вы все-таки ревнуете.
   - И не надейтесь. Мне абсолютно безразлично. И  если  мне  было  немножко
обидно, то только потому, что за всю ночь вы не вспомнили обо мне и  о  том,
что меня заботит.
   - Не знаю, как вас убедить, но я ни о чем другом и не думал.
   - Только фактами, милый. Одними только фактами, и ничем иным.
   - Факты пока что таковы: Флора действительно интересуется  брильянтами  и
находится здесь именно из-за них.
   - Об этом нетрудно догадаться.
   - И за Флорой, точно так же, как и за вами, стоит другой.
   - Я подозревала.
   - И этот другой - немецкий торговец Макс Бруннер.
   - Чем же он торгует?
   - Не брильянтами. Но,  как  вам  известно,  брильянтами  интересуются  не
только ювелиры. Иначе ювелирам было бы некому их сбывать.
   - Как вы вовремя мне это сказали. А какие у нее отношения с Пенефом?
   - Вы можете быть вполне спокойны. Она обозвала его кретином.
   - Это еще ни о чем не говорит. Кретины для того и существуют, чтобы  быть
орудием в руках умных.
   - Убежден, что на него она уже не рассчитывает. Не знаю,  почему  именно,
но не рассчитывает.
   - А как она относится ко мне?
   - Просто боготворит вас.
   Мы продолжали разговор в том же духе еще какое-то время. Однако, чтобы не
показаться совсем неблагодарной, Розмари все же признала, что  мои  сведения
небесполезны, и выразила  надежду,  что  в  ближайшее  время  я  выясню  еще
кое-какие детали  и  окончательно  овладею  этой  крепостью  -  конечно,  не
карабкаясь на ее стены в буквальном смысле слова,  В  общем,  все  кончилось
довольно мирно,  однако  в  наших  отношениях  стал  чувствоваться  какой-то
холодок. Едва ощутимый холодок - чтобы мы не закипели в пылу страстей.
   Поднявшись в  спальню,  я  окидываю  взглядом  соседнюю  виллу.  Полиция,
наверно, уже закончила свою работу. После двух убийств подряд в одном и  том
же месте люди приобретают  определенные  трудовые  навыки.  и  все  делается
быстрее. В саду ни души, и холл с незашторенными окнами пустынный  и  немой.
Немой - и все же говорит мне кое-что: значит, Розмари не  пошла  успокаивать
то немощное существо. А может, уже раньше исполнила свою задачу.
   Мне больше нечего делать в этой  пустой  вилле,  разве  что  ждать,  пока
кто-нибудь пожалует и по мою душу. Я выхожу и иду по аллее в  сторону  леса,
просто чтобы немного  размяться  и  попробовать  взглянуть  на  ситуацию  со
стороны. Лес, этот тихий и прохладный колонный  зал,  неторопливо  заключает
меня в  свои  объятья;  за  его  колоннадами,  там,  вдали,  просматривается
изумрудно-зеленое  поле,  за  ним  -  голубая  цепь  гор,  а  еще  дальше  -
заснеженные громады альпийских вершин, над которым